Улавливать хлопки твоих ресниц и пить вино вечерних разговоров. Ты самая красивая из птиц, живущая в квартирных коридорах. Летучая и лёгкая, прощай… Плыви по солнцу, слитому на травы. Пью за тебя из кружки красный чай. Витай, костёр, сиятельно, как слава! Я славлю сердце женщины моей, двадцатый век — век радости и муки, багровым чаем душу мне согрей и обожги восторженные руки, творя пожары, тление гася и женщину всё выше вознося!
Как раз по этой причине Стюарт и Брент и бездельничали в эти апрельские послеполуденные часы на крыльце Тары. Их только что исключили из университета Джорджии — четвёртого за последние два года университета, указавшего им на дверь, и их старшие братья, Том и Бойд, возвратились домой вместе с ними, не пожелав оставаться в стенах учебного заведения, где младшие пришлись не ко двору. Стюарт и Брент рассматривали своё последнее исключение из университета как весьма забавную шутку, и Скарлетт, ни разу за весь год — после окончания средней школы, Фейетвиллского пансиона для молодых девиц, — не взявшая по своей воле в руки книги, тоже находила это довольно забавным.
— Вам-то, я знаю, ни жарко ни холодно, что вас исключили, да и Тому тоже, — сказала она. — А вот как же Бойд? Ему как будто ужасно хочется стать образованным, а вы вытащили его и из Виргинского, и из Алабамского, и из Южно-Каролинского университетов, а теперь еще и из университета Джорджии. Если и дальше так пойдёт, ему никогда не удастся ничего закончить. — Ну, он прекрасно может изучить право в конторе судьи Пармали в Фейетвилле, — беспечно отвечал Брент. — К тому же наше исключение ничего, в сущности, не меняет. Нам всё равно пришлось бы возвратиться домой ещё до конца семестра. — Почему? — Так ведь война, глупышка! Война должна начаться со дня на день, и не станем же мы корпеть над книгами, когда другие воюют, как ты полагаешь?
— Вы оба прекрасно знаете, что никакой войны не будет, — досадливо отмахнулась Скарлетт. — Всё это одни разговоры. Эшли Уилкс и его отец только на прошлой неделе говорили папе, что наши представители в Вашингтоне придут к этому самому… к обоюдоприемлемому соглашению с мистером Линкольном по поводу Конфедерации. Да и вообще янки слишком боятся нас, чтобы решиться с нами воевать. Не будет никакой войны, и мне надоело про нее слушать. — Как это не будет войны! — возмущённо воскликнули близнецы, словно открыв бессовестный обман. — Да нет же, прелесть моя, война будет непременно, — сказал Стюарт. — Конечно, янки боятся нас, но после того, как генерал Борегард выбил их позавчера из форта Самтер, им ничего не остаётся, как сражаться, ведь иначе их ославят трусами на весь свет. Ну, а Конфедерация…
Но Скарлетт нетерпеливо прервала его, сделав скучающую гримасу:
— Если кто-нибудь из вас ещё раз произнесёт слово «война», я уйду в дом и захлопну дверь перед вашим носом. Это слово нагоняет на меня тоску… да, и ещё вот — «отделение от Союза». Папа говорит о войне с утра до ночи, и все, кто бы к нему ни пришёл, только и делают, что вопят: «форт Самтер, права Штатов, Эйби Линкольн!», и я прямо-таки готова визжать от скуки! Ну, и мальчики тоже ни о чем больше не говорят, да еще о своих драгоценных эскадронах. Этой весной на всех вечерах царила такая тоска, потому что мальчики разучились говорить о чём-либо другом. Я очень рада, что Джорджия не вздумала отделяться до святок, иначе у нас были бы испорчены все рождественские балы. Если я ещё раз услышу про войну, я уйду в дом.
И можно было не сомневаться, что она сдержит слово. Ибо Скарлетт не выносила разговоров, главной темой которых не являлась она сама. Однако плутовка произнесла свои угрозы с улыбкой, — памятуя о том, что от этого у неё заиграют ямочки на щеках, — и, словно бабочка крылышками, взмахнула длинными тёмными ресницами. Мальчики были очарованы — а только этого она и стремилась достичь — и поспешили принести извинения. Отсутствие интереса к военным делам ничуть не уронило её в их глазах. По правде говоря, даже наоборот. Война — занятие мужское, а отнюдь не дамское, и в поведении Скарлетт они усмотрели лишь еще одно свидетельство её безупречной женственности.
Я не участвую не в каких общих делах с Хамас. Поэтому, мне придётся покинуть некогда любимый канал, в связи с тем, что он уже вторые сутки подряд рекламирует всяких личностей с ваххабитскими бородками из Дубая.
Мимо дома..мимо сада, Мимо церковки иглы, Мимо кладбища ограды, Света дня и ночи мглы, Мимо долгих одиночеств, Мимо всех имён и отчеств.. Мимо тайны озаренья, Мимо суетной строки, Мимо робкого движенья Детской крошечной руки, Мимо взглядов чужестранных, Мимо званных и незваных, Мимо горестного "Мима" - Мимо.. мимо.. мимо..мимо. Мимо счастья и горя, Мимо - кто знает чего - Мимо боли и неволи, Но не сердца своего - Только с ним так вольно дышит Жизни горькое жнивье, Будто - бы в биенье слышит: "Всё, что "мимо" - всё моё..."
Мимо Автор: Людмила Баневич- Гаврилюк
За месяц до смерти мужа, мне начали сниться кошмары. Спали мы раздельно, так как из-за серьёзной болезни муж не мог предаваться плотским утехам, и его вполне устраивало, что мы находились в разных комнатах, не отвлекая друг друга по пустякам. Каждый имел своё увлечение, проводя долгие часы за досугом. Муж почти до самого конца жизни играл в шахматы по компьютерной программе, я же занималась своим любимым литературным творчеством.
Наш покой нарушили мои странные сны. Впрочем, всё это я видела, как вживую, словно меня о чём-то предупреждали, только вот расшифровать послание я не могла.
Начинался сон с того, что я попадала в другой мир. Каждый раз это было одно и то же место, которое постепенно начало сводить меня с ума. Я уже боялась спать и ложилась далеко за полночь, пока организм окончательно не отступал перед вынужденной бессонницей.
Я проваливалась в кромешную темноту и тут же оказывалась в коричневом лесу, где на сучковатых ветвях деревьев висели плотные, словно жестянки, коричневые листья.
Ветра здесь не было, солнца тоже, хотя пространство всё же освещалось каким-то желтоватым отливом, что придавало ещё более мрачный вид этой местности.
В коричневом мире жили карлики. Выглядели эти уродцы, как низкорослые существа, с горбиками за плечами, чем-то похожие на проворных обезьян, но передвигавшихся быстро и энергично лишь по земле.
Они злобно скалились и хохотали, когда в их владения попадал человек. Я для них была очередной жертвой. Прячась за деревьями, они неслышно подбегали ко мне, стремясь ударить, как можно больнее. И их безумный хохот разносился на весь лес.
Окружённую со всех сторон, меня гнали, как дичь, в их логово, находившееся, видимо, где-то поблизости. Я чувствовала, что удары по мне сыпались всё чаще и больнее.
Спрятаться я никуда не могла и лишь кричала от ужаса и страха, обреченно метаясь между деревьями и стараясь увернуться от побоев.
Муж не выдерживал и прибегал в комнату, правда, ни разу так и не разбудил, лишь с удивлением наблюдая, как я мучилась в своём кошмарном сновидении.
Крик всё же давал возможность проснуться и уйти от погони кровожадных карликов. Но слабый, иллюзорный отдых случался лишь до следующей ночи. Пытка страхом возникала вновь и вновь, пока в наш дом не заглянула смерть. Постоянное пьянство мужа затянуло его в лапы старухи с косой. Пришлось заниматься похоронами.
Моё подсознание замерло в неопределённости, и сон теперь проходил более спокойно.
Я решила съездить в гости к брату в Москву. Заодно я планировала попасть на встречу с наставником- известному магу, проводившему тогда очередной курс "Другой мир". Речь, конечно же, шла и о том мире, который мне довелось увидеть, попадая в астрал.
На мой вопрос он ответил, что я оказываюсь там по той причине, что в организме много фиолетовой, или, проще говоря, экстрасенсорной энергии, которая ищет выход и не может никуда пробиться. Мои ужасы во сне выплескивают её в виде криков, когда пугаясь, я невольно её теряю. Это, как кастрюля с кипящей водой, когда пар, в конце концов, сбрасывает крышку.
Когда в поезде я возвращалась обратно, карлики вновь подступились ко мне. Один из них, со злобным смешком, неожиданно вцепился в руку. Его кривые зубы уже приготовились мне разорвать плоть. От безнадёжности и отчаяния я закричала так, что разбудила весь вагон. Люди в ужасе вскакивали со своих мест. Но пока я была бессильна что- либо изменить.
Лишь приехав домой, нашла, наконец, ритуал, который полностью избавил меня от страданий.
Я знаю...ты меня слышишь Моя нежность проходит сквозь боль Когда задержав дыхание...дышишь Когда забываешь, чувствуя...роль Не хочу делать драму...из земных всех дорог... Всего то, что пришли испытать... Но хочу вместе перешагнуть наш порог... Хочу солнце с тобою достать
Достать солнце Автор: Александра Ахелик
У художника Питера Брейгеля есть картина «Падение Икара». Миф об Икаре известен абсолютно всем, поэтому, даже если не знать, как эта картина выглядит, то и не беда, вполне можно догадаться. Можно предположить, что на ней, вероятно, Икар на искусственных крыльях из перьев и воска падает с неба. Дерзкий герой, который бросил вызов богам и, опьянённый полётом, взлетел слишком высоко к солнцу, был жестоко наказан, испортил крылья, упал на землю и разбился.
Чёрта с два!
На картине изображён дивный брейгелевский нидерландский пейзаж, пахарь идёт за сохой, и лемех сохи, врезаясь в землю, делит её на чёткие полосы. Пастух следит за стадом овец, устало опершись на посох, на берегу рыбак сосредоточенно закидывает сеть. В море, покрытое белыми гребешками волн, выходят корабли, а ветер надувает их паруса. Высоко в небо поднимаются скалистые горы. А вдали раскинулись города. Садится солнце. Оно отражается в зеленоватых водах моря.
Икара нигде нет.
Если долго и внимательно вглядываться, то можно заметить, что в правом нижнем углу, у самого берега, видны торчащие из воды ноги, а рядом плавают остатки птичьих перьев. Их, вообще говоря, очень легко пропустить, потому что Брейгель специально написал их так, чтобы они сливались с белесыми барашками волн.
Да, собственно, работяги на картине их и не замечают. Все занимаются своими делами.
Это одно из самых остроумных произведений искусства. Разные искусствоведы объясняют эту картину по-разному. В основном, конечно, подчеркивают трудолюбие народа Нидерландов и осуждение безумной гордыни тех, кто «слишком высоко взлетел».
Но мне нравится думать, что идея здесь в том, что, какие бы события ни происходили в мире, какие бы эпические катаклизмы ни случались, какие бы ни творились чудеса, люди продолжают жить своей жизнью, сосредотачиваться на своих маленьких делах, зависеть от своих собственных маленьких обстоятельств, и это самое главное.
Они смешные, трогательные, злые, открытые, завистливые, наивные, работящие, любящие, да всякие. Где бы то ни было, жизнь идёт, и мы её живём. На этой неизменности бытия и держится мир.
Порой всё самое интересное случается в совершенно обычных, повседневных обстоятельствах и декорациях. Случайные встречи, мимолетные знакомства, неожиданные беседы.
Я пишу колонку в журнал «National Geographic Traveler». Совершенно нагло и без малейших угрызений совести я украла у Брейгеля его чудесную идею. Его картина «Падение Икара», несмотря на название, вовсе не про падение и не про Икара, а про жизнь и про людей.
В позолоченной комнате стиля ампир, Где шнурками затянуты кресла, Театральной Москвы позабытый кумир И владычица наша воскресла. В затрапезе похожа она на щегла, В три погибели скорчилось тело. А ведь, Боже, какая актриса была И какими умами владела! Что-то было нездешнее в каждой черте Этой женщины, юной и стройной, И лежал на тревожной её красоте Отпечаток Италии знойной. Ныне домик её превратился в музей, Где жива её прежняя слава, Где старуха подчас удивляет друзей Своевольем капризного нрава.
Старая актриса Поэт: Николай Заболоцкий
В Академии искусств я была увлечена сюрреализмом, в особенности де Кирико и Магриттом (1). Одинокому ребенку, дочери разведённых родителей, мне были близки тоскливые театральные мизансцены первого и стоящая вне направлений и стилей поэзия второго. Дали не был особенно ценим большинством моих преподавателей, которые в лучшем случае держали его за эксцентричного чудака и сверх того — за весьма коммерческую персону, а в худшем — за предателя подлинного сюрреалистического движения, признавая, однако, его безукоризненный рисунок. Я, иначе и быть не могло, находилась под их влиянием. Однако в Галерее Тейт (2) я частенько проводила долгие послеполуденные часы, созерцая несколько полотен Дали, переданных музею Эдвардом Джеймсом (3), особенно «Нарцисса, воплощенного в руке, держащей яйцо». Однако первые хиппи, прибывшие из Соединенных Штатов, только им и бредили. Они его находили «психоделическим», несмотря на его пристрастие к буржуазной жизни и на его меркантильность. Короче говоря, Дали был одним из наших, и я не отказывалась от идеи встретить его во плоти и крови.
Он поднялся, чтобы нас принять, удостоил меня чем-то вроде поцелуя руки и помпезно вскричал:
— Ох! Приветствую! Я вижу, что Диоскуры (4) сегодня хорошо потрудились.
Затем, не спросив наших имён, он представил нас своему двору:
— Мадемуазель Жинеста, Rollingstone, господин виконт де… Вы ведь действительно виконт, не правда ли?
Тара прыснул со смеху, а Брайан (это было заметно даже за его очками) вращал выпученными от изумления глазами. Я же почувствовала, что Дали издевается над нами.
— Меня зовут Аманда, а не Жинеста. Он, «виконт», — Тара. А Rollingstone — Брайан Джонс, вы его знаете, я думаю. — Конечно, естественно, знаменитый поп-музыкант, — ответил Дали.
Его английский был просто смешным, и он преуморительно выговаривал «р».
— Аманда, — сказал он, — но это прелестно! В моем дворе ещё не было Аманды. У нас есть святой Себастьян, даже один Красногвардеец, Кардинал, Единорог… Садитесь рядом с Людовиком XIV, прошу вас. Она очень хорошо говорит по-английски. Вы знаете, Людовик XIV говорила по-английски в Нью-Йорке с Гретой Гарбо…(5)
Эта тирада стала для меня ещё более загадочной, когда Людовик XIV оказался блондинкой, увешанной драгоценностями, которая задала мне пару вопросов по-английски.
Дали был наполовину лыс, слегка толстоват. Я нашла его претенциозным и, что таить, смешным со своими навощёнными усами и жилетом, расшитым золотом. Он потрясал при каждой фразе тростью с позолоченным набалдашником. Его двор состоял из профессиональных «девственниц» и педерастов жанра мальчиков - парикмахеров. Он скоро поднялся, объявил, что собирается идти спать, поскольку «Гала не любит, когда я ложусь поздно», уточнив, впрочем, что мы можем остаться и что мы сегодня в числе его приглашённых. Людовик XIV и ещё одна юная особа поднялись следом за ним.
Остановившись передо мной, он опять удостоил меня чем-то вроде поцелуя руки и спросил, смогу ли я пообедать с ним завтра. Не дожидаясь моего ответа, он добавил:
— Приходите с вашим другом. Я буду ждать вас у «Лассера» (6), вы знаете это место? Тогда ровно в час.
из книги Аманды Лир - Дали глазами Аманды _________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(1) в особенности де Кирико и Магриттом - Рене Франсуа Гислан Магритт бельгийский художник-сюрреалист. Известен как автор остроумных и вместе с тем поэтически загадочных картин. Магритт в своём творчестве находился под сильным влиянием Джорджо де Кирико, итальянского художника, крупнейшего представителя метафизической живописи, предшественника сюрреализма. Ведущей темой творчества Джорджо де Кирико было обнажение вещей, дабы показать зрителю тех демонических сущностей, которые скрывались за ними.
(2) Однако в Галерее Тейт - Современная галерея Тейт — лондонская галерея модернистского и современного искусства, входит в группу галерей Тейт, в которых выставляется национальная коллекция британского искусства с 1500 года по сегодняшний день. В галерее находится коллекция произведений мирового искусства, созданных с 1900 года.
(3) переданных музею Эдвардом Джеймсом - Эдвард Джеймс Олмос, американский актёр, режиссёр, продюсер, певец и общественный деятель. Лауреат премий «Эмми», «Золотой глобус» и «Сатурн».
(4) , что Диоскуры - В древнегреческой и древнеримской мифологиях братья-близнецы Кастор (Κάστωρ «бобр», лат. Castor) и Полидевк (Πολυδεύκης, лат. Pollux [Поллукс]), дети Леды от двоих отцов — Зевса и Тиндарея. На протяжении своей жизни совершили ряд подвигов. Участвовали в походе аргонавтов, калидонской охоте, возвратили свою похищенную сестру Елену. После смерти в бою Кастора Полидевк взмолился о том, чтобы его воссоединили с братом. В награду за столь искреннюю братскую любовь Зевс поместил образ Диоскуров на небо в созвездие Близнецы.
(5) в Нью-Йорке с Гретой Гарбо - Грета Гарбо, шведская и американская актриса. В 1955 году получила почётную премию «Оскар» за выдающийся вклад в развитие киноискусства.
(6) Я буду ждать вас у «Лассера» - Lasserre, Ресторан, расположенный в квартале Елисейских полей в 8 округе Парижа, Франция.
Метку поставят на руку - Зверя число сакральное Спирали цивилизации. Второе пришествие - главное!
Глушат лианы бездушные Цветы и побеги разума… Средь серого благоразумия Скажи мне, светиться надо ли?
В чаще шипов растерзанный? В грязной пыли раздавленной Я оживаю заново Богом моим поправленный!
Жёлтые руки роботов Автор: Артур Васильев
– Ты самолёт, Робби. Ты большой серебряный самолёт, Робби. Только вытяни руки, раз уж ты самолёт.
Логика была безупречной. Руки Робби стали крыльями, а сам он – серебряным самолётом. Глория резко повернула его голову и наклонилась вправо. Он сделал крутой вираж. Глория уже снабдила самолёт мотором: «Б-р-р-р-р», а потом и пушками: «Бум! Бум! Бум!» За ними гнались пираты, и орудия косили их, как траву.
– Ещё один готов… Ещё двое!.. – кричала она.
Потом Глория сурово скомандовала:
– Торопись, ребята! Снаряды кончаются!
Она неустрашимо целилась через плечо. И Робби превратился в тупоносый космический корабль, с предельным ускорением прорезающий пустоту.
Он нёсся через лужайку к зарослям высокой травы на другой стороне. Там он остановился так внезапно, что раскрасневшаяся наездница вскрикнула, и сбросил её на мягкий травяной ковер.
Глория, задыхаясь, восторженно шептала:
– Ой, как здорово!
Робби дал ей отдышаться и осторожно потянул за растрепавшуюся прядь волос.
– Ты чего-то хочешь? – спросила Глория, широко раскрыв глаза в притворном недоумении.
Её безыскусная хитрость ничуть не обманула огромную «няньку». Робби снова потянул за ту же прядь, чуть посильнее.
– А, знаю. Ты хочешь сказку!
Робби быстро закивал.
– Какую?
Робби описал пальцем в воздухе полукруг.
Девочка запротестовала:
– Опять? Я же тебе про Золушку миллион раз рассказывала. Как она тебе не надоела? Это сказка для маленьких!
Железный палец снова описал полукруг.
– Ну, так и быть.
Глория уселась поудобнее, припомнила про себя все подробности сказки (вместе с прибавлениями собственного сочинения) и начала:
– Ты готов? Так вот, давным-давно жила красивая девочка, которую звали Элла. У нее была ужасно жестокая мачеха и две очень некрасивые и очень жестокие сёстры…
Глория дошла до самого интересного места: уже било полночь, и всё снова превращалось в кучу мусора. Робби слушал напряжённо, с горящими глазами, но тут их прервали.
– Глория!
Это был раздражённый голос женщины, которая звала не в первый раз и у которой терпение, судя по интонации, начало сменяться тревогой.
– Мама зовёт, – сказала Глория не очень радостно. – Лучше отнеси меня домой, Робби.
Робби с готовностью повиновался. Что-то подсказывало ему, что миссис Вестон лучше подчиняться без малейшего промедления. Отец Глории редко бывал дома днём, если не считать воскресений (а это было как раз воскресенье), но когда он появлялся, то проявлял добродушие и понимание. А вот мать Глории была для Робби источником постоянного беспокойства, и он всегда испытывал смутное побуждение скрыться от неё куда-нибудь подальше.
Миссис Вестон увидела их, как только они поднялись из травы, и вернулась в дом, чтобы встретить их там.
– Я кричала до хрипоты, Глория, – строго сказала она. – Где ты была? – Я была с Робби, – дрожащим голосом ответила Глория. – Я рассказывала ему про Золушку и забыла про обед. – Жаль, что Робби тоже забыл про обед. – И, словно вспомнив о присутствии робота, она обернулась к нему: – Можешь идти, Робби. Ты ей сейчас не нужен. И не приходи, пока не позову, – резко прибавила она.
Робби повернулся к двери, но заколебался, услышав, что Глория встала на его защиту:
– Погоди, мама, нужно, чтобы он остался! Я ещё не кончила про Золушку. Я ему обещала рассказать про Золушку и не успела. – Глория! – Честное-пречестное слово, мама, он будет сидеть тихо-тихо, так, что его и слышно не будет. Он может сидеть на стуле в уголке и молчать… то есть ничего не делать. Правда, Робби?
В ответ Робби закивал своей массивной головой.
– Глория, если ты сейчас же не прекратишь, ты не увидишь Робби целую неделю!
Девочка понурилась.
– Ну хорошо. Но ведь «Золушка» – его любимая сказка, а я не успела рассказать. Он так её любит…
Опечаленный робот вышел, а Глория проглотила слёзы.
Послушал различные информационные блоки, ознакомился с мнениями и имеющими место быть сюжетами, и вот что хочется по этому поводу сказать.
Да, я тоже не знаю в чём смысл накачки информационного модуля о смерти одного гражданина РФ 26 октября 2023 года от онкологического заболевания. Единственное, что мне вспомнилось в связи с этой ситуацией, так это некая информация, которая гуляла по сети в 2015 году. Так вот, тот сюжет от 2015 года с сюжетом сегодняшним имеет всего лишь одну точку пересечения, и которой естественно не достаточно для того чтобы эти два информационных модуля связать друг с другом, но просто упомянуть об этом можно.
Итак, в 2015 году некая группа исследователей по некоторой имеющейся у них математической формуле (которую я совершенно не понял) и вообще склоняюсь к тому, что это псевдо математическая формула, но ладно, сейчас это не важно. Так вот по этой формуле выходило, что Украина и Россия в ночь на 26 января 2014 года находились в важной исторической точки бифуркации. И заключена данная бифуркация была в том, по какому сценарию будут развиваться события в указанное время в «Международном конгресс-центре Украинский дом». Думаю, что сейчас все понимают о чём я пишу, а кто не понимает легко может погуглить. Так вот, по мнению исследователей, в эту историческую ночь развилка заключалась в следующем:
Первый вариант, с Украинским домом происходит что - то не хорошее, точнее с людьми, там находящимися. И тогда, через некую цепочку событий, история выходит на важную дату 26 октября 2017 года, когда провозглашается новое союзное государство в лице трёх братских народов.
Второй вариант, с Украинским домом не происходит что - то нехорошее (реализовался второй вариант) и тогда, опять же через цепочку событий, выходим на вариант неких кардинальных политических изменений в РФ и территориальных изменений в Украине. И снова указанная формула выводила на 26 октября 2017 года.
Сегодня мы знаем, что и второй вариант не был реализован до конца. То ли потому, как я сказал выше, сама это формула вычисляющая будущее, была, скажем так мягко, не совсем научной, либо в дальнейшем, некие силы смогли изменить вектор изгиба этой исторической цепи, трудно теперь сказать. Но в любом случае, что точно известно, что в информационной матрице, ещё с 2015 года, день 26 октября 2017 года был прописан, как день важных исторических событий. Правда цифра 17 тоже отыгралась. Но вот 26 октября 20** всё таки осталось. Понимаю, что всё это выглядит и скорее всего и является натяжкой, но мною и сначала данного разговора, этот момент был оговорен. Вот. Да, добавлю ещё к вышесказанному отрывок из работы ВП СССР - Не будь «костяшкой» в чужих «играх» в «домино».
Благодарю за внимание _______________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Коллективное бессознательное и спектр осознаваемых людьми мнений в таком понимании функционирования коллективной психики, будучи объективно существующим информационно-алгоритмическим процессом, поддаётся целенаправленному сканированию и анализу, поскольку обрывки информационных модулей так или иначе находят своё выражение в произведениях культуры разного рода: от ахинеи «жёлтой прессы» до фундаментальных научных монографий, в ряде случаев понятных только самим авторам и нескольким их наиболее «продвинувшимся» коллегам.
Один человек или аналитическая группа в состоянии систематически сканировать множество публикаций и высказываний разных людей по разным вопросам, выбирая из этого множества фрагменты функционально - ориентированных информационных модулей, принадлежащих коллективному бессознательному и управленческие значимому множеству сознаний участников соответствующего коллектива.
Кроме того, при определённых навыках, осуществимо и осознание информационно-алгоритмического содержания эгрегоров без посредничества памятников культуры.
При этом, если процесс идёт в русле Промысла, то его участникам Богом даётся Различение, а ноосферная алгоритмика сама приводит аналитиков к необходимой информации либо приносит её им через СМИ, других людей, сны и т.п. Это избавляет от необходимости стремиться просмотреть как можно больший объём разнородной информации и высвобождает время, поскольку нахождение необходимой для деятельности информации со стороны выглядит как всегда безошибочный процесс, описываемый поговоркой «ткнуть пальцем в небо», в котором промахнуться весьма затруднительно
И да, в бреду припадка и сомнений, цветком несчастным сделаю я Вас
Любовь всех раньше станет смертным прахом. Смирится гордость, и умолкнет лесть. Отчаянье, приправленное страхом, Почти что невозможно перенесть.
Любовь покоряет обманно, Напевом простым, неискусным. Еще так недавно-странно Ты не был седым и грустным.
И когда она улыбалась В садах твоих, в доме, в поле, Повсюду тебе казалось, Что вольный ты и на воле.
Был светел ты, взятый ею И пивший ее отравы. Ведь звезды были крупнее, Ведь пахли иначе травы, Осенние травы.
Любовь всех раньше станет смертным прахом... Поэт: Анна Ахматова
Болезненными припадками почти в течении всей своей жизни страдал и Ницше, только в несравненно большей степени, чем Достоевский. Болезнь эта превратила его жизнь в сплошную муку. Ещё в сравнительно молодые годы, он был уже дряхлым стариком и поддерживал свое мучительное существование различными успокаивающимися средствами. Мы отмечаем эту общую черту в жизни Ницше и Достоевского в виду того, что их болезненная возбудимость всецело отразилась и на их литературных произведениях. Кто непосредственно знакомился с сочинениями Ницше, то не может не признать, что он увлекает читателя не своею логикой, не неотразительностью своих философских доводов, а своею необыкновенною нервностью и страстностью. Его философские суждения, по сознанию даже некоторых его сторонников, страдают страшною путаницею, безнадежною туманностью и поразительными противоречиями, так что его доводы от разума и опыта ни для кого не убедительны; но Ницше действует на нервы читателя, увлекает его страстностью своей речи, приковывает его внимание и симпатии яркими картинами и чисто восточными образами. Он имел полное право сказать о себе, что он не высиживал свои книги, а писал их кровью, влагая в них всю свою болезненную возбужденность, всё озлобление против наличной действительности, всю силу своего безграничного отчаяния. Некоторые страницы в его сочинении – «Так сказал Заратустра» – напоминают какой-то бред умоисступленного, но тем неотразимее он действует на легковерного и возбуждающегося читателя. Своеобразные воззрения, проповедуемые Ницше, высказывались гораздо раньше и, пожалуй, гораздо основательнее его, Штирнером, Эмерсоном и другими, но их философские построения прошли почти незамеченными именно потому, что этим предшественникам Ницше, не доставало его страстности и нервной возбудимости.
Кровью и нервами писал свои произведения и Достоевский; в этом отношении он представляет собою исключительное явление в русской литературе. Говорят, что его речь на пушкинском празднике в Москве произвела такое потрясающее впечатление, что многие не могли сдерживать рыданий. Достоевский действительно обладал даром такого влияния. Некоторые прямо отказываются читать произведения Достоевского, так как это чтение слишком действует на нервы; действительно в своих романах Достоевский дает нам не «лёгкое» чтение; их нельзя читать для удовольствия, для приятного отдохновения, для услаждения себя миром грез и фантазий. Они заставляют страдать читателя, мучиться тою же драмою жизни, теми же думами и сомнениями, тою же любовью и ненавистью, какие переживают герои этих романов; они захватывают всего читателя, все его нервы, всё сердце. Припомните некоторые потрясающие картины из «Братьев Карамазовых», припомните сцену посещения семьей Карамазовых старца Зосимы, припомните беседу Ивана Карамазова с Алешей в трактире, его бунт против нравственной правды жизни; припомните поэму «Великий инквизитор», – поэму по видимому нелепую, до крайности фантастическую, но по глубине идеи поразительную, гениально философскую; припомните, наконец, кошмар Ивана Карамазова. Во всех этих сценах столько ужасающей силы, нервной возбужденности и чрезмерной страстности, что читать эти картины без глубокого волнения может только человек с рыбьей, холодной кровью. Но суть дела не в этих общих чертах сходства духовной личности и литературного творчества Достоевского и Ницше.
Мы хотим обратить внимание на тот факт, что вся смелая до преступности философия Ницше в основных чертах была с поразительною точностью предугадана Достоевским. Сходство здесь простирается до того, что иногда невольно останавливаешься на вопросе: не заимствовал ли Ницше хотя отчасти из произведений Достоевского те положения, которые легли в основу его разрушительной философии? Подобный вопрос тем более имеет место, что Ницше не только был знаком с произведениями Достоевского, но и придавал им необыкновенную высокую ценность. В первые годы своего профессорства, именно в 1873г, Ницше писал к Брандесу: « Теперь я читаю русских писателей и особенно Достоевского. Я просиживаю над ним целые ночи и упиваюсь глубиной его мыслей». Это было не только минутным увлечением, не оставляющим в душе никакого глубокого следа: преклонение пред Достоевским сохранилось у Ницше до самых последних лет его литературной деятельности: в сочинении «Помрачение кумиров», написанном в 1888г, он уничтожает всех великих гениев человеческой мысли и ниспровергает даже своих прежних кумиров – Шопенгауэра, Вагнера, Дарвина и других, и только о Достоевском выражается с глубоким уважением, называя его единственным психологом, у которого есть чему поучиться. По видимому эти факты действительно дают право предполагать генетическую зависимость воззрений Ницше от Достоевского. Но вероятнее всего, что Ницше и Достоевский не зависимо друг от друга только логически развивали тот круг идей, который образовался во второй половине протекшего столетия под влиянием одностороннего направления научной и философской мысли. Поразительный дар какого-то предвидения подсказал Достоевскому, что крайний радикализм в современном мировоззрении и одностороннее пристрастие к материи, в конце концов, могут привести человека к отрицанию всяких авторитетов, к ниспровержению всех религиозных и нравственных основ, к прославлению эгоизма, насилия, преступления и т.д.; предугадывая эти антирелигиозные и антиморальные выводы, Достоевский принял на себя как бы роль пророка, не только предсказывающего будущий ход развития отрицательных идей, но и объявляющий борьбу этому печальному направлению мысли во имя христианских идеалов любви, правды и всепрощения. На Ницше оправдалось это предвидение Достоевского: воспитавшийся в духе идей Шопенгауэра, Ренана и Дарвина, Ницше сделал самые крайние выводы из этих идей и пришёл к отрицанию всех тех святых верований человечества, которые до сих пор были самыми надежными для него руководителями по пути нравственной правды. То, что было для Достоевского в образах Раскольникова и Ивана Карамазова, может быть, только логическою возможностью, в учении Ницше сделалось действительным фактом.
из книги - протоиерея Александра Смирнова - Достоевский и Ницше
Если овечке не хочется спать, Если не спится уставшей овечке, Надо ей крепко глаза закрывать И потихоньку считать человечков:
- Раз человечек, Два человечек, Три человечек, Четыре и пять…
Сон подкрадётся неслышно к овечке, Если умеет овечка считать.
Овечьи сны Автор: Алёна Раннева
В самом конце этой истории, когда всё уже было позади, Тойер присел на софу, но тотчас вскочил и подошёл к окну, от окна метнулся к книжному шкафу, вытащил книгу, швырнул её об стену, извлек ещё одну и снова швырнул. Прислонился к стене, почувствовал щекой шершавую поверхность обоев, принялся со злобным упорством ковырять их ногтём, сломал его, уселся на пол, широко раздвинув ноги, словно пьяный сапожник, и зашлёпал ладонями по ляжкам, выбивая тихий, неровный ритм.
— Когда ты ляжешь? Давай, давай. Предашься своему отчаянью здесь, в постели. Получится не хуже, чем на полу. — Я вырвал из обоев клок. — Ничего, потом залатаем. Иди сюда. — Вот так всю жизнь мы что-нибудь латаем, да? Что-нибудь да латаем, а? — Ты это о чём? — Мы совершаем ошибку, исправляем её и в это время уже вынашиваем следующую ошибку — вот о чём. Уже то, что это неизбежно происходит, — достаточный повод для отчаяния. — Ты говоришь скорей о себе, чем обо мне. — Да, точно, причём так всегда и бывает: не успеет что-либо хорошее начаться, как, глядишь, — оно уже наполовину позади.
Старший гаупткомиссар Иоганнес Тойер даже не поднял головы — он делал вид, что сосредоточился на протоколе допроса. Второго января, в четверг, погода стояла умеренно холодная, пока бесснежная, однако, если верить прогнозу, тучи с севера вот - вот должны были принести снег. Тойер сидел на службе, когда все его коллеги отдыхали. Правда, он не сетовал на это — давно уже привык. Протокол, в корявые фразы которого он вникал, описывал драку между двумя функционерами неонацистской партии; каждый валил там всю вину на другого. Не слишком увлекательное чтиво.
Голос принадлежал шефу, сомнений быть не могло. И это была скверная новость. Доктор Зельтманн, этот безнадежный идиот, всегда был скверной новостью. Гаупткомиссар прикинулся глухим.
— Пожар! — снова взвизгнул директор полиции, впрочем, как-то несмело, ненавязчиво.
Тут только Тойер поднял глаза.
При этом испытал нечто похожее на жалость: Зельтманн переменился, от прежнего самоуверенного проходимца мало что осталось. После того как минувшим летом он позволил себе амуры с дамой, проходившей свидетельницей по криминальному расследованию, доктор юриспруденции больше не мог убедительно играть роль динамичного реформатора правоохранительных органов. Ушли в прошлое катаклизмы, ознаменовавшие начало его служебной деятельности. Нелепые меры по реструктурированию следственного процесса неожиданно принесли стареющему Тойеру успех в расследовании запутанных преступлений — несмотря на парадоксальный состав группы, оказавшейся под его началом.
Впрочем, в тот момент его ребята, помятые после бурных новогодних торжеств, сумрачно корпели над какими-то бумагами, а о былых успехах все уже успели забыть.
Кануло в забвение и решительное намерение директора отменить собственные реформы.
Теперь Зельтманн отказался и от жёстких дисциплинарных взысканий, в управлении полиции «Гейдельберг-Центр» царили тишь да гладь. Приблизительно девятитысячное нарушение коллегой Томасом Хафнером запрета на курение во всех помещениях управления, изданного в 2001 году, было оставлено без последствий.
— Пожар? Где пожар? — добродушно поинтересовался Тойер и потёр щеку. Как обычно, он забыл побриться. Мысль об этом показалась ему более интересной, чем всё, что мог сказать ему шеф. Во всяком случае, так гаупткомиссар подумал в ту минуту.
(*) Старший гаупткомиссар - В целом, на сегодняшний день сотрудники правоохранительных органов Германии имеют три доступные карьерные категории, самой низкой из которых является "Mittlerer Dienst" ("служба среднего звена"), за которыми следуют так называемые "gehobener Dienst" ("повышенная служба") и "Höherer Dienst" ("высшая служба") Для участия в программе "gehobener Dienst" требуется диплом о среднем образовании и 3-летний срок обучения в колледже управления и юстиции. Самое высокое возможное звание в этой карьере - эрстер полицай -/ криминальный гаупткомиссар.
В небе туча хмурится (Отрывок) Музыка Владимира Шаинского, слова Сергея Козлова и В.Шаинского.
Я воротился домой в ужасно возбужденном и, не знаю почему, в ужасно весёлом состоянии духа, хотя в очень смутном. Но я боялся анализировать и всеми силами старался развлечься. Тотчас же я пошёл к хозяйке: действительно, между мужем и ею шёл страшный разрыв. Это была очень чахоточная чиновница, может быть и добрая, но, как все чахоточные, чрезвычайно капризная. Я тотчас их начал мирить, сходил к жильцу, очень грубому, рябому дураку, чрезвычайно самолюбивому чиновнику, служившему в одном банке, Червякову, которого я очень сам не любил, но с которым жил, однако же, ладно, потому что имел низость часто подтрунивать вместе с ним над Петром Ипполитовичем. Я тотчас уговорил его не переезжать, да он и сам не решился бы в самом-то деле переехать. Кончилось тем, что хозяйку я успокоил окончательно и, сверх того, сумел отлично поправить ей под головой подушку. "Никогда-то вот не сумеет этак Петр Ипполитович", — злорадно заключила она. Затем возился на кухне с её горчишниками и собственноручно изготовил ей два превосходных горчишника. Бедный Петр Ипполитович только смотрел на меня и завидовал, но я ему не дал и прикоснуться и был награждён буквально слезами её благодарности. И вот, помню, мне вдруг это всё надоело, и я вдруг догадался, что я вовсе не по доброте души ухаживал за больной, а так, по чему-то, по чему-то совсем другому.
Я нервно ждал Матвея: в этот вечер я решил в последний раз испытать счастье и... и, кроме счастья, ощущал ужасную потребность играть; иначе бы было невыносимо. Если б никуда не ехать, я бы, может быть, не утерпел и поехал к ней. Матвей должен был скоро явиться, но вдруг отворилась дверь и вошла неожиданная гостья, Дарья Онисимовна. Я поморщился и удивился. Она знала мою квартиру потому, что раз когда-то, по поручению мамы, заходила ко мне. Я её посадил и стал глядеть на неё вопросительно. Она ничего не говорила, смотрела мне только прямо в глаза и приниженно улыбалась.
— Вы не от Лизы ли? — вздумалось мне спросить. — Нет, я так-с.
Я предупредил её, что сейчас уеду; она опять ответила, что "она так" и сейчас сама уйдет. Мне стало почему-то вдруг её жалко. Замечу, что от всех нас, от мамы и особенно от Татьяны Павловны, она видела много участья, но, пристроив её у Столбеевой, все наши как-то стали её забывать, кроме разве Лизы, часто навещавшей её. Причиной тому, кажется, была она сама, потому что обладала способностью отдаляться и стушевываться, несмотря на всю свою приниженность и заискивающие улыбки. Мне же лично очень не нравились эти улыбки её и то, что она всегда видимо подделывала лицо, и я даже подумал о ней однажды, что не долго же она погрустила о своей Оле. Но в этот раз мне почему-то стало жалко её.
И вот, вдруг она, ни слова не говоря, нагнулась, потупилась и вдруг, бросив обе руки вперёд, обхватила меня за талью, а лицом наклонилась к моим коленям. Она схватила мою руку, я думал было, что целовать, но она приложила её к глазам, и горячие слёзы струей полились на неё. Она вся тряслась от рыданий, но плакала тихо. У меня защемило сердце, несмотря на то что мне стало как бы и досадно. Но она совершенно доверчиво обнимала меня, нисколько не боясь, что я рассержусь, несмотря на то что сейчас же пред сим так боязливо и раболепно мне улыбалась. Я её начал просить успокоиться.
— Батюшка, голубчик, не знаю, что делать с собой. Как сумерки, так я и не выношу; как сумерки, так и перестаю выносить, так меня и потянет на улицу, в мрак. И тянет, главное, мечтание. Мечта такая зародилась в уме, что — вот-вот я как выйду, так вдруг и встречу её на улице. Хожу и как будто вижу её. То есть это другие ходят, а я сзади нарочно иду да и думаю: не она ли, вот-вот, думаю, это Оля моя и есть? И думаю, и думаю. Одурела под конец, только о народ толкаюсь, тошно. Точно пьяная толкаюсь, иные бранятся. Я уж таю про себя и ни к кому не хожу. Да и куда придёшь — еще тошней. Проходила сейчас мимо вас, подумала: "Дай зайду к нему; он всех добрее, и тогда был при том". Батюшка, простите вы меня, бесполезную; я уйду сейчас и пойду...
Она вдруг поднялась и заторопилась. Тут как раз прибыл Матвей; я посадил её с собой в сани и по дороге завез ее к ней домой, на квартиру Столбеевой.
из романа Фёдора Михайловича Достоевского - Подросток
Вскрываем код, стирая штрих и вводим цифры пополняя Баланс придуманной Любви.... Уходим в плюс, У.Е. считая....
Когда отключат, недозвон, Мы растворяемся в волнах.... "Я всё равно к тебе приду... Твой вкус остался на губах...
перепиши мои стихи..... в них есть осколки от моей... разбитой осенью Души..... перепиши на память дней....
«Штрих...» (Отрывок) Автор: Дмитрий Тропин
Когда сознание актёра окажется в достаточной степени насыщенным творческим материалом, добытым в результате изучения жизни и фантазирования об образе, актёр получает право развернуть перед собой тетрадь с ролью и приступить к работе над текстом. Однако работа, которую мы имеем в виду, опять-таки решительно не имеет ничего общего с уже осужденным нами методом домашней работы над ролью, состоящим в бесконечном повторении каждой фразы в надежде «наскочить» на нужную интонацию. Нет, работа, о которой дальше пойдёт речь, преследует совсем другие цели! Ее задачей является анализ текста на предмет его вскрытия.
Что значит — вскрыть текст? Это значит — определить, понять, почувствовать всё, что скрывается под словами, за словами, между словами. А скрываются там невысказанные или недоговоренные мысли, тайные намерения, желания, мечты, образные видения, различные чувства, страсти и, наконец, конкретные действия, в которых всё это объединяется, синтезируется и воплощается. Вместе всё это принято называть «подтекстом». Можно начать работу над вскрытием подтекста с попытки последовательно проследить течение мыслей действующего лица. О чём это лицо думает, произнося те или иные слова? В какой связи его невысказанные мысли (или, как называет их К.С. Станиславский, «внутренние монологи») находятся с теми мыслями, которые оно высказывает? Какие мысли текста являются главными, основными и какие носят второстепенный или случайный характер? Какие из них следует выявить, подчеркнуть, а какие, наоборот, спрятать, затушевать?
Анализируя ход мыслей действующего лица, создавая «внутренние монологи», актёр может прощупать тот стержень, на который эти мысли нанизаны, угадать главное, основное намерение героя и определить действия, при помощи которых он хочет добиться поставленной цели. Осознать, понять и определить цепь действий, совершаемых данным персонажем, в их последовательности, непрерывности и логической связи — в этом основная задача анализа текста. Определить, что в каждый данный момент делает действующее лицо (не говорит, не чувствует, не переживает, а именно делает) и установить логическую связь данного действия с предыдущим и последующим — значит понять логику поведения действующего лица, прочертить непрерывную линию его сценической жизни.
Мы уже говорили о том, какую роль при выполнении тех или иных действий играет воображение, рождающее различные образные представления, или, как называет их К.С. Станиславский, «видения». Рассмотрим ещё несколько примеров. Возьмём сначала самую простую жизненную задачу. Например, я прошу своего партнёра выполнить небольшое поручение: подняться на второй этаж, пройти по коридору направо, открыть вторую дверь по левой стороне коридора, войти в комнату и принести оттуда книгу в зелёном переплёте, лежащую на окне. Когда мы в жизни даём такого рода поручение, то, по мере того как мы произносим слова, в нашем воображении, как на киноэкране, возникают соответствующие словам видения: лестница, коридор, дверь, комната, окно, книга. Причём это не вообще лестница и не вообще коридор, а именно данная лестница, данный коридор и т.д. И мы хотим при этом, чтобы все это «увидел» в своем воображении также и наш партнёр, потому что если он это «увидит», то он не ошибется: попадет куда надо и принесёт что следует. Актёры же на сцене очень часто произносят выученные слова без всяких видений. Поэтому слова эти и звучат у них неубедительно, пусто, формально. Создание в своём воображении соответствующей тексту роли непрерывной киноленты видений (которыми потом на репетициях актёр будет стараться заразить своих партнёров) — один из важнейших разделов домашней работы актёра над ролью.
Не могу в связи с этим не вспомнить одну из репетиций «Ревизора» на сцене Вахтанговского театра с участием Б.В. Щукина в роли городничего. «Вот я вам прочту письмо, которое получил я от Андрея Ивановича Чмыхова», — произносил Щукин - городничий в начале первого акта, обращаясь к чиновникам. И странное дело: образ Андрея Ивановича Чмыхова, который, как известно, и в пьесе-то ни разу не появляется, вдруг ярко и отчётливо возникал в воображении тех, кто сидел в это время в зрительном зале. Это происходило оттого, что сам Щукин произносил эти слова, отлично зная, о ком он говорит: Чмыхов жил в его воображении как вполне реальное лицо и он действительно в этот момент его «видел». «Ну, тут уж пошли дела семейные, — произносил Щукин, заканчивая чтение письма, — «сестра Анна Кирилловна приехала к нам с своим мужем; Иван Кириллович очень потолстел и всё играет на скрипке...». И хотя эту часть письма Щукин прочитывал небрежной скороговоркой как несущественную, никто в зрительном зале не мог сдержать улыбки, представляя себе толстого Ивана Кирилловича со скрипкой в руках... Такова магическая сила актёрских видений! Итак, мы установили; линия мысли, линия действия и линия воображения должны быть предварительно разработаны актёром дома, вне репетиций. Тогда и репетиции будут не ремесленными, а творческими. И тогда в процессе творческого общения с партнёрами непроизвольно, сама собой родится четвертая линия сценической жизни — линия чувства, и актёр сам не заметит, как все эти линии, переплетаясь и взаимодействуя, сольются в конце концов в единый поток психофизической жизни актёра - образа.
Но возникает вопрос: как, каким способом актёр может проследить линию мысли образа, установить логику его действий и создать киноленту видений? Что конкретно он должен для этого делать? Для этого, нам кажется, есть только один способ: многократно проигрывать каждое место роли, каждый кусок, каждую сцену. Но проигрывать про себя, то есть молча и по возможности неподвижно. Проигрывать внутренне, в своём воображении. В воображении видеть партнёра, в воображении адресовать к нему указанные автором слова, в воображении воспринимать реплику партнёра и в воображении отвечать на неё. Так, проигрывая многократно каждый кусок своей роли, актёр сначала проследит ход мыслей своего героя, уточняя раз от раза каждую отдельную мысль, потом многократно пройдёт роль по логике действий, стараясь каждое действие прочувствовать до конца и дать ему подходящее наименование (то есть выбрать точно определяющий его глагол); и, наконец, тем же способом создаст на экране своего воображения соответствующую словам киноленту образных видений. Почему мы настаиваем на игре про себя и категорически отвергаем домашнюю игру вслух? Потому, что при домашней игре вслух внимание актёра невольно фиксируется на внешней форме, и эта форма, ещё не найдя своего содержания, постепенно затвердевает или, как говорят актёры, заштамповывается, в то время как игра про себя возбуждает внутренние процессы — будоражит мысль, фантазию, воображение актёра, подготавливая, таким образом, его психику к ближайшей репетиции, когда накопленный внутренний багаж получит наконец возможность проявиться в творческом процессе свободного общения с партнёром.
Система К.С. Станиславского как основа воспитания актёра и режиссёра (Отрывок) Крымский университет культуры, искусств и туризма
Горит звезда, дрожит эфир, Таится ночь в пролёты арок. Как не любить весь этот мир, Невероятный Твой подарок?
Ты дал мне пять неверных чувств, Ты дал мне время и пространство, Играет в мареве искусств Моей души непостоянство.
И я творю из ничего Твои моря, пустыни, горы, Всю славу солнца Твоего, Так ослепляющего взоры.
И разрушаю вдруг шутя Всю эту пышную нелепость, Как рушит малое дитя Из карт построенную крепость.
Поэт: В.Н. Ходасевич
Первобытная пещера (а вовсе не то, что могли бы предположить фрейдовы мистики) – вот прообраз моих игр, когда мне было четыре года. Большой обтянутый белым кретоном с чёрным клеверным крапом диван одной из гостиных в Выре вздымается в моей памяти подобно некоторому массивному результату геологических сдвигов до начала истории. История начинается (обещая прекрасную Грецию) неподалёку от него, там, где крупная гортензия в вазоне наполовину скрывает за своими бледно - голубыми и бледно - зелёными соцветьями пьедестал с мраморным бюстом Дианы в углу комнаты. На стене, у которой стоит диван, ещё один исторический этап помечен серой гравюрой в рамке чёрного дерева – одна из тех наполеоновских батальных картинок, где истинными неприятелями являются эпизодическое и аллегорическое, и где видишь сгрудившимися в одной плоскости зрения раненного барабанщика, убитую лошадь, трофеи, солдата, готового насадить на штык другого солдата, и неуязвимого императора, позирующего с генералами среди этой застывшей возни.
С помощью кого-либо взрослого, кому приходилось действовать сначала обеими руками, а потом мощным коленом, диван на несколько вершков отодвигался от стены, образуя узкий проход, и тот же взрослый помогал мне построить из диванных валиков крышу, а из тяжелых подушек – заслоны с обоих концов. Ползти по этому беспросветно - чёрному туннелю было сказочным наслаждением, я медлил в нем, прислушиваясь к пенью в ушах – одиноким переливам, столь знакомым малышам, вовлеченным игрою в прятки в пыльно-укромные места, – а затем, в трепете сладкого ужаса, стуча коленками и ладошками, я торопился к дальнему выходу, сбивал подушку и вылезал, встречаемый сеточкой солнца под плетёным венским стулом и четою играющих мух, поочередно садящихся на пол. Мечтательнее и тоньше была другая пещерная игра, – когда проснувшись ранним утром, я сооружал шатёр из простыней и одеяла и отправлял мое воображение блуждать по тысяче смутных дорог с чуть видными полотняными лавинами и призрачным светом, казалось, проникавшим в полумрак моего укрытия из невообразимой дали, в которой мне мерещились странные, бледные звери, бродящие средь озёр. Воспоминание о моей детской кровати с сетками из пушистого шнура по бокам, в свой черёд направляет память к упоению прекрасным, восхитительно крепким, гранатово - красным, хрустальным яйцом, уцелевшим от какой-то незапамятной Пасхи. Пожевав уголок простыни так, чтобы он хорошенько намок, я туго заворачивал в него яйцо и глядел, всё ещё подлизывая уютно спелёнатые его плоскости, как проступает их тёплое, румяное рдение, чудотворно насыщаясь свечением и цветом. Но мне доводилось питаться красотой и непосредственнее этой.
Как все-таки мал космос (кенгуровой сумки хватит, чтобы вместить его), как ничтожен и тщедушен он в сравнении с сознанием человека, с единственным личным воспоминанием, с его выражением в словах!
из книги Владимира Набокова : Память, говори (пер. С. Ильин)
Вот я дико взираю Как зверь Александр Взирал на всех этих Дариев Ксерксов, Поров Всевозможных НавуходоносОров Пророков, султанов Тицианом изображённых Красавцев османов Сквозь туман разговоров Столь же мутных Банальных и глупых Как и те, что я слышал У немок продвинутых Где-нибудь в баре Или в библиотеке Я хочу закричать, забузить Как покинутый Серп и молот Одетый в резину Превращённый в вибратор И плаг В фаллоимитатор Или даже во флаг Сексуальный сталинизм Весь этот традиционализм Раздражает Выводит меня из себя Я рефлексирую Оторван от жизни А соседи как победители Говорят, что мало, мало Не знаю, не слышу точно Чего же им мало Дайте мне старуху Седую, сутулую Глухую на одно ухо С заведённой мелодией Типа Лебединого озера
Пир (Отрывок) Автор: Капитан Медуза
прим. А дедушка какой колоритный то ))
А ещё дедушка приохотил внуков к рыбалке.
За деревней находится большое и глубокое озеро. Оно так и называется - озеро Глубокое. Дедушка очень любит рыбалку и часто ходит на озеро половить рыбку.
Чтобы было удобнее рыбачить, дедушка соорудил на берегу деревянный помост. На помост дедушка установил старое кресло, которое уже давно и без дела валялось у него в сарае. Для защиты от дождя и солнца дедушка укрепил над креслом старый зонтик. Который тоже давно и тоже без дела валялся в сарае. Вообще говоря, у дедушки много чего интересного и полезного валяется в сарае. Нашёлся там и маленький столик, который дедушка тоже установил на помост и на котором у него во время рыбалки обычно стоит термос с чаем и лежат бабушкины пирожки.
А рыбачит дедушка обычно так: он приходит на помост, наживляет крючки своих удочек, которых у него целых четыре штуки, причём каждая с двумя крючками, забрасывает удочки, усаживается в кресло, несколько минут добросовестно пытается следить за поплавками, потом незаметно засыпает. К счастью, в озере много рыбы, поэтому, когда через час-полтора дедушка просыпается, на крючках обычно уже сидят две-три, а то и четыре небольшие рыбешки. Проснувшись, дедушка проверяет удочки, снимает с крючков попавшуюся рыбу, собирает снасти и не спеша возвращается домой.
На обратном пути дедушку встречают бабушкины коты. У бабушки два кота: один рыжий и полосатый, его зовут почему-то Майором, а второй - серый и тоже полосатый, по кличке Семён. Бабушка очень любит своих котов, заботится о них, готовит им разные кошачьи кашки и супчики, балует их молочком и сметанкой. Коты всё это с удовольствием поедают, но больше всего на свете они любят дедушкины уловы. Каждый раз, когда дедушка, возвращаясь с озера, покажется в конце деревенской улицы, коты каким-то неведомым образом узнают об этом, пулей вылетают во двор, лихо перемахивают через забор, выбегают на середину улицы и, задрав хвосты, наперегонки несутся навстречу дедушке. Подбежав, начинают прыгать вокруг него и искательно заглядывать в глаза, как бы говоря "дай рыбки, дай рыбки". Но дедушка на улице никому ничего не даёт. Поэтому приходится терпеть и ждать, пока дедушка дойдёт до своего дома, войдёт во двор и только на крыльце наконец-то выдаст долгожданное лакомство.
Заозёрье 1. Зелёный лес (Отрывок) Автор: Сарычев Юрий Александрович
Я вернулся. Пели те же птицы. Те же дети били те же окна. Мать моя в переднике из ситца над плитой склонялась одиноко. Увидав меня, она застыла, руки были выпачканы тестом. Волосы, по-прежнему густые, падали на лоб и пахли детством. - Боже мой, - сказала мама горько, - Как ты вырос, мальчик! Это ты ли! Сколько лет, скажи, прошло с тех пор, как вы с отцом меня похоронили! Как живёшь ты, милый мой, на свете Не томи, рассказывай скорее! Есть жена, наверное, и дети! Говори, а я чайку согрею… Я вернулся, будущему верен, ведая, что прочно, а что хрупко, и на косяке скрипучей двери прочертил последнюю зарубку. И когда почувствовал с тоскою, что вот-вот придёт пора проснуться, всё-таки успел своей щекою к маминой ладони прикоснуться
"Я вернулся. Пели те же птицы..." Поэт: Марк Вейцман
Снова "школа" со строгими режимами. В этот раз не земная(наземная). Подземная база. Поезда похожи на метро, но короткие, три вагона. Впрочем везли в одном, лишь два десятка курсантов - учеников. Ни с кем не поговорил - просто отключались в дороге. И как приехал не помню.
Я всё ковырялся и мешкал, желая выяснить побольше. Когда подошёл за нами поезд, и дали сигнал сбора, я изобразил что "забыл куртку", бегал по углам, складам, тырил по карманам всякие приборчики, необычное оборудование.
Но было некогда разбираться в ценности артефактов. Назначения и функциональности многих я не знал. Ну красивые блестяшки, ну катушки и провода... Клеммники-коннекторы. Нет, не медные. Не всё золото что блестит? Это что за волокнами, линзы, лазер? Нет, его не отодрать, быстро не открутить.
Большие станки я не утащу... Куча чугуния. Обыкновенные инструменты, ключи, плоскогубцы, отвёртки мне не интересны... А ладно, возьму. Пихну в сапог. Что в тех ящиках... Тьфу, в одном простые болты и гайки. А вот те быстро не вскрыть. Ладно, пробегусь к другому стеллажу.
Некоторые штуки пылью покрыты(я собирал не на виду, а специально зашёл в самые дальние помещения, рассчитывая что там меня не увидят).
Мне бы флешек лучше или диски... а может документы. Или жёсткий выдрать с чем ценным. Как они хранят инфу? Нет, это не просто. Повторюсь, самое интересное в других местах. Где светло и охрана. Тут навалены-накладены "устаревшие", грубые технологии. Самое ценное тут было - информация. Её бы так хватал... Но сейчас ум затмило совсем иное.
- Ты что, хочешь утром не проснуться!!!? - Как это? А когда можно проснуться?
Пауза.
- Дык все ж знают порядки... ты прикидываешься? Следующий поезд через неделю. Шлюзы закрываются по расписанию. Никто из - за одного опозданца-попаданца тратить энергию и открывать не будет. Вообще не проснёшься. Неделю в коме скорее всего не продержишься, заживо похоронят.
Я попытался вякнуть что первый раз тут и вообще как попал не ясно, а кто меня сюда притащил пусть и ответит. Но тут - то и спалился. Кусок кабеля предательски развернулся и показался из - под одежды. Ещё я держал руки в карманах.. скрывая-поддерживая заметно раздутый "животик". Жадность сгубила. Дёрнулся... Набранное барахло зазвенело и посыпалось из - за пазухи.
- [size=16]Ах так! Звони всем постам! Отправление действительно придётся задержать минут на пятнадцать. Осмотрите других. Идём к коменданту на серьёзный разговор. Сейчас все ответят.[/size]
Что там было - неизвестно. Меня в нейтрализованном состоянии посадили на поезд. Поехали по туннелям. Не запомнил дороги, там и нечего запоминать. Большая скорость, никакие станции не мелькали. Только порой ощущения ускорения, движения вверх или перемены силы тяжести, т.е. разный наклон, сменяющиеся горизонтальные участки и подъёмы. Вскоре заснул; оказался дома.
Окна сна и мозга тараканы (Отрывок) Автор: Ррайд Акселькантэ
Я для тебя всего лишь тень... Одна из многих в длинном зале, Кружит нас в вальсе карусель, От рваных ран сердца устали.... Ты то взлетаешь, то паришь, То падаешь, срываясь с пика, То вдруг некстати ты молчишь, И суть раздумий где-то скрыта... И твой случайный разговор В кафе у самого вокзала... С собой ненужный долгий спор - Ты понимаешь - всё достало... Садишься в поезд - он летит Всё дальше ты от прошлой жизни, Летят пейзажи, ты молчишь... И ждёшь начала новой мысли...
Я для тебя всего лишь тень... Автор: Сибирская Ворожея
Меня всегда удивляла моя способность принимать информацию, которая могла бы служить поводом для истерики, с абсолютно равнодушным видом. Вот так же было и тогда, когда ты сказал, что тебе нужна «другая». Это было больше чем измена, точнее, наверно измену можно было бы простить при сопутствующих обстоятельствах, выдумать какие-то нелепые причины, в которые я поверю. Нельзя не поверить, когда любишь, словно живёшь. Это было чем-то громким, нестерпимо отдающим болью в левой стороне груди, словно сжимающим, не дающим вдохнуть. Это ощущение мне напоминало сны, когда в меня стреляли, вроде ещё живая, соображаешь, но чувствуешь, что ноги подкашиваются. Глупо вышло. Нет, я бы поняла, что тебе нужна другая женщина, или кто там ещё… Но тебе просто нужна была ДРУГАЯ Я. Не такая.
Тебе надоел мой образ. Тебе захотелось разнообразия. Спляши, мне, милая цыганочку. А теперь, пожалуй, можно порадовать меня и сальсой. Отлично. Вери-вери гуд. Можешь отдохнуть пять минуточек, а я пока посплю. И не мешай мне, пока я занят. Что? Что значит полчаса? Твои дела меня не интересуют.
В тот момент я стояла и выдыхала дым, словно занимаясь медитацией – размеренно, пытаясь прочувствовать абсолютно всё. Внутри, будто после долгого штиля, поднимались волны возмущения, естественно женского начала – «За что?» Логичное завершение добрых дел – «За всё!». Впрочем, это даже не добрые дела, попросту отношения и любовь, нежность и забота.
Вместо свежей утренней прессы вместе с горячим кофе и воздушными пирожными мне захотелось подавать тебе на завтрак варёные сосиски с рассолом и новости о том, каким романтичным был мой вчерашний вечер с ананасами, шампанским и мужчиной, который не поленился приготовить мне салат с рукколой и черри. Мне хотелось припомнить тебе всё, что когда-либо происходило. И я даже примерила новое амплуа, которое, впрочем, не было для меня ново… И вот тут-то я вдруг осознала, что до сих пор пыталась быть не собой. Для тебя. Ради того, чтобы однажды ты заявил мне, развалившись в кресле, или стоя под звёздным небом, стряхивая со своих «модельных» ресниц пушистые снежинки: «Знаешь, мне нужна другая». Чёрт возьми, оказывается зря я скрывалась под чёрным покрывалом безутешной тоски: прости, любимый, я больше так не буду… Никто не любит «шёлковые дорожки», которые стелются перед тобой. Все хотят завоевывать… Ну что же, теперь, когда все карты раскрыты, обида прошла, месть не тревожит меня, а сердце закрылось от внешнего мира, попробуй меня завоевать…
Попарно, каждому в затылок. Передвигают свой мотив, - Мелодию для всех едину, Окрашенную в разный ритм,
В контрасте резком, жёстком звуков. Попевки двигается пласт Сил первобытных и упругих. Пластичен певческий каркас
Изменчив. Движутся массивы - Мужчин и женщин города. В одних рядах - мотивы силы, В других - забавы, пляски дня.
Суть - выявление героя И победителя игры. Герой - старейшина игр строя, Окаменевший исполин.
Игра усиливает тяжесть, Тяжеловесным стал мотив. Движения не прерывая, Свой вес впечатывает в ритм
Стравинский. Весна Священная. Впервые (Отрывок) Авторы: Елена Кордикова. Тася Мейерхольд
Да, я считаю, что жизнь священна. О да, жизнь! Если отбросить всю мишуру этого мира типа денег, власти, славы, положения в обществе — в сухом остатке есть только она. О да, жизнь! Она упряма, она настырна, она невероятна, трогательна, удивительна, сильна. Она зародилась на Земле, и пока мы не нашли ей аналогов даже в далеком космосе. Она может пробиться сквозь асфальт, разрушить камни, она из маленького росточка может превратиться в исполинский баобаб, из микроскопической клеточки — в гигантского кита. Она населяет вершины, прячется в Марианской впадине, существует в арктических льдах и в жаркой пустыне. Самой совершенной её формой является человек. Человек — очень разумная форма жизни. Это жизнь, которая может осознать саму себя. Осознать собственную смертность. Правда, чаще всего мы не помним об этом и живём так, как будто будем жить вечно. Но на самом деле жизнь человека скоротечна. Она ничтожно коротка. Всё, что мы можем, — это продлить краткий миг блаженства. Все живущие хотят жить. Даже на шеях висельников находят следы царапин от ногтей. Это значит, что в самый последний момент они очень хотят выжить.
Спросите у человека, которому только что удалили раковую опухоль, что такое жизнь и как она ценна. Сегодня учёные и медики всего мира бьются за то, чтобы увеличить продолжительность жизни человека и найти лекарства от смертельных болезней. Поэтому я не понимаю: зачем война? Ведь война укорачивает жизни. Война — это смерть. Был 2021 год, эпидемия коронавируса, мы потеряли своих пожилых близких — бабушек, дедушек, наставников, учителей. Мы пережили столько боли, тревоги и траура, и только мы стали вставать на ноги, начали жить… Война. Теперь мы теряем людей молодых. Опять смерть, опять горе, опять боль. И я совсем не могу понять: зачем война?
Называйте это, как хотите — я заблуждалась, или я ошибалась, или мне запудрили мозги… Я останусь при своем мнении и при своей правде.
из Слова Саши Сколиченко перед вынесением приговора
Наставлен сумрак ночи на актёра, Он одинок. Ну кто ему поможет? Что сотворит он сам, без режиссёра? Да ничего он сотворить не сможет…
Актёр на сцене уподоблен кисти В руке творца-художника умелой, Он – только нерв, несущий токи мысли, Сам по себе – не робкий и не смелый,
Сам по себе – не тихий и не шумный, Сам по себе – не яркий и не тусклый, Сам по себе – не глупый и не умный, Он – словно кукла, оживлён искусно.
Актёр – как пластилин. Он – безразличность, И гения сыграет, и придурка… А режиссёр в него вдыхает личность, И в этом он похож на Демиурга.
О режиссёрах (Избранное) Автор: Дмитрий Феликсович Миронов
Друзья, сегодняшнее сновидение является хорошей иллюстрацией к нашему вчерашнему разговору на тему того, как режиссёр Кристоф мог филигранно и как бы невзначай управлять поведением Трумана. Давайте рассмотрим мой сегодняшний сон и опишем его прямым языком, так как он в данном случае будет являться наглядным учебным пособием по сценарному искусству от Кристофа.
Итак, моё ночное сновидение состоит из следующих сюжетных блоков: Отец; ремонт (стадия - ободрали стены до их бетонного основания); курьерская миссия ( Проявлена настойчивость. Первый раз по адресу никого не застал. Ушёл. Снова вернулся. Открыли. Сказали, что это посылка не для них. Убедил клиента , что адресат верный); связка бананов; информация о том, что раньше пользовались автомобилем "Москвич - 412", а теперь приобретают автомобиль "ВАЗ 2103".
Мы видим, уважаемый читатель, что каждый информационный блок по отдельности представляет собой обычные производственно - бытовые разговоры, которые ведут персонажи сна с Труманом. Но когда бессознательное Трумана всю эту информацию соединяет в смысловую цепочку "Отец - бананы, увидел первичное основание - упорство при достижении цели - перешли со старого "Москвича" на новый "ВАЗ". И вот, уважаемый читатель, просто с логической неизбежностью в голове окончательно запрограммированного Трумана может родится только одна алгоритмическая команда, а именно, и думаю, что все уже догадались, что это команда
Первый дух: Путь будет долог в дом наш родной к Итаке, к родным, где ты не чужой туда где родился, туда, где умрёшь Где песню о подвигах сыну споёшь.
Второй дух: Вот близок тот берег, и волны шумят, и город знакомый, огни в нём горят. Ты скоро причалишь и тёплый песок залечит мозоли уставших ног.
Первый дух: Но что если остров враг покорил дворец твой разрушил, а слуг перебил? Или пожар уничтожил поля, и всё, что найдёшь – кусочек угля?
Возвращение на Итаку. Разговор с Бродским Автор: Musigny
Как всегда, утро началось c музыки – громкой, неистовой и в то же время нестерпимо беспомощной, на что она сама казалась обиженной. Торопливые звуки кубарем скатывались по лестнице вниз, из холла второго этажа, где стоял Лёнин рояль, разбивались о стены и залетали к Лизе на кухню, словно ища у неё спасения. Кто это? Кого он сегодня так сердито и страстно исполняет? Шнитке? Губайдуллину? Или Шостаковича? Будто огромные валуны сыплются-перекатываются с гор – ужасающая, невозможно-истерическая какофония. В музыке Лиза совсем не разбиралась. Просто чувствовала по ней Лёнино настроение. А оно, судя по всему, было не ахти…
– Прынц-то твой нынче не в духах, что ли? Смотри, как наяривает. Осердился на тебя, да? – подтвердила опасения Татьяна, обернувшись от плиты. – Опять, значит, ни завтракать, ни обедать не станет, фыркать начнёт. Для кого стряпаю, непонятно! Ты хоть поешь, Лизавета, не сиди сиднем…
– Да ладно, понимала бы чего, – грустно махнула в её сторону Лиза и лениво ковырнула вилкой остывший омлет в тарелке. В который раз за утро она посмотрела на часы. Однако долго Лёня сегодня играет, а встать и уйти нельзя – обидится. Он же исключительно для неё исполняет эту каменно - неистовую музыку. Садится по утрам за свой «Стейнвей» и демонстрирует ей, благодарной и влюблённой слушательнице, свое душевное настроение. Шесть лет уже демонстрирует. Хотя нет, пожалуй, пять. «Стейнвей»-то она ему только через год их совместного жития купила. Дорогой, зараза. Все сбережения пришлось угрохать.
Лиза вздохнула: чего это она с утра про деньги? Какая разница, если это для Лёни куплено! Для него вообще ничего не жалко: она и жизнь отдаст, если ему вдруг понадобится, подумаешь. А всё потому, что любит безумно.
Иногда её даже оторопь брала: неужели этот красивый тридцатилетний мужчина - ребёнок – её муж? Он всего-то на шесть лет моложе, а такой по-детски наивный, трогательный и летящий весь, как небесный ангел. Хотя на ангела не похож, конечно. Они белокурые да пухлощекие, а Лёня – смуглый, гибкий, как хлыст, чёрные кудри до плеч, тонкое лицо с горящими яростью непризнанного гения глазами, эти неизменные белые батистовые рубашки, лёгкие кошачьи шаги босыми ногами по коврам. Её мальчик, её пианист, её смысл жизни, её душа, её радость. С Лизой действительно происходило что-то непонятное, когда она смотрела на любимого. Будто растекалась вся, подтаивать начинала, и в голове ни единой стоящей мысли не оставалось – сироп только липкий цветочно - сахарный. Кто бы увидел в такие моменты обычно железно-хваткого адвоката Елизавету Заславскую, не поверил бы. из повести Веры Колочковой - Дом для Одиссея
Если правильно понял, то "Команде 33" мальчик пришёлся не к двору ? Погнали. Сан Мокрыми тряпками. Что же, придётся вернутся на концерт Бори Моисеева ?
Мы по дымящимся следам три дня бежали за врагами. Последний город виден нам, оберегаемый садами.
Враг отступил. Но если он успел баллоны вскрыть, как вены?
И вот разведчик снаряжен очередной полдневной смены. И это — я. И я теперь вступаю в город, ветра чище… Я воздух нюхаю, как зверь на человечьем пепелище. И я успею лишь одно — бежать путем сигнализаций: «Заражено, заражено»…
…И полк начнёт приготовляться. Тогда спокойно лягу я, конец войны почуя скорый…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А через час войдут друзья в последний заражённый город.
Ольга Берггольц — Разведчик
Семеро спали и видели сны.
Спящие не были профессиональными творцами снов. Работа профессионалов оплачивалась очень высоко, они пользовались уважением, за такими талантами охотились. Эти же семеро, как и большинство из нас, видели сны, не прилагая для этого специальных усилий. Чтобы создавать сны профессионально с целью их последующей записи и массового тиражирования для развлечения прочих смертных, требовалось очень многое. Необходимо было уметь регулировать полу осознанные творческие импульсы и в то же время расслаивать воображение — необычайно труднодостижимое сочетание. Профессиональные творцы снов были одновременно и самыми организованными, и самыми непредсказуемыми из творческих людей. Они ткали паутину снов изощренно и изысканно, не то, что мы с вами. Или эти семеро спящих.
Из всех семерых Рипли больше всего походила на профессионала. У неё был некий врожденный талант видеть сны и большая, по сравнению с остальными, гибкость воображения. Однако ей не хватало вдохновения и зрелости мысли, характерных для профессиональных творцов снов. Ей хорошо удавались организация размещения грузов и заполнение деклараций. Её разум действовал чётко, но чувства были неуправляемы. В её голове царил сумбур из всевозможных мыслей, страхов и надежд.
Уорент-офицер (*) Рипли явно нуждалась в большем самоконтроле. Витающие в её голове мысли и образы не до конца осознавались ею. Ей иногда казалось, что стоило ей приложить небольшое усилие, и из неё получился бы неплохой профессионал.
Капитан Даллас, ленивый и неповоротливый на первый взгляд, на самом деле был наиболее организованным из всех. Нельзя сказать, что ему не хватало воображения: свидетельством тому была его борода. Перед тем, как войти в анабиоз, все мужчины сбривали усы и бороды. Все, кроме Далласа. На вопросы своих коллег он отвечал, что борода — это часть его личности. Он не может расстаться с ней, как с частью своего тела. Капитан Даллас управлял сразу двумя кораблями: межзвёздным буксиром «Ностромо» и собственным телом. Для него оба они были неприкосновенны; что во сне, что наяву. Обладая минимальным воображением, Даллас отличался сильно развитыми способностями координатора и руководителя. Однако у профессионального творца снов оба эти качества должны были находиться в гармонии, недостаток первого никак не мог быть скомпенсирован избытком второго. Даллас был не более подходящим материалом для воспитания профессионала, чем Рипли.
Кейн, по сравнению с Далласом, хуже контролировал свои мысли и поступки, и был почти начисто лишён воображения. Он был просто хорошим и исполнительным офицером, и никогда не стал бы капитаном. Для этого необходим некий внутренний стимул вместе со способностью командовать другими, но Бог не наградил Кейна ни тем, ни другим. Его сны были бесцветными и бесформенными тенями в сравнении со снами капитана, как и сам Кейн казался лишь бледной копией Далласа. При всём этом он был довольно приятным человеком. Он также не смог бы профессионально создавать сны, ведь для этого требовался избыток энергии, а энергии Кейна едва хватало на повседневную жизнь.
В отличие от Кейна, сны Паркера были далеко не пасторальными. Хотя они страдали от недостатка воображения, были часто слишком специализированными и редко касались окружающих, — от инженера корабля и не приходилось ждать чего-либо другого, — его сны были чёткими и недвусмысленными, а иногда — просто отвратительными. Вся муть и грязь, всё самое низменное, что таилось в глубине его души и тщательно скрывалось от остальных членов экипажа, находило выход в этих снах.
Ламберт не столько сама видела сны, сколько являлась в снах другим, став для многих источником вдохновения. Даже в гиперсне её неутомимый мозг работал над прокладыванием курса корабля и расчётом нагрузок, исходя из запасов топлива. Если воображение и вторгалось в её сны, то совсем не так, как у других, которым оно волновало кровь. При виде Ламберт у Паркера и Бретта тоже возникали мысли о «факторах нагрузки» и «пространственном совмещении». Однако они носили такой характер, что, узнай о них Ламберт, она пришла бы в ярость. Подобные недозволенные мысли они держали при себе, допуская их только в своих дневных и ночных мечтаниях, дабы они не смогли привести её в бешенство. Нельзя было допустить, чтобы Ламберт вышла из себя. Она, как навигатор «Ностромо», отвечала за благополучную доставку корабля на Землю.
В списках экипажа Бретт значился как инженер - техник. Этот факт отражал то, что несмотря на одинаковые с Паркером знания и ум, ему недоставало стажа работы. Эти двое из-за значительного различия характеров и темпераментов составляли довольно странную пару. Но эти различия не мешали им работать совместно и прекрасно ладить друг с другом. Очевидно, секрет успеха заключался в том, что Бретт никогда не лез в душу Паркеру. Техник был столь же флегматичен и немногословен, сколь Паркер был энергичен и разговорчив. Паркер мог произносить длинные тирады по поводу неисправности в микросхеме, проклиная всю родословную этой схемы вплоть до почвы, из которой были добыты редкоземельные элементы, входящие в ее состав. Бретт же в таких случаях говорил просто: «Ну, ладно…». Для Бретта эта фраза была гораздо больше, чем выражение собственного мнения. Это был его способ самоутверждения. Молчание он считал лучшим способом общения, а болтливость расценивал как симптом ненормальности.
Седьмым членом экипажа был Эш, научный сотрудник. Однако не его должность делала его сны столь удивительными. Причем по-особенному удивительными, а не просто смешными. Из всего экипажа его сновидения были наиболее профессионально организованными. Они больше, чем у всех остальных, соответствовали его бодрствующей сущности. Его сны не содержали никаких иллюзий. Если хорошо знать Эша, то это не было странно. Но из шести его товарищей никто не знал его по - настоящему. Зато Эш хорошо разбирался в себе и знал, что мешает ему стать профессиональным творцом снов, хотя это занятие привлекало его гораздо больше, чем остальных.
Там был еще кот по кличке Джонс. Самый обычный домашний или, в данном случае, корабельный кот. Это был большой рыжий кот с неясной родословной и независимой манерой поведения, давно уже привыкший и к причудам космических полетов и к особенностям характеров людей, путешествующих в космосе. Вместе с остальными членами экипажа он находился в анабиозе, и видел простые сны о тёплых и тёмных местах и о мышах, подверженных действию силы тяжести. Он был единственным из спящих, кто чувствовал удовлетворение, хотя его и нельзя было назвать простаком.
из книги Алан Дин Фостер - Чужой _______________________________________________________________________________________________________________________________________
(*) Уорент-офицер — категория командного состава между унтер-офицерами и офицерами.
Глухая тоска без причины И дум неотвязный угар. Давай-ка, наколем лучины, Раздуем себе самовар! За верность старинному чину! За то, чтобы жить не спеша! Авось, и распарит кручину
Хлебнувшая чаю душа!
Поэт: Александр Блок
Для меня дружба — дело естественное, я никогда не думал о тройках и пятёрках. Конечно, большая компания чересчур громоздка — один хочет туда, другой сюда. Но вопрос в том, для чего тройки и пятёрки? А в коллективе человек вовсе не нивелируется, коллектив — это моральная категория. Так надо было ответить: коллектив — моральная категория. Но, как всегда, умная мысль пришла мне в голову, когда спор уже был окончен.
Но я понимал также, что по этим словам нельзя судить о Веэне. Судить о человеке надо по всем его мыслям, во всяком случае, по главным мыслям. А главное в Веэне — это любовь к искусству. И, как всякий увлечённый человек, он несколько односторонен, считает, что предмет его увлечения — это главное.
К Норе тоже надо быть терпимее — женщина всё-таки.....
Больше всех понравился мне в этой компании Костя. За весь день он не проронил ни слова ни во дворе, ни в машине, ни на квартире у Веэна, а вот понравился больше всех. Чудесный парень, боксёр, а не задаётся, не пользуется своей силой. Мне нравятся такие молчаливые ребята.
Есть люди, у которых всё на виду, с ними просто и ясно. Но есть и другие — загадочные, они всегда занимают моё воображение. Бывает, что человек с виду загадочен, а при ближайшем рассмотрении оказывается дурак дураком. Но в данном случае этого не было. Было в Косте что-то таинственное, даже трагическое. Я чувствовал это, когда он проходил по двору с чемоданчиком в руке. И то, что он всё время молчал, только укрепило это чувство.
Расплетая косы, скажу заветные слова, Я хочу любить тебя под шум игривого дождя.
Расплетая косы шёлковой волной, Я хочу любить тебя звёздною порой.
Расплетая косы, я твоя - судьба И хочу твоей быть под песню ветерка.
Расплетая косы светлыми волнами, Я хочу любить тебя часами и годами.
Расплетая косы, участь в них моя, Я твоя невеста, женщина - мечта.
Расплетая косы Автор: Кристина Гиль
В полночь под шум океана и дыхание брата я открываю глаза. Прошло десять месяцев с тех пор, как Кэл утонул, но сны всё ещё приходят ко мне. В них я смелая и непостоянная, как сам океан. Дышу под водой, глаза открыты – соль им нипочём. Вижу рыб, стайку герресов – они мельтешат подо мной серебристыми полумесяцами. Появляется Кэл, и мы вместе пытаемся угадать, как они называются. «Скумбрия», – говорит он. Слова вылетают пузырьками, и я их слышу. Но это не скумбрия, не лещ, и какой бы вариант мы ни называли – всё не то. Они из чистого серебра. «Неизвестный вид», – решаем мы, глядя, как кольцо рыб смыкается и размыкается вокруг нас. Вода состоит из того же, что и грусть: соль, тепло и память.
Я просыпаюсь. В комнате – Кэл. В темноте его кожа молочно - белая, с нее каплями стекает вода. Это невозможно, но так явно пахнет солью и яблочной жвачкой. Так явно я вижу шрам на его правой ступне – давно заживший порез от стекла, которое валялось на пляже. Кэл говорит о рыбках: чистое серебро, неизвестный вид. Потом исчезает. Темноту в комнате прорезает лунный свет. На ощупь ловлю свой сон, но касаюсь ушей Лабрадора Вуфа – это собака Кэла. После похорон он ходит за мной по пятам, как тень. Обычно он спит у меня в ногах или у двери, но две последние ночи ложится возле собранных чемоданов. Я не могу взять его с собой. «Ты океанский пёс, – провожу пальцем по его носу. – В городе с ума сойдёшь».
После снов о Кэле мне уже не уснуть. Одеваюсь и вылезаю на улицу через окно. На небе – серп луны. Воздух горячий, как днём. Вчера я подстригла газон, теперь иду, и к ногам пристают тёплые травинки. Мы с Вуфом быстро оказываемся на берегу. От нашего дома до океана идти всего ничего: дорога, полоска кустарника, потом дюны. Ночью в воде одни водоросли и вокруг витают запахи: соль, дерево, дымок от далёкого костра. И ещё воспоминания: летние купания и ночные прогулки, поиски ракушек, морских собачек и звёзд.
Дальше, ближе к маяку, то место на пляже, где выбросился на берег клюворылый кит. Шестиметровый гигант, он лежал, уткнувшись мордой в песок, и смотрел одним глазом. Позже вокруг него собралась целая толпа: учёные – чтобы исследовать, а местные жители – просто поглазеть. Но сначала в утренней прохладе были только мама, Кэл и девятилетняя я. Из-за длинной морды кит казался мне наполовину морским жителем, наполовину птицей. Сразу захотелось изучить глубину, из которой он поднялся: что он там видел? Потом мы с Кэлом целый день листали мамины книги и сидели в интернете. «Клюворылый кит считается одним из наименее изученных морских животных, – записала я в дневнике. – Он обитает на очень большой глубине, где давление представляет угрозу для жизни человека».
Я не верю в привидения, в прошлую жизнь, в путешествия во времени – ни в какие необычные явления, о которых так любил читать Кэл, но, как только оказываюсь на пляже, всегда хочу вернуться туда – в День кита или в любой другой день до смерти Кэла. Теперь я бы его спасла.
Лунный свет на снегу, И снег голубеет... Я любить не смогу... И мне ветер повеет, И мне ветер расскажет, Как ты далеко... И пусть кто мне прикажет! - Но забыть нелегко Наши встречи весною И солнечный свет!.. ...Мы расстались зимою. И уже много лет Первый снег выпадает - Прихожу я сюда... Здесь никто не встречает... Так проходят года...
Ты забыл меня, верно... Я забыть не могу. Словно память, наверно, Лунный свет на снегу...
Лунный свет на снегу... Автор: Первая Светлана
Чёрт...Снова мысли об Андрее закрадываются в мозг. Нет! Нет! Прошу, уходите! Не хочу. Не хочу думать о нём! Я сажусь на лавку возле ели, достаю пачку сигарет и закуриваю. Я смотрю на падающий снег в свете фонарей и в этот момент понимаю, как мне одиноко ,больно, пусто и тоскливо без него! Отчаянно я ломаю сигарету пальцами..
Холодно. Я начинаю замерзать...
Слёзы...не выдержала. Да, лучше здесь поплакать, чтоб никто не видел. Достаю другую сигарету...
Она падает. Следующую... Пытаюсь подкурить...зажигалка не горит...газ кончился.
Вдруг чья-то рука сзади подкуривает мне спичками...Я затягиваюсь. "Спасибо"! -говорю в ответ.
Стоп, кто же это?
Это тот парень, который следил за мной от самого дома.
Немножко страшно...
Он присел рядом со мной и улыбнулся .
Я удивлённо смотрела на него.
"У тебя пепел на губах!"-заметил он.
Я вытерла губы рукой.
"А вы вообще кто ?"-поинтересовалась я.
"Я ? Ангел!"-ответил он.
"Ага. Я тогда Мадонна!"-усмехнулась я.
"Смотри туда!"-он показал на небо, на котором огнём вдруг вспыхнуло моё имя
Я ужаснулась!
Затем он расстегнул свою куртку , и я увидела два белых крыла.
Я смотрела на него, и слёзы сами катились по моему лицу.
Он обнял меня, и я ещё долго плакала, уткнувшись в его плечо.
Затем он поднял мою голову, вытер слёзы, взял за руку и сказал:
"Не говори ничего. Я всё знаю! Я чувствую твою боль и обиду и твоё желание быть с ним. Я всё знаю!
Послушай, если ты хочешь быть с ним, то борись! У тебя всё получится! Я знаю что ты сильная!"Бороться? Но как? Я устала...Я не знаю как!!! Я не нужна ему!!! Он бросил меня! Как мне бороться? Мне больно и я так больше не могу. Я не знаю, что мне делать!"
Ангел встал, улыбнулся и сказал:
"Ты знаешь как. Верь! Смотри на небо!"-он указал рукой вверх.
На небе не было ничего, кроме одной луны.
Я повернулась, но Ангела уже не было! Испуганно я начала его искать, звать его. И в небе увидела золотой след и его силуэт. Я закричала:"Нет, Ангел не улетай! Пожалуйста, побудь еще со мной, - я упала на колени и в слезах прокричала ,- Пожалуйста, не оставляй меня! Прошу тебя!..." Вдалеке я услышала тихий голос: "Если я останусь с тобой, то ты опоздаешь к своему счастью!"
И я, сама не зная почему, побежала домой, быстрее и быстрее. Ноги не слушались, упала. Снег. Холод. Но я бежала. Я уже завернула во двор, когда увидела машину Андрея, в которую он садился. И крикнула: " Андрей!". Он повернулся и улыбнулся, точно также как Ангел. Так же нежно.
Андрей взял меня за руки и сказал:
"Привет! Я уже собирался уезжать. Дома никого. Ты где была?"
Я лишь улыбнулась и сказала:
"У тебя пепел на губах!"
У тебя пепел на губах... Автор: Рассказы и истории взахлёб
НЕМНОГО НОВЫХ СЛОВ ИЛИ НАРКОЛЕПСИЯ Автор: Цветкова Надежда
(1) кусочек гибискуса - Красный чай из сушеных чашечек суданской розы Hibiscu (2) в разведённой антимонии - Разводить антимонии, заниматься отвлекающими от дела пустяками, пустой болтовнёй. (3) просвечивающий эпидермис - Наружный слой кожи. Стакан чая в руках белоручки.
В последние годы Костя полюбил проводить время внутри себя. Когда окружающие люди начинали давить на него со всех сторон необоснованными претензиями, глупыми замечаниями и надуманными обвинениями, он лишь пожимал плечами, как бы говоря: «Что ж... Раз вы так этого хотите, то я пошёл». И он действительно уходил, хотя некоторым людям могло показаться, что на самом деле он никуда не ушёл, а лишь слегка прикрыл глаза и погрузился в раздумье. Но Кости здесь уже не было. Он был в себе. Внутри Кости была небольшая комнатка, оборудованная так, чтобы ему ничего не могло помешать оставаться внутри себя сколь угодно долго.
В углу комнаты находился стол, на котором стояли чайник, сахарница, любимая кружка Кости, упаковка чая и банка растворимого кофе. Справа от дивана расположился шкаф, доверху забитый книгами, а с другой стороны на полу стоял проигрыватель, от которого к дивану тянулся длинный провод наушников. Рядом с проигрывателем на полу лежали несколько флешек с любимой музыкой. Одна из них всегда была вставлена в разъём.
Оказавшись в себе, Костя первым делом запирал массивную металлическую дверь на ключ, чтобы никто не смог вломиться в его храм спокойствия без разрешения, затем кипятил воду в чайнике, наливал её в кружку и, приготовив напиток, разваливался на диване. Иногда он слушал музыку, в другие дни читал, а иногда просто лежал и смотрел в потолок, слушая, как снаружи кто-то глухо продолжает выплескивать на него свою желчь. Но Косте уже было всё равно. Он уже давно взял за правило не реагировать на внешние раздражители, оказавшись внутри себя.
В тот день, выслушав кучу каких-то глупых упрёков от начальника отдела, в котором он работал, Костя спустился в комнату, запер за собой дверь и облегчённо выдохнул, прижавшись к ней спиной. Снаружи всё ещё раздавались какие-то вопли и крики, но Костю они уже не волновали. Он был в безопасности. В комнате он провёл около часа и, когда ор снаружи прекратился, Костя решил выйти наружу, потому как рабочий день подходил к концу На прощанье окинув взглядом комнату, он подошёл к двери и вставил ключ в замочную скважину. Привычным движением провернув его в замке, Костя не открыл дверь, а так и остался стоять перед ней с обломком ключа, зажатым в пальцах.
Такого он точно не ожидал. Лезвие обломанного ключа осталось в замке, выступая из него на какие-то доли миллиметра. Несколько минут Костя безуспешно пытался подцепить его ногтями, но от этих махинаций тот лишь глубже уходил внутрь. Когда количество попыток перевалило за несколько десятков, Костя решил, что нужно менять тактику. Внимательно осмотрев комнату, он не обнаружил ничего, что могло бы ему помочь справиться с этой непростой задачей, так как было бы странно хранить в комнате для отдыха набор инструментов, а разбирать проигрыватель для поиска подходящей детали совсем не хотелось. И в этот момент в голову Кости пришла замечательная мысль. Нужно вытащить из какой-нибудь книги пару скрепок и, распрямив их, попробовать вытащить лезвие. На поиск подходящей книги ушло около получаса – оказалось, что все они склеены или сшиты, и никаких скрепок в них даже не предполагалось. Наконец, удача улыбнулась Косте и на самой верхней полке он обнаружил тоненькую детскую книжку, страницы которой были соединены скрепками. Аккуратно разогнув и вытащив это сокровище из книги, он снова принялся пыхтеть над замком, пытаясь поддеть обломок ключа и вытащить его из личинки.
Наконец, ему удалось и это. Обломок вылез из замка и упал на пол, как-то печально звякнув. Костя хотел уже обрадоваться и издать какой-нибудь победный клич, но только сейчас понял, что это лишь начало его испытаний. Открыть дверь обломком ключа не представлялось возможным, а дубликата у него не было. Костя оказался заперт в себе. Место, где он искал спасения, оказалось ловушкой.
Костя совершенно не переживал за то, как окружающие отреагируют на его долгое отсутствие. Тело вполне сносно могло существовать и без его непосредственного управления. Да, для людей, контактирующих с ним, Костя будет казаться рассеянным и заторможенным, но с основными задачами оно будет справляться машинально. Больше Костя переживал за себя. Остаться запертым в себе навечно – та еще перспектива...
– А почему навечно? – принялся рассуждать он вслух. – Кто-нибудь же всё равно меня спасёт?
Опустившись на пол и прислонившись спиной к двери, Костя стал перебирать в памяти имена своих друзей и знакомых, и с ужасом осознал, что никого из них он никогда не подпускал к себе настолько, чтобы те могли узнать о существовании его внутренней комнаты. Всех друзей Костя всегда держал на расстоянии, всячески оберегая свой внутренний мир от внешнего вмешательства. А это означало только одно – ни у кого из них не было запасного ключа...
***
Тем временем, тело Кости вышло из офиса и, дождавшись на остановке нужный автобус, вошло внутрь. Выбрав место у окна, оно прислонилось головой к стеклу и бездумным взглядом стало смотреть на проезжающие мимо машины.
***
Костя сидел на полу комнаты и перебирал в памяти имена всех, с кем когда-либо был знаком, но никак не мог вспомнить ни одного человека, с которым был близок настолько, чтобы впустить его в свой внутренний мир. Нет, такие люди, конечно же были. Например, Света – его бывшая девушка. Когда-то давно он подарил ей запасной ключ от комнаты, но когда их отношения закончились, он забрал его и поменял замок. Или Диана – но когда пришлось расстаться и с ней, она просто швырнула ключ куда подальше и напоследок сказала, что в его комнате воняет, а книги и музыка – отвратительные, и она никогда ими не наслаждалась, а терпела, стараясь не обидеть Костю.
Кто же ещё? Родственники? С ними он почему-то виделся очень редко, пропадая на работе. У них тем более не будет ключа. Коллеги? Нет, конечно. Друзья, как выяснилось, тоже не имели доступа к комнате.
Костя протяжно выдохнул, закрыл глаза и, откинув голову назад, упёрся затылком в дверь.
***
Тело Кости вышло из автобуса на остановке и направилось к дому, механически перебирая ногами. Его взгляд остекленел, спина ссутулилась, а руки безвольными плетьми болтались вдоль туловища в такт шагам. Прохожие косились на него и интуитивно старались обойти стороной – неизвестно, что от такого можно ожидать и что у него на уме.
Зайдя в свой двор, тело Кости подошло к подъезду и уже собралось открыть дверь, но чей-то тонкий голосок его остановил.
– Здрасти, дядь Кость!
Тело обернулось. На детской площадке, в песочнице, сидела девочка лет семи и махала ему рукой. Тело Кости знало её. Это была Настя – дочь его соседей с лестничной площадки.
– Привет, Настя. – автоматически махнуло рукой в ответ тело. – А вы умеете лепить паски? – Паски... – нахмурилось тело, вспоминая значение слова. – Не уверен, что я... – Идите сюда! Я вас научу!
Тело получило указание и двинулось в сторону песочницы. Присев на её край, оно равнодушно посмотрело на девочку.
– Сейчас я вам всё покажу. Берите формочку и насыпайте в неё песок.
С этими словами она вложила в руки тела Кости форму и, схватив лопатку, принялась её наполнять. Когда та заполнилась, она подняла со дна песочницы, видимо, специально припасённую для этих целей, бутылку с водой и, открутив крышку, налила немного воды в формочку. Все это время она болтала без умолку.
– У меня разные есть. Это просто стаканчик, эта с божьей коровкой – моя любимая, эта с зайчиком. Вот. Теперь нужно сказать: «Паска, паска получись, если не получишься – мама с папою придут и по попе надают». А потом переворачиваете и обязательно нужно три раза постучать. Сейчас я тоже сделаю, а у кого лучше будет, тот и победил.
Тело Кости посмотрело на формочку и машинально повторило: – Паска, паска получись...
***
Из горестных раздумий Костю вывели какие-то звуки из-за двери. Он вскочил на ноги и прислонил ухо к металлу. За дверью кто-то был, и этот кто-то, кажется, ковырялся в замке.
***
– Два-один! – захлопала в ладоши Настя, когда её очередная паска оказалась явно лучше, чем у дяди Кости. – Но вы не расстраивайтесь! У вас тоже хорошо получается! Классно, что вы захотели со мной поиграть, а то всех уже домой загнали, я тут одна осталась. А у вас дома есть кошка?
Тело Кости не успело ничего ответить, потому что девочка не дала ему ни секунды на ответ.
– А у нас есть. Ее зовут Клеопатра, но папа почему-то называет её Фроськой, – девочка засмеялась так искренне, что тело Кости тоже улыбнулось уголком рта. – А ещё мы летом поедем на море. Вы были на море? Там так классно! У меня есть круг, но он мне уже маленький. Интересно, а облака мягкие или твёрдые? Как вы думаете? Мне кажется, что мягкие, а мама говорит, что они никакие. А я ей сказала – никакие, как рисовая каша? А она на меня так посмотрела...
Девочка изобразила строгий взгляд и даже уперла кулаки в бока для наглядности. Уголок тела Кости растянулся ещё больше.
– А самая противная каша знаете какая? Ну, скажите, скажите!
Тело Кости пожало плечами.
– А! Вспомнила! Мы один раз с папой ехали из садика на нашей машине, а он рулит и говорит: «Ну и каша на дороге... И никто не убирает». А я ему говорю: «Пап, ты же голодный, давай остановимся и поедим!»
Девочка снова расхохоталась таким заразительным смехом, что тело Кости не выдержало и тоже засмеялось вслух.
И в этот же момент дверь распахнулась. На пороге стояла Настя. – Ого! – удивился Костя. – А откуда у тебя ключи? – У меня их и нет, – пожала плечами девочка, пряча за спину ладонь с зажатой в ней заколкой для волос, – просто увидела, что вы грустный идёте, вот и решила вас немножко развеселить. Ладно, мне домой пора. До свидания, дядь Кость! – До свидания, – кивнул Костя, – и спасибо! Но девочка его уже не слышала. Она подбежала к подъезду и, встав на цыпочки, принялась набирать номер квартиры на домофоне. Костя поднялся, отряхнул песок с брюк и посмотрел на небо. По нему плыли мягкие облака.
Костя не стал меньше уходить в себя, но с тех пор он перестал закрывать дверь в свою внутреннюю комнату на ключ. Во-первых, это оказалось опасным, а во-вторых, какой смысл в замках, когда на свете есть такие маленькие взломщики, способные открыть любую дверь в мире? Да и вообще, вдруг кто-нибудь захочет обсудить цвет воды, музыку леса или запах ветра, а у него заперто? Нет, для таких важных дел его дверь всегда должна быть открыта.
К исландскому берегу моря.. причалим мы все свои корабли
В Исландии есть специальное слово для пожелания удачи – « hvelreki », что означает « чтобы у вашей усадьбы на берег выбросился кит » из книги Ричард Сейл - «Эти странные исландцы»
Валуны, и равнины, залитые лавой, Сонмы глетчеров, брызги горячих ключей. Скалы, полные грусти своей величавой, Убелённые холодом бледных лучей. Тени чахлых деревьев, и Море… О, Море! Волны, пена, и чайки, пустыня воды! Здесь забытые скальды, на влажном просторе, Пели песни при свете вечерней звезды. Эти Снорри, Сигурды, Тормодды, Гуннары, С именами железными, духи морей, От ветров получили суровые чары Для угрюмой томительной песни своей. И в строках перепевных доныне хранится Ропот бури, и гром, и ворчанье волны, В них кричит альбатрос, длиннокрылая птица, Из воздушной, из мёртвой, из вольной страны.
Ворвался дождь ко мне во двор, Наполнив лужи. На кухню – завтрак приготовь… А я бы - ужин. А я бы с книжкой на диван И чашку чая. Но жизнь такой большой обман… И замечаю Круженье стрелок на часах И быстрым шагом – Догнать автобус впопыхах. Была бы магом, Остановила бы Биг Бен И бой курантов, Сдалась тебе навечно в плен И с фолиантов Сдувать не стала пыли слой, Ишь, наслоенье. А обняла б тепло рукой И с наслажденьем: Дождь на дворе или зима, Замерзли лужи, Я никуда и никогда, Лишь ты мне нужен.
Наслоение Автор: Алла Верная
Выйдя из дома покормить птиц, я увидела синичку, лежащую на снегу.
Я позвала мужа, и мы вместе подошли к ней. Увидев нас, она попыталась взлететь, но не смогла и побежала по снегу. Мы поймали её и занесли в дом.
Положили в просторную картонную коробку, сверху закрыли стеклом, оставив небольшую щель для воздуха. Я положила нежданной гостье всякой вкуснятины, в том числе и сливочное масло, зная, что синицы любят жирную пищу. Налила воды и молока.
Сначала она сидела, забившись в угол, сложив пёрышки так, что её почти не было видно. Я решила некоторое время её не тревожить своим присутствием возле коробки.
Через пару часов я подошла к ней и увидела, что моя гостья немного «похозяйничала». Значит, оживает. На третий день, когда я неосторожно отодвинула стекло больше обычного, птичка выпорхнула в комнату.
Больших трудов мне стоило поймать её и водворить на место. Но я обрадовалась: Она летала! Да ещё как!
Мы решили оставить её ещё на пару дней у себя. Пусть больше окрепнет и оправится от стрессов. Она мне так понравилась, что хотелось оставить её у себя подольше. Но в доме кошки-хищники, да и такие птицы должны жить на воле.
И вот наступило время прощания. Мы вынесли коробку на крыльцо. Я увидела на проводах стайку синичек, и неподалеку от них - одинокую синичку.
- Наверное, это пара нашей птички, - подумала я и не ошиблась.
Как только было отодвинуто стекло, птичка выпорхнула из коробки и, быстро сориентировавшись, полетела к своей паре. Вместе они направились в сторону леса.
Какая может быть огромная радость от маленьких пичужек!
