Чешский камертон. На пороге глобального потепления.
Готический, фольклорный чешский лес, Где чистые, пристойные тропинки Как бы ведут нас в детские картинки, В мануфактуры сказочных чудес.
Не зелень, а зелёное убранство, И в птичьих голосах так высока Холодная немецкая тоска, И свищет грусть беспечного славянства.
Мне кажется, что разрослись кусты, О благоденствии людском заботясь, И все листы — как тысячи гипотез И тысячи свершений красоты.
Автор: Семён Липкин "Чешский лес" (Отрывок)
К бабушке ехали долго. На поезде через три границы: из Германии, где служил отец, через Польшу на Южный Урал - более трёх суток. Мелькали картинки за окном: красная черепица Вюнсдорфа, плоские крыши блочных домов Варшавы, серая солома белорусских хаток. Перед рекой Буг на границе поезд притормаживал и из вагонов на ходу спрыгивали щегольские польские пограничники в конфедератках. Быстро проскочив узкую полоску реки, на своей земле, высунувшись в окна, кричали - ура! Война давно кончилась, шли хрущёвские шестидесятые.
Видимое, но неразличимое, Слышимое, но не говорящее, Сокрытое в знании, но не познаваемое, То, о чём промолчат мудрецы седых гор, Единство земли и неба, Слияние света и тьмы, Творящее сердце лёгкой воды.
"Лёгкая вода" Автор: Джон Ричардс
Рождается человек, который проходит свой жизненный путь вплоть до смерти. Со своими целями, задачами, миссией, замыслами. Со своим кругом людей ― семьей, друзьями, врагами. Чтобы он ни делал, как бы ни развивался, его всегда окружают две беспредельные грани, соприкасающиеся где-то там, вдали ― небо и земля. Жизнь никогда не стоит на месте. И вместе с ней движется человек. Он просто идёт по избранной дороге. И всегда смотрит вдаль. С неизменным интересом он глядит вперёд, в то далекое соприкосновение двух беспредельных граней. И всегда, где бы он ни находился, думает о том, а что же дальше, за чертой. На берегу моря, где при закате видна лишь гладь воды и отражающееся в ней небо ― или наоборот, неважно. Он думает о том, что где-то должно быть схождение этих граней. На равнине или в лесу, где купола далеких деревьев верхушками утыкаются в небо. Или в городе, где вечерами горящие квадратики окон квартир играют со звёздами, луной и ночными фонарями. Он просто идёт вперёд и ищет ответ, что там, за гранью, и есть ли завершение её. Человек шагает по жизни, и меняется среда обитания, города, окружение, пейзажи, краски, играющие красиво и каждые по-своему, в зависимости от времени года. Меняется жизнь. А эти две грани сопровождают человека от рождения до смерти. От победы до поражения. Две бесконечности, возможно, соприкасающиеся вдали... Что это? Куда идти, чтобы увидеть, как они сливаются в один угол? Ведь если провести на бумаге две линии, они рано или поздно дойдут до края листа, который будет означать верхнюю грань пересечения ― а здесь этого рубежа нет. Небо и земля. Море и суша. Нет у них границ, хотя когда глядишь вдаль, за горизонт, то кажется, что всё, уперлись они друг в друга. Ан нет, стоит сделать шаг вперёд, и становятся видны края реки. Подходишь к этому краю, а там пирс и лодка стоит; садишься в лодку и плывешь к двум соприкоснувшимся бесконечным граням, в конце появляется берег реки, ты видишь стоящую на нём деревню, и на окраине, на пригорке высится храм с куполами, на которых играют золотом лучи солнца. И так всю жизнь ты куда-то идёшь. И, что бы ни случалось, эти две грани сопровождают тебя.
Бомбы рвутся возле сцены, Зал переживает. Кто-то громко вопрошает: «Разве так бывает?»
«Да, бывает, - шепчет Фима. - К сожаленью очень». Фима умер на поклоне. Взгляд сосредоточив.
Фима жил всегда в надежде, А теперь он мёртвый. Умер Фима, но, как прежде, Взгляд у Фимы гордый.
Фима выбежал на сцену, Фима пляшет лихо. Ах, война! И сразу Фима Падает… И тихо…
Автор: Эва (Марк Орлис) История одного человечества. Собрание сочинений в 99 томах. Том 12-ый. Стихотворение "Танец" Отрывок".
Вопреки тому, что нам постоянно внушают, просто фашизма, "фашизма вообще", не существует - как не существует и "тоталитаризма вообще" (еще в 60-е гг. западные авторы доказали, что "концепция тоталитаризма" Арендт - Фридриха - Бжезинского носит не научный, а пропагандистский характер и фактами не подтверждается). Всегда существовал (и сегодня существует) большой набор разных фашизмов, зачастую конкурентных друг другу - и даже враждебных, причем враждебных до такой степени, что сторонники одного фашизма норовят полностью истребить сторонников другого.
Так повелось еще с 30-х гг. XX в., когда казалось, что есть всего 3 варианта фашизма: нацизм, итальянский фашизм и франкизм. Эти три фашизма часто именуют "классическими", а все остальные считаются "неклассическими". "Классические" фашизмы имеют некоторые общие черты: все они - движения "среднего класса", предъявляющего претензии на политическую власть - в ущерб традиционным элитам и в противодействие "социальным низам" (рабочим, крестьянам), - причем движения массовые, создавшие собственную, отличную от традиционного консерватизма, идеологию и использующие революционные методы борьбы против левого революционного лагеря. Но дальше начинаются резкие различия даже между "классическими" фашизмами. Нацизм опирался на городской "средний класс"; строил иерархическое технократическое военное индустриальное государство (в идеале - гигантский военный завод); поддерживался (и приводился к власти) промышленным капиталом; был ориентирован на языческую мистику и расовую чистоту; рассматривал свою "революцию" как эксперимент по ускоренной модернизации; ставил государство в подчинение партии. Итальянский фашизм опирался на сельский "средний класс"; строил патерналистское "корпоративное государство"; поддерживался (и приводился к власти) преимущественно сельскохозяйственным крупным капиталом; был ориентирован на католицизм и внешний национализм (средиземноморский империализм); рассматривал свою "революцию" как национально-превентивную - с целью недопущения "большевизации" Италии; ставил партию в подчинение государству. Франкизм еще более откровенно опирался на сельский "средний класс", чем итальянский фашизм, но также и на колониальные круги и военщину; поддерживался (и приводился к власти) феодальной элитой; строил патриархально-монархическое государство; был ориентирован на воинствующий (антимасонский) католицизм; рассматривал свою "революцию" как радикальный способ вернуть Испанию к временам средневековой мировой империи.
Автор: Александр Тарасов "Фашизмов много" (Избранное)
Под высоким потолком – Паутины, Чашки с зимним молоком Не остынут, Ночь – белёсые глаза В полумраке, Да чернильная слеза На бумаге, Я прошу вторую ночь – Не приходит Сон, и пишется не в мочь – К непогоде... По утру падут дожди Синей тушью, Города мои спасти От бездушья.
ПОД ВЫСОКИМ ПОТОЛКОМ... Автор: Плохов Игорь
Когда мне было двенадцать лет, отец, к моему восторгу, неожиданно извлек на свет божий коротковолновый приемник. Приемник назывался «филипс» и мог принимать радиостанции всего мира — от Копенгагена до Сурабаи. Во всяком случае, на эту мысль наводили названия городов на его жёлтой шкале. По меркам того времени «филипс» этот был вполне портативным — уютная коричневая вещь 25х35 см, с вышеупомянутой жёлтой шкалой и с похожим на кошачий, абсолютно завораживающим зелёным глазом индикатора настройки. Было в нем, если я правильно помню, всего шесть ламп, а в качестве антенны хватало полуметра простой проволоки. Но тут и была закавыка. Для постового торчащая из окна антенна означала бы только одно. Для подсоединения приёмника к общей антенне на здании нужна была помощь специалиста, а такой специалист, в свою очередь, проявил бы никому не нужный интерес к вашему приёмнику. Держать дома иностранные приёмники не полагалось — и точка. Выход был в паутинообразном сооружении под потолком, и так я и поступил. Конечно, с такой антенной я не мог поймать Братиславу или тем более Дели. С другой стороны, я всё равно не знал ни чешского, ни хинди. Программы же Би-би-си, «Голоса Америки» и радио «Свобода» на русском языке всё равно глушились. Однако можно было ловить передачи на английском, немецком, польском, венгерском, французском, шведском. Ни одного из них я не знал. Но зато по «Голосу Америки» можно было слушать программу «Time for Jazz», которую вёл самым роскошным в мире бас-баритоном Уиллис Коновер. Этому коричневому, лоснящемуся, как старый ботинок, «филипсу» я обязан своими первыми познаниями в английском и знакомством с пантеоном джаза. К двенадцати годам немецкие названия в наших разговорах начали исчезать с наших уст, постепенно сменяясь именами Луиса Армстронга, Дюка Эллингтона, Эллы Фицджеральд, Клиффорда Брауна, Сиднея Беше, Джанго Райнхардта и Чарли Паркера. Стала меняться, я помню, даже наша походка: суставы наших крайне скованных русских оболочек принялись впитывать свинг. Видимо, не один я среди моих сверстников сумел найти полезное применение метру простой проволоки. Через шесть симметричных отверстий в задней стенке приёмника, в тусклом свете мерцающих радиоламп, в лабиринте контактов, сопротивлений и катодов, столь же непонятных, как и языки, которые они порождали, я, казалось, различал Европу. Внутренности приёмника всегда напоминали ночной город, с раскиданными там и сям неоновыми огнями. И когда в тридцать два года я действительно приземлился в Вене, я сразу же ощутил, что в известной степени я с ней знаком. Скажу только, что, засыпая в свои первые венские ночи, я явственно чувствовал, что меня выключает некая невидимая рука — где-то в России. Это был прочный аппарат. Когда однажды, в пароксизме гнева, вызванного моими бесконечными странствиями по радиоволнам, отец швырнул его на пол, пластмассовый ящик раскололся, но приёмник продолжал работать. Не решаясь отнести его в радиомастерскую, я пытался, как мог, починить эту похожую на линию Одер — Нейсе трещину с помощью клея и резиновых тесемок. С этого момента, однако, он существовал в виде двух почти независимых друг от друга хрупких половинок. Конец ему пришёл, когда стали сдавать лампы. Раз или два мне удалось отыскать, через друзей и знакомых, какие-то аналоги, но даже когда он окончательно онемел, он оставался в семье — покуда семья существовала. В конце шестидесятых все покупали латвийскую «спидолу» с её телескопической антенной и всяческими транзисторами внутри. Конечно, приём был у неё лучше, и она была портативной. Но однажды в мастерской я увидел её без задней крышки. Наиболее положительное, что я мог бы сказать о её внутренностях, это что они напоминали географическую карту (шоссе, железные дороги, реки, притоки). Никакой конкретной местности они не напоминали. Даже Ригу.
Способность пробуждать чувства в других – возможно, это и есть то, что называют талантом - Мёд и клевер
Иллюзиями окружён, окутан, это счастье, не требуя, причин, участья, узлы развяжем и в клубок, гимнастика, ума, а сами, на утёк, водой меж пальцев, во всём, хорошее увидим, и жёлчи, камень, разобьём, слезой, тот саван мы польём, на голову оденем, себя мы обовьём, то кокон, станем бабочкой, потом, а потам напряжений, всходы, польём, что слабость побеждает и радугой в том небе, заиграет……………
Автор: qwert2011
Много лун тому назад доллар равнялся 870 лирам, и мне было 32 года. Планета тоже весила на два миллиарда душ меньше, и бар той Стацьоне, куда я прибыл холодной декабрьской ночью, был пуст. Я стоял и поджидал единственное человеческое существо, которое знал в этом городе. Она сильно опаздывала. Всякий путешественник знает этот расклад: эту смесь усталости и тревоги. Когда разглядываешь циферблаты и расписания, когда изучаешь венозный мрамор под ногами, вдыхая карболку и тусклый запах, источаемый в холодную зимнюю ночь чугунным локомотивом. Чем я и занялся. Кроме зевающего буфетчика и неподвижной, похожей на Будду, матроны у кассы, не видно было ни души. Толку, впрочем, нам друг от друга было мало: весь запас их языка — слово «espresso» — я уже истратил; я воспользовался им дважды. Еще я купил у них первую пачку того, чему в предстоявшие годы суждено было означать «Merda Statale» *, «Movimento Sociale» ** и «Morte Sicura»1 ***— первую пачку MS 2. Так что я подхватил чемоданы и шагнул наружу.
2.
Ночь была ветреной, и прежде чем включилась сетчатка, меня охватило чувство абсолютного счастья: в ноздри ударил его всегдашний — для меня - синоним: запах мёрзнущих водорослей. Для одних это свежескошенная трава или сено; для других — рождественская хвоя с мандаринами. Для меня — мёрзлые водоросли: отчасти из-за звукоподражательных свойств самого названия, в котором сошлись растительный и подводный мир, отчасти из-за намека на несовместимость и тайную подводную драму содержащегося в понятии. «Где камень темнеет под пеной», как сказал поэт. В некоторых стихиях опознаешь себя; к моменту втягивания этого запаха на ступенях Стацьоне я был уже большим специалистом по несовместимости и тайным драмам.
Автор: Иосиф Бродский "Fondamenta degli incurabili" (Основы неизлечимых итл.) Отрывок.
* Merda Statale - Нехорошее Государство (итл) ** Movimento Sociale - Социальное Движение (итл.) *** Morte Sicura - Безопасная Смерть (итл.)
* Каприччио (Каприс №24. Н. Паганини) (итал. Capriccio, также каприс, фр. caprice; букв. каприз, прихоть; причудливый изыск) — произведение академической музыки, написанное в свободной форме
Мы идём к Слонёнку в гости на Рождение, Нам готовят, нам готовят угощение! Нас ведёт Сурок – Знаменитый педагог, Он на скрипочке играет, Звери песенку поют. Если ты собрался в гости – не опаздывай, А в гостях плохой характер не показывай. Нас ведёт Сурок – Знаменитый педагог, Он на скрипочке играет, Звери песенку поют.
"У СЛОНЁНКА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ!" Сцена, где все поют Пьеса-сказка Давида Самойлова
Я посвящаю эту историю девушке которая могла быть какой угодно, - но она никогда не была равнодушной. Очерки деталей припоминаю ясно все эти фрагменты мозаики долгое время хранились в памяти моей, надеюсь вы представите её легко воздушно , хочу что бы расцвела фантазия ваша и вы увидели плавные движения, выразительный чуткий взгляд, карие глаза пытались узнать о нашем мире как можно больше и то, что видели они ранило её. " Может не из этой планеты она, нежная не земная ...совсем не пригодна ,не приучена к суверенитетам бьющей по вискам жизни" - думалось мне очень часто .Спустя первую нашу встречу. Короткие каштановые волосы с рыжеватым отблеском всегда самовольно растрёпывались. Веснушки предавали чертам лица выразительности . Помню в свободное время от выступлений в филармонии, когда обрушивалось вдохновение ,всегда в её сумочке лежал блокнот с множество почёрканных страниц или исправлений это я называла - Следами музы, там много вещей которые её вдохновляют: картинки, разные вырезки из газет ,стихи и афоризмы, во общем когда я его открываю передо мной возникает тонкая струна Настенной души , обрывки мыслей, клочки воспоминаний ,она не приучена плакать ( я поняла после года сожительства )поэтому многое держала в себе , а этот блокнот буквально пропитан Настенными слезами, на нём отпечатки потекшей ручки когда так горячо писала ,что даже паста потекла и еще некоторые страницы пахнут чаем корицей, помню как в кафе осенило её , она принялась пылко писать и не много того самого зелёного чая пролила именно на белоснежные страницы блокнота .Не секрет, что Насте трудно расстаться даже с треснувшей чашкой. Хотя скопилось такое количество барахла, что пора подумать о том:"где все это хранить". Очень хорошо, если в доме есть кладовка или чердак. Но уже все заполнено! Может быть – на лоджии еще место осталось? Тоже нет. Тогда остается закопать в укромном месте к западу от входа все двенадцать чемоданов с перегоревшими чайниками, древними CD-дисками и пластилином, оставшимся с детского сада. Всем вещам которых наслаивались в квартире позавидовал бы любой Сталинский музей. Сортировать порой нужно не только вещи, но и людей которые рядом( ибо не подпустить к своему скрытому миру чуждых и лишних ) с воспоминания не затягивайте с античной ностальгией выздоравливайте от никчемной жалости к самим себе. Накапливала Настенька , как по мне ,вовсе не пригодные вещи в тоже время нужные и важные для нее, когда смотрю в след ей ... вижу все эти безделушки привязаны к ее пояснице на леске, забавно... вот еще что ,когда приходят хмурые дни становится всё как то размыто не понимаешь что ощущаешь , правильно ли поступаешь тогда Настя отправлялась в булочную покупала себе латте , круассан или эклер доставала, тот самый блокнот и всматривалась пристально за стеклом в лица прохожих, но страшно спустя время становится ,в лицах многих ничего не отражается совсем...маски срастаются, бывает у кого то застыла боль, у кого то отчаянье, редко мелькают радостные выражения. Мимика окаменела будь то заколдована взглядом Горгоны ,а может ОНИ ВСЕ СПЯТ, так почему же не проснутся завтра утром? Эмоции умирают внутри но все так заняты спешкой , тернистым маршрутом - на роботу и домой. Помню каждое возвращение Насти .Она оборачивалась резко, остро смотрела на меня и говорила: - Душа у меня болит. - Душа болеть не должна, потому что ты талантлива и у тебя все еще впереди! -думалось мне может это новая не взаимная любовь у скрипачей часто подобное случается. - Душа у меня болит не за себя. Так хочется верить что среди нас есть те, кто взаправду умеет летать. Влюблённые. Мечтатели. Художники. Творцы. Искатели неподкупной истины. И возможно легко оторваться от земли, если внутри много воздуха ... света. Очнувшись однажды, отряхнувшись от сна не жаловаться ослепительному солнцу пробивающему стекло чистого окна, не скидывать все невзгоды на Понедельник , не задумываться о графике выступлений на корриде , а просто встречать рассветы, носить алые туфельки, петь, выращивать мяту, коллекционировать жирафов и часто смотреть на звёзды. Настя была удивительной похожей на магнит такая восприимчива к чуждым неурядицам и так искренна к счастью других, история эта о самой обычной из обычных это, как по мне, и делало её необычной!
Есть, должно быть, какая-то Не то чтобы страшная, тайна. Кто-то влюблён в белокаменный город, Кто-то "ни в жисть" не покинет село. Поиски внешний отличий напрасны. В каждом из нас Есть деревенское, есть городское. Не удивительно, вид-то один. Одни же и те же и фибры души. В сущности сущность одна у природы: Не все в деревне строго хороши, И в городе, считай, не все уроды.
Стол с двумя стульями. Входит Предсказательница, Садится на свой стул за столом.
Предсказательница (В зрительный зал) Работа сложная. Но интересная. Иногда такое в голову приходит, - сама удивляюсь! (В сторону). Входите.
Входит посетительница
Посетительница Здравствуйте! Сама не знаю, зачем к вам пришла.
Предсказательница Но деньги-то моей помощнице заплатили?
Посетительница Заплатила.
Предсказательница Ну, тогда точно знаете, зачем пришли!
Посетительница Откуда мне знать, что то будущее, которое вы мне сообщите, - моё?
Предсказательница Не поняла вопроса. Это что философия?
Посетительница (с волнением) Да какая там философия! Жизнь. Приходит человек за своим будущим. Деньги заплатил. А ему взяли и всучили чужое будущее. Он ждёт, когда предсказанное случится с ним, а оно происходит совсем с другим. А деньги-то заплатил он, а не другой!
Предсказательница У меня каждая, каждый получает только своё будущее! А что у меня человек получил, то обязательно сбудется именно в его жизни. В жизни того, кто заплатил, а не в жизни того, кто ничего мне не платил!
Посетительница Выходит у вас стопроцентная гарантия?
Предсказательница Выходит, что так.
Посетительница А давайте разберёмся, за что именно вам деньги платят!
Предсказательница Вы сюда разбираться пришли или за будущим? У меня здесь не суд, даже не детективное агентство. Я здесь предсказываю человеческое будущее, а не следствие веду.
Посетительница Но я же деньги заплатила. Хочу знать, за что именно!
Предсказательница Вы заплатили за моё предсказание вашего будущего!
Посетительница Как вы можете предсказывать именно моё будущее, если даже имени моего не знаете?
Предсказательница Зачем мне ваше имя, если вы ко мне со своей аурой пришли. Я вот вашу ауру вижу. По состоянию и цветам ауры я и предсказываю будущее.
Посетительница Ну, и какое же имя у моей ауры?
Предсказательница (таким голосом, будто вводит Посетительницу в изменённое состояние сознание) Закройте глаза! Поплотнее заткните уши.
Посетительница (таким голосом, будто поддаётся внушению Предсказательницы). Как заткнуть?
Посетительница (таким голосом, будто поддаётся внушению Предсказательницы) У меня на указательных пальцах ногти длинные, с маникюром. Боюсь поцарапать ушные раковины или ногти сломать в ушах.
«Трудно говорить о самом внутреннем, а так как трудность эта соединяется у меня с глубоким невежеством, то я наговорю, конечно, много лишнего прежде, чем скажу то, что надо сказать. Часто, когда я беру перо в руки, у меня нет ни одной мысли в голове, и я сама не знаю, что скажу». «Но Бог делает, чтобы это хорошо было сказано». «Духу Святому себя поручаю: пусть Он сам говорит моими устами». « Почему они хотят, чтобы я писала?, - вопрошает она, - Пусть этим занимаются люди учёные, которые учились, а я неученая и писать не умею; в конце концов я вместо одного слова напишу другое... пусть меня оставят сидеть за прялкой, заниматься хором и исполнять обязанности монашеской жизни вместе с другими сестрами. Я не рождена для того, чтобы писать, для этой работы у меня нет ни здоровья, ни головы...»
святая Тереза Авильская
1. Когда я молила сегодня Господа, чтобы Он говорил через меня, ибо я не знала, что сказать и как приступить к послушанию, мне пришло на ум то, что я сейчас скажу, чтобы хоть как-то начать, что-то положить в основу: душу можно сравнить с замком из цельного алмаза или ясного кристалла, в котором много комнат, как в раю много обителей. Ведь если подумать, сестрицы, душа праведника -ничто иное, как рай, где сотворяет обитель Господь. На что же, по-вашему, походит покой, где обретает отраду такой могучий, мудрый, целомудренный и всеблагой Царь? Я не найду ничего, с чем могла бы сравнить великую красоту и вместительность нашей души; поистине, самый острый наш ум едва способен их постигнуть, равно как и Бога, ибо Он Сам говорит, что создал нас по Своему образу и подобию. Если всё это так, не стоит тратить силы, стремясь уразуметь красоту замка. Он отличен от Бога, как всякая тварь от Творца, но Господь сказал, что душа создана по Его образу, и потому нам очень трудно постичь её достоинство и красоту. 2. Очень жалко да и совестно, что мы по своей собственной вине не понимаем самих себя и не знаем толком, кто мы. Разве не будет большим невежеством, если кого-нибудь спросят, кто он, а он не знает даже, кто его отец и мать и откуда он родом? Это великая глупость, но ещё больше наша, когда мы не ведаем, кто мы такие, знаем лишь, что у нас есть тело, а что есть душа, знаем понаслышке и потому, что так говорит вера. Что же до богатств и благ души, или Того, Кто обитает в ней, или её великой ценности, мы мало об этом думаем и потому мало печемся о том, чтобы сохранить её красоту. Все уходит на грубую её оправу или на ограду, нашу плоть. 3. Представим же, что в этом замке, как я говорила, много комнат, одни наверху, другие внизу, третьи - по сторонам, а посреди - самая главная, где и свершается сокровеннейшее общение между Богом и душой. Запомните это сравнение. Может быть. Богу будет угодно, чтобы через Него я хоть как-то объяснила вам, какие милости посылает Он душам и какая разница между ними, насколько сама это пойму. Всех милостей не постигнет никто, тем паче я, недостойная. Если Господь даст вам такие милости, утешительно знать, что это возможно; а не даст - вы и тогда Его прославите.
Тереза Авильская (урожденная Тереза Санчес де Сепеда – и-Ахумада; 28 марта 1515 - 4 или 15 октября 1582), также называемая святой Терезой Иисуса, была испанской дворянкой, призванной к монастырской жизни в католической церкви. Монахиня-кармелитка, выдающийся испанский мистик, религиозный реформатор, писатель, богослов созерцательной жизни и умственной молитвы, она заслужила редкое отличие-была объявлена Доктором Церкви.
— Начнём с молодежи, — сказал А. С. Хвостов, — у кого что есть, господа?
Мы, сидевшие позади около стен, переглянулись друг с другом и почти все в один голос объявили, что ничего не взяли с собой.
— Так не знаете ли чего наизусть? — смеясь продолжал Хвостов. — Как же это вы идете на сражение без всякого оружия?
Щулепников отвечал, что может прочитать стихи свои "Трубочке".
— Ну хоть "К Трубочке!" — подхватил Захаров, покровитель Щулепникова, — стишки очень хорошие.
Щулепников подвинулся к столу и прочитал десятка три куплетов к своей "Трубочке", но не произвёл никакого впечатления на слушателей... Гаврила Романович, видя, что на молодежь покамест надеяться нечего, вынул из кармана свои стихи "Гимн кротости" и заставил читать меня. Я прочитал этот гимн к полному удовольствию автора и, кажется, заслужил репутацию хорошего чтеца. Разумеется, все присутствующие были или казались в восторге, и похвалам Державину не было конца".
Под прогрессом языка и, следовательно, письма следует понимать его качественное и количественное обогащение. Письмо является формой, через которую выражается язык. Всякая форма с течением времени стремится к самостоятельному существованию, но даже и в этой как бы независимой субстанции продолжает (зачастую не отдавая уже себе как следует отчета) служить породившей её функции. В данном случае: языку. Обретая видимую самостоятельность, форма создаёт как бы свои собственные законы, свою диалектику, эстетику и проч. Однако форма, при всем своем прогрессе, не в состоянии влиять на функцию. Капитель имеет смысл только при наличии фасада. Когда же функцию подчиняют форме, колонна заслоняет окно. Предполагаемая реформа русской орфографии носит сугубо формальный характер, она -- реформа в наивысшем смысле этого слова: ре-форма. Ибо наивно предполагать, что морфологическую структуру языка можно изменять или направлять посредством тех или иных правил. Язык эволюционирует, а не революционизируется, и в этом смысле он напоминает о своей природе. Существует три рода реформ, три рода формальных преобразований: украшательство, утилитаризм и функциональная последовательность. Данная реформа -- не первое и не третье. Данная реформа -- второе. Её сходство с первым заключается в том, что на перегруженный фасад столь же неприятно смотреть, как и на казарму. Своим же происхождением она, по сути, обязана неправильному пониманию третьего... Ибо функция, обладающая собственной пластикой, стремится освободиться от лишних элементов, в которых она не нуждается, стремится к превращению формы в свое стопроцентное выражение. Говоря проще, письмо должно в максимальной степени выражать всё многообразие языка. В этом цель и смысл письма, и оно имеет к этому все возможности и средства. Разумеется, современный язык сложен, разумеется, в нём многое можно упростить. Но суть упрощений состоит в том, во имя чего они проводятся. Сложность языка является не пороком, а -- и это прежде всего -- свидетельством духовного богатства создавшего его народа. И целью реформ должны быть поиски средств, позволяющих полнее и быстрее овладевать этим богатством, а вовсе не упрощения, которые, по сути дела, являются обкрадыванием языка. Организаторы реформы объясняют возражения против неё гипнозом привычки. Но если вдуматься, залог живучести своих предполагаемых преобразований они видят не в чём ином, как в возникновении новой привычки. Это процесс бесконечный. В конце концов, можно перейти на язык жестов и к нему привыкнуть. Неизвестно, будет ли это прогрессом, но это определенно проще, чем раздумывать, сколько "н" ставить в слове "деревянный". А именно к простоте стремятся инициаторы реформы. Сказанное, конечно же, крайность, но этой крайности, в то же время, нельзя, к сожалению, отказать в известной логической последовательности. Форма не влияет на функцию, но изуродовать её может. Во всяком случае -- создать превратное представление. Утилитаризм и стандартизация, повторяем, столь же вредны, как перегрузка деталями. Манеж, лишенный колонны, превращается в сарай; колоннада функциональна: она играет роль, подобную фонетике. А фонетика -- это языковой эквивалент осязания, это чувственная, что ли, основа языка. Два "н" в слове "деревянный" неслучайны. Артикуляция дифтонгов и открытых гласных даже не колоннада, а фундамент языка. Злополучные суффиксы -- единственный способ качественного выражения в речи. "Деревянный" передает качество и фактуру за счёт пластики, растягивая звук как во времени, так и в пространстве. "Деревянный" ограничен порядком букв и смысловой ассоциацией, никаких дополнительных указаний и ощущений слово не содержит. Разумеется, можно привыкнуть -- и очень быстро -- к "деревяному". Мы приобретаем в простоте правописания, но потеряем в смысле. Потому что -- "как пишем, так и произносим" -- мы будем произносить на букву (на звук) меньше, и буква отступит, унося с собой всю суть, оставляя графическую оболочку, из которой ушёл воздух. В результате мы рискуем получить язык, обедненный фонетически и -- семантически. При этом совершенно непонятно, во имя чего это делается. Вместо изучения и овладевания этим кладом -- пусть не скоропалительным, но столь обогащающим! -- нам предлагается линия наименьшего сопротивления, обрезание и усекновение, этакая эрзац-грамматика. При этом выдвигается совершенно поразительная научная аргументация, взывающая к примеру других славянских языков и апеллирующая к реформе 1918 г. Неужели же непонятно, что другой язык, будь он трижды славянский, это прежде всего другая психология, и никаких аналогий поэтому быть не может. И неужели сегодня в стране такое же катастрофическое положение с грамотностью, как в 1918 году, когда, между прочим, люди сумели овладеть грамматикой, которую нам предлагают упростить сегодня. Язык следует изучать, а не сокращать. Письмо, буквы должны в максимальной степени отражать всё богатство, все многообразие, всю полифонию речи. Письмо должно быть числителем, а не знаменателем языка. Ко всему, представляющемуся в языке нерациональным, следует подходить осторожно и едва ли не с благоговением, ибо это нерациональное уже само есть язык, и оно в каком-то смысле старше и ограничений наших мнений. К языку нельзя принимать полицейские меры: отсечение и изоляцию. Мы должны думать о том, как освоить этот материал, а не о том, как его сократить. Мы должны искать методы, а не ножницы. Язык -- это великая, большая дорога, которой незачем сужаться в наши дни.
- У вас продаётся розовый свитер ? - Розовые свитера закончились. Могу предложить сиреневую блузу.
Друзья, позвольте продемонстрировать ход своих рассуждений. Итак, вот я вижу, что он включился. Именно он. Могу ли я надеется на то, что произойдёт чудо? Думаю, что да. Ибо волшебная сила Морфея коснётся волшебной палочкой и ..... Иначе. Иначе зачем это всё было. Да ещё столько лет? Или я в своей надежде в чём - то не прав?
Да, хотел сообщить, что думаю прогуляться по базару. Людей посмотреть, себя показать, так сказать. Но во время вспомнил о чувстве Меры. И не буду вам об этом сообщать. ))
Всадники шпорят, поводья ослабив. Ворона в Биваре взлетела справа, А прибыли в Бургос — слева взлетает. Мой Сид распрямился, повел плечами: "Вот, Альвар Фаньес, мы и в изгнанье, Но с честью в Кастилью вернёмся обратно".
Вступает в Бургос мой Сид Руй Диас *, С ним шестьдесят человек дружины. Встречать и мужчины и женщины вышли. Весь людный город у окон теснится. Бургосцы плачут в большом унынье. Каждый твердит, взирая на Сида: "Честной он вассал, да сеньором обижен".
Песнь о Сиде (Ознакомительное) - Перевод со старо испанского Ю. Корнеева
* СИД — герой средневекового испанского эпоса, главный персонаж «Поэмы о Сиде» (точное название — «Песнь о моем Сиде»), написанной неизвестным автором около 1140. С. — лицо вполне историческое; настоящее имя его — Руй (т. е. Родриго) Диас, а С. — лишь его прозвище, происходящее от арабского слова «сеид», т. е. «господин» (другое его прозвище — «Кампеадор», что значит «боец»).
Монтень вообще не хочет признавать никакие силовые воздействия в воспитательном процессе: “Я осуждаю всякое насилие при воспитании юной души, которую растят в уважении к чести и свободе. В суровости и принуждении есть нечто рабское, и я нахожу, что того, чего нельзя сказать с помощью разума, осмотрительности и уменья, нельзя добиться и силой”. Монтень сам воспитывался подобным образом и в таком же духе старается воспитывать свою дочь Леонор. Он пишет, что в раннем детстве его всего два раза высекли, и то слегка. Монтень считает, что от розог не может быть никаких других результатов, кроме того, что дети становятся от них только более трусливыми и лукаво упрямыми, что подтверждается его собственными наблюдениями.
Лекции по философии "Мишель Монтень. "О родительской любви""
Если оборотнем станет маньяк, получим кровожадную тварь; если оборотнем станет подлец, получим жестокого разбойника; если оборотнем станет алчный человек, он станет держать в страхе и подчинении многие селения... Пусть уж лучше оборотнями будут шаманы — они хоть под всё это подведут идею служения духам.
Аий Оршуо
Белые зайцы в красных шарфах
Была зима.Зайчиха-мама Решила с сыном погулять. Пришли на снежную поляну. А где же сын?А где же мама? Совсем зайчишек не видать! Клич раздавался по округе: -Ау! Зайчонок, где же ты? -Я, мама, здесь! Скорей меня найди! И долго-долго по полянке Носились зайцы взад-вперед, Пока, уставши, захотели Присесть на старенький пенёк. Там встретились и радость мамы Мне трудно передать словами. Решила мама:-В другой раз Надену сыну красный шарф.
Белые зайцы Евгения Светланова
— Я совершенно отчаялся когда-нибудь вернуться домой и увидать своё отечество. Помышление об этом даже мне казалось невозможным, и стала даже во мне самая тоска замирать. Живу, как статуй бесчувственный, и больше ничего; а иногда думаю, что вот же, мол, у нас дома в церкви этот самый отец Илья, который все газетной бумажки просит, бывало, на служении молится «о плавающих и путешествующих, страждущих и плененных», а я, бывало, когда это слушаю, все думаю: зачем? разве теперь есть война, чтобы о пленных молиться? А вот теперь и понимаю, зачем этак молятся, но не понимаю, отчего же мне от всех этих молитв никакой пользы нет, и, по малости сказать, хоша не неверую, а смущаюсь, и сам молиться не стал. «Что же, — думаю, — молить, когда ничего от того не выходит». А между тем вдруг однажды слышу-послышу: татарва что-то сумятятся. Я говорю: — Что такое? — Ничего, — говорят, — из вашей стороны два муллы пришли, от белого царя охранный лист имеют и далеко идут свою веру уставлять. Я бросился, говорю: — Где они? Мне показали на одну юрту, я и пошёл туда, куда показали. Прихожу и вижу: там собрались много ших-задов и мало-задов, и мамов и дербышей, и все, поджав ноги, на кошмах сидят, а посреди их два человека незнакомые, одеты хотя и по-дорожному, а видно, что духовного звания; стоят оба посреди этого сброда и слову божьему татар учат. Я их как увидал, взрадовался, что русских вижу. И сердце во мне затрепетало, и упал я им в ноги и зарыдал. Они тоже этому моему поклону обрадовались и оба воскликнули: — А что? а что! видите! видите? как действует благодать, вот она уже одного вашего коснулась, и он обращается от Магомета. А татары отвечают, что это, мол, ничего не действует: это ваш Иван, он из ваших, из русских, только в плену у нас здесь проживает. Миссионеры очень этим недовольны сделались. Не верят, что я русский, а я и встрял сам: — Нет, — я говорю, — я, точно, русский! Отцы, — говорю, — духовные! смилуйтесь, выручите меня отсюда! я здесь уже одиннадцатый год в плену томлюсь, и видите, как изувечен: ходить не могу. Они, однако, нимало на эти мои слова не уважили и отвернулись и давай опять своё дело продолжать: все проповедуют. Я думаю: «Ну, что же на это роптать: они люди должностные, и, может быть, им со мною неловко иначе при татарах обойтися», — и оставил, а выбрал такой час, что они были одни в особливой ставке, и кинулся к ним и уже со всею откровенностью им всё рассказал, что самую жестокую участь претерпеваю, и прошу их: — Попугайте, — говорю, — их, отцы-благодетели, нашим батюшкой белым царем: скажите им, что он не велит азиатам своих подданных насильно в плену держать, или, еще лучше, выкуп за меня им дайте, а я вам служить пойду. Я, — говорю, — здесь живучи, ихнему татарскому языку отлично научился и могу вам полезным человеком быть. А они отвечают: — Что, — говорят, — сыне: выкупу у нас нет, а пугать, — говорят, — нам неверных не позволено, потому что и без того люди лукавые и непреданные, и с ними из политики мы вежливость соблюдаем. — Так что же, — говорю, — стало быть, мне из-за этой политики так тут целый век у них и пропадать? — А что же, — говорят, — всё равно, сыне, где пропадать, а ты молись: у бога много милости, может быть он тебя и избавит. — Я, мол, молился, да уже сил моих нет и упование отложил. — А ты, — говорят, — не отчаявайся, потому что это большой грех! — Да я, — говорю, — не отчаяваюсь, а только... как же вы это так... мне это очень обидно, что вы русские и земляки, и ничего пособить мне не хотите. — Нет, — отвечают, — ты, чадо, нас в это не мешай, мы во Христе, а во Христе нет ни еллин, ни жид; наши земляки все послушенствующие. Нам всё равны, все равны.
Изгибы бедра и округлость колена, Послушная пальцам кофейная кожа. И был я заложником сладкого плена, И воля была для меня невозможна.
Лариса Рубальская Африканка. Избранное.
- Добрый день, - сказала она мне равнодушным голосом.
Я подошёл к стеклянному прилавку, под которым лежали пачки-муляжи. «Честера» не было, и я стал прикидывать, чем бы его заменить. Между делом, я снова бросил на неё взгляд. Продавщица была из тех женщин, которые сразу же возбуждают в мужчинах мысли о сексе. На ней был белый халат, который был ей слегка мал, отчего крепко стягивался в районе груди. Вырез был хоть и не велик, однако в нём была хорошо видна тесная ложбинка между грудей. «Интересно, какой у неё номер?» – с интересом подумал я, - «третий или четвёртый?…».
Засмотревшись на грудь, я не заметил, как продавщица перехватила направление моего взгляда. Слегка смутившись, я поспешно отвёл его в сторону, опять сделав вид, что выбираю сигареты. Однако думать о куреве я уже не мог. Со дна моей души поднялся густой ил, отчего всё перед глазами стало мутным, словно в тумане. В сердце застучали маленькие молоточки, а между ног заныло. Девушка нетерпеливо уставилась на меня, очевидно, ожидая, когда же я, наконец, сделаю выбор и уйду. - Блок "Парламента" можно? – наконец, спросил я нарочно равнодушным голосом. Почему «Парламент»? Я же его терпеть не могу! - Конечно можно! – ответила она с глубоким вздохом, заставляя меня, ещё раз почувствовать себя виноватым, за то, что отвлёк её от важных дел…
Нехотя и никуда не торопясь, она поплелась в подсобку, дверь в которую была сразу за кассой. Это была маленькая и довольно тесная коморка, в которой повсюду были этажерки и стеллажи. На полках стояли большие коробки с товаром, на полу высились холщовые мешки с сахаром и крупой.
Потянувшись за блоком, продавщица не смогла достать его с пола, и потому ей пришлось встать на табуретку. В зеркале, висящем у входа, мне отражалось каждое её движение. Я следил за ней, не отрываясь, словно боясь пропустить что-то важное - чего я раньше никогда не видел. Из подсобки донеслось тихое шуршание разрываемого полиэтилена. Половицы скрипели, табуретка слегка шаталась. Пользуясь тем, что продавщица меня не видит, я с жадностью ел глазами её тело. Халат был на ней довольно коротким, и когда она потянулась вверх, силясь нащупать сигареты на дне коробки, стоявшей очень высоко, её ножки почти полностью открылись моему взору. Зрелище длилось всего лишь мгновение, однако оно неимоверно возбудило меня!
Бей, цыганка, в звонкий бубен, Фалды юбки теребя. Всё, что было, Всё, что будет – Всё зависит от тебя. Что в дороге? На пороге? В дверь стучится, в дом войдёт? Ты уже гадала многим, Что со мной произойдёт?
Ворожи, ворожи, Всё, что было, расскажи. Всё, что было, всё, что будет На ладони покажи. Ворожи, ворожи, За меня сама реши – Разожги любовь звездою, Иль снежком запороши.
Лариса Рубальская - Ворожи (Отрывок)
В мокром асфальте отражались фонари. Под ногами они приходили в движение, разбегаясь светящимся многоточием в стороны, как испуганные живые светлячки. Радужные разводы бензиновых вкраплений в лужах составляли причудливые палитры осени, тогда как деревья и кусты вокруг уже потеряли свои краски, обнажив узловатые, артритные остовы ветвей. Утро выдалось тихое, мокрое, безлюдное. Почтальонша вошла в заспанный двор обыкновенной панельной многоэтажки, ежась и вздрагивая под стареньким плащиком. В подъезде она достала из кармана носовой платочек и вытерла мокрую паутинку дождя с лица.
Первым в её списке на сегодня значился дед Макарыч. Отставной военный в свои 90 был все так же искренне, как и в молодости уверен в своем мужском обаянии. Выпуклые старческие ключицы в вырезе застиранного халата напоминали окаменелую чайку, раскинувшую крылья в своём последнем усилии набрать высоту. А между ними, на тощей голой шее, красовалась, бережно повязанная и отливающая всеми оттенками синего, симметричная тряпочка галстука, вероятно, призванная создать впечатление интеллигентности и утонченности. Это яркое пятно смотрелось до того нелепо, что вызывало тяжелое чувство острой жалости и дурацкого драматизма.
Дверь он открыл сразу, и по всему было видно, что Макарыч ждал гостью. Удивительно живые, по-детски ясные глаза сияли из-под косматых бровей старика, из ушей воинственно и комично торчали пучки седых волос. Впустив женщину, он долго шаркал у двери, смущенно улыбаясь и все повторяя тихим дребезжащим голосом:
-Утро-то нынче ненастное какое, не правда ли? Не правда ли, осень? Осень нынче...
Он помог снять даме пальто, несмотря на отчаянные попытки Антонины Ивановны проделать это самой, и повесив его на единственный гвоздик у двери поверх серенького своего сюртука, предложил скороговоркой:
- Не ли … не выпить ли вам … нам чаю? – запутавшись таким образом в продуманных, но непослушных при озвучивании, словах, он снова смущенно заулыбался, теребя край халата длинными узловатыми пальцами. Он боялся, что Антонина Ивановна откажется, и просто отдав положенную сумму, уйдёт из его дома. А он останется один на один с ненастной осенью за окном и такой же осенью на сердце.
A few years ago
Хороший он всё же дед. И человек хороший. Люди рассказывали, что будучи еще лейтенантом, командовал он взводом мальчишек, проходящих службу в армии. И вот как-то проводились в рамках учебных занятий учения по метанию боевой гранаты. Все в тот день шло гладко. Гремели взрывы, мальчишечьи души замирали от восторга, по крови носился адреналин. И если бы не рядовой Тюрин, которого все именовали Тюрей, все бы хорошо и закончилось.
Тюря был из балетных, один Бог знает, каким ветром его занесло в армию. Видимо, совестливый был парень, хотел, как все, отдать долг Родине. Кидал он последним. После команды «Граната, огонь!», боевой снаряд полетел невысоко и недалеко, и, ударившись о земляную насыпь возле окопа, свалился вниз, под ноги несчастному солдату и его командиру. С нечеловеческой быстротой и невесть откуда взявшимся талантом футбольного нападающего, пнул Макарыч гранату так, что она вылетела за пределы окопа. Накрыв собой остолбеневшего солдатика, лейтенант получил контузию, но выжил и вернулся на службу спустя пару месяцев, став легендой и героем.
Кто время целовал в измученное темя, - С сыновьей нежностью потом Он будет вспоминать, как спать ложилось время В сугроб пшеничный за окном. Кто веку поднимал болезненные веки - Два сонных яблока больших, - Он слышит вечно шум - когда взревели реки Времён обманных и глухих.
Два сонных яблока у века-властелина И глиняный прекрасный рот, Но к млеющей руке стареющего сына Он, умирая, припадёт. Я знаю, с каждым днём слабеет жизни выдох, Ещё немного - оборвут Простую песенку о глиняных обидах И губы оловом зальют.
Осип Мандельштам "1 января 1924" Избранное.
По некоей странной причине выражение «смерть поэта» всегда звучит как-то более конкретно, чем «жизнь поэта». Возможно, потому, что слова «жизнь» и «поэт» практически синонимичны в своей положительной неопределенности. Тогда как «смерть» — даже само слово — почти столь же определенна, сколь собственное поэта произведение, то есть стихотворение, где основной признак — последняя строчка. Вне зависимости от смысла произведение стремится к концу, который придает ему форму и отрицает воскресение. За последней строкой не следует ничего, кроме разве литературной критики. Таким образом, читая поэта, мы соучаствуем в смерти его или его стихов. В случае Мандельштама мы соучаствуем дважды. Произведение искусства всегда претендует на то, чтобы пережить своего создателя. Перефразируя философа, можно сказать, что сочинительство стихов тоже есть упражнение в умирании. Но кроме чисто языковой необходимости побуждает писать не беспокойство о тленной плоти, а потребность освободить от чего-то свой мир, свою личную цивилизацию, свой несемантический континуум. Искусство — это не лучшее, а альтернативное существование; не попытка избежать реальности, но, наоборот, попытка оживить ее. Это дух, ищущий плоть, но находящий слова. В случае Мандельштама ими оказались слова русского языка. Для духа, возможно, не существует лучшего пристанища: русский язык с развитой системой флексий. Это означает, что существительное запросто может располагаться в конце предложения, и окончание этого существительного (или прилагательного, или глагола) меняется в зависимости от рода, числа и падежа. Все это снабжает любое данное высказывание стереоскопическим качеством самого восприятия и часто обостряет и развивает последнее. Лучшей иллюстрацией этого является разработка Мандельштамом одной из основных тем его поэзии, темы времени.
Снова сон, пленительный и сладкий Снится мне и радостью пьянит, — Милый взор зовёт меня украдкой. Ласковой улыбкою манит. Знаю я — опять меня обманет Этот сон при первом блеске дня, Но пока печальный День настанет, Улыбнись мне — обмани меня!
Иван Бунин
Виктору Ивановичу Завьялову в гараже в день выхода на пенсию подарили ноутбук. Подарок торжественно вручил сам начальник автоколонны Миронов. Завьялов даже потерял дар речи от столь щедрого подарка и с трудом выдавил слова благодарности в адрес своего коллектива, в котором проработал больше тридцати лет. В трудовой книжке Завьялова стояла единственная запись, под которой был указан день и месяц прошлого века. Время! Самая стремительная величина на белом свете! Награду Завьялов получил по заслугам. Не было в гараже трудолюбивее , исполнительнее человека, чем Виктор Иванович. Ему поручали самые ответственные командировки. Многим казалось, кто знал его лично и проработал с ним много лет, что его автомобили никогда не ломаются. Виктор Иванович посмеивался над репликами острословов, и когда те ему начинали сильно досаждать, не спеша говорил: - Надо регулярно заезжать на техобслуживание! Завьялов не разу не нарушал графика техобслуживания, хотя многие коллеги под всякими благовидными предлогами старались лишний раз не попадать в профилакторий. День техобслуживания оплачивался по другому тарифу, чем путевка, поэтому многие водители считали время, проведенное на территории гаража , потраченное впустую. О достоинствах Виктора Ивановича можно исписать не одну страницу. Лучше поинтересуемся мыслями героя, которые мелькали в его голове, когда в его руках оказался ноутбук. - Ну, дружище, я рад за тебя, - сказал Андрей Назаров, водитель с «дежурки». - Я три года назад компьютером обзавелся. Со своей родней из Германии по скайпу каждую неделю общаюсь. В «Одноклассниках» многих своих сослуживцев нашел. - Поживем, увидим, - философски ответил коллеге Завьялов. Как – то так получилось, но Виктор Иванович оказался в стороне от стремительного прогресса. Не пользовался мобильным телефоном. Рацию в машине ему в автомобиль поставили одним из последних в колонне. - Зачем мне она? – спрашивал он механика Григория Соломина. - Как зачем? – недоумевал Соломин. - А вдруг тебя в степи врасплох буран захватит. Дорогу снег заметет. Ты позвонишь в гараж дежурному механику и ему сообщишь о происшествии. - Ладно, - ответил Завьялов Соломину. – Устанавливайте рацию.
- Что ты видишь? - спросил Учитель, приподнимая одной рукой груду металла. - Связку ключей, - спокойно ответил Ученик. - И всё? - И всё, - чуть смутившись, подтвердил Ученик. - Точнее и быть не могло, не так ли? - с еле заметной издевкой произнес Учитель, и, не затягивая добавил: - Это отмычки. Повертев в руках обод кольца, Учитель отложил в сторону ключи и тихо произнес: - Впредь думай не о поверхности вещей, но их изнанке - сути. - Но если мне неизвестно их предназначение, о чём тогда может идти речь? - О предназначении, ибо без него вещь потеряет всякий прямой смысл. - Значит, есть и обратный... - чуть погодя заключил Ученик, не до конца улавливая суть вопроса. - Посмотри в окно, что ты видишь? - Инсталляцию, которую установили несколько криво, как мне кажется. - Ты увидел инсталляцию и её положение, но не обратил внимания, что она сделана из ключей. Как думаешь, почему? Ученик на минуту задумался, вспоминая, сколько часов ушло на её совместное создание и о допущенных ошибках при ее возведении. "Игрушка в руках ветра", в шутку прозвали его творение первые зеваки. - Я так долго мучился над техникой исполнения, над антуражем, что на миг забыл о материале и о том, что он должен был олицетворять. Качество работы убило всё, - с грустью заключил Ученик. - Так ли это? - не отводя глаз с Ученика, Учитель остановил рукой первого проходящего мимо, и непринужденным тоном спросил: - Вы заметили новую инсталляцию? Правда, занятная композиция? - О, да! - восхищенно ответил посетитель, - она идеально вписалась во внутреннее убранство кампуса, - рассматривая диковинку, подытожил мужчина. - Интересная задумка расположить её параллельно вон тому своду, - продолжая рассматривать скульптуру, посетитель указал пальцем на ее макушку и свод, послуживший фоном. - Вы хорошо осведомлены в нюансах построения композиций, - довольным голосом поинтересовался Учитель. - Ну что вы, какие нюансы, даже неопытным глазом видна задумка автора, - с этими словами посетитель извинился и поспешил далее, изредка поглядывая на часы. - Но как же? - удивился Ученик, - там столько недочетов, вон часть ключей повисла, когда перетаскивали с места на место. Чуть обдумав, Ученик заключил: - Я так зациклился на мелочах, что забыл о сути всей инсталляции. - Обычный человек видит итог, Создатель - процесс. Не кори себя за недочеты, но учти их в дальнейшем. - Но я так и не понял, к чему была тема о ключах?
Получше настроить радио, Чтобы по чётче услышать Мороз на асфальтовой глади, От солнца горящие крыши, Курящие трубы домов И синего неба глаза. Так сложно сказать без слов. Без лжи говорить нельзя. Горящим в глазах огнём Облить нежных груб края. Нам так тошнотворно вдвоём. Тошнит от самих себя. Сжимать в кулачках весну, Кричащую пальцев между. Загладить свою вину, Срывая с себя одежду. Уйди в свои чёрные сны, Обратно, меня не тревожа. До следующей грязной весны И уличной массой прохожих.
Автор: Чуприс Юлия Между пальцев.
- Что ты видишь? - спросил Учитель, приподнимая одной рукой груду металла. - Связку ключей, - спокойно ответил Ученик. - И всё? - И всё, - чуть смутившись, подтвердил Ученик. - Точнее и быть не могло, не так ли? - с еле заметной издевкой произнес Учитель, и, не затягивая добавил: - Это отмычки. Повертев в руках обод кольца, Учитель отложил в сторону ключи и тихо произнёс: - Впредь думай не о поверхности вещей, но их изнанке - сути. - Но если мне неизвестно их предназначение, о чём тогда может идти речь? - О предназначении, ибо без него вещь потеряет всякий прямой смысл. - Значит, есть и обратный... - чуть погодя заключил Ученик, не до конца улавливая суть вопроса. - Посмотри в окно, что ты видишь? - Инсталляцию, которую установили несколько криво, как мне кажется. - Ты увидел инсталляцию и её положение, но не обратил внимания, что она сделана из ключей. Как думаешь, почему? Ученик на минуту задумался, вспоминая, сколько часов ушло на её совместное создание и о допущенных ошибках при ее возведении. "Игрушка в руках ветра", в шутку прозвали его творение первые зеваки. - Я так долго мучился над техникой исполнения, над антуражем, что на миг забыл о материале и о том, что он должен был олицетворять. Качество работы убило всё, - с грустью заключил Ученик. - Так ли это? - не отводя глаз с Ученика, Учитель остановил рукой первого проходящего мимо, и непринужденным тоном спросил: - Вы заметили новую инсталляцию? Правда, занятная композиция? - О, да! - восхищенно ответил посетитель, - она идеально вписалась во внутреннее убранство кампуса, - рассматривая диковинку, подытожил мужчина. - Интересная задумка расположить её параллельно вон тому своду, - продолжая рассматривать скульптуру, посетитель указал пальцем на ее макушку и свод, послуживший фоном. - Вы хорошо осведомлены в нюансах построения композиций, - довольным голосом поинтересовался Учитель. - Ну что вы, какие нюансы, даже неопытным глазом видна задумка автора, - с этими словами посетитель извинился и поспешил далее, изредка поглядывая на часы. - Но как же? - удивился Ученик, - там столько недочётов, вон часть ключей повисла, когда перетаскивали с места на место. Чуть обдумав, Ученик заключил: - Я так зациклился на мелочах, что забыл о сути всей инсталляции. - Обычный человек видит итог, Создатель - процесс. Не кори себя за недочёты, но учти их в дальнейшем. - Но я так и не понял, к чему была тема о ключах?
Две девчонки у моря наблюдали волну. Чаек крик на просторе разрывал тишину.
Где-то девичье счастье за морями вдали. Жизнь земная во власти во вселенской любви.
У судьбы выбор сложен - в мире много путей. Угадать невозможно, где ждут беды людей.
А душа в одиночку, как без влаги цветок. Нет и счастья в рассрочку, на безвременный срок...
Вместе с ветром печали уносило волной. Две девчонки мечтали о любви неземной.
Две девчонки у моря Автор: Косолаповский
А что вы знаете о феях? Я спрашиваю не у тех, чья душа покрыта плотной коркой материализма и ничего волшебного не принимает на дух. Я спрашиваю у нормальных людей с воображением. Лично я встречала много фей, а с одной даже подружилась, поэтому я знаю об этих волшебницах не понаслышке. Наверное, вы знаете, что феи – это прекрасные волшебные существа с женской сущностью? Это верно. А откуда берутся феи? Как они рождаются, могут ли они умереть? Не задумывались? Феи появились давным-давно, тогда еще Земля не знала своего имени, а люди только проектировались в божественных умах. Первая фея родилась из цветка, на который упала капелька чистой Любви, оброненная Ангелом. Земной цветок и ангельская Любовь породили волшебное существо, которое стало жить на земле, но могло путешествовать по Мирам. Фея могла создать другую фею. Не родить, как это делают земные женщины, все гораздо волшебнее!
"Сергианства не было, а вот онуфрианство есть. Но, говоря строго, это - ересь патриотизма. - Стрелков. Пост опубликованный вчера. На данный момент новых публикаций (от Стрелкова) нет.
Онуфрий Митрополит Киевский в миру Березовский (действующий)
Онуфрий (греч. Ονούφριος, копт. ⲟⲩⲉⲛⲟⲃⲣ) — мужское имя. Является греческой адаптацией коптского имени, которое, в свою очередь, происходит от египетского wnn-nfr (Идеальный) – одного из эпитетов бога Осириса.
Вот подснежник на поляне, Я его нашёл. Отнесу подснежник маме, Хоть и не расцвёл. И меня с цветком так нежно Мама обняла, Что раскрылся мой подснежник От её тепла
Григорий Виеру
Шёл год за годом, день за днём – И вдруг домой вернулся гном! Котомку тащит за плечом, Все пережив напасти. Пешком он землю обошёл, Но лучше дома – не нашёл. Вздохнув, проснулся старый дом, и заскрипел от счастья.
Уважаемые друзья, проявляете заботу о своих деньгах, как находящихся у кассира, так находящихся и не у кассира. Давайте, не портить хорошие, но не блестящие отчётные данные по раскрываемости. Надеюсь на понимание. А теперь, чтобы сбавить градус напряжённости, предлагаю расслабиться. В хорошем смысле расслабиться, не забывая о вышесказанном. И окунуться в лирическое и душевное.
Привет! Дождливо этим летом, А, впрочем, стоит ли об этом? Ведь нет... Тогда о чем? О снах, о книгах? И черт меня попутал крикнуть "Привет! " Как жизнь? Не то, чтоб очень гладко, Но, в общем, знаешь, все в порядке, без бед. Дела отлично, как обычно. А с "личным"? Ну, вот только с "личным" - привет...
Спутник Земли – Луна. Влюблённым светит она. Мечтают о ней всегда Даже звёзды. Тепло от неё идёт. И праздник она создаёт. Такая у ней судьба, Роль в природе.
Под нею плывут корабли. И встречи у них на пути. Но верят в добро моряки По привычке. А чайки им шлют привет. Любимые ждут ответ. Морская такая судьба, Без обиды.
Луна, ах, Луна, Луна, На счастье ты нам дана. Ты спутница в мире Надолго и вечно. Живёт в тебе красота. Как блин ты кругла, умна. И хочется нам с тобой Подружиться.
Автор: Брюханова Светлана
Одри читала, закрыв глаза. Когда же она их открыла, То увидела прямо перед собой удивительные глаза Джека. Он…, он плакал. И это были настоящие, искренние слёзы.
- Я…, я люблю вас, Одри, - прошептал он и порывисто схватил ее за руку. Одри совсем потерялась. Руки не отняла, но это, скорее, от паралича. Конечно, она много писала стихов о любви, а если писала, так значит и не единожды томилась ею, но, до сих пор, все это были фантазии, мечты, теории, если хотите. Но вот так, тихим летним утром, без подготовки, ухаживаний или что там еще, при свидетельстве двух Солнц… Одри совсем потерялась. - Вы…, вы слышали, что сказали сейчас, Джек? – покраснела девушка. - О, Одри! Если бы тысячекратное повторение хоть на йоту приблизило бы своим описанием к тому, что я чувствую к вам, я повторил бы тысячекратно то, что сказал сейчас! Но в мире нет слов, способных описать мои чувства к вам! Поэтому я повторю всего лишь один раз. Я люблю вас, Одри. Будьте моею.
Солнце уже коснулось щекою своею мягкой и прохладной подушки горизонта и стыдливо порозовело, будто извиняясь за то, что вынуждено идти спать. Они сидели на самой верхушке молодой березки Салли и смотрели на закат. И впервые за все время, что Одри себя помнила, она не грустила, провожая Солнце. Она положила голову на плечо Джека и тихо запела:
Почему, подружка Салли, Так прекрасен день? Ну, зачем, подружка Салли, Так уютна тень? Не затем ли, детка Салли, Что со мною Джек? Потому ли, детка Салли, Что любовь навек?
Странствия божьей коровки Одри . Самое прочувственное. Автор: Владимир Степанищев
Железный смех упавшего ножа Поведает о госте запоздалом... Звонок, щенячьей радостью дрожа, Зальётся в упоенье небывалом.
И станет жизнь по-прежнему ясна, Когда тебе, нечаянному, рады, И в зеркалах, очнувшихся от сна, Мелькнут улыбки, облики и взгляды.
И вспыхнет свет, и к окнам ночь прильнёт, Подслушивая наши разговоры... И тишина, ленивая, как кот, Уйдёт вдоль стен, задев хвостом за шторы.
С. Петровская «Гость»
"Башня из слоновой кости" — метафора, впервые использованная в библейской Песне песней: «Шея твоя — как столп из слоновой кости» (Песн. 7:5).
Заимствованное из Песни песней сравнение первоначально употреблялось как метафора красоты и непорочности. В XVI веке его латинский перевод (лат. Turris eburnea) был включён, среди других эпитетов, в литанию Деве Марии, хотя сам образ, скорее всего, восходит по меньшей мере к XII столетию. В Средние века в католическом богослужении это выражение стало использоваться иносказательно по отношению к Деве Марии (например, в обращённой к ней литании). Изображения башни распространены в католической религиозной живописи и на церковных витражах.
В эпоху романтизма смысл метафоры значительно видоизменился; она стала обозначением ухода в мир творчества от проблем современности, самоизоляцию, замыкание в духовных исканиях, «оторванных» от «прозы жизни».
Совершенно другое значение метафора получила в XIX веке. Нынешнее употребление этого образа внедрил французский критик и поэт Шарль Огюстен Сент-Бёв. В одном из стихотворений сборника «Августовские мысли» (фр. Pens;es d’Ao;t, 1837), сравнивая современных ему поэтов, Сент-Бёв описывал творчество Альфреда де Виньи следующими словами: «А самый таинственный, Виньи, ещё до полудня словно возвращался в башню из слоновой кости» (Et Vigny, plus secret, Comme en sa tour d’ivoire, avant midi rentrait) (Де Виньи, в отличие от таких своих современников, как Виктор Гюго и Альфонс де Ламартин, отличался показным безразличием к политическим проблемам, настаивал на абсолютной независимости творческой личности от внешних обстоятельств, избегал выходов в свет и вёл крайне уединённую жизнь).
Благодаря авторитету и популярности Сент-Бёва выражение «башня из слоновой кости» стремительно сменило значение, а его первоначальный смысл забылся. Уже Флобер употреблял эту фразу для подчёркивания своего «аристократизма духа». В частных письмах он постоянно использовал образ башни из слоновой кости: «…Надобно отдаться своему призванию — взойти на свою башню из слоновой кости и там, подобно баядере среди благовоний, погружаться в одинокие свои грёзы»; «Пусть Империя шагает вперед, а мы закроем дверь, поднимемся на самый верх нашей башни из слоновой кости, на самую последнюю ступеньку, поближе к небу. Там порой холодно, не правда ли? Но не беда! Зато звёзды светят ярче, и не слышишь дураков»; «Я всегда пытался жить в башне из слоновой кости; но окружающее её море дерьма поднимается всё выше, волны бьют об её стены с такой силой, что она вот-вот рухнет».
В культуре США представление о «башне из слоновой кости» связано с критикой университетов (особенно входящих в «Лигу плюща») и академической элиты в целом за презрительное отношение к «профанам», снобизм и замкнутость.
Из пахучих завитушек, стружек и колечек, Мне помощником под старость и на радость вам Скоро-скоро деревянный выйдет человечек, Будет с кем мне под шарманку топать по дворам.
Вот уже почти готов он - добрый человечек, Я вложу в него надежду и одежду дам, Он спасёт нас от печали, от нужды излечит, Будет с кем мне под шарманку топать по дворам.
Булат Окуджава
Почти все волшебные сказки есть инициации. Поскольку Наблюдатель, он же Рассказчик - есть видящий Маг Нагваль и рассказывает он как и Дон Хуан о законах Нагваля. Слушатели или Зрители есть Посвящаемые. Они не видят того, что видит Рассказчик, но чем он талантливее, тем более вероятность того, что и Посвящаемые обретут Видение. Посему, все волшебные сказки, и эта сказка - не исключение, можно понять, только если сместить если не Точку Сборки, то хотя бы позицию Наблюдателя. Причем смена позиции Наблюдателя может быть результатом чисто интеллектуального труда. В данном случае этот труд состоит в осознании того, что действие сказки описывает не трёхмерку, а процессы эфирного и астрального планов. У нас есть два текста и один фильм для анализа. Фильмов про Буратино вообще больше чем один, но данный фильм самый эзотерический. Что же касается исходных текстов, то изначально была написана сказка Карло Коллоди «Приключения Пиноккио. История деревянной куклы» (итал. Le avventure di Pinocchio. Storia d'un burattino) затем известный нам перевод Алексея Толстого «Золотой ключик, или Приключения Буратино», 1936. Сравнивая оба текста можно констатировать, что сказка Коллоди более информативна и эзотерична. Во-первых она длиннее и содержит больше событий и персонажей, во-вторых автор, изначально имел цель написать инициатическое произведение, ибо скорее всего был масоном. Об этом упоминается только в итальянской статье о Сказке. https://it.wikipedia.org/wiki/Le_avvent … _burattino В частности авторы считают, что в Сказке о Пиноккио заложены традиции мистерий, восходящих к античности в частности упоминается Апулей, так как одно из приключений или точнее злоключений Пиноккио - а именно - превращение в осла - это сюжет магической повести "Золотой осёл" https://ru.wikipedia.org/wiki/Метаморфозы_(Апулей) упомянутого древнеримского автора. https://ru.wikipedia.org/wiki/Апулей
Путь Одиссея - Приключение Буратино. Отрывок. Автор: Орлов Игорь Леонидович (Ulis)
Fifteen men on the dead man's chest— ...Yo-ho-ho, and a bottle of rum! Drink and the Devil had done for the rest— ...Yo-ho-ho, and a bottle of rum!"
из песни написанной Стивенсоном в подражание традиционным морским песням-шанти. Шанти - поджанр английской музыки, песни, которые пели британские моряки. Были распространены до XX века, в настоящее время сохраняются собирателями и любителями фольклорной музыки.
Друзья, сейчас самое глупое, что можно себе представить, так это самодовольное бахвальство на тему, "Как это я ловко, основываясь на знаниях законодательства, умею подавать голос. Повторюсь, глупое ни на чём не основанное бахвальство, оторванное от реалий действительности данной нам в ощущениях. Сейчас больше (но не до конца) стоит лишь уповать лишь на те чувства, которые ты вызываешь у представителей сильных мира сего. Заставляют ли эти чувства носится с тобой как с писанной торбой или уже нет. Поэтому, лучше представлять себя эдаким Зайчиком голубые глазки. Почему Зайчиком? Ну должна же быть у ганстерито некая бессознательная компенсация его основному психическому вектору??? По крайне мере, на это тоже можно возложить Надежду ))
Короче, критиканство - это кредо. Призвание. Диагноз. Способ жить. Засесть в инете плотно и конкретно, И лить, и лить, и лить, и лить, и лить... Их идеал - отплющить всех и сразу, Их смысл жизни - в пламенной борьбе!
Подборка лучших стихотворений о критике и критиках Сёстры Кличко
Я сказал, что постараюсь ответить за себя, но вот что потом подумалось. Что значит ответить за себя в моём случае. Годы и годы, без перерыва на праздники и выходные, не говоря уж об отпуске, без перерыва на сон я был и являюсь точкой приложения коллективного творчества. И начать сейчас говорить за себя, это просто перечеркнуть гигантский многолетний труд, возможно по совокупности десятка людей. Людей, которые уже в самом прямом смысле, тысячу ночей вскармливали меня своими мыслями, желаниями, надеждами, страхами, обидами и чаяньями. Даже сказать, что я связан со всеми этими людьми незримыми нитями будет не совсем корректно. Я живу в этих людях, а эти люди живут во мне. Всё. Живые. Мёртвые. Живут во мне, а я живу в них. И что всё это отвергнуть, предать? Это серьёзное предложение мне говорить только за себя? Думаю вы сами понимаете ответ. И понимаете, что мои ответы это и есть ваше слово. Ведь кто я, как не Аватар вашего коллективного творческого сознания? Вот такие мысли, дорогие друзья.
Благодарю за внимание.
P. S. А Александр Савченко "топил" дружка в запорожском водоёме. Но как мы все видели он (дружок) осталось в полном порядке.
В его глазах, как некое виденье, Не падал, но пылал и плыл ранет, И только траектория паденья Вычерчивалась ярче всех планет.
Так вот она, разгадка! Вот что значит Предвечная механика светил! Так первый день творения был начат. И он звезду летящую схватил.
И в ту же ночь, когда все в мире спало И стихли голоса церквей и школ, Не яблоко, а формула упала С ветвей вселенной на рабочий стол.
Избранное. Из сети
В неутолимой жажде познания главное свойство науки — ее величие и бессилие. Но для всех народов Земли жажда прекрасного не менее традиционна. Как не похожи друг на друга две эти человеческие потребности, одинаковые по своему могуществу и происхождению! И если мир состоит действительно лишь из времени и пространства, то, думается, наука взаимодействует больше с пространством, а искусство со временем…
Народная жизнь в ее идеальном, всеобъемлющем смысле и знать не знала подобного или какого-либо другого разделения. Мир для человека был единое целое. Столетия гранили и шлифовали жизненный уклад, сформированный еще в пору язычества. Все, что было лишним, или громоздким, или не подходящим здравому смыслу, национальному характеру, климатическим условиям, — все это отсеивалось временем. А то, чего недоставало в этом всегда стремившемся к совершенству укладе, частью постепенно рождалось в глубинах народной жизни, частью заимствовалось у других народов и довольно быстро утверждалось по всему государству.
Подобную упорядоченность и устойчивость легко назвать статичностью, неподвижностью, что и делается некоторыми «исследователями» народного быта. При этом они намеренно игнорируют ритм и цикличность, исключающие бытовую статичность и неподвижность.
