Однажды Франц Кафка оставил у нас котёлок. Котёнок, играя, куда-то его уволок. «Воришка, – заметил Франц Кафка, – по-своему мил. А я одинок словно перст», – и котёнка купил.
потерянная шляпа Автор: Юрий Вигнер
"Всё готово!" - наконец крикнул он и спустился по лестнице. Он выглядел неимоверно изнурённым, дышал, широко открыв рот, а за воротник униформы у него были заткнуты два нежных дамских носовых платочка. "Эти униформы слишком плотны для тропиков," - сказал путешественник вместо того, чтобы, как ожидал офицер, осведомиться об аппарате. "Разумеется, - ответил офицер, отмывая испачканные маслом и жиром руки в заранее подготовленном ковше воды, - но они напоминают о Родине; ведь мы не хотим потерять Родину. Но посмотрите однако же на этот аппарат, - добавил он, вытер руки полотенцем и одновременно указал на аппарат.
- До сей поры была необходима ручная работа, но теперь аппарат будет работать сам по себе." Путешественник кивнул и последовал за офицером. Тот решил на всякий случай обезопасить себя и добавил: "Сбои, конечно, случаются; я надеюсь, что сегодня их не будет, но с ними приходится считаться. Аппарат будет работать двенадцать часов подряд. И даже если возникнут сбои, то только несущественные, и их немедленно устранят."
"Может быть, присядете?" - спросил он наконец, вытащил из кучи складных кресел одно и протянул его путешественнику; тот не смог отказаться. Он сел у края канавы, в которую мельком бросил взгляд. Она была не очень глубокой. С одной стороны была навалена в кучу выкопанная земля, с другой стоял аппарат. "Я не знаю, - сказал офицер, - объяснил ли вам комендант, как аппарат работает." Путешественник сделал неопределённый жест рукой; офицер же только и ждал повода сам объяснить работу аппарата.
"Этот аппарат:" - сказал он и взялся за ручку ковша, на который опирался: - изобретение прежнего коменданта. Я работал над ним начиная с первых проб, а также участвовал во всех остальных работах до самого их завершения. Заслуга же изобретения принадлежит только ему. Вы слышали о нашем прежнем коменданте? Нет? О, я могу сказать без преувеличения, что всё устройство колонии - дело его рук. Мы, его друзья, ещё когда он был при смерти, знали о том, что устройство колонии настолько совершенно, что ни один его последователь, имей он хоть тысячу планов в голове, в течение многих лет не сможет изменить ничего из созданного предшественником. И наше предсказание вполне сбылось; новый комендант был вынужден это признать.
Жаль, что вы не застали прежнего коменданта! Однако, перебил офицер сам себя, - я заболтался, а аппарат тем временем стоит перед нами. Как вы видите, он состоит из трёх частей. С течением времени за каждой укрепилось в известной мере народное обозначение. Нижняя называется постелью, верхняя - рисовальщиком, а средняя свободная часть называется бороной." "Бороной?" - переспросил путешественник. Он не очень внимательно слушал, солнце улавливалось и удерживалось лишённой тени долиной, было трудно собраться с мыслями. Тем более удивительным казался ему офицер в облегающем парадном мундире, увешанном аксельбантами, отяжелённом эполетами, который так усердно излагал свой предмет и, кроме того, во всё время разговора то здесь, то там подкручивал отвёрткой болты.
Имбирь придает коктейлю приятный вкус, и при этом резко уменьшает воспалительные процессы в организме, тормозит развитие злокачественных клеток.
Мёд, входящий в состав коктейля, является антисептиком и оказывает иммуномодулирующее действие. В нём найдены вещества, способствующие подавлению роста и деления раковых клеток.
Для приготовления коктейля потребуется:
0,5 л нежирного кефира, 1 ч. ложка молотого имбиря, Щепотка корицы, 1 ч. ложка натурального мёда.
Я Космос созерцаю каждый вечер. Я вижу в нем Вселенскую Любовь. Он длань свою протянет мне навстречу И Благодать впитает в мою кровь.
Любовь и Космос дышат вдохновением. Галактики рождаются в Любви. С Божественным сверкающим стремлением Из Духа в плоти появляются они.
О, как прекрасен Космос в наших душах. Как безграничен Кладезь доброты. Вибрации души своей послушав, Я для Любимой в Космосе взрастил цветы.
Любовь и Космос Автор: Владимир Удовыдченко
Весь этот час Амага провела в небольшой, со вкусом обставленной комнате ожиданий, растянувшись в мягком удобном кресле. Ее клонило в сон. Зря Учитель сомневается, она и так была уверена в себе. Ещё с того самого момента, когда двадцать с небольшим лет назад она пребольно куснула свою мать беззубым ртом в отместку за глупое решение назвать её Анной. «Анечка – как прелестно!» - ворковали над смуглой черноволосой дочкой счастливые родители, но девочка знала, что у неё абсолютно другое имя – сильное и властное. Как и её судьба, вовсе не связанная с балетной карьерой, которую с первых недель жизни прочила малышке ее нежная мама. Впрочем, довольно скоро у ребенка появилась совсем другая семья..
Теперь, улыбаясь в сладкой дремоте, Амага предвкушала свою миссию. Она не подведет Учителя, только ей под силу добыть то, что ему нужно, другие там просто погибнут. Девушке вспомнился их недавний разговор:
- Поистине чудо, девочка моя – это вещество способно извлекать энергию из пустоты! С его помощью можно добиться трансмутации элементов и гиперпространственной связи! Ему под силу омоложение человеческого организма и даже бессмертие! Хочешь, я подарю тебе вечность?
Она только улыбнулась в ответ. Нет, от него ей нужно было совсем другое, нечто менее грандиозное и совсем приземлённое. Он поцеловал её в ресницы и истолковал молчание по-своему.
- Но сначала ты должна мне помочь… - Да, я уже готова! – радостно и совсем решительно воскликнула девушка. - Нет-нет, - Учитель ласково погладил ее по голове, - тебе нужно хорошенько подготовиться. Это не простое дело.
Амага насупилась. Сложенные пухлой трубочкой губы делали ее похожей на упрямого хомячка.
- А ты знаешь, что современное человечество – это уже пятая цивилизация Земли? – неожиданно спросил Учитель.
Амага давно привыкла к его странным вопросам и ответам, но всё равно каждый раз терялась, когда он снова и снова выдавал что-нибудь эдакое.
- Я много прогуливала школу.
Учитель простодушно рассмеялся, отчего на щеках проступили умилительные ямочки.
- В любом случае, там тебе вряд ли рассказали бы об этом. - Да зачем мне это надо?! Хоть двадцать этих цивилизаций, что от этого меняется? – пробурчала девушка, все еще не переставая дуться. - Это важно, - посерьезнел Учитель. – И имеет непосредственное отношение к нашему делу. Послушай меня. В 13-м тысячелетии до нашей эры на том месте, где сейчас разлился Атлантический океан, существовала величайшая цивилизация Земли. От нее почти ничего теперь не осталось, разве что пыль в виде легенды об Атлантиде…
Он замолчал и внимательно посмотрел на свою прелестную собеседницу. Та явно слушала без интереса.
- Тебе знакомо хотя бы это название? - Ну.
Учитель вздохнул. Выбора у него не было, и он продолжил. - У людей этой цивилизации была самая передовая, как теперь бы сказали, технология на базе высокоэнергетических кристаллов...
Амага фыркнула про себя: «зачем мне вся эта чушь?» Она следила за губами Учителя, но уже не воспринимала слов – ей хотелось думать только о его поцелуях. Как это было волшебно – когда их дыхания впервые смешались в страстном безумстве! Страшно, восхитительно до озноба, жарко! Девушка придумала тогда показать ему предметно – что с ней происходило: достала из морозильной камеры шарик льда и бросила в горящий по кромке спиртовой коктейль…
- …Начиная с 1940 года, эти проявления атлантов скрупулезно изучает американское военно - морское ведомство, - продолжал тем временем Учитель. - Его сейсмографические наблюдения подтвердили, что руины древних городов сохранились в бездне Бермудского треугольника...
Амага вновь отключила слух. «Если бы он не нёс всякую ахинею, то был бы просто неотразим! – думала она. – Наверное, поэтому он и не женат. Невозможно ведь терпеть такое занудство целыми сутками! Какая к чёрту Атлантида, все давным-давно знают, что это дурацкие выдумки! Нет, однозначно его странные увлечения до добра не доведут. Еще от прошлой лекции голова кругом, а он уже опять за своё!»
Эта «прошлая лекция», действительно, была утомительной. Амагу тогда угораздило проявить чрезмерное любопытство – она спросила, где устроился Бог. В ответ ей пришлось выслушать пространные рассуждения о том, что лишь пять процентов Вселенной – материя из барионов (что это такое, Амага не имела ни малейшего понятия), на семьдесят процентов Вселенная состоит из вещества, называемого «тёмной энергией», остальные двадцать пять – частицы неизвестной природы. Из всего этого выходило, что Бог – не что иное, как скалярное поле.
- …Человечество еще не знало такого! – услышала Амага, снова обратившись в слух.
За вздохом утренним мороза, Румянец уст приотворя, Как странно улыбнулась роза В день быстролетней сентября!
Перед порхающей синицей В давно безлиственных кустах Как дерзко выступать царицей С приветом вешним на устах.
Расцвесть в надежде неуклонной — С холодной разлучась грядой, Прильнуть последней, опьяненной К груди хозяйки молодой!
Сентябрьская роза Поэт: Афанасий Фет
В двенадцатом часу Томин сидел на вечно кожаном казенном диване в дежурной части Петровки, 38, и играл в шахматы. Кудлатый следователь Орлов шуршал рядом газетой. В соседней комнате разгоняли сон, сражаясь в пинг-понг.
— Противная лошадь, — пожаловалась Зина на томинского коня, удачно вторгшегося в её позицию. — Как мне её отсюда выгнать?
— Я бы вот… — показал он, как ходить. — А я тогда так, — парировал Томин, прописав в воздухе пальцем великолепный бросок ферзя. — Тоже мне, советчик, — покосилась Зина. — Шурик, зачем ты рвёшься к победе над слабой женщиной? — Я просто голодный. — А ужинал? — Два азу — и ни в одном глазу. — Жениться надо. — Перестань меня трудоустраивать. — Зато жевал бы сейчас домашние бутерброды.
В обычное время о бутербродах заботилась мать. Но у неё двухмесячные каникулы на родине, в Киеве: Зина, естественно, знает и полагает, что момент удобен для агитации.
— В розыске холостяк лучше, — опять встрял Орлов. — Работает, не оглядывается, как бы деток не оставить сиротами. — Следователь Орлов, инспектор Марчек, эксперт Семёнов — на выезд! Убийство на улице Мархлевского…
Орлова с его глупостями как ветром сдуло.
«Зинаида, конечно, выиграет», — думал Томин и, как ни смешно, досадовал и старался отвлечь её разговором.
— Жениться я не против, Зинуля. Даже составил опись на досуге. Насчиталось шестнадцать желательных качеств. Нереально. К тому же любовь проходит, а аппетит — никогда.
Она сделала маленький шажок окраинной, шелудивой пешкой.
— Шурик, ладья под ударом.
«Вот те раз! Ну никогда с ней не угадаешь, что вытворит», — Томин погрузился в размышления. Он почти изобрёл, как одним махом отбиться от пешки и взбодрить своего коня, но голос из динамика погнал на выезд.
из детективного цикла Ольги и Александра Лавровых - Следствие ведут ЗНАТОКИ
Следователь Знаменский: старший инспектор Томин; эксперт - криминалист Кибрит
Я с тобой как единое целое, Ты со мной - не разлей вода. Я с тобой - детство всё оголтелое, Ты со мной - через все года.
Две сестрицы, по жизни мы рядом. Вместе - нам ведь всё ни по чём: Будем мы под ночным звездопадом Или под проливным дождём.
Дружбу нашу, такую прочную, Пронесли сквозь все времена. Подберу-ка я рифму точную: Две сестры мы с тобой как одна.
Две сестры Автор: Светлана Калинина
ПАРИЖ, 23 февраля. /ТАСС/. Две медсестры одной из больниц Ниццы (юго-восток Франции) получили пулевые ранения, разбирая вещи поступившего пациента, среди которых оказалась стреляющая авторучка. Об этом сообщила во вторник радиостанция Europe 1.
Сам владелец стреляющей ручки поступил в понедельник вечером в отделение срочной медицинской помощи с несколькими пулевыми ранениями в тяжелом состоянии. Две медсестры отделения разбирали его вещи и нашли предмет, похожий на авторучку или небольшой фонарик.
После того, как одна из женщин нажала на кнопку на ручке, раздался выстрел, в результате которого она получила ранение руки. Ее коллега также пострадала от пули. У еще одного человека, находившегося в этом же помещении, звук выстрела вызвал временное расстройство слуха.
По факту произошедшего юридическая полиция департамента Приморские Альпы начала два расследования. Одно из них - по подозрению в попытке предумышленного убийства владельца ручки, и второе - по нарушению им самим законодательства об огнестрельном оружии.
Официально заявляю, что никаких денежных сумм, ни больших, ни маленьких, мы не выигрывали в текущем временном диапазоне. Единственное, что было "выиграно", если так конечно можно выразится, так это ухудшение здоровья, в результате проведённой акции "Чай Акбар".
Фиксируются, небольшие болевые прострелы в правом колене.
Паспорт - это основной документ удостоверяющий личность гражданина
Первое правило разведчика- Не спать на посту. Второе правило разведчика - Я и сам не пойму. Третье правило разведчика - Нам разглашать нельзя. Это военная тайна - Берегите её друзья.
Четвёртое правило разведчика - Родилось в октябре. знают его даже дети, Оно мне снится во сне. о нём позабыть не возможно, его позабыть нельзя - И если это случиться - наверное рухнет земля.
и знайте, что мы где-то рядом - слышны в телефоне щелчки, И нету с космосом связи - Это мы обрубили концы. Спасая жизнь во Вселенной, Увы, забывать нельзя Суровые правила разведчика. О которых поведал Вам я.
Суровые правила разведчика Автор: Артур Урванцев
Сегодня поругалась с мужем, хлопнула дверью и ушла на улицу. Вышла из подъезда, идти не куда. Села на лавочку, и стала ждать дочку из школы. А на улице-то прохладно. Смотрю на детской площадке у соседнего подъезда солнышко светит, и никого нет. Пошла туда на солнышке погреться. Стою 10 минут, полчаса. Из соседнего подъезда вышла старушка и говорит мне:
- А чего это вы здесь стоите? - Дочку жду из школы. - Вы какая-то подозрительная! Я за Вами уже сколько наблюдаю, вы тут стоите, чего-то вынюхиваете. Это не ваша территория! - А чья? - Детская!
И она сев на лавочку у своего подъезда, бурлила меня глазами минут 20. Бдила наверное. Потом замерзла и ушла. Я и не знала, что на детской площадке стоять нельзя.
Четыре точки – посреди-не Земля, Так мало до двенадцати часов, И нас опять из пламя в полымя, К созвездию уставших Гончих Псов. Ещё метёт хвостом своим лиса, Ещё боится память умереть, Но появилась в небе полоса, И значит солнцем будем глаза греть, И наслаждаться новой красотой, Открывшей Путь в незримые места… Прости всех тех, кто не пошёл с тобой, Держись за тех, кто видит где Врата.
Врата Автор: Андрей Данильсон
Странные разговоры в эфире
В один из дней моего более близкого оперативного знакомства со Старшиной он сообщил о странных радиопередачах, которые велись на волне радиостанций на борту МИГов дивизии. Он рассказал следующее. Когда готовятся полеты со стрельбами на полигоне, то он привозит в землянку рацию и по ней контролирует движение истребителей в воздухе с момента взлёта до момента атаки на полигон.
— Я знаю бортовые номера всех наших лётчиков и хорошо представляю, кто ложится на боевой курс перед стрельбой. — А в чём «странность» их переговоров в воздухе? — В том-то и дело, что в воздухе — всё в порядке. Обычный обмен типовыми фразами. Ну, естественно, с некоторыми репликами и даже более крепкими словечками. В общем — как всегда. Странности бывали на земле…
Старшина замолк и стал собираться с мыслями. Весь его вид говорил об обеспокоенности тем, о чем предстояло поведать мне, особисту. Он рассказал, что матчасть готовится до учебно-боевых полетов заранее, за несколько дней. Каждый техник — механик, оружейник, радист — готовят свою часть самолета. Старшина обратил внимание, что во время отладки ботовых радиостанций МИГов используются нестандартные слова.
— Например, «750, проверка: один, два, три… Как слышите?» — Он даже рукой перебрал на пальцах счет. — Понимаешь, иногда счет длится до двадцати и более, если что-либо не ладится. — С кем радиотехники настраивают рацию? —Или вместе с другим радиотехником, или с лётчиком.
Старшина обратил внимание на тот факт, что иногда во время такой наладки он слышал не последовательный ряд чисел, а в разбивку. Причём чаще всего трёхзначные. Это случалось не один раз, и ему думалось, что дурят техники для разрыва монотонности в работе с рацией.
— Конечно, на магнитофон эти записи не попадают, — говорил Старшина. — Магнитофон работает только в день полётов, и находится он у руководителя полётов. Я записал некоторые из таких «странных» передач, смотри…
Старшина протянул мне листок со столбиками цифр. Цифры были сведены в блоки и привязаны к датам, когда Старшина делал записи.
— И что же странного? — Не по порядку перечисляются, и числа трёхзначные…
Я всмотрелся в цифры. Действительно, по датам записи они идут так:
— Василич, на что это похоже? — Лучше я скажу, на что это не похоже. На координаты — не похоже, на расстояния — не похоже, на угловые градусы — тоже… — Сколько времени длилась передача, каждая? — Секунд по две-три. — Как произносились: общим числом или каждая цифра в отдельности… — «Ноль восемьдесят» или «сто шестьдесят»…
Что-то говорило об определённом ритме в серии этих цифровых строчек. Кажется, обилие нулей?!
— Итак, что мы имеем: во-первых, во всех числах имеются нули; во-вторых, каждая группа идёт по нарастающей, а последняя в ней — меньшего значения; в-третьих, цифры меньшего значения от группы к группе идут вверх…
— И о чём это говорит? — спросил старшина — Пока — ни о чём, но если мы отбросим все нули, то получим следующее, — и я стал быстро набрасывать новый столбик.
— Василич, а что это за дни были в июне: 15-е, 20-е, 26-е? — 15-го мы готовились к учебным полётам… — …которые были 23-го? — неожиданно прорезала меня догадка, прозрел и Старшина. — Точно, 23-го — были полёты. — Значит, 23-е, 29-е и 6-е — это даты, но при чём здесь «6»? Что-то не вяжется! — А если «6» — это месяц, ну как у меня: 15.06? — указал старшина на бумажку с цифрами. — Так, так, так, — заторопился я, набрасывая ряд цифр снова, — 15.06 — это ясно, 20.06 — это об июле, а вот 26.06 что-то не получается. Ряд-то нарушен: с 8 на 1. — 26.06 — это об августе, в моей записной книжке значится: 3-го, 10-го — будут полёты. — Все ясно, теперь снова пишем наши догадки, что получается — даты полётов в июне, июле, августе.
И я обратился к Старшине с просьбой сверить даты с его записной книжкой. Все цифры сошлись. Рация передавала даты очередных полётов — но кому и кто делал это?
— Кому-то предназначалась эта информация, — философски изрёк старшина. — Шпионское донесение, Василич, думается мне… А почему ты до сих пор никому не сообщил о своей находке? — Не был уверен, да и был без связи с вашим ведомством, вот теперь встретились с тобой основательно. Шапочно-то мы виделись, а серьёзно начали работать только теперь, когда сошёл снег и понадобился полигон. — Василич, а по голосу не мог бы ты припомнить, кто мог это быть? — Нет, ничего определённого сказать не могу… — Ну, хотя бы: кого напоминает? Молодой — старый, звонкий — хриплый, высокий — низкий… — Низковатый, но чёткий, твёрдо выговаривающий цифры, спокойный. Как бы заученно говорящий. — Видимо, тренировался, прежде чем выйти в эфир, — сказал я, задумчиво глядя на листок. — Конечно, голос не называл позывные самолёта? — Конечно, нет.
Разговор со Старшиной состоялся в первой половине дня, а после обеда я засел за обработку этих цифр и пытался разгадать то, что за этим всем стояло. Я только что пришёл в отдел и хотел тщательно подготовиться, прежде чем доложить начальнику. С цифрами, кажется, всё ясно, а вот когда их передавали — почему никто больше не обратил на их особенность внимания? Я зашёл в соседнюю комнату и обратился к коллеге за разъяснением: как ведётся радиообмен при подготовке самолётов к полётам.
— Должен же быть какой-то режим работы? Не могут же все сразу болтать одновременно? Ведь у всех — одна и та же волна. — «Временной коридор», — буднично-просто ответил сосед. — На каждый самолёт — один механик, на каждое звено — по оружейнику и радисту. Радиоспецам нарезают «коридор», минут по пятнадцать-двадцать… Механик руководит всеми работами на его МИГе. — Это — механик, а радиотехник? — У них общий начальник на звено, а часто и на эскадрилью, если не хватает людей. График «коридора» составляется один на весь год по согласованию со всем полком и даже дивизией. — Все двадцать минут «коридор» занят одним звеном? — Не обязательно — двадцать, если есть необходимость, то да, но чаще всего — минут десять. Но другие не лезут — ждут своего часа. — Значит, все рации в это время молчат? — Точно. А почему это тебя интересует? — Разбираюсь потихоньку в премудростях работы в полку, — однозначно ответил я.
из книги Максимова Анатолия Борисовича - Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны
1. Официально заявляю, что никакие дома в Дубае на за 5.000 руб, ни за 500.000 долларов, ни за другие суммы покупать не собираюсь. Соответственно ни каких авансовых платежей не проводил и проводить не собираюсь. 2. Так же уведомляю, что ни с какими миллионерами -предпринимателями не знаком.
Мозг устроен как Бутылка Клейна Всё уходит в дальние миры Внутривенно или внутринервно Мысль как крот выходит из норы
Что сказать вам о себе о мире Я ушел из мира мир не изменя Я бутылка Клейна брошенная в море Или это море брошено в меня
БУТЫЛКА КЛЕЙНА БРОШЕННАЯ В МОРЕ (ОТРЫВОК) Автор: Константин Кедров
Бутылка Клейна - Неориентируемая (односторонняя) поверхность, описанная в 1881 году немецким математиком Феликсом Клейном. Она тесно связана с лентой Мёбиуса и проективной плоскостью. Название, по-видимому, происходит от схожести написания слов «Fläche» (поверхность) и «Flasche» (бутылка)
Думаю, это интересно. Мысль об этом давно забытом, в том числе и мною фильме, была первой. Она была впереди мыслей о том, что опять: ранним утром....; а ночью, между прочим, нога немела и простреливала;... и что это вообще было... Так вот, всё это было потом. А сначала был - Шаг навстречу.
А наши судьбы, помыслы и слава, мечты, надежды, радость и беда - сейчас ещё расплавленная лава, текущая в грядущие года.
Ничто не затеряется, не сгинет, и эта лава, наших судеб сплав, от дуновенья времени остынет, прекраснейшие формы отыскав.
А наши судьбы, помыслы и слава..." Автор: Маргарита Алигер
Любовь на подушках, в душе, Чего ещё телу нужно, Когда отключаешь душу, И «ну же, девчёнчка, ну же!», Под липкие лапки лести, Под плети любовных порок... Казалось бы спится вместе, А дышится как-то порознь. Звенящие кольца стали Вковались друг в друга в спешке… На небе продажный талер, Повернутый к свету решкой. С утра голубиный говор, Разорванных облок лица. И кажется ждёшь другого, А всё остальное снится…
Громкие речи и ясность ума, Горячее тело и острые плечи - Всё постепенно уходит в туман, Всё размывается, тускнеют свечи.
Пытаюсь окрикнуть, догнать их пытаюсь И жадно глазами ловлю силуэты, И с губ моих - шепот, в ногах моих слабость, И вижу лишь пятна телесного цвета.
Пятна телесного цвета Автор: Алексей Матков
18 + (насилие !)
Стук каблуков. Звук раздаётся по коридору, отражаясь от голых стен. Источником света служили лампочки, тускло освещая помещение. Надо уточнить, что здесь был целый лабиринт из коридоров.
По этому, достаточно однотипному месту шла девушка. На ней был строгий тёмно-синий костюм с белой рубашкой. Длинные русые волосы были собраны в пучок. Шла не спеша. Похоже, ей некуда торопиться.
В этом странном месте повисла гробовая тишина, и единственное что её нарушало - цоканье каблуков. В конце коридора был поворот налево. Освещение там оставлял желать лучшего. Бросив в сторону тёмного коридора не уверенный взгляд, девушка пошла туда.
Через минуту она услышала голоса людей. Несмотря на практически полное отсутствие освещения, здесь было достаточно много народа. Из-за темноты девушка не заметила, как врезалась в мужчину.
- Прошу прощения, я вас не заметила. - Поспешила извиниться девушка. - Ничего страшного, всё в порядке. - Успокоил её мужчина. - Хорошо если так. - С ноткой обеспокоенность ответила она. - Кстати, а что это за место? - Это коридор. Тёмный коридор. - С иронией сказал он. - Ну а если без юмора, то это место остаётся загадкой даже для находящихся здесь. Из-за отсутствия освещения никто не знает. - Да? Интересно... - заинтригованно сказала девушка, трогая свой подбородок. - А насколько большой по площади этот коридор? - Сам хотел бы знать... – с досадой ответил мужчина. - Если бы знал - сказал. - Ладно, спасибо за информацию. - Поблагодарила она. - Не могли бы вы сказать мне своё имя? - Конечно! Евдоким. - Ободрился он. - А вас как зовут? - Кристина. - Ответила девушка. - Ладно, до встречи, Кристина. - Тепло сказал Евдоким. - До встречи. - Радостно ответила Кристина.
Они разошлись.
Девушка ещё очень долго бродила по комнате, натыкаясь на разных людей. Кто-то был с ней приветлив, кто-то слал куда подальше. Блуждая по помещению, Кристина заметила ярко выраженное бескультурье, находящиеся в этом месте. Очень часто, с разных сторон раздавались матерная брань, угрозы, хамство. Наконец, она наткнулась на слегка приоткрытую дверь, из которой исходил свет. Девушка подошла поближе и заглянула туда. Там был тускло освещённый коридор. "А вот и выход!" - радостно подумала девушка. - "Надо рассказать местным об этом!" Найдя неподалёку гору деревянных коробок, Кристина забралась на неё, чтобы услышали все и начала кричать.
- Друзья! Хватит сидеть во тьме, я нашла путь к свету, идёмте за мной! Но вместо одобрения, девушка услышала только осуждения. - Да кто ты такая чтобы мы тебя слушали?! - Тебе надо, ты и проваливай! - Сами решим, когда нам хватит тут сидеть, а когда - нет! Со всех сторон послышались неодобрительные возгласы. Стоявший до этого спокойный гул превратился в шум. Огорчённая Кристина спустилась вниз. Там её ждал уже знакомый ей человек. - Ты и в правду нашла выход отсюда? - удивлённо спросил Евдоким, когда девушка спустилась вниз. - Да. Вот, смотри. - Воскликнула девушки и, взяв парня за руку, подвела его к двери.
Он заглянул туда и сказал неожиданную для Кристины фразу.
- Да ладно, брось, Кристи. Разве здесь так уж и плохо? - спросил парень и, взяв её за руку, потянул от двери. - Пойдём. Кристина выхватил руку и возмущённо сказала. - Нет, я не хочу оставаться здесь! - после нескольких секунд паузы девушка добавила более мягким тоном. - Извини, но я пойду. - Ну и иди. - Обиженно бросил Евдоким и ушёл.
Девушка подошла у двери, открыла её, окинула комнату взглядом и ушла, закрыв за собой дверь. "Странное место..." - пробормотала Кристина и пошла прямо по коридору.
Любить иных - тяжёлый крест, А ты прекрасна... без извилин.
Поэт: Борис Пастернак (Очень избранное)
В детстве вы были стеснительной?
Е. Г.: В детстве и юности я боялась всего – новых людей, обстоятельств, вообще всего нового, включая смартфон и новые программы в компьютере типа скайпа. В школе я была перфекционисткой и отличницей, даже выходные проводила за учебниками – чтобы спрятаться от иной, внешкольной жизни. Я была помешана на том, чтобы контролировать всё со мной происходящее. Старалась нравиться учителям, ненавидела себя за малейший промах. Боялась не освоиться, боялась ошибок, боялась проявить себя истинную. Получалось так, что за неуверенностью я уже не различала, какова я истинная. Вот это и заставило меня бороться – не за актёрство, а с собой. Потому что я не мыслила себя никем другим, а чтобы стать актрисой, мне самой надо было стать другой.
И у вас получилось стать другой?
Е. Г.: Ну, отчасти. Но это был не конец бунта. Потом, уже много всего сыграв в театре, я вдруг осознала, что меня просто съедают эти джульеттоподобные героини, трепетные и… вообще-то вполне безмозглые. Тут-то я собралась бросить это дело – покинуть актёрский цех. Но возникли «Мечтатели». Вызов, потребовавший обнажиться. И вовсе не только в физическом смысле.
Так откуда же в вас взялась эта смелость для «Мечтателей»?
Е. Г.: Это была скорее не смелость, а внутренняя необходимость. Каждый должен пережить свой «fuck-off»-период. Ну, когда ты говоришь всему привычному: «Отвали!» Я слишком долго была правильной. Наша семья – очень буржуазная в самом лучшем смысле этого слова: крепкая, стабильная, с правильными ценностями. Мама, когда мы с сестрой родились, ушла из кино, чтобы сосредоточиться полностью на нас, на семье, на папе. Теперь она пишет детские книжки… Мы с сестрой были хорошими девочками, ни о каких сцене-экране и речи не было!
Джой – ваша сестра-близнец. Характеры тоже у вас схожие?
Е. Г.: Нет, Джой земная, практичная, как раз в духе семьи. Закончила бизнес-школу, вышла замуж за итальянского графа… Правда-правда, граф с поместьем и родовым именем Антинори! У них теперь конезавод – выращивают элитных лошадей. Мы не идентичные близнецы и никогда не были близки, даже мало разговаривали друг с другом, просто росли вместе. Так что, когда недавно сестра позвонила сказать, что посмотрела мой новый фильм, я была и удивлена, и страшно польщена… В общем, у нас была хорошая протестантская буржуазная семья. Потом я училась исступленно… Так вот, «Мечтатели» и стали моим «fuck-off». Конечно, такой период обычно переживают подростки. Но у меня тогда хватило духу только на то, чтобы позаимствовать образ у Нины Хог, окраситься в радикально - чёрный цвет и освоить этакий вампирски-готский макияж. Потом я уехала в Лондон, учить английский, провела месяцы в Ирландии – и вот там все оказалось очень круто: тебе 16, а ты за рулём, хлещешь виски, и с тобой крутейшие британские парни! Но от этого не становишься взрослее.
И что вам было нужно, чтобы стать взрослее?
Е. Г.: Принять радикальное, смелое решение. А потом – понять, что родители всё-таки правы. Вот мама – она куда более чувственный, эмоциональный человек, чем я, я слишком рациональна. Мама очень любит выражение сarpe diem, «лови день». В смысле – пользуйся тем, что даёт тебе сегодня, не старайся контролировать, просто пользуйся. Так вот, я теперь стараюсь жить примерно под этим лозунгом.
Вы близки с матерью?
Е. Г.: О да! Она – самый близкий мне человек! И если мне надо с кем-то посоветоваться, я сразу несусь к ней в Париж. Но тут есть свои ограничения... Я, например, ни за что не приглашу маму на съёмочную площадку – даже если за неделю до того требовала её профессиональных советов. Потому что, приди она, я стану её дочерью, дочерью актрисы, сыгравшей в знаковых картинах 1970-х. А я на площадке – это я, а ничья не дочь.
Значит, вам удалось справиться со страхами, с неуверенностью?
Е. Г.: Можно предположить, что так. Хотя думаю, на самом деле я просто изменила своё отношение к ним. То, чего я боюсь, я теперь воспринимаю как… как легкоатлет – барьеры. Они просто зовут их перепрыгнуть, преодолеть. Вот и я – если я боюсь какого-то поступка, выбора, меня будто что-то зовёт совершить его. Странное чувство – будто ты под кайфом.
После «Мечтателей» у вас были другие образы – фам-фаталь, колдунья, ведьма, соблазнительное порождение тёмных сил, сил ночи... Вашу героиню в «Казино Рояль» даже зовут Веспер – Венера, вечерняя звезда. Почему такой выбор ролей?
Е. Г.: Да ведь это лучший способ освободиться от себя! Не диктовать себя герою, образу, роли. Я обожаю глянцевые фотосессии: могу быть девушкой-пинап – да кем угодно! Но ненавижу, когда меня просят улыбаться. Улыбка – само естество, а просьба быть натуральной – такое лицемерие! Я ненавижу быть собой на экране, на фотографиях в журналах – в этой сфере я равна своей роли. Когда мне говорят, какая я красивая, я подумываю о самоубийстве – я привыкла не быть собой в глазах чужих людей, зрителей. Знаете, я ведь на самом деле блондинка. Причём во всем – я пуглива и несколько инфантильна. Но окрасила волосы – и вот я вамп! И фактически живу много лет под чужой фамилией. Меня знают как «Грин», потому что читают фамилию по-английски, но на самом деле она звучит как Грэн, папа ведь швед. Но и это помогает – создает зазор между мной и тем, что я играю: на экране не я, а некая мадемуазель Грин, и мне нечего стесняться.
Генерал! Ералаш перерос в бардак. Бездорожье не даст подвести резервы и сменить белье: простыня — наждак; это, знаете, действует мне на нервы. Никогда до сих пор, полагаю, так не был загажен алтарь Минервы.
Генерал! Мы так долго сидим в грязи, что король червей загодя ликует, и кукушка безмолвствует. Упаси, впрочем, нас услыхать, как она кукует. Я считаю, надо сказать мерси, что противник не атакует
Как хорошо быть генералом... В окопах, на передовой! Пить шнапс, закусывая салом Под трели пуль над головой!
Водить дивизии в атаку, А также роты и полки, Нахрапом ввязываться в драку, Брать неприятеля в штыки!
А если - мир? И нет сражений? Лишь стол под грудою бумаг? Нет ни побед, ни поражений, В загул ушёл последний враг?
И тут - друзья: готова баня, Стоит шампанское во льду, Из "Яра" вызваны цыгане С ручным медведем в поводу.
Генерал (Отрывок) Автор: Константин Фролов-Крымский
Не знаю, как сейчас. Какая у молодёжи мотивация, а тогда мало кто отлынивал от армии. Ещё полно было фронтовиков, они грозно смотрели на молодёжь, и первый вопрос был всегда: - Служил? Нет? И те, кто служил, гордо отвечали: - Да! - а неслужившие прятали глаза.
1978 год! Проводы были как у всех. Утром всех собирали в Клубе института МИИТ. Потом на автобусах отвозили в Городской Сборный Пункт, где-то на Угрешской. Странно, но это было совершенно неприспособленное для этого заведение. Это был, вероятно, какой-то техникум или школа. Обычные коридоры, классы, парты. Складывалось впечатление, что после какой-то тревоги и объявления мобилизации надо было срочно всех собирать и ничего лучше не нашли. А потом всё так и осталось. Призывники там находились по 3-5 дней, а кто и больше. Не помню, чтобы кого-то забирали день в день. Что ещё вспоминается? Последняя мед. комиссия. Большой зал. Стоят столы в ряд. С той стороны сидят врачи, а мы в трусах проходим вдоль столов от одного врача к другому. А врачи, посмотрев карту, задав пару вопросов, сделав какие-то отметки, передавали карту дальше – следующему врачу, и мы соответственно двигались вдоль ряда столов. Что запомнилось тогда. Молодая девушка, врач, заглянув в мою карту, ткнула туда пальцем и сказала другому врачу: - У него же это! - что-то там про шумы, я не расслышал. А вторая, старая врачиха, закрыла мою карту и бросила дальше на следующий стол со словами: - Да у них у всех! Шумы!
Как меня призвали в Армию (Отрывок) Автор: Олег Рещиков
Стихи пишу всегда под настроение – Сегодня юмор чёрный, завтра белый, Жаль, получаются мои стихотворения О чём угодно - только чёрно-белые…
Как фотографии из чёрно-белой жизни, В кинотеатрах чёрно-белое кино И чёрно-белый телевизор, и в Отчизне Всё больше чёрного, чем белого, давно…
Глаза мои от белого поблекли, В моей душе всё больше черноты, Я вижу мир лишь в чёрно-белом спектре, А где же разноцветье красоты?
Чёрно-белые стихи (Отрывок) Автор: Александр Шувалов
Однако в редкие дни солнышко с щедростью делилось своим теплом с туристами, которые - как муравьи на сахар - сбегались на пляж в надежде загореть. При этом солнечного тепла не хватало для нагрева морской воды и её температура оставалась не выше +15°С.
В один из таких дней, вглядываясь в море, я вдруг увидел двух девушек, которые от купания явно получали удовольствие - в районе буйков они плескались и весело переговаривались. Замечу, что любому туристу обидно быть на море и ни разу в нём не искупаться. Поэтому те две купальщицы стали для меня вдохновительницами на принятие соответствующего решения.
Когда я подошёл к воде, на линию прибоя вышли ещё два туриста. Кстати, в большинстве своём на пляжах мы одинаковые - с пузиками, со счастливой искоркой отпускника в глазах и со слабым амбре пенного напитка. Поэтому троица смельчаков у отдыхающих вызвала ехидные улыбки типа "ну-ну, посмотрим"...
Вода действительно была очень холодной - ступни при погружении как будто проткнули тысячи иголок. Один из моих "собратьев" высказал предположение, что там, на глубине, как раз где купаются девушки, вода гораздо теплее. Поэтому надо бы попробовать доплыть туда. Постукивая зубами, мы с ним согласились. Тем более, что уж если они, девушки, это сделать смогли, то нам, мужикам, и подавно не "слабо"...
Когда я зашёл в море уже по колено, кое-какой загар на теле стал с синим оттенком. Поэтому принял решение окунуться сразу весь... За мной последовали остальные. С криками "ух", "ах" и "нах" мы поплыли в сторону буйков. Надо сказать, что за нашим подвигом наблюдали не только купающиеся в море девушки, но и все отдыхающие на пляже. Кое-кто даже видео снимал - чтобы потом посмеяться ещё раз. Купальщицы в это время поплыли в сторону берега. Поравнявшись с нами, одна из них помахала рукой и поприветствовала словами "салют моржам"! Когда девушки выходили из воды, всё стало понятно.
Никогда до этого я не чувствовал себя настолько обманутым... Купальщицы были одеты в толстые гидрокостюмы, которые в воде разглядеть мы просто не могли. Конечно же, им было не холодно. …Но очень смешно. Впрочем, хохотали не только они. Зато теперь я знаю, что умею очень быстро плавать - расстояние от буйков до берега в несколько десятков метров я преодолел за секунды...
Пляжные истории. Новеллы (Отрывок) Автор: Игорь Галилеев
«Знаете ли, что весьма многие люди больны именно своим здоровьем, то есть непомерной уверенностью в своей нормальности, и тем самым заражены страшным самомнением, бессовестным самолюбованием, доходящим иной раз чуть ли не до убеждения в своей непогрешимости. Ну вот на таких-то мне и случалось много раз указывать моим читателям и даже, может быть, доказать, что эти здоровяки далеко не так здоровы, как думают, а, напротив, очень больны, и что им надо идти лечиться».
(Достоевский Ф. М. «Дневник писателя»)
А знаете: ведь я хозяином порядочным в деревне стал; меня в околотке знают. Книги тоже выписывал. Марфа Петровна сперва одобряла, а потом всё боялась, что я заучусь.
— Вы по Марфе Петровне, кажется, очень скучаете? — Я? Может быть. Право, может быть. А кстати, верите вы в привидения? — В какие привидения? — В обыкновенные привидения, в какие! — А вы верите? — Да, пожалуй, и нет, pour vous plaire…(**)То есть не то что нет… — Являются, что ли?
Свидригайлов как-то странно посмотрел на него.
— Марфа Петровна посещать изволит, — проговорил он, скривя рот в какую-то странную улыбку. — Как это посещать изволит? — Да уж три раза приходила. Впервой я её увидел в самый день похорон, час спустя после кладбища. Это было накануне моего отъезда сюда. Второй раз третьего дня, в дороге, на рассвете, на станции Малой Вишере; а в третий раз, два часа тому назад, на квартире, где я стою, в комнате; я был один. — Наяву? — Совершенно. Все три раза наяву. Придёт, поговорит с минуту и уйдёт в дверь; всегда в дверь. Даже как будто слышно. — Отчего я так и думал, что с вами непременно что-нибудь в этом роде случается! — проговорил вдруг Раскольников и в ту же минуту удивился, что это сказал. Он был в сильном волнении.
— Во-от? Вы это подумали? — с удивлением спросил Свидригайлов, — да неужели? Ну, не сказал ли я, что между нами есть какая-то точка общая, а? — Никогда вы этого не говорили! — резко и с азартом ответил Раскольников. — Не говорил? — Нет! — Мне показалось, что говорил. Давеча, как я вошёл и увидел, что вы с закрытыми глазами лежите, а сами делаете вид, — тут же и сказал себе: «Это тот самый и есть!» — Что это такое: тот самый? Про что вы это? — вскричал Раскольников. — Про что? А право, не знаю про что… — чистосердечно, и как-то сам запутавшись, пробормотал Свидригайлов.
С минуту помолчали. Оба глядели друг на друга во все глаза.
— Всё это вздор! — с досадой вскрикнул Раскольников. — Что ж она вам говорит, когда приходит? — Она-то? Вообразите себе, о самых ничтожных пустяках, и подивитесь человеку: меня ведь это-то и сердит. В первый раз вошла (я, знаете, устал: похоронная служба, со святыми упокой, потом лития, закуска, — наконец-то в кабинете один остался, закурил сигару, задумался), вошла в дверь: «А вы, говорит, Аркадий Иванович, сегодня за хлопотами и забыли в столовой часы завести». А часы эти я, действительно, все семь лет, каждую неделю сам заводил, а забуду — так всегда, бывало, напомнит. На другой день я уж еду сюда. Вошёл, на рассвете, на станцию, — за ночь вздремнул, изломан, глаза заспаны, — взял кофею; смотрю — Марфа Петровна вдруг садится подле меня, в руках колода карт: «Не загадать ли вам, Аркадий Иванович, на дорогу-то?» А она мастерица гадать была. Ну, и не прощу же себе, что не загадал! Убежал, испугавшись, а тут, правда, и колокольчик. Сижу сегодня после дряннейшего обеда из кухмистерской, с тяжёлым желудком, — сижу, курю — вдруг опять Марфа Петровна, входит вся разодетая, в новом шёлковом зелёном платье, с длиннейшим хвостом: «Здравствуйте, Аркадий Иванович! Как на ваш вкус моё платье? Аниська так не сошьёт». (Аниська — это мастерица у нас в деревне, из прежних крепостных, в ученье в Москве была — хорошенькая девчонка). Стоит, вертится передо мной. Я осмотрел платье, потом внимательно ей в лицо посмотрел: «Охота вам, говорю, Марфа Петровна, из таких пустяков ко мне ходить, беспокоиться». — «Ах бог мой, батюшка, уж и потревожить тебя нельзя!» Я ей говорю, чтобы подразнить её: «Я, Марфа Петровна, жениться хочу». — «От вас это станется, Аркадий Иванович; не много чести вам, что вы, не успев жену схоронить, тотчас и жениться поехали. И хоть бы выбрали-то хорошо, а то ведь, я знаю, — ни ей, ни себе, только добрых людей насмешите». Взяла да и вышла, и хвостом точно как будто шумит. Экой ведь вздор, а?
— Да вы, впрочем, может быть, всё лжете? — отозвался Раскольников.
— Я редко лгу, — отвечал Свидригайлов, задумчиво и как бы совсем не заметив грубости вопроса. — А прежде, до этого, вы никогда привидений не видывали? — Н… нет, видел, один только раз в жизни, шесть лет тому. Филька, человек дворовый, у меня был; только что его похоронили, я крикнул, забывшись: «Филька, трубку!» — вошёл, и прямо к горке, где стоят у меня трубки. Я сижу, думаю: «Это он мне отомстить», потому что перед самою смертью мы крепко поссорились. «Как ты смеешь, говорю, с продранным локтём ко мне входить, — вон, негодяй!» Повернулся, вышел и больше не приходил. Я Марфе Петровне тогда не сказал. Хотел было панихиду по нём отслужить, да посовестился. — Сходите к доктору. — Это-то я и без вас понимаю, что нездоров, хотя, право, не знаю чем; по-моему, я, наверно, здоровее вас впятеро. Я вас не про то спросил, — верите вы или нет, что привидения являются? Я вас спросил: верите ли вы, что есть привидения? — Нет, ни за что не поверю! — с какою-то даже злобой вскричал Раскольников.
— Ведь обыкновенно как говорят? — бормотал Свидригайлов, как бы про себя, смотря в сторону и наклонив несколько голову. — Они говорят: «Ты болен, стало быть, то, что тебе представляется, есть один только несуществующий бред». А ведь тут нет строгой логики. Я согласен, что привидения являются только больным; но ведь это только доказывает, что привидения могут являться не иначе как больным, а не то, что их нет, самих по себе. — Конечно, нет! — раздражительно настаивал Раскольников. — Нет? Вы так думаете? — продолжал Свидригайлов, медленно посмотрев на него. — Ну а что, если так рассудить (вот помогите-ка): «Привидения — это, так сказать, клочки и отрывки других миров, их начало. Здоровому человеку, разумеется, их незачем видеть, потому что здоровый человек есть наиболее земной человек, а стало быть, должен жить одною здешнею жизнью, для полноты и для порядка. Ну а чуть заболел, чуть нарушился нормальный земной порядок в организме, тотчас и начинает сказываться возможность другого мира, и чем больше болен, тем и соприкосновений с другим миром больше, так что когда умрёт совсем человек, то прямо и перейдёт в другой мир». Я об этом давно рассуждал. Если в будущую жизнь верите, то и этому рассуждению можно поверить. — Я не верю в будущую жизнь, — сказал Раскольников.
Свидригайлов сидел в задумчивости.
— А что, если там одни пауки или что-нибудь в этом роде, — сказал он вдруг.
«Это помешанный», — подумал Раскольников.
из романа Ф.М. Достоевского - Преступление и наказание
(*) Мнемозина - В древнегреческой мифологии богиня, олицетворявшая память. Титанида, дочь Урана и Геи (либо Зевса и Климены). Мать девяти Муз, рождённых ею от Зевса в Пиерии (**) pour vous plaire (фр.) - чтобы доставить вам удовольствие
она шагала по дорогам, что пролегли из мирных дней к военным будням, трудным, строгим, что поделила всех людей на мёртвых и живых по воле бредово-взмыленных идей, взорвавших мир, покрывших поле холмами из людских костей, заливших морем слёз и горя
Автор: Евгения Сергеевна Сергеева
— Вот что, генерал… Нам нужно составить диспозицию, распределить места… — А разве не всё равно, где кто стоит. — Ни-ни! Это нужно делать тонко! Я уже третью речь Вильгельму устраиваю — знаю, как и что.
В первую линию, на самую средину мы поставим славянские батальоны. Во-первых, их не жалко, во-вторых, им будет труднее убежать. Славян мы окружим кольцом баварцев. Эти тоже последнее время что-то ненадежны. А баварцы уже будут замыкаться третьим железным кольцом — наших славных пруссаков! У первых и у вторых отберём патроны, чтобы они их не стесняли, а пруссакам дадим заряжённые ружья, направленные на славян и баварцев. Понимаете? Таким образом, не очень-то убежишь.
— А не сделать-ли так?.. Окружить все место колючей проволокой с электрическим током, а в первую линию всё-таки поставить пруссаков?.. — И верно… Потому что они уже народ более или менее обстрелянный… — То-есть, обговорённый? — Ну-да! Ведь император в начале войны уже говорил перед ними речь? — Говорил. Уцелевшие — это закалённые железные львы, и, поэтому, мне хотелось бы их сохранить. Впрочем, если первые славянские ряды дрогнут — мы пустим пруссаков. — О санитарной части подумали? — О, всё обстоит, как нельзя лучше. Ваты для ушей вытребовано два вагона, да кроме того приготовили 800 ампул прививки против столбняка. — В таком случае, Господи благослови!
* * * — Везут, везут! — Кого? Чего орёшь? — Императора везут. Махальные мы. Поставлены, чтобы предупредить. — Доложите корпусному.
Корпусный выехал перед строем на белой лошади. Снял шапку, махнул ею и сказал:
— Рребята!.. Мужайтесь! едет император. Он сейчас будет говорить речь. Готовьтесь достойно встретить его, мои храбрые львы! Рребята! Мы с вами уже понюхали и крови, и пороху — так неужели же мы дрогнем перед словом человеческим?! Родина требует от нас, кроме других жертв, и этой жертвы — неужели мы её не принесем? Мужайтесь ребята, я буду тут же и приму все удары на свою грудь, так же, как и вы — на ваши. Многих, конечно, — многих (голос его дрогнул) мы не досчитаемся… но — война есть война, и никто не должен отказываться от тягот её. Гох!!
В передних рядах несколько голосов вяло согласились:
— Гох. — Ох! — прошелестело сзади.
Едва показался император, как весь корпус заревел:
— Да здравствует кайзер! Гох! Гох!!
Император махнул рукой и сделал знак, что он хочет говорить.
— Гох! Да здравствует император! — Пусть же они замолчат, — попросил кайзер начальника штаба. — Я хочу говорить. — Гох! Гох!
Тысячи глоток ревели это слово… Тысячи глаз глядели на императора, с кроткой тайной надеждой, с невинной хитростью — не дать говорить императору или хоть на несколько минут оттянуть этот страшный час.
— Гох! Гох! Гох! — Скажите же им, чтобы они замолчали! Это, наконец, несносно! — Рребята, молчите! Кайзер хочет говор… — Гох! Гох!
Корпусный побагровел.
— Пулемётчики вперед! Я заткну глотку этим скотам. Молчите!!!
Наведённые пулёметы постепенно навели в восторженно настроенном войске порядок.
Вильгельм выступил вперед, приосанился и начал:
— Дорогие солдаты!
Кто-то в третьем ряду охнул и, как мешок с мукой, бессильно опустился на руки товарищей. Вильгельм говорил…
Стою, как дура, вся в занозах И слушаю нытьё Пьеро Про солнышко... Как пахнут розы... Прогнать бы стоило давно! Достал уже и Артемона, И даже блох его достал, От вечных слёз, не по сезону, Бедняга в таксу полинял... Вот, то-ли дело, Буратино! Пусть мне твердят, что хулиган, Зато наследство за картиной, Смешной, прикольный, интриган. А что он носом вытворяет!? А милым, маленьким сучком? Занозы правда загоняет... Пришлось послать за наждачком.
Да не будет дано умереть мне вдали от тебя, в голубиных горах, кривоногому мальчику вторя. Да не будет дано и тебе, облака торопя, в темноте увидать мои слёзы и жалкое горе. Пусть меня отпоёт хор воды и небес, и гранит пусть обнимет меня, пусть поглотит, мой шаг вспоминая, пусть меня отпоёт, пусть меня, беглеца, осенит белой ночью твоя неподвижная слава земная.
Всё умолкнет вокруг. Только чёрный буксир закричит посредине реки, исступленно борясь с темнотою, и летящая ночь эту бедную жизнь обручит с красотою твоей и с посмертной моей правотою.
Стансы городу Поэт: Иосиф Бродский
Вполне вероятно, такое заложено в нас генетически ещё с тех незапамятных времен, когда погожий иль хмурый день на посев иль жатву, снежная иль сиротская зима, тёплое иль дождливое лето, град, заморозки, сель означали для крестьянина, ни много ни мало, жизнь или смерть. А может это потому, что научившись управлять автомобилем, электричеством и ядерной реакцией, пред силами природы мы по-прежнему слепые кутята? И ведь правда – Бога, инфаркта или милиционера (чёрт! полицейского) мы боимся куда как меньше. Грех можно обналичить на исповеди, откупить покаянием, отмолить; от болезней есть у нас клизмы, свечи, гомеопатия; от патрульного и вовсе мятая купюра, достоинством в меру достатка, нарушения иль настроения околоточного, то есть всё где-то как-то в нашей еще власти, а тут… И неважно, что сегодня прогноз означает для нас лишь поддеть ли жилетку или брать ли зонтик, ну на размер чемодана повлияет, ежели куда собрались, погода, тем не менее, властвует над нами, над психикой нашей на априорном, метафизическом уровне.
Мне, совсем не кенигсбергскому, но затворнику, что кажет нос свой на улицу лишь на два по двадцать минут в день - за пивом сгонять да с собакой пройтись (я совмещаю), ни жилет, ни зонт, ни тем более чемодан не есть тема для конструкций ума, а, гляди ж ты - как погода в телевизоре, так и погромче звук. Онтологический вопрос антагонизма иль гармонии свободы и необходимости, что на страницах этих мы не единожды уже поднимали, в аспекте погоды занимает рассказчика вашего наименее всех прочих ограничений, однако даже федеральное уведомление об изменении цен на водку и табак, что всегда неизбежно и всегда в худшую сторону, вызывает во мне меньшие огорчения, нежели сообщение о холодном фронте всего-то на два дня. Так в чём же тут дело? Да все в той же пресловутой, никак не философской, а умозрительной и даже инфантильной категории - в надежде. Повышение цен, как и приближение смерти априорно, то есть не требует ни объяснений, ни доказательств целесообразности или пользы, не провоцирует на борьбу, а лишь расстраивает, ну или подталкивает к изысканию средств или аскетизму, но не более того, тогда как прогноз погоды – всегда рулетка, всегда амбивалентность (фифти - фифти) всегда надежда, всегда игра, азарт, экзистенция (*) наконец. Погода и есть та самая шиллеровская игра, что делает человека свободным, зависит судьба его от циклонов и антициклонов или нет. Природа, не спрашивая пожеланий, включает нас в соучастники, партнёры этой игры, как бы напоминая нам, что не антиподы мы, не по разные стороны баррикад, а ровно одно и то же.
А теперь о погоде...(Отрывок) Автор: Владимир Степанищев
(*) экзистенция - Чьё-либо конкретное бытие, существование Тюрьма как аббревиатура жизни: снимая все культурные слои, она сдирает жизнь до мяса, до экзистенции, до чистого существования. – Александр Генис, «Довлатов и окрестности»
Я стоял на мосту.. Непроглядная ночь Затянула весь мир паутиной... Песнь любви - упоения страстного дочь Проносилась над водной долиной... И огни, и гондолы, и люди полны Были песни живой и бегущей волны. Словно неясная лира душа у меня, К её струнам дрожащим касаются руки... Руки призраков, полных блаженства огня, Из души извлекают бессмертные звуки... Но слыхал кто-нибудь эти песни души, Я их пел не в пустынной, а людной глуши
Венеция Поэт: Фридрих Вильгельм Ницше
Без права на ошибку. СССР, 1975. Режиссер Александр Файнциммер. Сценарист Владимир Кузнецов. Актеры: Олег Жаков, Николай Мерзликин, Лев Прыгунов, Владимир Дружников, Виктор Маркин, Светлана Старикова, Виктор Перевалов и др. 30,7 миллионов зрителей за первый год демонстрации.
Кинокритик Николай Савицкий писал об этой картине так: «Режиссура фильма, драматургические возможности роли и выдающееся актерское дарование Олега Жакова — это счастливое сочетание разрушает традиционную детективную схему. Именно судья оказывается главным действующим лицом картины «Без права на ошибку». Это благодаря ему, его личным усилиям и честности, его уважению к закону и высокому сознанию своего гражданского долга суд в конце концов выносит справедливый приговор»
Коль смертный карму победить желал, То, как Иаков с Небом он боролся. Иное имя Бог ему подал; Что он искал, на то и напоролся.
Кому ты вызов шлёшь перчаткой в воздух, Ты сам не знаешь, хочешь ты чего. А, впрочем, плеть не хвалит олух, А мне тебя учить — не до того.
День скорби нынче по погибшим, Священный плач, пусть и без слёз. Там, там был ад, а тут — лишь ниша Для всех вкусивших чёрных роз.
О переживаниях. Размышление (Отрывок) Автор: Светлана Татарова
Впервые я увидела Оливье, когда ему было два с половиной месяца. Его привезли ко мне воспитательница из социальной службы и сиделка из яслей.
Я представляюсь: «Меня зовут Каролин Эльячефф, я — психоаналитик. Тебя привезли ко мне по просьбе твоих яслей, чтобы мы все вместе разобрались, что у тебя не в порядке».
Воспитательница, в присутствии Оливье, рассказывает его историю.
Оливье попал в ясли, когда ему было всего двенадцать дней. Его мать, беременная уже в несчётный раз, решает родить анонимно, под буквой «X». Она заранее оповещает Службу социальной помощи детям, что не сможет воспитать ещё одного ребёнка и желает, чтобы у него было лучшее будущее, чем она может ему обеспечить.
Когда подходит срок родов, она не успевает добраться до родильного дома и рожает прямо в машине «скорой помощи». Перед тем как навсегда разлучить мать с младенцем, ей его показывают. Через сутки она покидает роддом, так как с трудом выносит плач чужих младенцев, но по телефону ежедневно справляется о состоянии своего сына. Когда Оливье прибывает в ясли на трёхмесячный срок, в ожидании, когда его сможет усыновить приемная семья, мать приходит к сотруднице социальной службы, чтобы высказать свои пожелания относительно будущих приёмных родителей для своего сына. Об отце Оливье известно лишь, что он является также отцом всех остальных детей в этой семье.
Первые пять недель своей жизни Оливье чувствовал себя очень хорошо.
Но сейчас его физическое состояние внезапно ухудшилось — это и является поводом для консультации: его лицо и голова покрылись корками и струпьями, из-за бронхита он тяжело дышит, с шумом вдыхая и выдыхая воздух, но температуры у него нет.
Я смотрю на Оливье, а он смотрит на меня. Состояние у него и в самом деле плачевное: кожа покрыта сыпью, дыхание очень затрудненное и он начинает плакать. Оливье плачет, а воспитательница рассказывает, что его мать очень понравилась персоналу роддома, а затем и яслей, и все думали (желали?), что она изменит своё решение и не откажется от ребёнка. Все так думали, хотя и не говорили об этом вслух.
Во время очередной медицинской летучки сиделки стали обсуждать этот вопрос и сожалели, что, видимо, ошиблись. Сразу же после этой летучки Оливье и заболел, хотя не присутствовал на ней.
Я молча слушаю этот рассказ, делаю записи, смотрю на Оливье, а он смотрит на меня и плачет. Когда рассказ о его короткой жизни подходит к концу, он перестает плакать и я говорю ему:
— У тебя очень хорошая и мужественная мать, она знает, что не сможет тебя воспитать, как ей хотелось бы, и она приняла решение, которое считает хорошим для тебя: пусть тебя возьмёт и воспитает другая семья. Люди, которые тобой сейчас занимаются, ничего тебе об этом не говорили, но надеялись, что твоя мама изменит своё решение — возможно, они внушили эту надежду и тебе. Сейчас они понимают, какая хорошая у тебя мама: она сказала правду, она действительно ради твоего блага хочет, чтобы тебя воспитала другая, приёмная семья. Она хочет, чтобы у твоих приёмных родителей кожа была не такая, как у тебя, а другого цвета. У тебя кожа чёрного цвета. Сейчас ещё неизвестно, удастся ли найти для тебя приёмных родителей с другим цветом кожи. Но тебе вовсе не нужно менять свою кожу. Ты всегда будешь сыном мужчины и женщины, которые тебя зачали, и твои настоящие, биологические родители навсегда останутся в тебе. До свидания, увидимся через неделю.
Неделю спустя Оливье прибывает ко мне на руках нянечки, которая привезла его из яслей. Я сразу вижу, что кожа у него совершенно очистилась, и это меня очень удивляет. Но я ничего об этом не говорю, нянечка тоже. Дыхание же, напротив, стало более затрудненным, чем прежде. И в яслях планируют подвергнуть ребёнка серьезному обследованию. Пока нянечка говорит, Оливье засыпает и во сне дышит так же шумно. Нянечка рассказывает, что он много плачет, стремительно опустошает рожок с питанием, следит за ним глазами и улыбается после кормления. Она также сообщает, что скоро должно состояться первое заседание семейного совета и что мать Оливье не изменила своего решения. При этих словах Оливье открывает глаза, обращает к нам туманный взгляд, затем снова засыпает, но теперь он громко дышит уже не носом, а ртом.
Я начинаю говорить ему, поглаживая пупок сквозь рубашечку:
— Когда ты находился в животе у своей мамы, ты еще не дышал. Твоя мать кормила тебя через плаценту, с которой ты был связан, соединен пуповиной. Эта пуповина шла вот отсюда, где лежит моя рука. Когда ты родился, её перерезали. То, что я трогаю рукой — это твой пупок. Это шрам, который остался от пуповины. Когда ты родился, ты дышал, пуповину отрезали, ты отделился от своей матери, которая этого захотела. Может быть, ты дышишь так плохо потому, что надеешься снова найти мать, чтобы все было, как прежде — когда ты находился в твоей матери и ещё не дышал. Но если ты решил жить, ты не сможешь жить не дыша. Твоя мать — в тебе, в твоём сердце. Тебя разлучили с ней не потому, что ты начал жить. И даже если ты не будешь дышать, тебе это не поможет снова её найти.
Всё это я говорю спящему Оливье. Постепенно его дыхание становится тише. Когда я замолкаю, то с волнением замечаю, что он дышит носом, его дыхательные пути очистились, шумы исчезли, я ощущаю только лёгкое дуновение от его дыхания. Я прямо-таки ошеломлена этим результатом. Мне хочется сказать об этом вслух, обратить на это внимание нянечки, словно я не верю собственным глазам и ушам.
Через месяц я узнаю, что дыхание у Оливье полностью нормализовалось. Уже подыскали и семью, готовую его усыновить. Через несколько дней состоится её первая встреча с ребёнком — ему исполнилось три месяца и неделя.
Возвращаясь к этому случаю (одному из первых), я очень чётко вспоминаю свои мысли, чувства, ощущения: как в начале консультации я сомневалась, что сумею понять смысл болезненных симптомов, которые заметила у Оливье, выявить первопричину его страдания, как учил Лакан, а не просто лечить его внешние симптомы. Вспоминаю, какое волнение и страх я испытывала — ведь теория учит лишь общим правилам, как читать подсознание, но каждый сеанс — всегда первый и неповторимый. Помню, как сильно были напряжены у меня мышцы и психика, пока я слушала рассказ о ребёнке, но как уже гораздо легче мне было выражать словами чувства и мысли, которые породил у меня рассказ о его жизни. И как мне помогла внутренняя убеждённость, что он меня понимает. Но какая усталость и опустошение наступили у меня после консультации! И как согревало меня воспоминание о Франсуазе Дольто, которая принимала детей, уже не расставаясь с кислородным баллоном — в одном шаге от смерти и при этом такая живая. Ещё одно расставание.
Мать Оливье сознательно дала ему жизнь. Отделение одного тела от другого было запрограммировано и произошло не в больнице, а в машине «скорой помощи», то есть почти в домашних условиях. И сразу же после появления на свет ребёнок попал под заботливую государственную опеку. Благодаря этому он ощутил своё тело. И ощутил себя субъектом, желанным для окружающих.
Персонал яслей не мог удержаться от разговоров по поводу его матери и вполне естественных рассуждений, что «если она хорошая мать, то не покинет своего ребёнка». Выражая подобным образом свои мысли, нянечки принимали желаемое за действительное.
Как раз после этого у Оливье начались кожные высыпания, происхождение и характер которых врачи так и не установили. Он изо всех сил старался подчиниться воле своей матери — быть усыновленным семьей с иным цветом кожи, который он тоже сможет перенять. Известно, что малыши верят, что у них тот же цвет кожи, что и у человека, который заботится о них.
Но для того, чтобы Оливье естественно и без осложнений привыкал к новым родителям, он должен знать, что его биологические отец и мать всегда будут оставаться в нём.
Так как нянечки надеялись, что биологическая мать Оливье вернётся за ним, ребёнок, настроенный позитивно по отношению к ним, не почувствовал пустоты, которую неизбежно порождает любая разлука с матерью. Но как только они вслух признали эту пустоту, Оливье сам пытается воссоединиться с матерью в единое тело, возвратиться к тому состоянию, когда он не был в одиночестве, а находился в своей матери — до того, как была перерезана пуповина. Перерезанная пуповина, неизбежно означающая отделение одного тела от другого, для Оливье стала означать еще и то, что с материнским телом он может воссоединиться не иначе, как только внутри себя.
из книги Каролин Эльячефф - Затаённая боль. Дневник психоаналитика
Отголоски далёких потомков, Кровь смешалась в какую-то смесь- От князей…возможно подонков, Много разума; больше так- спесь! Весь беснуюсь- словно бес я, Словно черти внутри меня; Взяв гитару, избытком пения, Выношу всё на суд из себя! Был кто с верою, в церковном хоре Или странник- в народе гусляр… Весь по жизни при открытой шторе, Я снимаю на выход футляр! Мне досталось от разных потомков, Понемногу, всего по чуть-чуть… Не хожу как предки с котомкой, Мне не в гуслях- в гитаре суть! Боже праведный! Я же русский! Хоть татаро-монгольская кровь - В дар талант мне от предков узкий: «Проявлять к народу Любовь!»
Дар предков. Автор: Василий Корольков
В наших первобытных краях неплохо. Но скучно. Охота, собирательство да мордобой, других развлечений нет. Надо начинать как-то развиваться…
Три дня до полнолуния. Весь день натягивал на изогнутую деревяху кусок кожи. Дурацкое занятие, конечно, но творчество и исследовательская деятельность – залог цивилизации. Вчерашние попытки пошурудить палкой в дупле и обмотать ногу плющом результата не дали. Нога, кстати, до сих пор болит.
Закончил натягивать кожу на деревяху. Получившуюся дурацкую штуковину назвал бубном.
Два дня до полнолуния. Весь день бил в бубен.
День до полнолуния. Весь день бил в бубен.
Полнолуние. Сородичи назначили меня шаманом, раз уж я всё равно занимаюсь всякой фигнёй. Пообещали меня съесть, если охота получится неудачной. Ну, понятное дело. Весь день бил в бубен и заклинал духов, а всю ночь бегал по окрестностям и искал следы оленей. Кажется, нашёл – какое счастье! Если охотники найдут дичь, мне зачтётся хорошая работа, а если они потом промажут, племя сперва сожрёт неудачников, и, может быть, до меня очередь просто не дойдёт.
Почти полнолуние. Сказал соплеменникам, что духи указали, где можно найти оленей, а также что шамана обижать нельзя. Мне пообещали, что если оленей на указанном месте не будет, то меня обидят по полной программе. Показал язык вслед вождю, объяснил его жене (опять она лезет куда не просят!), что это такое заклинание на удачу.
Охота получилась удачной. Потребовал себе сердце оленя, сторговались на печени. Намекнул, что меня нужно больше ценить. Уснул прямо у костра на бедре жены вождя: всё-таки бессонная ночь с беготнёй – это серьёзно.
Первый день уменьшающейся луны. Вождь спросил, какого фига я не стучу в бубен, можно подумать, кто-то вместо меня будет работать, приманивать удачу! Весь день бил в бубен.
Второй день уменьшающейся луны. Весь день бил в бубен. Задолбался.
Третий день уменьшающейся луны. Вождь и другие охотники с утра пораньше вытащили меня из-под шкур и надавали в бубен за лень. Пообещал работать как надо, бил в бубен до вечера.
Четвёртый день уменьшающейся луны. Чинил бубен.
Пятый день уменьшающейся луны. Давал объяснения насчёт неудачной охоты. Вырвался и убежал в саванну. Больше так продолжаться не может.
Какой-то ещё день уменьшающейся луны – пока умею считать только до пяти. Пожаловался духам. Те посочувствовали и посоветовали либо упражняться в стуке и плясках дальше, убеждая соплеменников, что работа кипит, либо придумать что-нибудь ещё.
Понял, что либо работаю сам, либо трудиться будут другие. Второй вариант понравился больше.
Следующий день. Слегка эволюционировал. Весь день и всю ночь рисовал на стене пещеры оленя. Утром объяснил вождю, что для хорошей охоты сперва надо удачно заколоть рисованного оленя, и тогда живой приложится. Меня спросили, не идиот ли я, и какой племени толк от рисованного оленя, по моему мнению. Напоказ оскорбился и пригрозил, что духи обидятся, тогда даже тыкание в рисованного оленя не поможет.
С наслаждением наблюдал, как вождь и другие охотники тыкают копьями в стену. Получил массу удовольствия.
Ещё один день. Луна всё уменьшается. Жена вождя наябедничала, что, провожая племя на охоту, я не показал её мужу язык, и потому охота получилась не очень удачной, и вождь промахнулся по второму оленю. Был крепко бит. Поклялся, что впредь не только стану показывать язык, но и буду добавлять «бе-бе-бе» – особенно сильное колдунство.
Следующий день. Луны осталось меньше половины. Согласился с другими охотниками, что всем им не обязательно перед охотой тыкать копьями в рисованного оленя. Достаточно, если это будет делать вождь. Этот гад чаще других чистил мне рыло, и в детстве, между прочим, постоянно колотил. Пусть теперь отдувается. Интеллект, то есть духи, всегда победят!
Ещё какой-то день. От луны один тощий серпик остался. Племя добыло двух крупных оленей. Потребовал себе их сердца. Получил по роже и отличную шкуру – на изготовление нового, более мощного бубна.
День после новолуния. Племя удачно запинало саблезубого тигра (ну, этот болван сам нарвался). Заявил, что без моей помощи ничего б не получилось. Вождь, расчувствовавшись, предложил мне о чём-нибудь его попросить. Попросил его жену, сошлись на дочери. Духи рассказали мне о том, что у наших далёких потомков появится традиция давать за невестами приданое. Прорыдал над упущенными возможностями. Смирился. Для утешения поколотил новоиспечённую жену. Был поколочен женой. Сошлись на ничьей.
Третий день после новолуния. Велели лечить раненого на охоте Длинного. Вот какого хрена этот дебил умудрился сломать на охоте плечо, но при этом не помер?! Он что, не слышал о естественном отборе? Щупал Длинному плечо, пока тот не пообещал, что за такое издевательство порвёт меня к чёртовой матери на ремни, если только выздоровеет. Предложил ему сперва выздороветь и тогда уж рвать. Его взгляд мне не нравится. Буду надеяться, что он либо сдохнет, либо забудет.
Какой-то день после новолуния – сбился. Месяц растёт. Указал жене, что не дело загружать шамана племени хозяйственными вопросами. Пообещал, что превращу её в лягушку, если будет приставать ко мне с дровами для очага и котлами. Жена пообещала превратить меня в лепёшку, если не перестану выёживаться. Вздохнул, отправился за дровами.
Какой-то день. Месяц потихоньку превращается в луну, но от новолуния явно прошло больше пяти дней, так что я не виноват. Между прочим, духи сказали мне, что наши далёкие потомки уверены, будто мы беспрерывно охотимся на мамонтов. Они там совсем с ума посходили! На фига нам эти мохнатые, у которых мясо как подошва, и к тому же они требуют столько возни! Есть же вкусные олени и бизоны! Дурь какая! И такие выводы о нас делают человеки, не умеющие заострить камень и разучившиеся извлекать огонь трением! Будущее поколение явно деградировало! Это ужасно!
Два дня до полнолуния. Длинный поинтересовался, почему это шаман не ходит на охоту. Пообещал, что если мне там что-нибудь сломают, вправлять перелом будет лично он. Я заявил, что духи не велят мне высовываться. Вождь поинтересовался, почему ж я не следую этому велению. Не знал, что ответить.
Первый день новолуния. Вождь научился выбивать искру из кремня. Объяснил ему, что за это нужно благодарить духов. Получил в ухо. Поладили на том, что я себе за новое открытие ничего не требую, но духам спасибо!
Какая-то ночь, не помню. Жена выразила неудовольствие, что я иногда хожу к соседке, к Грудастой. Напомнил ей, что мы живём в древнем мире, при первобытно-общинном строе, где в ходу промискуитет. Озадачилась, обещала подумать.
Вскоре после полнолуния. Понял, что получать в рыло и в бубен мне надоело, поэтому убедил одного из охотников (здоровый такой парень!), что он также может научиться разговаривать с духами и рисовать оленей. Парень заинтересовался и подтвердил, что теперь он мой ученик. Пусть теперь кто-нибудь попробует… Мда… Осталось только убедить жену, что отныне она кормит и меня, и моего ученика. И да! – спать с ним нельзя! Промискуитет промискуитетом, но надо же и совесть иметь! Её ещё не придумали, но надо!
Следующий день после предыдущего. Попытался объяснить соплеменникам про совесть, то есть, что надо шамана уважать, почитать, кормить и ни в коем случае не бить. Сперва огрёб мой ученик, потом я, духи тоже поняли, что лучше не вмешиваться. Сошлись на том, что я по завету духов не буду выёживаться. Решил, что ученика надо сменить, этот выказал себя недостойным: и в драке спасовал, и потом ещё ко мне пришёл за объяснениями, чего это мои духи не подсуетились помогать ему в драке! Наглец какой, посмотрите на него!
День после новолуния. Всё-таки соблазнил жену вождя. Вождь гонялся за мной с палкой, но не догнал – у меня практика побегов больше, чем у него. Вслед мне он проорал, что либо я его удивлю, либо буду съеден как фиговый шаман.
Бегал по саванне весь день, устал и проголодался. Ясно, что опять придётся думать. Сел над костями обглоданного леопарда, в задумчивости проковырял дырку в его клыке. Задолбался, но не слишком. Подумал, что проковырять такую же можно и в камне, и это будет намного полезнее.
Ковырял дырку в булыжнике с помощью обломка камня, палки, песка и таких-то матерей. Матери закончились раньше, чем получилась сквозная дырка, пришлось начать перебирать родительниц по новой. Ещё хорошо, что у нас пока не изобретён мат, а то матери могли бы и обидеться.
Третий день после новолуния. Доделал дырку, насадил каменюку на палку. Продемонстрировал племени. Насладился офигевшим лицом вождя и восторгами остальных охотников. Зря, кстати, старался и голодал в саванне – вождь уже забыл про гульки жены, у него и своих хватает.
Пятый день после новолуния. Объяснил соплеменникам, что духи запрещают мне делать топоры для всех охотников. Охотничье оружие каждый должен делать сам. А то нашли дурака – за всех них сверлить каменюки! Пусть сами потеют! Плясать с бубном намного проще.
Полнолуние. Обнаружил, что при виде полной луны мне очень хочется выть. Видимо, мой тотем – волк. Странно, что при той же луне вождю, например, хочется храпеть. Как и при любой другой луне, и вовсе без неё – тоже. Удивительно, у нас, по идее, должен быть один тотем, мы же из одного племени. Но он, кажется, имеет в предках свинью, а не волка…
Следующий день после полнолуния. Вспомнил, что ещё не придумали понятие тотема. Пошёл придумывать. Слегка цивилизовался.
Забыл, какой день. Но какой-то очень важный. Долго объяснял соплеменникам, что верить в духов, плясать у костра и потрясать бубном – прогрессивно. Это занятие говорит о высоком уровне развития общества и образного мышления отдельных его членов. Мне в ответ объяснили, что выделять бо́льшую долю добычи не станут, и словесные фигли-мигли тут не помогут. Наглые жлобы! Не доразвились они пока до нормальной демократии. Словесные фигли - мигли им не нравятся!
из книги Веры Ковальчук - Рабочий дневник первобытного шамана
Выпала бабе печаль. Улетел Соколик в даль далёкую, в даль тревожную. Только и слышала баба, как печальный звон колокольчика возвестил об отъезжающей кибитке. Потемнело в глазах. Окаменел язык. Не звучит больше гармошка. Не звучат песни. И только небольшой луч надежды освещает её строгий и печальный лик. Ждёт баба.
Купите надежду на лучшее! На лучшее в жизни своей! Надежду на время нескучное, В куче докучливых дней.
Купите надежду, граждане, Она ещё очень крепка! Такая надежда однажды мне, Не дала упорхнуть в облака.
Купите надежду по акции: Её действие – временный срок! Вы её приколите на платьице... Он тогда не нажмёт на курок.
Ну, возьмите надежду, в подарок, что ль… Хоть не принято чувства дарить. А в обмен на сомнений парочку… Закурить или не закурить.
Продаётся надежда Автор: Любовь Конева
Ханна стала первым и единственным отпрыском семьи Фарли, учившимся в народной школе, а затем в государственном университете. Она получила диплом, дающий право заниматься торговлей.
Её родственники мечтали лишь о том, чтобы девушка удачно вышла замуж, но в то же время опасались, как бы и четвёртая помолвка не провалилась. Впрочем, и сама Ханна тоже со страхом думала об этом.
Вдруг яркая молния озарила залитые дождём стекла окон и раскаты грома потрясли здание пансиона. На мгновение погас свет, но тут же вновь загорелся, сопровождаемый радостными возгласами собравшихся гостей.
— Мисс Джоунс! — пророкотал сильный баритон, и все дружно повернулись в сторону лестницы, на нижней ступени которой стоял мужчина со сложенными на груди руками и тёмными горящими глазами. Он взирал на весёлую компанию, словно мичман — на проштрафившихся юнг.
Однако молодежь тут же забыла о неожиданно появившемся недовольном постояльце. Все, кроме Ханны. Она не могла допустить, чтобы с её подругой разговаривали подобным тоном.
Взглянув на совсем растерявшуюся Кейт, Ханна решительно направилась к негодующему жильцу, чтобы поставить его на место. Глаза их встретились, и она остановилась как вкопанная. Мужчина лениво осмотрел её с головы до ног, затем равнодушно отвернулся и перевёл взгляд на Кейт, которая смущённо и торопливо шла к ним через гостиную.
На Ханну он больше не смотрел, словно её и не было.
— Да, мисс Джоунс, случилось! — прорычал Грейнджер. — Пойдемте наверх, в мой номер. Немедленно. — Он отвернулся и, не оборачиваясь, стал подниматься вверх по лестнице, а Кейт последовала за ним.
Ханна с изумлением наблюдала за разыгравшейся сценой. И хотя странный жилец уже не стоял перед ней, она продолжала видеть его в своём воображении: одетый во всё чёрное, смуглый, с тёмными волосами и ослепительно белыми зубами. Вампир, граф Дракула, да и только! Впрочем, какой он Дракула? Просто грубиян. Короткие рукава чёрной футболки выставляют на обозрение мускулистые руки. Он широкоплечий и, вероятно, очень сильный…
Ханну смутило, что она так хорошо его разглядела, хотя длилось это всего несколько мгновений. Вечеринка больше не интересовала Ханну, и она поспешила следом за мистером Грейнджером и Кейт на второй этаж. По коридору гудел возмущённый мужской голос:
— .. я объездил весь мир, в каком только захолустье не жил, но хуже вашего пансиона нигде не встречал!
Ханна прошла в дальний конец коридора и заглянула в номер. Она сразу поняла, в чём дело: дождь лил с потолка, словно это была не жилая комната, а душевая.
— Обыкновенная протечка крыши, — спокойно произнесла она. — Как это вам пришло в голову? — спросил постоялец, обернувшись к ней. — Вы, крошка, просто гениальны.
Я сегодня утром звонил по телефону, и потому, что нервничал, и был в своих мыслях, два раза нажал на значок. Поэтому, я сначала подумал что -то техническое. Потому, что только сегодня утром два раза нажал на значок. Как понять, от какой информационной базы сделан запрос? Или... Совесть лучший контролёр потоков?
Прекрасный вечер, милый друг! У нас здесь май, а скоро лето. Я собрала для Вас не вдруг Вот этих ландышей букеты…
Вы обещали по весне Вернуться в Боденвердер птицей И обязательно ко мне Прийти, чтоб заново родиться.
В газетах пишут, шёне хельд (*), Мне в страшном сне представить сложно: Как будто заорал медведь, Покуда Вы спасали лошадь.
Я тоже Вас хочу спасать, Готова к новым испытаньям: На ядрах можем полетать, Помыться в страшной русской бане!
Майн либе, Карл Иероним! Вы там, в России, как и прежде, Живёте, видно, не один — С неумирающей Надеждой…
За Вас молюсь и за неё, Но не хочу в руках синицы: Заправлю косточкой ружьё, И пусть олень в лесу резвится!
Кто будет Вам стелить кровать По-настоящему красиво? Ну, не идти же воевать За Вас в холодную Россию!
Майн херц, моя не вечна грусть, Однажды отворятся двери, И я, как в первый раз, влюблюсь, И буду слушать, и поверю...
ПИСЬМО МАРТЫ В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ МЮНХГАУЗЕНА Автор: Таисия Туманова
(*) шёне хельд - прекрасный герой
Моя страсть к противоположному полу проявилась необычно рано, что вам, мои дорогие слушатели, может показаться удивительным. В годовалом возрасте, когда ребёнок едва удерживает равновесие на непослушных ножках, я совершил, и не безуспешно, нечто такое, что получается не у каждого взрослого, со служанкой, взятой родителями из деревни для присмотра за мной.
Гретхен, так звали служанку, была, как и все деревенские в наших краях, с известной долей придури, зато пышно тела и пышногруда – обстоятельство, в глазах её ухажёра Франца, с лихвой окупающее все прочие недостатки. Этот бравый малый в скрипучих сапогах и с такими густыми усами, что в их дебрях могли без труда укрыться несколько влюблённых парочек, служил у нас в имении то ли трубочистом, то ли конюхом, – за давностью лет не припомню, а врать не в моих правилах, – и Гретхен использовала любую возможность, под предлогом прогулки со мной, улизнуть из дома, ибо настоящей её целью была укромная рощица, где в полной боевой готовности её дожидался усатый хахаль.
Пока они занимались любовью, я мирно посапывал в своей колыбельке и понадобилось немало времени, прежде чем из бесстрастного наблюдателя превратился в заинтересованного зрителя с нетерпением дожидающегося очередной прогулки. А возникающие к тому препятствия сметал неистовым рёвом. Так я оказался в негласном сговоре с Гретхен, совместными усилиями отстаивая общие интересы: она – в надежде оказаться в сладострастных объятиях, я - насладиться греховным зрелищем.
Последствия сего не замедлили сказаться. Однажды вечером, когда ничего не подозревающая служанка собирала меня ко сну, я обхватил её могучую талию своими детскими, но отнюдь не слабыми ручонками, втащил в кроватку и повторил всё, что проделывал с нею в моём присутствии неутомимый Франц. Дуреха долго не могла понять, что произошло, но у неё хватило сообразительности не кричать, дабы самой не оказаться виноватой. С тех пор она охотно делила себя между мной и усачом, пока однажды не была поймана подозрительной матушкой за горячие ноги прямехонько в постели отца.
С изгнанием Гретхен я остался один на один с проблемой пола, решить которую мне предстояло в меру сил, способностей и возможностей. Как я управился с этой нелёгкой задачей можно судить по тому, что мои любовные похождения наделали много шума, и те, кто не поленится перелистать подшивки европейских газет времён моей молодости, легко смогут в том удостовериться, подчерпнув в прочитанном немало для себя любопытного и поучительного.
Надо ли удивляться, что любовные истории, в которых был замешан, плавно перетекали одна в другую, так что порой не мог сообразить, началась ли новая или всё ещё продолжается старая. Особенно забавный случай произошёл, когда я служил в русской армии. Наш гусарский полк был размещён на зимние квартиры в степном, забытом Богом, но не женщинами, городке, в десяти сутках конного перехода от Петербурга, столицы ихнего государства. Для тамошних дам и барышень наше появление сделалось событием воистину из ряда вон выходящим. Уже при вступлении в городок мы были завалены цветами больше, чем снегом – удовольствие для северян весьма и весьма дорогостоящее. Едва гусар появлялся на улице, как его тут же окружал рой поклонниц, и несчастный становился жертвой безудержных страстей, до времени усмирённых, но дождавшихся, наконец, повода вырваться наружу.
Женщины гроздьями висели на наших плечах, и стащить их оттуда могли лишь поклонницы понастырнее. А ведь репутация гусар далеко не столь безупречна, как у какого-нибудь цивильного превосходительства. Да и здравый смысл, если бы к нему пожелали прислушаться, легко подсказывал, что гусары народ неверный: сегодня они здесь, завтра – далече, сегодня трезвые, завтра – пропьют или проиграют саблю и лошадь, сегодня ещё живые, завтра – полковой священник справит по нему панихиду. С таким же успехом можно внушать кошке, что мыши вредят её пищеварению.
Как это повсеместно принято в России, по случаю прибытия гусар в доме городского головы в честь командира полка и офицеров был дан бал, женскому роскошеству которого могли бы позавидовать лучшие европейские столицы. Некоторые дамы были до такой степени обнажены, что могло показаться, будто наряды им заменяет блеск свечей. Надо ли удивляться тому, что мужчины из гражданского сословия страшно ревнивы к предпочтению, какое дамы оказывают военным, и нет таких каверз и пакостей, коих ни учинили бы чиновничьи сюртуки своим заклятым «друзьям».
НЕВЕРОЯТНЫЕ ЛЮБОВНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ БАРОНА МЮНХАУЗЕНА, РАССКАЗАННЫЕ ИМ САМИМ ВО ВРЕМЯ ПИРУШКИ В ОТЕЛЕ «ПРИНЦ САВОЙСКИЙ» (ОТРЫВОК) Автор: БОРИС Иоселевич
Пришли ко мне злобные, чёрные тролли. "Свяжи нам носки!" - эти тролли сказали. И дали клубок нескончаемой боли... Из боли носки Вы ночами вязали?
Они уходили по лунной дорожке. Вернуться к утру они мне обещали. На их шестипалые, страшные ножки Из боли носки Вы когда то вязали?
Всю ночь им из боли носки я вязала. Меня обманули, проклятые тролли. Та страшная нить из меня вылезала. Во мне был клубок нескончаемой боли.
Вживили клубок и ушли восвояси. Тяну из себя бесконечные нити. Всего до рассвета остался лишь часик. Святые угодники, мне помогите!
Святые угодники, мне помогите! Поэт: Людмила Дубинская
Хитрость Будённого удалась. Мамонтов и Шкуро, прочтя его письмо, переданное с таким неслыханным нахальством лично им в руки, пришли в неописуемую ярость. Чтобы так писать, да ещё назначить день и час взятия Воронежа, – нужна уверенность. Значит, она была у Будённого. Генералы потеряли чувство равновесия.
Его план поражения белой конницы строился на контратаке всеми своими сосредоточенными силами последовательно против трёх колонн донских и кубанских дивизий, стремившихся окружить его. Они медлили с наступлением и ограничивались разведкой. Теперь он был уверен, что они бросятся на него очертя голову.
В ночь на девятнадцатое октября разведка донесла, что началось движение противника. Час кровавой битвы наступил. Семён Михайлович, сидевший со своими начдивами при свече над картой, сказал: «В час добрый», – и отдал приказ по дивизиям, по полкам, по эскадронам: «По коням!»
В тёмной ли избе, или в поле, в окопчике, прикрытом ветвями и сеном, или просто под стогом зазвонили полевые телефоны. Связисты услышали в наушники то, что все ждали с часу на час. Вестовые, кинувшись на коней, на скаку заправляя стремя, помчались в темноту. Бойцы, спавшие не раздеваясь в эту чёрную, как вражья могила, безветренную ночь, пробуждались от протяжного крика: «По коням!», вскакивали на ноги, стряхивая сон, кидались к коновязям и торопливо седлали, подтягивали подпруги так, что лошади шатались.
Эскадроны съезжались на поле, по крикам команды, перекатывающимся по фронту, находя в темноте своё место. Строились и долго ожидали, поглядывая в сторону, где должна вот - вот забрезжить заря. По - ночному тяжело вздыхали кони. Промозглый холодок пробирался под стеганые куртки, полушубки и тощие солдатские шинелишки. Молчали, не курили.
И вот далеко раздался первый булькающий выстрел. Послышались голоса комиссаров: «Товарищи, Семён Михайлович приказал вам разбить противника… Наёмники буржуазии рвутся к Москве, – смерть им! Покройте славой революционное оружие».
Заря не осветила поля. Лежал туман. С тяжелым топотом – стремя к стремени – мчалась развернувшаяся на вёрсты лава восьми будённовских полков. В густом тумане было видно только – товарищ справа, да товарищ слева, да впереди конские зады, прыгающие в зыбком молоке.
Сюжет у моря - "Две сестры"... И прав художник был Аверин: Да будет младшенькой - по вере, У моря, прямо у воды...
И старшей пусть Господь даст плод - Пусть Иегова неизменно дарует дом, дарует свод, под чайной розой, непременно!
Пускай изысканный мотив благословит Творец у дома, пусть бугенвилии извив (*) изысканно пребудет томным...
Пусть вся любовь Творца Небес На землю спустится... навес устроит сёстрам от всего что было, и уже прошло...
„Прежнее уже не будет воспоминаемо и не придёт на сердце“ (Исаия 65:17).
Сюжет у моря - Две сестры... Автор: Виталий Мельник
(*) пусть бугенвилии извив - Бугенвиллия — необычный лиановидный декоративный кустарник с длительным пышным цветением. Это растение попало в Россию из тёплых средиземноморских стран, а оттуда — из Южной Америки
— Лет через пятнадцать вы продадите эту картину за двадцать — двадцать пять тысяч долларов, и она будет висеть в Музее современного искусства или даже в Лувре. Я же отдаю её вам всего за двенадцать тысяч. — Грегори Пейдж, «молодой и перспективный», как называли его газеты, художник, картинно развёл руками. — Право же, мисс Кармайкл, вы меня удивляете.
Дженифер украдкой взглянула на часы, хотя и без того знала, что опаздывает, и, отступив, ещё раз посмотрела на очередной «шедевр» Пейджа. Картина размером два на полтора метра называлась «Осознание», хотя в данном случае название не имело значения. С такими же успехом, её можно было назвать, к примеру, «Пляж после бури».
— Давайте договоримся так, Грегори. Я предлагаю вам за неё пять тысяч… — Она подняла руку, останавливая возможные протесты. — Пять тысяч, и ни центом больше. Приходите завтра до ланча. Мне еще нужно посоветоваться с братом.
Художник презрительно хмыкнул.
— Перестаньте, мисс Кармайкл. Все прекрасно знают, что ваш брат полностью полагается на ваше мнение. — Он горестно вздохнул. — Такова судьба Настоящего творца — признание приходит только после смерти. В Америке не понимают живописи. Если бы я творил в Европе…
— Вас ждала бы слава Ван Гога, — закончила за него Дженифер. — Только не забывайте, что Ван Гог покончил с собой.
Грегори Пейдж посмотрел на неё так, как, должно быть, смотрел на своих палачей Джордано Бруно.
— Хорошо, я приду завтра до ланча, — пообещал он тоном человека, только что продавшего в рабство свою единственную дочь. — Надеюсь, у мистера Кармайкла всё в порядке?
Вопрос, произнесённый нарочито невинным тоном, заставил Дженифер насторожиться, но она успешно спрятала беспокойство под маской беспечности.
— Да, конечно. Спасибо, Грегори, и до свидания. Извините, но я не могу уделить вам больше времени. — Спешите на приём к Беккеру? — любезно осведомился художник, давая понять, что в курсе местной светской жизни. — Что ж, желаю приятно провести время.
Времени было в обрез, и Дженифер едва успела переодеться в предусмотрительно приготовленное заранее платье, поправить прическу и подкрасить губы.
Отдав на бегу последние распоряжения, Дженифер поспешила на улицу. Опаздывать к Клайву Беккеру ей не хотелось. Она знала его, наверное, лет двадцать, с тех самых пор, как родители Дженифер перебрались в Филадельфию из захолустного городка Бентон в штате Кентукки. Именно Беккер помог её отцу на первых порах, и именно с его помощью Рэймонд Кармайкл осуществил свою мечту, купив художественный салон.
