Гуляя по песчаным островам, Давно забыв про снежные манеры, На море ощутит Царица шарм, И руку, у Царя, сожмёт умело.
Не вспомнит - Кая с Гердой - никогда, В душе гарцует истинное Лето, Цветёт, годами, Истинная, та, Что родилась с Мужчиной, данным светом…
Все Королевы Снежные – не Мы! То, лишь, печаль съедающая души. Вся сила, от нахлынувшей любви, Сорвёт замки везде: внутри, снаружи.
Благодарю всех Избранных Мужчин, Что, в нужный час, явились и пылали, Согрели пламенем живительной любви, И Королевы Снежные пропали…
Снежные Королевы (Избранное) Автор: Лена Садовникова
Люди. Я никогда не любила людей. Неважно, нищий он или нет, добрый или злой, все они для меня одинаковы. С первого вздоха, с первыми лучами солнца, с первой секунды моей жизни, я уже ненавидела этот мир. Сразу, как открыла глаза, я возненавидела тех врачей, которые спасли меня в тот день, в день, когда я родилась.
Детство. Я помню детство. Беззаботное, полное улыбок и детским смехом. Радость и сверкающие на солнце капли росы. Босыми ногами ступаю по мокрой траве. Ранее утро. Я качаюсь на старых качелях. Скрип железа, расшатавшиеся болты и облезлая краска. А солнце, только-только показалось из-за горизонта. Утренний запах свежего воздуха, ещё не стихли голоса лягушек. Прохладно, я в одной футболке и с распущенными белыми волосами. Выше, еще выше! К небу! Давай, лети! Дайте мне волю! Свободу! Я хочу летать! Детские мысли оставили след в моей памяти. И сейчас я опять сижу на тех же качелях. Всё тоже самое: скрип железа, расшатавшиеся болты, облезлая краска. Ранее взросление убило мою жизнь, всю жизнь. Усталость, мешки под глазами из-за недосыпа. И солнце такое же ласковое. Голубое небо давит на меня. Тишину нарушает только моё тяжелое дыхание. Ступни плотно прижаты к земле. Я боюсь. Мне страшно. У меня ничего не получится. Опять. Ничего не выйдет. Это только детские мечты. Это невозможно. Людям не дано летать. Я сжимаю в ладонях железные прутья и делаю толчок ногой. Качели еле заметно пошатнулись. Раздался довольно знакомый скрип.
Устала, я устала. От жизни, от людей, которые меня окружают. Я ненавижу себя, ненавижу всё, что со мной происходит. Ненавижу плакать, ненавижу делать самой себе больно.
Дыши. Тебе это необходимо. Всё пройдёт. И боль и страдания. Все уйдёт. Навсегда. Дыши, дыши, дыши.
Рука застыла неподвижно, По венам больше не бежит, Ни кровь, ни яд, их больше нету, Лишь тело на земле лежит. Сражённый пулей, прямо в сердце, Кровавый след оставил за собой, Но вот удар последний пробил, Ты, наконец, обрёл покой. Тревоги страхи всё исчезло, Осталось где-то за спиной, И существом ты бестелесным, Паришь, колышась над землёй.
Да это просто чушь! Всё против, против воли. Как жить, когда лишь ночь должна быть и тепло, Ну а вокруг и день, и холод? И где моя луна? Где полная и белая луна? Я без неё схожу с ума. Я знаю, что мне надо всё наоборот. И как тут быть?
- Никак!
Вот и ответ. Всё просто, проще, чем казалось. Ничто не можешь - значит здесь тебе не место. И что, что я кому-то приношу Своим присутствием Невыраженную радость? Я ничего не делаю. И делать не хочу. А потому, что просто не умею. И я тут мучаюсь.
Выпустите меня... (Избранное) Автор: Ольга Батаева
Часы показывали половину четвёртого утра, а Николай всё ещё не мог сомкнуть глаз. Он лежал на спине, уставившись в потолок, и, вспоминая свою непутевую, как он считал, жизнь.
Хотя не такими уж бессмысленными были его убежавшие годы, если, прожив с женой почти четверть века, он поднял на ноги двух дочерей и купил квартиру ценой десятилетней беспросветной работы на стройке по 14 – 16 часов в день, зачастую без выходных и праздников. Но в награду за свой непосильный труд он получил инвалидность второй группы и бесконечные скандалы, так как со своей нищенской пенсией стал не нужен ни жене, ни детям…
Тогда он собрал личные вещи и ушёл к брату в двухкомнатную «хрущовку», который, к счастью для него, был убеждённым холостяком. И вот уже два года он живёт на диване, ленясь порой даже чайник поставить, не говоря уже о том, чтобы пойти куда-нибудь прогуляться.
Единственным его развлечением стали телевизор и книги. В последнее время из-за крепчающего телемаразма и засилья рекламы – больше книги.
Воспитанный воинствующим атеистом, он, тем не менее, прочитал Евангелие, и атеизм его дал трещину. Он часто читал про себя «Отче наш», но больше, наверное, на всякий случай, чем с искренней верой.
Дорога его к храму была терниста, и хотя он находился в самом начале этой дороги, уже понимал, что обида, уныние, чёрные мысли – это великий грех, который, может быть, и приковал его к проклятому дивану незримыми цепями. Ведь не так он ещё плох, чтобы заживо себя хоронить! Примерно с месяц назад пришли ведь к нему друзья и вытащили-таки с собой на природу, где он даже в футбол с ними поиграл. И ничего, не умер…
А на часах уже четыре утра. Мысли Николая все витали в прошлом. И он снова вспомнил про третьего ребенка, который должен был родиться лет 15 назад, когда они с женой мыкались по съёмным квартирам. Жена заявила ему тогда, что сделает аборт. Николай в буквальном смысле на коленях умолял ее одуматься, доказывал, что это убийство, что так нельзя, и вроде бы уговорил. Но через день пришла его благоверная и заявила, что сделала, что хотела. Николай здорово обозлился, даже развестись хотел. Но любовь к детям пересилила…
И сейчас, лежа на диване, думал он, что если бы сын тогда родился (а он считал, что это был именно сын), то жил бы он сейчас с ним, а не с матерью, и не было бы ему так одиноко и грустно…
Хотя, как бы повернулось всё на самом деле, никто не знает…
К половине пятого глаза Николая наконец закрылись, и он провалился в сон – необычный и страшный. Вокруг пустыня. Песок под ногами необычного чёрного цвета, как угольная пыль. Вокруг шныряют змеи и скорпионы. Николай в страхе бежит от этих тварей, куда глаза глядят. Падает, встаёт, снова падает, опять встаёт и вдруг за невысоким барханом замечает молодого человека в белых одеждах. Николай кричит, призывая его на помощь, но голоса не слышно. Только тело напрягается в пустоте и немоте. Он прерывисто, с трудом дышит, во рту все пересыхает, сердце прыгает в груди. Но незнакомец слышит.
Он безмолвно и легко, словно летит, шагает по чёрным барханам навстречу Николаю и говорит с печальною улыбкой:
– Ну здравствуй, па-па.
Слово «папа» он специально растянул даже не по слогам – по буквам, и каждая из этих букв врезалась в Николаю в душу словно пуля в тело.
– Это ты, мой не родившийся сын! – понял Николай.
Юноша молча кивнул.
Николай не нашёл что ответить. Он просто стоял столбом и проклинал про себя жену.
Чёрный песок. Православная проза (Избранное) Автор: Сергей Сухонин
А возле Перу летали по прерии птички такие — колибри; судья поймал и пух и перья бедной колибри выбрил.
И нет ни в одной долине ныне гор, вулканом горящих. Судья написал на каждой долине: «Долина для некурящих».
В бедном Перу стихи мои даже в запрете под страхом пыток. Судья сказал: «Те, что в продаже, тоже спиртной напиток».
Экватор дрожит от кандальных звонов. А в Перу бесптичье, безлюдье… Лишь, злобно забившись под своды законов, живут унылые судьи.
А знаете, все-таки жаль перуанца. Зря ему дали галеру. Судьи мешают и птице, и танцу, и мне, и вам, и Перу.
Гимн судье (Отрывок) Поэт: Владимир Маяковский
Чацкий: вся подноготная, надеюсь, что вся.
Изучив комедию «Горе от ума» вдоль и поперёк, перебрав по сути дела каждую букву, пришёл к выводу, что изучали ее, ставили на сценах всевозможных театров люди, не давшие себе труда прочитать её внимательно или не сумевшие преодолеть в себе идеологических барьеров и штампов. Если это кому-нибудь неприятно читать, извините, но истина есть истина, а она дороже даже самого Платона!
Итак. Коль по устоявшемуся мнению Чацкий является главным героем, хотя я с этим совершенно не согласен, начнём с него.
Ему не менее 28 лет*. Он был принят Фамусовым на воспитание во времена, когда у Павла Афанасьевича ещё могло не быть своей семьи. Родная тётка, Марья Алексевна, и её муж не приняли Сашеньку на воспитание из-за того, вероятно, что имение Чацкого А.И. было полностью разорено. Это подтверждается тем, что фраза Софьи «Но робок... Знаете, кто в бедности рожден...» подходит как для Молчалина, так и для Чацкого, ибо именно из-за этой фразы Фамусов принял сначала Молчалина, а потом уже Чацкого за того, кто «снился» Софье. «Тот нищий, этот франт-приятель;/ Отъявлен мотом, сорванцом». Положение, что называется: «Куда ни кинь – всюду клин». Ни тот, ни другой жених Фамусова не устраивал, что он и дал вполне недвусмысленно понять Чацкому. Но что-то понимать Чацкому было недосуг, как и рассказывать о своих дорожных впечатлениях.
Когда родилась Софья, Чацкому было 11 лет (или даже больше на пару лет**) и до своего 17-летия, он много времени проводил с Софьей, незатейливо развлекая её беготнёй, прятками, а подглядывание и подслушивание были так, побочным продуктом, смешным, к тому же – ведь они всё видят и слышат, а их нет! Разумеется, взрослые понимали, что у Сашеньки дурная наследственность, качали головами: «что, мол, сделаешь?». Солидарное мнение Лизы, что Чацкий «…чувствителен, и весел, и остер», и Софьи.. «Остёр, умён, красноречив, в друзьях особенно счастлив»… могло сложиться только по рассказам самого Чацкого, наподобие тех, в которых Печорин потом преподносил своё красноречие читателям «…остановил двух знакомых Д... офицеров и начал им что-то рассказывать; видно, было смешно, потому что они начали хохотать как сумасшедшие.». Московских друзей Чацкого Софья не могла ни видеть, ни оценить по малолетству, а Санкт-Петербургских - вследствие отдалённости. Разумеется, Чацкий временами появлялся у Фамусовых, ибо тогда неоткуда было бы взяться «опять прикинулся влюблённым, взыскательным и огорчённым». Впрочем, огорчён Чацкий мог быть не только и не столько Софьей, сколько неудачами, как на военной службе, так и на статской и, что главное, расстройством финансовых дел, для поправки которых, он и приезжал к Фамусову. Взыскательным же он мог быть ко всему миру, за то, что мир не таков, как хотелось бы Александру.
Самые горькие сетования Чацкого о том, что ни матерям, ни их дочерям, ни княжнам нет до него дела. Разумеется, что для мужчины его лет это изрядная травма, которую он демонстрирует совершенно неуместной похвальбой о поездках к женщинам «не за этим». Кстати, «не за этим», вовсе не означает, что Чацкий был погружён в пучину разврата, ему было необходимо общение с женщинами старше себя, почувствовать себя как у мамы, хотя бы и за деньги. Когда-то он нашёл материнское участие в Наталье Дмитриевне, вполне возможно, вдове погибшего офицера, в доме которой по традиции любила собираться армейская молодёжь. Желание опять найти в Наталье Дмитриевне добрую мамочку разбилось о её замужество. Наталья Дмитриевна же раздражилась на то, что Чацкий за её доброту и ласку ответил трёх- или семилетним молчанием и не прошеными советами её мужу.
Дружба с Горичем… яркий пример того, что неудачники сходятся, невзирая на разницу в возрасте и тем вернее, чем ближе они по званию и должности***. Горич вышел в отставку ни обер- и ни штаб-офицером, а таким же корнетом, как и сам Чацкий, только престарелым. Факт, что Наталья Дмитриевна не знала о дружбе Горича с Чацким, лишний раз говорит о том, что последний был совершенно бесцветным офицером, о котором его сослуживцу просто нечего рассказать. Впрочем, воспоминания Чацкого о совместной службе с Горичем, тоже не изобилуют интересными событиями – мало ли людей, твердящих по пять лет «дуэт А-мольный» в одиночку, или скачущих верхом во весь опор? Прочие, представленные нам знакомцы Чацкого, как то: Загорецкий и Репетилов со своей компанией а ля князь-Григорий, чести ему не прибавляют. Чацкий же в сцене с Репетиловым вызывает симпатию тем, хотя бы, что он весьма усердно уклоняется от продолжения этого знакомства и выказывает явное презрение этим болтунам.
Чацкий отрекается от своих покровителей Фомы Фомича и Татьяны Юрьевны, как от воспоминаний о своих служебных «неуспехах» и порочит их. Он понимает, что куда ни пристроит его Татьяна Юрьевна, не будет ни наград, ни веселого житья, а очевидца и свидетеля своих неудач Фому Фомича, вечером у Фамусова он просто проигнорировал. Если бы не суета вокруг обморока Софьи, то Чацкий так бы и продолжал демонстративно не замечать Лизу и не сказал бы ни одного слова той, именно перед которой, но неизвестно почему и зачем, лил слёзы три года назад, отъезжая неизвестно куда.
«Хотел скорей увидеть вас», сказанное Фамусову, неправда. Александр, вспомнив, вероятно, как Софья играла с ним когда-то в дочки-матери, велел доложить о своём приезде именно Софье, а не Павлу Афанасьевичу. Ему даже не пришло в голову, что вот так, с дороги, не мытым и не чёсаным, небритым и измятым, тому, кто не является самым спешным курьером, можно приехать только на постоялый двор, в собственный свой дом или к своей матери, но уж никак не к той, которую он считал своей невестой, и даже не важно, обоснованно ли. Вообще, три года и три года плюс один день или пять дней, это всё те же метафорические три года, спешка же нужна при ловле тех самых насекомых, которые были отнюдь не редкостью на почтовых станциях, облагодетельствованных им своим присутствием для ночлега, и неприятно близкого знакомства с которыми, он вряд ли сумел избежать. Почему нелепость и неуместность его утреннего визита не понимают читатели и зрители комедии вот уже скоро 200 лет? Загадка для меня! Вообще, своим поведением Чацкий очень напоминает ребенка, который до того рад встрече, что начинает кусаться и безобразничать оттого, что не умеет ещё выразить своей радости и не знает, как это сделать, но тогда тем более непонятен его отъезд и трёхлетнее молчание.
Ложь о скорости своего передвижения, нападки на родню, сплетни, какое-то жеманство в обращении с Софьей, вот и всё, что смог предложить ей Чацкий, после того как не удалась предвкушаемая им встреча с всё прощающей и всё понимающей мамочкой. Неважная, надо сказать, замена подаркам, комплиментам, занимательным рассказам, дорожным впечатлениям, а хоть бы и объяснениям такого долгого молчания. Молчанием же своим, Чацкий, вероятно, наказывал Фамусовых за что-то ему не понравившееся. Например, Фамусов не мог одобрять его поездки, так как дворянин в его возрасте должен заниматься делом – на государственной службе, в армии или в своём имении, а не быть праздношатающимся сорванцом, а раз не одобрял – то и получи наказание!
Не следует исключать вероятности того, что Чацкий какое-то время был в нахлебниках у Нестора, ибо, откуда тогда он мог бы знать о «часах вина и драки» в распорядке дня этого Нестора, о которых он говорит, как об обязательных для каждого дворянина, о делах его чести и обо всех его коммерческих мероприятиях. Любитель балета вызвал раздражение Чацкого тем, наверное, что он заставил-таки Москву дивиться красе своей балетной труппы, тогда как сам Чацкий ничего не затевал, следовательно, у него и у не могло ничего получиться. О разорении Мецената Чацкий сообщает, вероятно, даже с некоторым злорадством.
Так ли уж некого было Чацкому принять за образец? А хоть и М.М. Сперанского! Слабо было? Может быть, Чацкий и не знал, что он существует и кто это такой?
Чацкий проявляет удивительное непонимание того, что сказано ему и завуалировано, и открытым текстом. Опять он хочет видеть в Софье мамочку, он не хочет верить и не верит, что мамочка может его разлюбить и найти себе другого ребёнка.
Удивительна переменчивость Чацкого. Вот совсем недавно он прибежал к мамочке пожаловаться на весь мир, а уже принимает тон какого-то старого развратника: «Не влюблены ли вы? Прошу мне дать ответ, без думы полноте смущаться». Беспокойство о наличии страсти к Софье в Молчалине могло, быть может, беспокоить её брата, но никак не того, кто, по общему мнению, влюблён в неё. Чацкий сразу по приезде, высказывает уверенность в том, что Софья если не развратна, то весьма ветрена и эта её ветреность широко известна, ибо фразу: «Не вам, чему же удивляться? Что нового покажет мне Москва?», произнесенную вслед за «Не влюблены ли вы…» можно понимать только так: «Что нового может быть в Москве, кроме вашего очередного скандального романа?»! Клевещет на Софью в заключительном монологе, называя Молчалина её любовником. Это именно так ведут себя страстно влюблённые лучшие люди своего времени с теми, в кого они влюблены? Клевету на Молчалина можно и не ставить в вину Чацкому, а как ещё мог отзываться о своём сопернике этот, не преодолевший пубертатного периода, великовозрастный недоросль?
Откровенное хамство Чацкого с Фамусовым почему-то расценивается как его борьба с веком отжившим, но «век нынешний» удостоился от него таких сомнительных комплементов: «И точно, начал свет глупеть», «Ведь нынче любят бессловесных», «Дома новы, да предрассудки стары», что создается впечатление, что хвалит он даже не петровскую, а какую-то мифическую допетровскую Русь, но никак ни современную ему.
Где пребывал Чацкий последние три года скрыто от читателя мраком неизвестности. Есть вариант, основанный на предположении Лизы:
«Где носится? в каких краях? Лечился, говорят, на кислых он водах, Не от болезни, чай, от скуки, - повольнее.»
но «на водах» тогда можно было полечиться и в России, а вот от скуки лечиться умному человеку не пристало, ему всегда есть чем занять свой ум: учёбой ли, работой ли. Вообще, лечение «от скуки» можно понимать по-разному: лечить скуку каким-то образом от банального пьянства до упорного труда, или лечиться от нечего делать, ради того, чтобы хоть как-то занять своё время под видом заботы о своём здоровье. «Но труд упорный» был тошен, вероятно, не только Е. Онегину.
Недоумение Софьи: «Зачем ума искать и ездить так далеко?» можно было бы счесть комплиментом Чацкому, если бы выражение «ума искать» имело бы положительную коннотацию. Местоположение этого «далёко» не имеет географических координат, и тоже может находиться на территории Российской империи.
А вот её же фразу: «И, верно, счастлив там, где люди посмешнее.», единственную из всех, можно интерпретировать в пользу заграничного вояжа Чацкого. Так как, непонятно говорящие люди всегда смешны для непонимающего чужой речи Чацкого, а комедия не даёт подтверждения владению им иностранными языкоми. Сказанное самим Чацким: «Хотел объехать целый свет,/ Но не объехал сотой доли», тоже, ни в малейшей степени не проливает свет на маршрут его путешествия. Его же воспоминания о путешествии настолько скудны и неинтересны, что невольно закрадывается подозрение о его желании скрыть цель, смысл и маршрут своего передвижение.
Не следует также игнорировать и заявления Загорецкого: «Его в безумные упрятал дядя-плут.../
Схватили, в жёлтый дом, и на цепь посадили.», как не совсем невероятное. Нельзя исключать, что муж Марьи Алексевны****, то есть дядя Чацкого, захотел на правах ближайшего родственника оттяпать имение Чацкого, которое стараниями Фамусова было очищенное от долгов и ставшее вполне рентабельным. Если это так, то было бы очень интересно узнать, как дядя осуществил изъятие Чацкого, готового к поездке за рубеж? Как и кем продумывался его побег из жёлтого дома, и как он осуществлялся. Впрочем, Чацкого могли отпустить те же, кто его и посадили, если он предложил им более упитанного барашка в бумажке*****, чем был дядин. Именно это решение он и мог вырабатывать все эти полновесные три года. Если принять всеобщее убеждение за верное, что Чацкий собирался ехать за границу, то вряд ли Чацкий планировал передвигаться на своих лошадях, как слишком дорогое удовольствие, к тому же, люди сопровождения помешали бы исполнению планов дяди. Откупившись от врачей, Чацкий добрался до имения, взял экипаж и приехал к Фамусову, но обличать почему-то стал не дядю, а всё фамусовское общество за то, вероятно, что оно сформировало такого… дядю. Для автора детективов есть, где развернуться фантазии. Из воспоминаний Фамусова и Чацкого о «дяде» можно сделать противоречивые выводы о месте, вернее, свете, пребывания этого «дяди»******. Может быть, Чацкий весьма недвусмысленным образом отомстил «дяде» за срыв своего заграничного турне? А потом за границей он скрывался от следствия? Но вряд ли от того Чацкого, каким мы его знаем, можно было ожидать столь решительных действий.
Если не вдумываться в содержание монологов Чацкого, то он может показаться если не Златоустом, то вторым Цицероном, а вот в диалоге с Молчалиным он совершенно беспомощный барашек. Молчалин наглядно показал всю сущность этого неудачника и неумёхи. В нём-то как раз и блеснул Чацкий своим покупным успехом у женщин и довольно не к месту привёл где-то слышанный каламбур:
«Когда в делах - я от веселий прячусь, Когда дурачиться - дурачусь, А смешивать два эти ремесла Есть тьма искусников, я не из их числа»
Надо совсем ничего не знать про неуспехи Чацкого на военной и гражданской службе, чтобы поверить, что у Чацкого были какие-то дела. Не надо быть стоумовым, даже не надо читать басню С.В. Михалкова (?) «Медведь на балу»*******, чтобы понять неуместность Чацкого на вечере с танцами, что его хоть и страстные, но бестолковые речи, не более чем вид активного и агрессивного безделья. Проповедь на танцах от гордыни********. Вообще, гордыня – основная черта характера Чацкого. Только объятый гордыней человек ни с кем не поздоровается после трехлетней разлуки. Только такой человек обругает ту, в которую, по общему мнению, влюблён. Никто другой так не нахамит своему благодетелю, давшему ему кров, пищу и возможность чему-то обучиться в силу его способностей, наладившему дела его разоренного имения, но, самое главное, подарившего максимально возможное ощущение семьи, а из радушия, с которым Фамусов встретил Чацкого, другого вывода не сделать! Будет ли человек в здравом уме с таким упоением разрушать, что построено для него не чужими ему людьми? Ради чего? Чтобы прослыть борцом с фамусовским обществом? Помните мартышку, которая несла горсть гороха? Не с Чацкого ли был написан тот портрет? Не мартышка ли является прототипом Чацкого? Вопрос, я думаю, риторический.
Гордыня видна и во всех суждениях Чацкого – он всех размещает ошуюю, он вообще не признает никаких авторитетов, реакцию же на призыв Софьи посмотреть на себя более объективно:
«Да! грозный взгляд, и резкий тон, И этих в вас особенностей бездна; А над собой гроза куда не бесполезна.»
очень хорошо описал наш бессмертный И.А. Крылов:
«Но Мишенькин совет лишь попусту пропал», в данном случае, Софьюшкин.
Тот, кто первым назвал Чацкого борцом с крепостничеством и царизмом был, видимо, обуян желанием польстить, прежде всего… себе самому, ибо на фоне такого борца любой обломов, даже не вставая с дивана, будет казаться себе эдаким сотрясателем основ, если не декабристом, то народовольцем. Крепостной девушке, перед которой лил слёзы отъезжая, Чацкий не сказал ни слова, а все её заслуги приписал себе. Своего кучера он бросил на морозе после 45-часовой гонки, это если всё-таки верить его словам, своего лакея вытолкал на мороз и ветер – в "светопреставленье", по словам А.Н. Хлестовой, ради удовольствия подслушать то, относительно чего ему лучше было бы остаться в "неведеньи счастливом". Озаботься он устройством своего кучера и все ночные потрясения прошли бы сами собой – у Молчалина и Софьи вполне бы хватило ума не будить весь дом, и их разрыв прошёл бы гораздо тише и спокойнее без лишних свидетелей. Впрочем, почему «их разрыв»? Софья, сопоставив поведение Молчалина с эталонным, почерпнутым из французских романов, поняла бы, что интерес в этом… альянсе был исключительно односторонним и вряд ли стала бы пениться, как в присутствии Чацкого.
Не рассорившийся со всеми Фамусовыми и отоспавшийся после долгой дороги Чацкий на следующий день был бы вполне адекватным, а оригинальность своего вчерашнего поведения смог бы объяснить усталостью. Этим же днём можно было бы вручить подарки и сувениры, купленные загодя в лавке колониальных товаров. Вполне уместно было бы рассказать несколько историй, почерпнутых из путеводителей и книг, и восстановить и наладить дальнейшие отношения с Лизой посредством хотя бы петушка на палочке, а уж платочек вернул бы Чацкому её расположение навсегда.
Если и был в Чацком какой-то «сложный сплав идей», то идеи это были взаимоисключающими. Сам же Чацкий… жалок, как юродивый, который всем и за всё грозит карами небесными, не понимая того, что его кормят те, кому он предрекает геенну огненную и которых он искренне ненавидит и презирает, как не просветлённых и не приобщенных к Истине.
Вся жизнь человека, это движение из ниоткуда в никуда и Чацкий - человек это блистательно подтверждает. Чацкий же, как персонаж, призывает читателя и зрителя комедии задуматься над тем, что он оставляет на этом маршруте, кроме загнанных лошадей, замерзших ямщиков, обид, оскорблений, разрушенных судеб и разочарований, как Чацкий. ______________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Прим. Автора
* - это предположение основано на общем мнении, что Чацкий три года пребывал за границей, а самостоятельный выезд за границу был возможен не ранее достижения 25 летнего возраста. ** - Исходя из фразы Чацкого: "И вот та родина... Нет, в НЫНЕШНИЙ приезд, Я вижу, что она мне скоро надоест" логично сделать вывод, что это не первый приезд Чацкого на родину, следовательно ему больше 28-ми лет -минимум 30! *** - вспомните «Дуэль» А.И. Куприна. **** - совсем не случайно совпадение отчества Анны, матери Чацкого, и Марьи. Есть несколько вариантов отчеств не испортивших бы рифмы и размера стиха. Надо сказать что и имена Анна и Мария как нельзя лучше подходит для сестёр. Марья Алексевна совсем не Яковлева, и тот, кто назначил её на эту... должность невольно возвысил Фамусова: ещё бы! Сама! Бабка! Самого! Герцена! интересуется положением дел в семье какого-то ничтожного руководителя какого-то департамента или свёл эту самую СБСГ до уровня обычной сплетницы. То есть, на вопрос учителя: "Кем был А.И. Герцен"? школьник будет вправе ответить: "Внуком сплетницы", ибо "Станет говорить княгиня Марья Алексевна", кроме того, что она пустится в бесконечные пересуды, никак иначе понять нельзя. ***** - например, купчую крепость на 100 душ своих крепостных. ****** - «В чины выводит кто и пенсии даёт? Максим Петрович» - из этого следует, что МП жив, или, что Фамусов не знает о смерти МП; - «Я не об дядюшке об вашем говорю; Его не возмутим мы праха» - у Чацкого, вероятно, более свежие сведения. На "вашем" читателю, который помнит препирательства Коли и Лизы ("12 стульев") из-за Толстого не стоит обращать внимания, так как "я не об дядюшке об вашем говорю" следует/можно понимать и так: "я говорю не о моём дядюшке, упомянутом вами". ******* - У меня вызывает сомнение авторство этой басни, которое приписывают И.А. Крылову, так как: И.А. Крылов 1769 - 1844г., а упомянутые в басне песни и танцы возникли гораздо позже его смерти. Танго - 1880г. Падеспань, фокстрот, вальс-бостон - начало 20 века. "Ляна" - середина 20 века. "Два сольди" 1954 год. Стоит ли упоминать, что в перечнях Википедии такой басни нет ни у Крылова, ни у Михалкова. Это явно мистификация Михалкова С.В. В пользу моей версии говорит и то, что читавший эту басню в фильме «Карнавальная ночь» Андрей Тутышкин очень напоминает С.В. Михалкова, за что, вероятно, и был приглашён на роль чтеца-бухгалтера. ******** – Чацкий проповедовал танцующим и веселящимся, отец Фёдор птицам, но разница между ними лишь умозрительная. Помните, в каком состоянии ума пребывал о. Фёдор?
Горе от ума. Итоговая статья. Часть 1. Чацкий Автор: Александр Старостин
И так же, как в жизни каждый, Любовь ты встретишь однажды, - С тобою, как ты, отважно Сквозь бури она пройдёт. Не думай, что всё пропели, Что бури все отгремели. Готовься к великой цели, А слава тебя найдёт! И снег, и ветер, И звёзд ночной полёт. Меня мое сердце В тревожную даль зовёт.
Песня о тревожной молодости (Отрывок) Поэт: Лев Ошанин
куда: В Высшую Арбитражную Комиссию от: Дмитрия Леночкина
Заявление
Сегодня (21.12.2023 г.) мне (Дмитрию Леночкину) был продемонстрирован графический файл, который должен был символизировать собой закрепление некой судьбоносной вехи на моих путях. В связи с чем хочу заявить, что данный символизм закрывает пути исполнения для части тех моих смыслов и целей, которые я (Дмитрий Леночкин) неоднократно озвучивал. На основании заявленного, прошу уважаемую Комиссию дать дополнительные разъяснения о правовом приоритете той или иной информационно -смысловой позиции в сложившейся ситуации. Прошу Высшую Арбитражную Комиссию приостановить правое действие графического файла до окончания всех юридических разбирательств.
Кто конопляное семя съедает, Тот своё платье съедает. Народная пословица
Перед глазами деревенский вечер, Все вместе дома собрались, Смеётся радостная мама, Давая конопляный хлеб вкусить.. Природы удивительное чудо, Порою в человечий рост. Искусно люди стебли пряли-ткали, Одежду шили крепко, на износ. Не носил конопляное платье, Просто что-то из детства пришло: Конопляного семени масло Вкус родимой земли принесло…
Поэт: Раис Туляк (*) - «Конопля» (Отрывок) Перевод с башкирского : Кужакаевой Марьям Карамовны
Поэт: Раис Туляк - башкирский поэт, член Союза писателей Республики Башкортостан. Лауреат Государственной премии им. Ш. Бабича (1995).
В русской литературе сосредоточена мудрость народа. В ней можно найти ответы на все вопросы, волнующие людей, заботящихся о судьбе Родины. В последние несколько лет главнейшим вопросом российской интеллигенции является вопрос: «Есть чё?». Обратимся к классикам и попытаемся найти истоки этого вопроса.
Откроем «Дневник партизанских действий 1812 года» Д. В. Давыдова и увидим там следующее: «В сем деле мы овладели магазином и гошпиталем в Белыничах. В первом найдено четыреста четвертей ржи, сорок четвертей пшеницы, двести четвертей гречихи и пятьдесят четвертей коноплей, а в последнем взяли двести девяносто человек больных и пятнадцать лекарей.» Из данных строк можно сделать вывод, что Наполеон пошёл в Россию за коноплёй.
И действительно, иностранцы всегда мечтали о русской конопле и завидовали России. Так Алексей Толстой в своём эпохальном романе «Петр Первый» пишет: “Русский царь владеет тремя четвертями дегтя всего мира, лучшим мачтовым лесом и всей коноплей... Но это так же трудно взять, как с луны...” – из этого видно, что именно при Петре первом наш народ осознал истинную ценность конопли. Тогда же в стране был создан первый золотовалютный резерв. Читаем в том же романе: «Конопляной верёвочки нельзя было купить на Москве, - вся конопля взята в казну».
Подобные экономические меры сильно сказались на сельском хозяйстве. Дворяне, поняв, что теперь ценится в государстве, стали выращивать коноплю у себя на полях. Крестьяне поддержали эту инициативу и также занялись разведением конопли, но бедное закабалённое крестьянство того времени не могло рассчитывать на получение хорошего урожая, ведь за качественные семена и удобрения надо было платить немалую цену. Богатство русского человека того времени можно было оценить по качеству растущей возле его дома конопли. Иван Тургенев в своём произведении «Степной король Лир» прекрасно иллюстрирует это в обыкновенной бытовой сценке: «Вот посмотри, - продолжал Мартын Петрович, пробираясь рысцой вдоль полусгнившего плетня, - это моя конопля; а та вон - крестьянская; разницу видишь?»
Однако, повсеместное возделывание конопли могло подорвать бюджет государства. Так, из растения символизирующего роскошь и удовольствие для высших особ, она стала превращаться в банальную полевую траву. И если во времена Петра Первого она использовалась на свадьбе царей: «Уже подвыпившие, всей гурьбой родные и гости повели царя и царицу в сенник. По пути в темноте какая-то женщина, - не разобрать, - в вывороченной шубе, с хохотом, опять осыпала их из ведра льном и коноплей.» (роман «Пётр Первый» А. Толстого), то уже во времена Достоевского конопля обесценилась настолько что всяк мог почувствовать себя царём и посидеть в густых зарослях конопли.
Показательна цитата из произведения Достоевского «СЕЛО СТЕПАНЧИКОВО И ЕГО ОБИТАТЕЛИ»: «По вечерам, когда все полагали, что он чем-нибудь занят, он нарочно выходил потихоньку в сад, обходил огороды и забивался в коноплю, откуда издали видна была площадка, на которой происходили танцы. Он сторожил бедного Фалалея, как охотник птичку, с наслаждением представляя себе, какой трезвон задаст он в случае успеха всему дому и в особенности полковнику». Нельзя не обратить внимание и на оригинальную игру слов, используемую гением русской словесности. Герой Достоевского не забивает коноплю, а забивается в неё. Ну что тут сказать – гений.
Нельзя переоценить и вклада Льва Николаевича Толстого. Он был первым, кто рассказал о том, как конопля может указать путь. «Невидная ещё без солнечного света роса в душистой высокой конопле, из которой выбраны были уже замашки, мочила ноги и блузу Левина выше пояса. В прозрачной тишине утра слышны были малейшие звуки. Пчёлка со свистом пули пролетела мимо уха Левина. Он пригляделся и увидел ещё другую и третью. Все они вылетали из-за плетня пчельника и над коноплей скрывались по направлению к болоту. Стежка вывела прямо в болото.»
Увы, этот отрывок из романа Анна Каренина не знает практически никто, все обсуждают только то, что Анну убило поездом. А ведь именно этот отрывок является наиболее поэтическим и образным во всём романе. Вчитайтесь, как только человек вдохнул аромат душистой конопли, он услышал прозрачную тишину утра, обрадовался росе – он увидел те вещи, которые узкое сознание человека занятого житейскими проблемами не в силах осознать. Более того, Левин увидел знаки, которые показали ему путь к болоту. А, как известно – от болота до рая очень близко ибо «Джа пустит трамвай из болота в рай» (*).
О свойствах конопли много написал Антоний Погорельский в своём бессмертном произведении «Чёрная курица, или Подземные жители» Приведём два наиболее показательных отрывка.
«Однажды учитель, не зная, что с ним делать, задал ему выучить наизусть страниц двадцать к другому утру и надеялся, что он, по крайней мере, в этот день будет смирнее. Куда! Наш Алёша и не думал об уроке! В этот день он нарочно шалил более обыкновенного, и учитель тщетно грозил ему наказанием, если на другое утро не будет он знать урока. Алёша внутренне смеялся этим угрозам, будучи уверен, что конопляное семечко поможет ему непременно.» - Из данного фрагмента видно, что наличие даже одного конопляного семечка позволяет человеку избавиться от страха, доставляет ему радость и заставляет смеяться.
Потеря одного единственного зёрнышка конопли заставляет человека отправляться на поиски его и самым большим наказанием в данном случае является невозможность начать эти поиски:
«Алёшу отвели в нижний этаж, дали ему книгу и заперли дверь ключом. Лишь только он остался один, как начал везде искать конопляного зёрнышка. Он долго шарил у себя в карманах, ползал по полу, смотрел под кроватью, перебирал одеяло, подушку, простыни - всё напрасно! Нигде не было и следов любезного зёрнышка! Он старался вспомнить, где он мог его потерять, и наконец уверился, что выронил его как- нибудь накануне, играя на дворе. Но каким образом найти его?»
Так от чего же коноплю, столько лет служившую опорой Российской Империи и воспеваемой множеством русских писателей власти предали анафеме? Отчего её стали считать вредным растением? Почему её стали ассоциировать с нервными расстройствами?
Всему виной стала фраза, с которой Антон Павлович Чехов, начал свой рассказ «Палата No 6»: «В больничном дворе стоит небольшой флигель, окружённый целым лесом репейника, крапивы и дикой конопли».
Тупо описав пейзаж, виденный им около одной из уездных больниц, Чехов поставил коноплю после репейника и крапивы. Тем самым у читателя подсознательно строится логический ряд: репейник – приставучий-не отвяжешься, крапива – опасная – не трогай, конопля – не отвяжешься-опасная – то есть наркотик. Далее, посмотрим на остальные слова предложения: «больничный двор» - серое унылое мрачное место, «небольшой флигель» - убогое полуразвалившееся древнее строение, «окружённый» - слева враги, справа враги, сплошная безысходность. В первом же предложении рассказа конопля представляется нам как нечто опасное, унылое, мрачное, вызывающее зависимость.
Весь последующий сюжет рассказа, казалось бы не связан с коноплёй. Более того, ни один героев рассказа не употреблял конопли ни в каком виде. При этом практически все герои рассказа сумасшедшие. Подходя с позиции холодной логики можно сказать, что не употребление конопли привело героев в палату номер 6.
Но нельзя забывать, что Чехов был не только писателем – мастером слова, но и врачом, который не понаслышке знал о том, как человеческий мозг воспринимает информацию. Так, поставив в начало рассказа коноплю, представленную в тёмных красках, и построив дальнейший сюжет рассказа на описании цепочки психов, Чехов впечатывает в мозг читателя следующую схему: конопля-пристрастие-опасность-душевная болезнь. После прочтения данного произведения восприимчивый к внушению человек неосознанно начинает пугаться конопли. Введение «Палаты номер 6» в школьную программу усилило влияние данного произведения на общественность, и мы получили ту ситуацию, которую сейчас пытаются исправить «Джа Дивижн», «Регги-ковчег», «Дистемпер» и иные творческие люди. (**)
Тема конопли в произведениях классической русской литературы. Автор: illeny __________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(*) «Джа пустит трамвай из болота в рай» - песня Ольги Арефьевой и гр. Ковчег. (**) «Джа Дивижн», «Регги-ковчег», «Дистемпер» и иные творческие люди - Друзья, если исходить из обывательских представлениях о счастье и покое, то в современных условиях лучше держать дистанцию с «Джа Дивижн» и его друзьями. Наверное.
Взлетела сорока высоко. И вот тараторит сорока, Что сахар ужасно солёный, Что сокол не сладит с вороной, Что раки растут на дубе, Что рыбы гуляют в шубе, Что яблоки синего цвета, Что ночь наступает с рассвета, Что в море сухо-пресухо, Что лев слабее, чем муха, Всех лучше летают коровы, Поют же всех лучше совы, Что лёд горячий-горячий, Что в печке холод собачий И что никакая птица В правдивости с ней не сравнится!
Сорока (Отрывок) Поэт: Борис Заходер
В советское время миловидные дикторши призваны были олицетворять образ идеальной современницы. Очень строгие, вполне официальные и вместе с тем удивительно домашние, они были воплощением феномена советского китча. Они были индивидуальностями, но телевидение быстро приводило к типизации их образов. Нину Кондратову, Валентину Леонтьеву, Анну Шилову и других зрители звали Ниночка, Валечка, Анечка. Они входили в каждый дом и ощущались почти членами семьи, и очень благонадежными членами, которые никогда не допустят ни одной «лишней» эмоции, не скажут ни слова «от себя».
Их современные для того времени стрижки с начёсом и модные костюмы были такими, как на картинках в журналах «Работница» и «Крестьянка». А слёзы в программе «От всей души!» выражали вполне искреннюю, хотя и с признаками китча, любовь и сочувствие официально признанным государством героям войны и труда. В этой двойственности во многом проявлялся общий стиль эпохи, когда словами и поступками людей руководили не только цензура, но и самоцензура, формировавшаяся соответствующим воспитанием. И это было прекрасно видно на экране, поскольку на восприятие действовал только что открытый в те годы парадокс телевидения, заключавшийся «в неизбежности личностной характеристики (и само характеристики) человека, даже если такая задача не только сознательно не ставится, но, быть может, в чём-то противоречит целям телевизионного выступления».
Однако зрителей вовсе не смущала китчевая суть образов телевизионных дикторов. Народ привык к своеобразному «двуличию» тех лет, проявлявшемуся и в официальной идеологии. Ведь коммунистическая партия в 1970-е годы в лозунгах продолжала звать «вперёд, к победе коммунизма», а в быту ориентировала граждан на стремление к сытой и спокойной мещанской жизни.
Дикторы материализовали в своих образах это общественное противоречие. Сами того не желая, они становились типажами. Их личности типизировались от постоянного репродуцирования крупных планов их лиц. Каждая из них, безусловно, вызывала у зрителей разные ассоциации и ожидания, но все вместе они создавали собирательный образ советской женщины. Что можно сказать по ним об их современницах? Работа для них должна была быть на первом месте, но карьерные претензии не приветствовались. Они должны были иметь хорошее образование, но не проявлять блеска интеллекта. П. Гуревич в книге «Приключения имиджа» вспоминает: «Когда Ангелина Вовк появилась на экране, обнаружился массовый запрос аудитории на юную, интеллигентную современницу, скромную, сдержанную». В одежде законодательниц мод должны были доминировать сдержанность и опрятность, но позволялись некоторые элементы изящества, в эмоциях - строгость и участливость, иногда переходящая в сентиментальность. Конечно, не все стремившиеся подражать им зрительницы были такими в жизни, но большинство искренне старалось выглядеть так в обществе.
Мужчины в это период тоже были «застёгнуты на все пуговицы». Они имели вид чиновников с человеческими лицами - чиновников из Академии наук, Министерства иностранных дел, Министерства культуры. В отличие от женщин, которым позволено было добавлять в одежду и манеры «неформальные элементы», все мужчины на телевидении должны были быть максимально одинаковыми. И они старались, как могли, выполняя распоряжение тогдашнего руководителя Гостелерадио С.Г. Лапина, который утверждал, что «советскому телевидению звёзды не нужны», и индивидуальности тоже не нужны, поскольку «диктор, комментатор, не более чем транслятор партийных и правительственных решений, высоких мнений». Эта концепция активно реализовывалась на практике: комментаторов просили сбрить бороду, изменить причёску, появляться на экране только в «мидовском» пиджаке с галстуком и т. д.
Разделяя функции дикторов и авторов-публицистов, работающих в кадре, А. Юровский писал, что от первых требовалось абстрагироваться от сообщаемой информации в личностном плане, а от вторых - «возможно более полное слияние его "эмпирической личности" с текстом». Однако то, что дикторы поначалу выступали также в качестве интервьюеров и ведущих в публицистических передачах, заставляло их спуститься с высот бесстрастного официального Олимпа и приблизиться к аудитории. Например, Валентина Леонтьева запомнилась зрителям не только как диктор и ведущая официальных концертов, но и как мягкая, женственная хозяйка программы «От всей души», доверительно общавшаяся с гостями студии, и ведущая программы для детей «В гостях у сказки». Игорь Кириллов вынужден был перестраиваться с официального тона диктора информационных программ на эстрадный конферанс «Голубого огонька».
Причем, даже выполняя функции диктора новостей, он вовсе не стремился абстрагироваться от сообщения, как рекомендовал А.Я. Юровский: «Суть нашей работы, - говорил он в одном из интервью, - не просто в сообщении новостей, но в воздействии этим сообщением на зрителя. Политическую информацию мы читаем не только для того, чтобы "голо" информировать, но чтобы формировать мировоззрение человека. <...> Я думаю, что "Время" - это не просто "живая газета". Это нечто иное. По-моему, более сложное, хотя бы из-за видеоряда, из-за того, что композиционно это одна передача. И надо, чтобы всё, что в ней читается и показывается, слилось от начала и до конца в единый рассказ. А это во многом зависит от дикторов».
В результате к середине 1980-х годов, когда народ уже не мог больше смотреть на однообразных персонажей, когда в воздухе ощутимо повеяло ветром перемен, теле руководство стало рисковать, приглашая в эфир дикторов тоже вполне надёжных, но более «неофициальных». Например, одной из самых любимых в те годы была Татьяна Веденеева. В её лице несколько томный советский китч окончательно вытеснил с экранов официальный соцреализм.
Конечно, среди стройных рядов дикторов и ведущих, одетых в «серые пиджаки», иногда появлялись не только китчевые персонажи, но и интеллектуальные лица. Таким был Юрий Сенкевич, пришедший на телевидение после своей знаменитой экспедиции с Туром Хейердалом (*). На экране он поначалу был несколько скован и непривычно романтичен для нашего экрана. И всё-таки его романтичность не выходила за рамки, например, космической романтики, к которой он, кстати, имел непосредственное профессиональное отношение. Сенкевич долгое время продолжал совмещать работу на телевидении, научные экспедиции с исследовательской работой, изучая воздействие на организм человека полётов в космос.
Продолжали свою научную и творческую деятельность и другие ведущие тематических телевизионных журналов - «В мире животных», «Очевидное - невероятное», «Здоровье» и др.
Поколение кинематографистов и журналистов - В. Шнейдеров («Клуб кинопутешествий»), А. Згуриди («В мире животных»), первых ведущих программы «Здоровье» сменилось поколением учёных: Ю. Сенкевич, Н. Дроздов, Ю. Белянчикова, С. Капица. «Физики» сменили «лириков» и оказались не менее способными рассказчиками и популяризаторами. Телевидение давало им возможность ощутить себя не кабинетными учеными, далекими от реальной жизни, а первопроходцами. «Наука, - говорил в интервью профессор С.П. Капица, - должна отвечать людям на вопросы вечные и острые. И задачу цикла я вижу в том, чтобы рассказывать о проблемах науки как части всей культуры в целом».
из книги Новиковой Анны Алексеевны - Современные телевизионные зрелища: истоки, формы и методы воздействия. Глава 2. Раздел «Социальные маски» советских людей (Отрывок) _______________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(*) после своей знаменитой экспедиции с Туром Хейердалом - Тур Хейердал (1914–2002) — норвежский путешественник и этнограф с биологическим образованием, специализирующийся в зоологии, ботанике и географии. Хейердал известен своей экспедицией «Кон-Тики» в 1947 году, в ходе которой он проплыл 8000 км (5000 миль) через Тихий океан на самодельном плоту от Южной Америки до островов Туамоту. Экспедиция была призвана продемонстрировать, что древние люди могли совершать длительные морские путешествия, создавая контакты между обществами. Это было связано с диффузионной моделью культурного развития.
Под маской иною мой горестный лик.. бегу в мир заснувших рассветов
не пьёт, говорят, шампанского тот, кто никогда не рискует левая нога меня тянет вперёд, если правая вдруг пасует там, где пенится бурный поток, и обезьянка танцует под напев концертино
берег сменяется берегом, скудный паёк -- дарами прерий я не открываю Америку, я надеюсь, ты откроешь мне двери не важно, что именно тянет меня, главное, чтобы ты верила о, Анджелина
только завидев его глаза, змеи рвали друг друга в клочья тонкими чертами его лица все художники бредили ночью а он боготворил женщин, писал им по тысяче строчек пером голубиным
так должен ли я тебе, ответь, вторую щёку подставить? читаешь мысли мои, как ветер, какой толк мне лукавить? ищешь того, кто мог бы тебя от самой же себя избавить о, Анджелина
Анджелина Автор: Константин Русаков
В августе прошлого года на фоне известного события стала известна такая женщина, как Мария Певчих (признана Иноагентом) . Когда она появилась в инфополе, меня лично больше всего поразил её внешний образ.
При молодом возрасте (1987 г. рождения) и вполне свежем внешнем виде (выглядит не старше своего, стройная) одновременно у неё вид, как будто она вышла из машины времени.
Например, сейчас небрежные пучки делают совсем иначе. А у Марии он выглядит, как моя учительница (молодая и модная в то время) в начальной школе делала. Тогда так модно было: пучок, валик волос надо лбом (кстати, назывался “наклон”, может, кто помнит такое слово?) и выпустить впереди тонкие волнистые пряди. Эта прическа была так актуальна, что ее носили и на работу, а если цветочками утыкать, то на свадьбу или выпускной.
Еще у неё очень не трендовые брови. Поймите, я сейчас не за то, чтобы все носили одинаковые брови и были одинаковые. Наоборот, то, что она оставила свои естественные брови как ей нравится, а не как модно, это хорошо. Просто это и формирует этот имидж “из другого времени”. Девушки, кто хочет быть в тренде и молодиться, без бровей даже бесполезно начинать.
Вот на этом фото ещё интересно.
По-моему, напоминает Анджелину Джоли (а Джоли - это эталонный образ из 2000-х, позже её популярность слиняла, даже контурить лица стали по-другому).
А вот одевается Мария почти всегда очень трендово, ну, как-никак в Англии девушка живёт и вращается в высших кругах, как говорят.
Но вот если вместо свободной рубахи надеть белую блузочку в обтяжечку, то будет образ, который как родной будет восприниматься и для 1990-х, и для 2000-х.
Вообще, как по мне, женщина очень красивая, поэтому все тренды может смело посылать в лес и выглядеть как угодно - все равно хороша. Только если через лет 10 захочет выглядеть помоложе, тогда уже эта естественность не в пользу сыграет, как мне кажется.
Когда, небрежная, выходишь ты под звуки Мелодий, бьющихся о низкий потолок, И вся ты – музыка, и взор твой, полный скуки, Глядит куда-то вдаль, рассеян и глубок,
Когда на бледном лбу горят лучом румяным Вечерних люстр огни, как солнечный рассвет, И ты, наполнив зал волнующим дурманом, Влечёшь глаза мои, как может влечь портрет,
Я говорю себе: «Она ещё прекрасна, И странно – так свежа, хоть персик сердца смят, Хоть башней царственной над ней воздвиглось властно Всё то, что прожито, чем путь любви богат».
Так что ж ты: спелый плод, налитый пьяным соком, Иль урна, ждущая над гробом чьих-то слёз, Иль аромат цветка в оазисе далёком, Подушка томная, корзина поздних роз?
Прекрасная ложь (Отрывок) Поэт: Шарль Бодлер
Дэвлин Марлоу скрестила руки на груди и подняла бровь, глядя на немного робкого, но ещё и дерзкого пациента.
– Теперь ты счастлива?
Блондинка помотала головой.
Пристальный взгляд Дэв смягчился.
– Милая, больно не будет. – Её губы слегка дёрнулись, но все же Президенту удалось сдержать улыбку. – Будь большой девочкой, позволь доктору сделать его работу. – Не.
Дэв вздохнула. Она совсем не так собиралась провести воскресное утро, но отчаянные времена требуют отчаянных действий.
– Он – лучший в своём деле! – Нет. – Произнесла блондинка сквозь сжатые зубы, что было нелегко, принимая во внимание боль пациентки. – НЕТНЕТНЕТНЕТНЕТНЕТНЕТНЕТНЕТНЕТНЕТ. – Когда мы закончим, вы можете получить… – Доктор бросил отчаянный взгляд на медсестру, поправляющую поднос с инструментами, до которых они так и не дотронулись.
Она недоуменно моргнула, поняв, что доктор обращается к ней.
– М-м-м… воздушный шарик?
Из троих детей, находящихся в комнате, больше всего идея понравилась Аарону Марлоу.
– Не для тебя, – сказал его брат, ткнув мальчика локтём в живот.
Как и любой уважающий себя пятилетний мальчишка Аарон в ответ пнул Криса.
– Ой! – Мальчики, – в голосе Дэв явно слышалось предупреждение.
Эшли Марлоу, самая старшая из троих, вышла вперёд и положила руку на ладонь Лауры, судорожно вцепившуюся в подлокотник кресла.
– Это – просто пломба. – Хотя у Эшли их не было. Как и у других людей, которых она знала. Но мама заверила её, что это было обычным явлением в 'старые времена', ничего особенного. – Ты можешь быть храброй. Я знаю.
Биограф и невеста Президент тепло улыбнулась девочке, которая была так похожа на её мать. Отчего длинная нить слюны начала стекать из уголка её рта. Она не чувствовала губ, языка и дёсен, но это не имело значения. Если бы даже сам Иисус Христос спустился с небес, при этом держа в руке стоматологическую 'бор-машину', Лауры убежала бы в противоположном направлении. Просто так уж она к этому относилась. И никакой воображала дантист со своим высокотехнологичным лазерным оборудованием не мог этого изменить. Внутренне она проклинала собственный страх, зная, что прошёл уже год с предыдущего осмотра и, вероятно, всё стало только хуже.
– Фууу! – Хором воскликнули Крис и Аарон, заметив стекающую слюну. Затем они рассмеялись и стали показывать на неё пальцами.
Лаура стрельнула на Дэв полным льда взглядом за то, что та взяла с собой детей.
Президент дёрнула плечом, правильно интерпретировав этот 'умри-умри-умри' взгляд.
– Прости, я должна была играть грязно. – Конечно, ей совсем не было жаль, но прозвучало хорошо. Лауре это было необходимо, несмотря на то, как её возлюбленная относилась к врачам. – Я слишком люблю тебя, чтобы позволить тебе тать старой беззубой ведьмой. – Смешок. – До срока. – Да как ты… – Лаура начала вставать, намереваясь убить Дэв прямо сейчас, заменив лечение на двадцать лет в тюрьме, но Эшли загородила ей дорогу. От внезапного движения очки Лауры съехали с носа.
Медсестра ловко переместила очки на поднос с инструментами, чтобы они не упали, и укоризненно посмотрела на Лауру, которая создавала столько неприятностей.
Хихикнув, Дэв отодвинулась подальше от блондинки, на случай второй попытки.
Лаура закрыла глаза, надеясь, что комната перестанет расплываться. У неё была аллергия на заморозку, используемую при большинстве стоматологических работ. У Лауры оставался выбор: старый добрый укол новокаина или газ. Она упала в обморок, когда кто-то в последний раз подошёл к ней с иглой; газ был лучше.
– Если бы я не была под действием газа, у тебя были бы большие неприятности, – пробормотала она.
– Прекрасно. Просто прекрасно. – Дэв в мольбе подняла руки. – Я сдаюсь.
Дантист, медсестра, Лаура и агент Секретной Службы, скромно стоящий у окна, открыли рот и хором произнесли:
Восточный знойный колорит, К себе без устали манит. Сундук познаний...кладь богатств, Столы вкуснейших пряных яств.
Гранат трещит в садах...созрел, И персик сочный уж поспел. Красотки...танец живота, И явь и сказка хороша.
О мудрый дервиш Насреддин, Будур - принцесса...Аладдин. Шахерезада...Падишах, Али - Бабе не ведом страх.
Омар Хайям...Абу Рудаки, Не ищут повода для драки. За них рубаи говорят, Жить Людям по уму велят...
...Восток то Запад...Юг иль Север, Неважно где кочует ветер. Жизнь Человеком проживи, И этому других учи...
Восточный знойный колорит, Сердца без устали пленит. Гостей с почтением встречает, И сказка снова оживает.
ВОСТОЧНАЯ СКАЗКА Автор: Юрий Сопелкин
Увидала я верблюда. Удивилась: Вот так чудо! Что такое? Не пойму - Два горба зачем ему? Я спросила у верблюда: -Два горба! Побольше пуда Ты таскаешь на себе! Для чего они тебе? Мне верблюд ответил так: -Горб мой - вовсе не пустяк! Там, в пустыне, лишь песок, Где найти воды глоток? Я секрет тебе открою – Воду в них ношу с собою!
На мосту, где мы встречались, Фонари едва качались. Мы стояли на мосту, Мы любили высоту!
Под мостом, где мы встречались, Воды быстрые не мчались, Не гудели корабли - Поезда спокойно шли.
На мосту, где мы встречались, Наши муки не кончались. Поглазев на поезда, Расходились кто куда.
На мосту... (Избранное) Автор: Вероника Долина
16+ (!)
Серые Учителя воспринимают происходящее в Мироздании с позиции высоких и низких частот одновременно. Их принцип:
«Построить новое можно, только разрушив старое». Дух серого Учителя – амбивалентен, несёт в себе и разрушение и созидание одновременно. Находятся вне дуальности, так как дуальность смешалась в них самих. Задача – поддержание естественного баланса в Мироздании, естественное развитие.
Особенности восприятия:
1. Мудрость. Рассматривают ситуацию со всех сторон, в разных измерениях времени. То, что светлому или тёмному Учителю может казаться рациональным сейчас, серому может казаться иррациональным в будущем. 2. Знания. Обладают обширными знаниями, используют их как базу для саморазвития. Не заучивают «цитаты, наставления» других Учителей, понимают принцип, используют его на свой лад. Универсальны, знают многое, в одних темах – познания глубокие, в других – поверхностные. Постоянно открывают в себе пласты информации, зачастую хаотично.
Только откликом щедрой капели Я считаю шаги по привычке. Как люблю я вокзал в апреле! И кругом поезда, электрички….
Полотном неспокойным рельсы Ткут узор по земле прохладной… И чудные головки свесив, Фонари сокрушают взглядом!
Наклонившись друг к другу близко, Что-то шепчут в потёмках башни… Забываю о времени быстром… Как же здорово это! Как же!
Минский вокзал Автор: Ольга Кузина
Андрей понял, почему Яшка усиленно поправлял его, и ему стало немного неловко. Он сказал Карлу:
— Тоже раненый был? — Да. — Андрей, какой ты чудной с усами… — засмеялся Яшка. — Они у тебя какие-то рыжие. Почему они рыжие? Зачем ты их отпустил?
Андрей оглянулся, рядом стояла сестра и улыбалась. Андрей смутился, сказал весело:
— Для солидности! — и разгладил усы большим пальцем. — Гвардеец ведь я как-никак. — Андрей скосил глаза на гвардейский значок на своей груди. — Ан-дрю-ха… — протянул Яшка, хитро посматривая на брата. Тот взглянул на него, и Яшка хмыкнул, подражая Гале. Оба засмеялись. — Привет тебе, Андрюха… — Спасибо. Тебе тоже, Яня… — Написала? — Сейчас ждет нас с тобой на вокзале. Я не только за тобой приехал, а и её встречать.
Яшка глядел во все глаза на брата и вдруг закричал от мелькнувшей догадки:
— Женился! Наш Андрей женился! — Ну-ну! — с напускной строгостью пригрозил ему Андрей. — Молод ещё такие вещи обсуждать. Собирайся, домой поедем.
Перед уходом Яшка подошел к Карлу попрощаться и увидел, что у того на глазах слёзы. И сам не выдержал, шмыгнул носом:
— Ну… че… чего… ты?
А Карл достал ложку, протянул Яшке:
— Возьми. Пусть будет всё вместе. У тебя.
Яшка немного даже растерялся: как же так, подарок возвращает? Потом понял Карла, засуетился, что бы всё-таки подарить ему на память. Но у него ничего не было. Выручил Андрей. Пластмассовый прозрачный карандаш с выдвижным сердечком очень понравился Карлу.
Сложив все части ножа вместе, Яшка протянул Андрею:
— Трофейный. Это мне один солдат подарил. Положи себе в карман, чтобы не потерялся. У меня был ещё и пистолет и «Одиссея». — Кончилась твоя одиссея. — Не. У меня книга была такая. Интересная.
Опираясь на палочку, Андрей сошёл с крыльца, вслед за ним спустился Яшка.
Выгоревшая гимнастёрка на Андрее была чисто выстирана и выглажена. «Это мама ему стирала», — догадался Яшка и, забежав вперёд, попросил:
— Дай мне твою пилотку примерить.
Андрей снял пилотку, нахлобучил ему на голову. Гордый Яшка оглянулся назад. На крыльце стояли сестра и Карл. Яшка крикнул:
— До свиданья. Екатерина Ивановна! Пиши, Карл! — До свиданья, сынок, — сказала сестра. — Счастливый вам путь, — А потом как бы про себя добавила: — Солдаты начали домой возвращаться…
Уважаемые, друзья и читатели, разрешите дать пояснения к фразе вынесенной в заголовок. Итак, когда я обратился к данной фразе (не буду ставит авторского знака право обладания, думаю в данном случае это простительно, так как данная мысль является в достаточной мере общественно значимой), так вот, в том контексте озвучить мысль, которая будет высказана ниже, и которая откорректирует безаппеляционность слогана, было не совсем корректным и уместным действием. Но вот сейчас подошло время, когда это можно будет исправить.
Итак, я, Дмитрий Леночкин, убеждён, без всякого подвоха и троллинга, что лица чьи близкие родственники допущены к управлению региональными и тем более общегосударственными процессами, служить в Вооружённых Силах и прочих силовых Ведомствах, без своего добровольного на то согласия не должны. Даже в тыловых структурах.
Принудительная мобилизация к данной категории лиц не допустима.
Естественно, что с данной категорий лиц должна быть проведена широкая разъяснительная работа на предмет выбора модальностей своего поведения в это не простое время.
Я понимаю, что данная моя позиция может вызвать у некоторых читателей и гостей Форума отрицательную эмоциональную и смысловую реакцию. Однако, несмотря на это, продолжаю настаивать на этой своей позиции. Потому как, с моей точки зрения, это будет при всей сложности данного вопроса, служить общественному благу, при условии осознания и принятия обществом выше заявленного.
Я, Дмитрий Леночкин, пока не имею для себя ответа на вопрос - Послужит ли открытая публикация аргумента в защиту своей позиции общественному благу или наоборот ухудшит ситуацию в сознании широких слоёв общественности. Поэтому, пока предлагаю каждому, кого заинтересовала данная тема, самостоятельно порассуждать о той скрытой причине, которая заставила сделать меня такое неоднозначное, мягко говоря, заявление.
Когда происходят действия по навеиванию золотого сна и развеивания сна железного, то здесь уже скорее идёт речь о Симороне. Это я и имел ввиду. Хотя критику полностью принимаю. Действительно, когда говоришь о насущных общественно - политических вопросах, да ещё крайне трудных, можно даже сказать мучительных, то не время и не место для эзотерического тумана. Виноват.
Кривя в улыбке нервно рот, она, конечно, не солжёт про то, что ты, и только - ты, спасение от маеты, её корабль или плот в пересечении пустот... Что жизнь... – пасьянс!.. – печальный рейн, на скатерть пролитый портвейн!..
Одна бутылка или две, не жаль белёных ниток льна, но запонка на рукаве волнует, как фужер вина. И ночь, одетая во фрак, закружит в круге немоты. Галактики окутал мрак. Дожди. Ей нужен только ты!..
Она не лжёт, отнюдь не лжёт, цедя улыбки горький мёд, и, глядя сквозь стекло оконц, считает диски лун и солнц, а время каплет и течёт, ведя неумолимый счёт, и в нём ещё не отцвело твоё нечаянное зло...
Распущенное, как нарцисс, стоящий в вазе на столе ... А дождь опять идёт на бис, и кошкой жмётся у колен угрюмый призрак маяты. И, ожиданием дыша, под звук стекающей воды скулит продрогшая душа ...
стервозное Автор: Элго Маргарита
- «Ларисочка, я не люблю драм, не верю в драмы. Всё очень просто. Богатый студент застрелился? Ничего. Со святыми упокой, а для вас - рекламочка». - Я схватил его за шиворот, хотел ударить, но Лариса Антоновна отвела мою руку, точно я бессильный ребёнок. - «Оставьте его, говорит, он негодяй. Очень талантлив, но - негодяй. Может быть, потому и талантлив. Хорошие люди редко бывают талантливы». - Брагин, подлец, согласился с нею: - «Это - верно. Я притворяюсь хорошим только на сцене, и это мне всегда самому смешно, оттого и публика смеётся. Публике приятно видеть, что хорошее - смешно и жалко...» - А Лариса Антоновна говорит свои отчаянные слова:
- «У меня есть цель, я хочу изгнать со сцены пошлость, вымести старый мусор, показать душу современной женщины, которая во многом переросла сама себя и не знает, что ей делать с собою? Ей мало любви, мало материнства, у неё есть ещё что-то. Что? Я не знаю, но - что-то есть». - Тысячу раз слышал я потом эти речи, тысячу раз! - «Мне трудно, говорит. Мне очень трудно! На сцене я всё ещё чужой человек. На пути моём становятся люди, мешают жить, работать, хватают за ноги, и вот - ложатся трупами... Ваш Коля - умный, милый, но не надо, не надо же мне никого». - Говорит она и всё пьёт вино, как пожар заливая. Пил Брагин, я тоже. Я допился до слёз, жалко было мне Ларису Антоновну, себя, Колю. Её - особенно. Встал на колени пред нею и говорю, что могу всю жизнь служить ей, всю жизнь, как собака. А она, погладив волосы мои, согласилась: - «Да, говорит, Петруша, у вас верная, честная, собачья душа, я знаю». - О, боже мой, боже мой...
Что-то зашуршало в углу около печи. Человек вздохнул, покачнулся и, подняв оплывшую свечу, осветил угол.
- Там - крыса. Она в этот час всегда начинает... скребётся.
Потом он долго неподвижным взглядом смотрел в окно, там дождь неустанно чертил сеть косых линий, оплетая ими огонь фонаря. Чёрные полушария плыли в тусклом пузыре света – шли под зонтами люди из театра.
Кто-то под самым окном крикнул:
- Нет. Не могу. - В ту ночь я полюбил Ларису Антоновну настоящей, безответной любовью. Летом она сняла дачу на Оке, под Рязанью, я часто ездил туда к ней и видел: живёт она, как всегда, шумно, суетно, охотятся на неё разные новые люди. Спрашиваю: - «Мешают они вам?» - «Да, говорит, мне все мешают, а помогает жить только один человек - вы, Петруша». - Конечно, - мне праздник такие её слова, а она была щедра на них и этим ещё крепче привязывала меня к себе. Она и вообще была щедра. Непонятно это: она - не добрая была, а на ласку словом не скупилась, деньги тоже швыряла, как шелуху, и очень нужно было следить, чтобы не ограбили её разные ловкачи, промышляющие корм жалобами на несчастия свои. Деньги – она давала людям с такой улыбкой, что, будь я нищим, и то бы десяти копеек не попросил у неё. Презирала она людей, неудачливых же - особенно брезгливо. Бывало, слушает чьи-нибудь сетования на жизнь и вдруг улыбнётся глазами, прищурится и скажет: - «Ах, как мы несчастны!»
- Слова эти, как сугроб снега, падали на меня, и, боясь её презрения, я молчал пред нею о несчастии моём, почерпая все радости жизни в заботах и тревогах о ней. Встречала она меня всегда приветливо, как родного, и, представляя знакомым, говорила внушительно: - «Прошу любить, это бескорыстный друг мой». - Люди же, разумеется, считали, что она живёт со мною. Да. «Прошу любить». Меня и полюбила комическая актриса Соня Званцева, дама миловидная, талантливая, добрая и неистощимой весёлости; она жила вместе с Ларисой Антоновной. Сидел я с нею в саду, над Окой, любуясь закатом солнца, жаркий такой вечер был, пахучий, липа цвела. Закурив папироску, Соня спрашивает: - «Что, Петруша, бедный рыцарь, трудно вам?» - «Нет, говорю, ничего». - Боялся правду сказать, зная, что, если заговорю, - буду жаловаться на Ларису Антоновну. - «Полноте, милый, говорит, разве я не вижу? Третий год наблюдаю. И – позвольте сказать прямо:
Понапрасну, мальчик, ходишь, Понапрасну ножки бьёшь, Ничего ты не получишь, Понапрасну пропадёшь!
- А, вот, я, говорит, люблю вас, хоть и непристойно женщине первой говорить это. Люблю. Очень. Потому что - вижу, как вы умеете любить, и жаль мне вас хорошей, бабьей, материнской жалостью». - Смутился я, встал, и - хоть в реку прыгнуть! А река, знаете, течёт, течёт, мутная, как моя жизнь. На глазах Сони - слёзы, а говорит она, смеясь. - «Так я вас люблю, что даже больно. Как девчонка. Вот как...» - Я, очень глупо, сказал: - «Благодарю вас, только...» - «Цыц! - говорит она тихонько и руку протянула, точно отталкивая меня. - Уходите. Но в случае чего помните, что есть на земле человек, который любит вас попросту, всей душой, без фигур.
РАССКАЗ О БЕЗОТВЕТНОЙ ЛЮБВИ (ОТРЫВОК) АВТОР: МАКСИМ ГОРЬКИЙ
В молодости работал я весовым мастером! - Это мы сами себя так называли перед колхозниками. На самом деле в "трудовой" было написано: "Слесарь по ремонту и монтажу весового оборудования", А организация называлась : "Верхне-пышминское спецотделение сельхозтехники", хотя и находилось в областном центре.
Ездили мы по совхозам Свердловской области и как говаривал один наш коллега: "Чистим, блистим, полируем".. Ремонт в основном заключался в приведении загаженных весов в более-менее терпимый вид.
Приедем бывало в какое-нибудь отделение совхоза, насторим-наладим весы, народ потом говорит: "-А чо они изделали-то!? -Покрасили токо!" -Или наоборот: А чо они сделали-то! -Даже не покрасили!".
С одной стороны конечно правильно говорили, работа была классная. В основном и правда только чисткой да наладкой занимались. Раскидываешь внутренности, чистишь от навоза и грязи, и собираешь в том порядке, как должно быть.
Ну да я не о том хотел написать. - Просто иные забавные случаи рассказать:
Сейчас уже никто с точностью и не скажет, как назывался тот город, в котором произошла эта история. Да это и не так важно. Самое главное, что всё, что вы сейчас услышите - сущая правда. В небольшом городке жила одна девочка. Ничем особо не выделялась – ни ростом, ни красотой, ни талантом. Даже имя у нее было неприглядное – Жужа. Была эта Жужа такая неказистая, что люди её просто не замечали. Иногда только случайно споткнувшись об неё, люди поднимали глаза: «Ой, простите! А я вас даже не заметил» или «Ой, извините, я думала, тут никого нет». Девочку это очень задевало и обижало. Она приходила в негодование от таких извинений. Жужа хотела, чтобы все обращали на неё внимание. Чтобы с ней разговаривали, говорили комплименты, восхищались красотою и восхваляли таланты. Наконец, эта Жужа желала добиться высокого положения. Она искала решение, и однажды оно пришло. Причем, с совершенно неожиданной стороны.
Как-то, когда Жужа шла на рынок, на неё налетел какой-то мужчина, и больно наступил на ногу. «Ой!» - вскрикнула Жужа. Мужчина обернулся. «Эй ты, замухрышка! - закричал он, разглядев её. – Ты чего тут путаешься под ногами? Хочешь, чтобы тебя раздавили?» Жужа сначала замерла от испуга, но потом произнесла: «Простите, господин. Конечно же, я не должна была стоять у вас на пути. Сразу видно, что вы - человек серьёзный и шли по важным делам. А я отняла у вас время. Больше такого не повторится». «Хм, - промолвил польщённый господин. - А ты не так глупа. Я прощаю тебя. На-ка вот, купи себе что-нибудь». И с этими словами он бросил ей монетку. Жужа подняла денежку и призадумалась. «Надо же! Этот человек сбил меня с ног. Но, вместо того, чтобы попросить прощения, он накричал на меня. А когда я первая извинилась перед ним и сказала лестные слова – ему это понравилось, и он дал мне монету. Значит, людям нравится, когда их хвалят. Даже если при этом ты говоришь им неправду. Ну что ж, тогда с помощью лести я добьюсь их благосклонности и займу важный пост. И никто никогда не посмеет сказать, что я невзрачна и убога».
И юная вертихвостка с азартом принялась за дело. Первый же человек, которого она осыпала комплиментами, был так ею очарован, что накормил её и дал ночлег. Другой глупец, после лицемерного восхваления, отсыпал девчонке денег. А чудачка продолжала испытывать чудеса лести на горожанах. Лысых людей она называла блестящими, хромых – с интересной походкой, худых – стройняшками, толстых – с прекрасной фигурой, некрасивых – симпатичными, а заик – великолепными ораторами. Юная лицемерка умело находила ключик к каждому человеку. Её язык приводил в восторг любого слушателя. Ведь слова казались настолько чувственными и сердечными, что им было нельзя не верить. Шло время, маленькая подлиза росла, заводила друзей и получала деньги за свою лесть.
Сказка о маленькой подлизе (Отрывок) Автор: Вячеслав Вишенин
Женщина создана для горенья – Как цель, чтоб стремиться и достигать, Для постоянного драйва, движенья… Она научит даже летать! Женщина создана для поклоненья. Она – загадка, все тайны в ней! Сколько мужчинами от восхищенья Родилось шедевров и идей! Женщина – это защита от скуки. Изюма в каждой на целый фунт! Она – мастерица на все руки, Но кто логику ищет в ней, тот глуп. Женщин создана для блаженства – Вся, от мизинчиков до волос! Тепло и него, и совершенство, И глаз, и губ её волшебство. Женщина создана для страданья, Для воспитания, ковки души… Без неё не случилось бы мирозданья! Вот только покоя ты с ней не ищи!
Женщина создана для Автор: Надежда Сысоева
Передав поводья слугам, они соскочили с коней и смешались с толпой богатых муштери – покупателей живого товара, шли не торопясь, наблюдая за тем, что творилось на площади, пожалуй единственные здесь, кто мог поглядеть на происходящее глазом непредвзятым, незаинтересованным, почти равнодушным. Словно они приехали сюда для развлечения, не имея намерения покупать, а лишь присмотреться поближе к позорному торгу и порассуждать с высот своей независимости.
– Не забывайте, – напомнил Ибрагиму Грити, – что я наполовину тоже мусульманин и, когда мне надо, охотно повторяю слова Магомета: «…бейте их по шеям, бейте их по всем пальцам!» – Но ведь вы учились в лучших университетах Европы, воспитывались на книгах величайших мудрецов Греции и Рима, в которых говорится о человеческой свободе и достоинстве.
– Не забывайте, что я купец, – засмеялся Грити. – Когда мы с вами, попивая кандийское вино, обсуждаем диалог Платона «Республика» или «Банкет», я не выступаю перед вами как носитель высоких человеческих помыслов, когда же я оказываюсь на Бедестане, я вынужден вспоминать и то, что даже у любимого вами Аристотеля в его «Вратах», в авабе восемнадцатом, приводятся советы, как нужно покупать рабов и рабынь. Философ советует непременно осматривать рабов против солнца или в местах хорошо освещённых, и осматривать не только их видимые члены, но и всё тело и все потайные части тела. – Я знаю об этом. – Так если даже Аристотель не стыдился этого, почему же мы с вами должны стыдиться? Не лучше ли довериться во всем Аллаху? Сказано же: «…Аллах мощен над всякой вещью!» – Вы знаете Коран, как истинный хафиз – похвалил его Ибрагим.
– Мне по нраву восьмая сура, которая называется «Добыча». Согласитесь, что такое слово для купеческого сердца самое милое. Купец не повелитель, посылающий своих воинов на завоевание земель, людей и богатств, но он может посылать деньги, часто превосходящие своею силой оружие и самое жестокое насилие. К примеру, тут должен быть мой уртак (*) Синам-ага, коему я заказал привезти мне партию полонянок из славянских земель. Я даже поставил условие: товар должен быть отборным и, как говорится, небудничным, особым. – Вы что, заплатили этому Синам-аге? – даже остановился от удивления Ибрагим. – Я дал ему задаток. Иначе говоря, послал свои деньги за море за добычей. – Это противоречит праву шариата. Ислам разрешает воевать с неверными, захватывать добычу, иметь рабов, но купцы наши строго ограничены законами шариата. Если хотите, мусульманские купцы благодаря шариату самые порядочные во всем мире. Чтобы вещь могла быть проданной, она должна быть дозволенной, ею надо завладеть. Только тогда она становится «мутеваким», то есть разрешается для продажи на рынке....
***
– Ты нарочно завел нас в такую темень, где не увидишь даже кончика своего носа, старый пройдоха, – выругался Грити. – О достойный, – всплеснул руками Синам-ага, – то, что уже продано и зовётся «сахих», принадлежит тому, кто купил, и зовётся «мюльк», и никто без согласия хозяина не смеет взглянуть на его собственность. Так говорит право шариата. Так мог ли я не спрятать то, что надо было скрыть от всех глаз, чтобы соловей не утратил разума от свежести этого редкого цветка северных степей? Он вырос там, где царит жестокая зима и над замёрзшими реками веют ледяные ветры. Там люди прячут своё тело в мягкие меха, оно у них такое же мягкое…
Они уже были около светильников, но не видели ничего.
– Где же твой цветок? – сгорал от нетерпения Грити. – Он перед тобой, о достойный.
Ибрагим, у которого глаза были зорче, уже увидел девушку. Она сидела по ту сторону двух светильников, кажется, под нею тоже был коврик, а может, толстая циновка; вся закутана в чёрное, с чёрным покрывалом на голове и с непрозрачным чарчафом (**) на лице, девушка воспринималась как часть этого тёмного, затхлого пространства, точно какая-то странная окаменелость, призрачный тёмный предмет без тепла, без движения, без малейшего признака жизни.
Синам-ага шагнул к тёмной фигуре и сорвал покрывало. Буйно потекло из-под чёрного шёлка слепящее золото, ударило таким неистовым сиянием, что даже опытный Луиджи, которого трудно было чем-либо удивить, охнул и отступил от девушки, зато Ибрагима непостижимая сила как бы кинула к тем дивным волосам, он даже нагнулся над девушкой, уловил тонкий аромат, струившийся от неё (заботы опытного Синам-аги), ему передалась тревога чужестранки, её подавленность и – странно, но это действительно так – её ненависть и к нему, и к Грити, и к Синам-аге, и ко всему вокруг здесь, в затхлом мраке Бедестана и за его стенами, во всём Стамбуле.
– Как тебя зовут? – спросил он по-гречески, забыв, что девушка не может знать его язык. – У неё греческое имя, эфенди, – мигом кинулся к нему Синам-ага. Анастасия.
– Но ведь в ней нет ничего, что привлекало бы взгляды, разочарованно произнёс Грити, уняв своё первое волнение. – Ты, старый обманщик, даже ступая одной ногой в ад, не откажешься от гнусной привычки околпачивать своих заказчиков.
– О достойный, – снова заскулил Синам-ага, – не надо смотреть на лицо этой гяурки, ибо что в том лице? Когда она разденется, то покажется тебе, что совсем не имеет лица из-за красоты того, что скрыто одеждой.
– Так показывай то, что скрыто у этой дочери диких роксоланов! Ты ведь роксолана? – обратился он уже к девушке и протянул руку, чтобы взять её за подбородок.
Девушка вскочила на ноги, отшатнулась от Грити, но не испугалась его, не вскрикнула от неожиданности, а засмеялась. Может, смешон был ей этот глазастый турок с толстыми усами и густой бородой?
– Не надо её раздевать, – неожиданно сказал Ибрагим. – Но ведь мы должны посмотреть на эту роксоланку, чтобы знать её истинную цену! – пробормотал Луиджи. Он схватил один из светильников и поднес его к лицу пленницы. – Не надо. Я куплю её и так. Я хочу её купить. Сколько за неё?
из романа Павла Загребельного - Роксолана ___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________ (*) тут должен быть мой уртак - Уртак. По А. Ю. Якубовскому, уртак – «компаньон», купец, ведущий торговлю в компании с другими купцами, купец, ведущий торговлю хана в качестве его торгового агента, а часто и компаньона. (**) с непрозрачным чарчафом на лице - Чарчаф. Это ниспадающая накидка с прорезью для лица, под которой мусульманки скрывают волосы, уши и плечи. По длине она доходит до талии.
Вопрос: Высшему политическому руководству РФ; Высшему военному руководству РФ - А как проходили дни школьных зимних (новогодних ) каникул у Вас?
1. Дети рисуют Мир. Пусть будет всё так: Домик с синей трубой И кот ползёт на чердак. А вокруг дома рассадим цветы, И разобьём здесь сад: Яблоки, груши и сливы висят, Пусть будет всё так!
2. Дети рисуют небо: Солнышко и облака. Дети рисуют Землю – Лошадку, собаку, ежа. Дети рисуют полянку, Горы, лес, а за нею река Изображают семью: Маму, папу, себя!
3. Эту картину жизни Творят молодые сердца Как в зеркале отражение Увидишь друзей и себя Дети рисуют Мир И пусть, будет всё так: Радуга в небе висит И часики бьют тик-так…
Дети рисуют Мир Автор: Валентин Корнилов
ПЯТЬ ЛЕТ ДЕСЯТЬ МЕСЯЦЕВ
Как-то вечером Алёнушка рассказывает мне:
- Мама, мне очень нравится Витя из нашей группы. Он такой хороший, добрый. Он на меня никакого внимания не обращает. А к нему Ленка Аникина всё пристаёт. Но он с ней не играет, а всё с мальчиками дружит. Как бы мне так сделать, чтобы он со мной подружил? Вот я лежу и всё о Вите думаю, думаю. Он лучше всех мальчиков в нашей группе.
Алёнушка помолчала и запела свою песенку:
- Витя, Витя милый мой, посмотри ты на меня… Ты любимый Витя мой, ты любимый мальчик мой, Витя, ты не знаешь три мечты: Только ты и только ты, и только ты. Ты хороший, милый Витя, Только ты на свете...
ПЯТЬ ЛЕТ ОДИННАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ
Алёнушка сочиняет сказку. Рассказывает очень быстро и негромким голосом, так, что я еле успеваю записывать.
Вот маленький отрывок из неё:
- Плакала Мария, а из глаз падали большие, мокрые слёзы. Её лицо было грустное и спокойное. Она подняла свои руки и закрыла ими лицо.
Мне так хотелось услышать продолжение рассказа дочери…почти взрослого человека…Но Алёнушка не всегда рассказывала сказки до конца и вслух…Иногда только отрывки из них, но очень интересные…Во время творческого полёта фантазии часто доченька в руках держала длинную ниточку и размахивала ею…Наверное, так было легче рассказывать, озвучивать те образы, которые приходили к Алёнушке.
ШЕСТЬ ЛЕТ ТРИ МЕСЯЦА
Я зашла за Алёнушкой в детский сад. Она радостно собирается домой, одевается. Неожиданно выбежали из группы в раздевалку мальчики с игрушечными автоматами. Они играют в войну и стали стрелять в меня: «Трах-тах, тах»! Вдруг Алёнушка вышла вперёд. Она заслонила собой, своим маленьким тельцем меня и закричала на мальчиков: «Не стреляйте в мою маму!».
И заплакала…
Мальчики сразу смутились, перестали стрелять и сказали: «Мы же понарошку. Ты не плачь»!
Горячая волна благодарности к своей маленькой защитнице подкатилась к сердцу. Я по-новому, словно со стороны , с восхищением посмотрела на свою дочь, обняла и прижала её к груди…
Спасибо, моя милая Алёнушка, за преподанный мне урок любви и самоотверженности!
В голубой струе моей судьбы Накипи холодной бьётся пена, И кладёт печать немого плена Складку новую у сморщенной губы.
С каждым днём я становлюсь чужим И себе, и жизнь кому велела. Где-то в поле чистом, у межи, Оторвал я тень свою от тела.
Неодетая она ушла, Взяв мои изогнутые плечи. Где-нибудь она теперь далече И другого нежно обняла.
Может быть, склоняяся к нему, Про меня она совсем забыла И, вперившись в призрачную тьму, Складки губ и рта переменила.
Но живёт по звуку прежних лет, Что, как эхо, бродит за горами. Я целую синими губами Чёрной тенью тиснутый портрет.
Я целую синими губами (Отрывок) Поэт: Сергей Есенин
Мы шли неловким зимним вечером Темнело и мы едва видели тропку, прочищенную дворником Мы держались за руки Немного по-детски, но ужасно искренне Он пах немножко молоком а немножко я даже и не знаю чем И мне хотелось бы стоять совсем рядом с ним Прямо рядом с губами Стоять и вдыхать этот его запах Ещё хотелось лицо его потрогать Оно всё такое тёплое было Хотелось в щёку его поцеловать и губами прилипнуть
Мы шли по тропке по направлению к домам и ни о чём не говорили Я думала о том какой он тёплый А он, наверное, о том что любит зиму Мы шли и вдруг Он видит Около тропинки девочка ледяная танцует Уж не знаю как он разглядел, она такая маленькая была, меньше локотка Он подбежал к ней, на коленки упал и давай смотреть Я тоже подбежала, рядом села Уж как она танцевала
Закончив танец, девочка упала на снег Вся прозрачная такая ледяная Он руки к ней потянул Вид горестный горестный «Что ты,» я говорю: «Она ненастоящая девочка. Она ледяная. Не видишь разве.» А он молчит, рукой её по голове гладит А она тает На глазах У него ведь руки тёплые Он ссутулился весь над ней Как будто защищая И я смотрю и вижу Губы y него подрагивают немного Глаза широко открытые безнадежные А внутри девочки сияние И всё меркнет меркнет
И я говорю ему: «Оставь! Брось!», а он не оставляет и не бросает А снег идёт И в домах свет уже давно зажёгся Люди с работы пришли А он все сидит и сидит А я всё рядом сижу Всё за рукав его дёргаю И так долго И так потом И так после А он всё сидит и сидит
Чёрная оса - серебряные крылья. Огромные глаза с черёмуховой пылью. Блуждала по кустам, спала в душистом рае, глаз угольных своих совсем не закрывая. И третий день сидишь на сеточке оконной, от мира и весны как будто отстранённой. А может быть, оса, ты память потеряла? Забыла для чего яд прыскают из жала? Похожих тьма - с тобой. Лишь злобы к миру мало. Ты пачкалась в пыльце. Ловила пауков. Ты лапками в земле себе прорыла кров. И вот сидишь со мной. На кухне я, ты рядом. Сверлишь меня, оса, бесстрастным чёрным взглядом.
Скорей, журчалка я... Журчу посредством слов. Нам одиночество - и есть судьбы покров, с осою - общее. Болтаю с ней, и рада...
Чёрная оса Автор: Любовь Кравцова
У меня поселился Лягушонок. Его ещё несмышлёным головастиком друзья выловили в Синявинских болотах, чтобы я его откормила на лягушачьи лапки (знают мою любовь к французской кулинарии). Потом выяснилось, что порода у него для этой цели не та. Милый хвостик отвалился (я его засушила и повесила в рамочке над пианино), вслед за очаровательными задними лапками выросли передние, взгляд приобрёл осмысленное выражение.
Мой милый был неприхотлив. Он жил в пятилитровой банке с водой, иногда плавал в ванне, куда я опускала поднесённые поклонниками розы, лилии и орхидеи. Ходил со мной на пляж. Всю дорогу, естественно, сидел в тени, пару раз искупался, потом увлёкся чтением своей любимой газеты.
Ква объявил войну комарам и мухам. Они за много километров облетали мою квартиру (видимо, какой-то специальный announcement (*) был сделан в их прессе).
Он как и я (язык не поворачивается называться его хозяйкой - что за крепостное право!) любил музыку. Услышав па-де-де из балета "Дон Кихот", стал прыгать, замирая в воздухе, как Вацлав Нижинский. Вставал на одну лапку, пробовал, дилетант несчастный, крутить фуэте. Конечно, упал и лапку повредил. К нему приходила наша ветеринарная врач (та, что пользовала ныне покойного кота Тигру), поставила гипс. Все сложности и боль он переносил стоически. Во время болезни увлёкся биографиями великих артистов балета... смотрел несколько раз - фильм Жан Пьера Жене "Амели" (главная героиня, как он потом объяснил, очень напоминала его мать в молодости). Его кваканье становилось всё более интеллектуальным.
Увидел у меня билеты на фестиваль современного танца и беззвучно заплакал, так как, несмотря на уже здоровую лапку, с собой брать я его не хотела. Он уткнулся в угол. Из кухни доносилось наглеющее жужжание.
Я, дыша духами и туманами, вошла в театр. Рядом со мной на сиденье опустился элегантный смуглый незнакомец в простом, но очень дорогом зелёном костюме. На голове - крохотная золотая корона. Такая знакомая улыбка на милом лице....... Вера, я люблю Вас, я - Ваш Ква! Вы поразили моё сердце своей любовью к искусству, своим божественным пением и тем, как ухаживали за мной во время болезни. Поедемте со мной в тридевятое царство, к моему папе во дворец!
Выгнув золотых лучей перила Над душистым кружевом аллей, Опустив на лунный диск винила Иглы грёз желаний и страстей, Не скупясь на ласку и признанья Под мерцанье звёздных фонарей, На любовь читал мне заклинанья Майский вечер – маг и чародей!
Выгнув золотых лучей перила Автор: Лора Лета
Говорят, есть цветы, которые распускаются только раз в сто лет. Отчего же не быть и таким, какие цветут раз в тысячу — в десять тысяч лет. Может быть, об этом до сих пор мы не знали только потому, что именно сегодня пришло это раз-в-тысячу-лет.
И вот, блаженно и пьяно, я иду по лестнице вниз, к дежурному, и быстро у меня на глазах, всюду кругом неслышно лопаются тысячелетние почки, и расцветают кресла, башмаки, золотые бляхи, электрические лампочки, чьи-то тёмные лохматые глаза, гранёные колонки перил, обронённый на ступенях платок, столик дежурного, над столиком — нежно-коричневые, с крапинками, щеки Ю. Всё — необычайное, новое, нежное, розовое, влажное.
Ю берёт у меня розовый талон, а над головой у ней — сквозь стекло стены — свешивается с невиданной ветки луна, голубая, пахучая. Я с торжеством показываю пальцем и говорю:
— Луна, — понимаете?
Ю взглядывает на меня, потом на нумер талона — и я вижу это её знакомое, такое очаровательно-целомудренное движение: поправляет складки юнифы (1) между углами колен.
— У вас, дорогой, ненормальный, болезненный вид — потому что ненормальность и болезнь одно и то же. Вы себя губите, и вам этого никто не скажет — никто.
Это «никто» — конечно, равняется нумеру на талоне: I-330 (2). Милая, чудесная Ю! Вы, конечно, правы: — я — неблагоразумен, я — болен, у меня — душа, я — микроб. Но разве цветение — не болезнь? Разве не больно, когда лопается почка? И не думаете ли вы, что сперматозоид — страшнейший из микробов?
Я — наверху, у себя в комнате. В широко-раскрытой чашечке кресла I. Я — на полу, обнял её ноги, моя голова у ней на коленях, мы молчим. Тишина, пульс... и так: я — кристалл, и я растворяюсь в ней, в I. Я совершенно ясно чувствую, как тают, тают ограничивающие меня в пространстве шлифованные грани — я исчезаю, растворяюсь в ее коленях, в ней, я становлюсь всё меньше — и одновременно всё шире, всё больше, всё необъятней. Потому что она — это не она, а вселенная.
А вот на секунду я и это пронизанное радостью кресло возле кровати — мы одно: и великолепно улыбающаяся старуха у дверей Древнего Дома, и дикие дебри за Зелёной Стеной, и какие-то серебряные на чёрном развалины, дремлющие, как старуха, и где-то, невероятно далеко, сейчас хлопнувшая дверь — это всё во мне, вместе со мною, слушает удары пульса и несётся сквозь блаженную секунду...
В нелепых, спутанных, затопленных словах я пытаюсь рассказать ей, что я — кристалл, и потому во мне — дверь, и потому я чувствую, как счастливо кресло. Но выходит такая бессмыслица, что я останавливаюсь, мне просто стыдно: я и — вдруг...
— Милая I, прости меня! Я совершенно не понимаю: я говорю такие глупости... — Отчего же ты думаешь, что глупость — это не хорошо? Если бы человеческую глупость холили и воспитывали веками, так же, как ум, может быть, из нее получилось бы нечто необычайно драгоценное. — Да... (Мне кажется, она права, — как она может сейчас быть неправа?) — И за одну твою глупость — за то, что ты сделал вчера на прогулке — я люблю тебя ещё больше — ещё больше. — Но зачем же ты меня мучила, зачем же не приходила, зачем присылала свои талоны, зачем заставляла меня... — А, может быть, мне нужно было испытать тебя? Может быть, мне нужно знать, что ты сделаешь всё, что я захочу, — что ты уже совсем мой? — Да, совсем!
Она взяла моё лицо — всего меня — в свои ладони, подняла мою голову:
— Ну, а как же ваши «обязанности всякого честного нумера»? А?
Сладкие, острые, белые зубы; улыбка. Она в раскрытой чашечке кресла — как пчела: в ней жало и мёд.
Да, обязанности... Я мысленно перелистываю свои последние записи: в самом деле, нигде даже и мысли о том, что, в сущности, я бы должен...
Я молчу. Я восторженно (и, вероятно, глупо) улыбаюсь, смотрю в её зрачки, перебегаю с одного на другой, и в каждом из них вижу себя: я — крошечный, миллиметровый — заключён в этих крошечных, радужных темницах. И затем опять — пчёлы — губы — сладкая боль цветения...
В каждом из нас, нумеров, есть какой-то невидимый, тихо тикающий метроном, и мы, не глядя на часы, с точностью до 5 минут знаем время. Но тогда — метроном во мне остановился, я не знал, сколько прошло, в испуге схватил из-под подушки бляху с часами...
Слава Благодетелю: ещё двадцать минут! Но минуты — такие до смешного коротенькие, куцые, бегут, а мне нужно столько рассказать ей — всё, всего себя: о письме О, и об ужасном вечере, когда я дал ей ребёнка; и почему-то о своих детских годах — о математике Пляпе, о V1, и как я в первый раз был на празднике Единогласия и горько плакал, потому что у меня на юнифе — в такой день, — оказалось чернильное пятно.
I подняла голову, оперлась на локоть. По углам губ — две длинные, резкие линии — и тёмный угол поднятых бровей: крест.
— Может быть, в этот день... — остановилась, и брови ещё темнее. Взяла мою руку, крепко сжала её. — Скажи, ты меня не забудешь, ты всегда будешь обо мне помнить? — Почему ты так? О чём ты? I, милая?
I молчала, и её глаза уже — мимо меня, сквозь меня, далёкие. Я вдруг услышал, как ветер хлопает о стекло огромными крыльями (разумеется — это было и всё время, но услышал я только сейчас), и почему-то вспомнились пронзительные птицы над вершиной Зелёной Стены.
I встряхнула головой, сбросила с себя что-то. Ещё раз, секунду, коснулась меня вся — так аэро секундно (3), пружинно касается земли перед тем, как сесть.
— Ну, давай мои чулки! Скорее!
Чулки — брошены у меня на столе, на раскрытой (193-й) странице моих записей. Второпях я задел за рукопись, страницы рассыпались и никак не сложить по порядку, а главное — если и сложить, не будет настоящего порядка, всё равно — останутся какие-то пороги, ямы, иксы.
— Я не могу так, — сказал я. — Ты — вот — здесь, рядом, и будто всё-таки за древней непрозрачной стеной: я слышу сквозь стены шорохи, голоса — и не могу разобрать слов, не знаю, что там. Я не могу так. Ты всё время что-то не договариваешь, ты ни разу не сказала мне, куда я тогда попал в Древнем Доме ( 5), и какие коридоры, и почему доктор, — или, может быть, ничего этого не было? I положила мне руки на плечо, медленно, глубоко вошла в глаза.
— Ты хочешь узнать всё? — Да, хочу. Должен. — И ты не побоишься пойти за мной всюду, до конца — куда бы я тебя ни повела? — Да, всюду! — Хорошо. Обещаю тебе: когда кончится праздник, если только... Ах, да: а как ваш «Интеграл» (4) — всё забываю спросить, — скоро? — Нет: что «если только»? Опять? Что «если только»? Она (уже у двери): — Сам увидишь...
Я — один. Всё, что от неё осталось, — это чуть слышный запах, похожий на сладкую, сухую, жёлтую пыль каких-то цветов из-за Стены. И ещё: прочно засевшие во мне крючочки-вопросы — вроде тех, которыми пользовались древние для охоты на рыбу (Доисторический. Музей).
Автор: Е. И. Замятин. Мы. ЗАПИСЬ 23-ья КОНСПЕКТ: ЦВЕТЫ. РАСТВОРЕНИЕ КРИСТАЛЛА. ЕСЛИ ТОЛЬКО. ___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(1) поправляет складки юнифы - Неологизм из языка 26 века, придуманный автором романа "Мы" Евгением Замятиным. Неологизм обозначает - голубую униформу, единый вид одежды для жителей будущего. (2) равняется нумеру на талоне: I-330 - Идентификационный код личности. (3) аэро секундно , пружинно касается земли - Флаер. Летающий полусамолёт-полумашина. (4) а как ваш «Интеграл» - Главный герой под номером Д-503 — строитель «Интеграла», космического корабля, который должен принести систему математически безошибочного счастья на другие планеты. (5) я тогда попал в Древнем Доме - «Абсурдный» дом древних, дом из сна Д-503 противопоставлен стеклянным комнатам Единого государства, реальности, логичности, разуму. Потом, когда Д-503 снова попадёт в эту комнату, сон воплотится в реальность: «Полумрак комнат, синее, шафранно-жёлтое, тёмно-зелёный сафьян, золотая улыбка Будды, мерцание зеркал. И – мой старый сон, такой теперь понятный: всё напитано золотисто-розовым соком, и сейчас перельётся через край, брызнет.
Пёстрым троном славная Афродита, Зевса дочь, искусная в хитрых ковах!.. Я молю тебя, не круши мне горем Сердца, благая! Но приди ко мне, как и раньше часто Откликалась ты на мой зов далёкий И, дворец покинув отца, всходила На колесницу Золотую. Мчала тебя от неба Над землей воробушков малых стая; Трепетали быстрые крылья птичек В далях эфира, И, представ с улыбкой на вечном лике, Ты меня, блаженная, вопрошала, В чём моя печаль и зачем богиню Я призываю, И чего хочу для души смятенной. "В ком должна Пейто {а}, скажи, любовно Дух к тебе зажечь? Пренебрёг тобою Кто, моя Сапфо? Прочь бежит - начнёт за тобой гоняться. Не берёт даров - поспешит с дарами, Нет любви к тебе - и любовью вспыхнет, Хочет, не хочет". О, приди ж ко мне и теперь от горькой Скорби дух избавь и, что так страстно Я хочу, сверши и союзницей верной Будь мне, богиня
Поэтесса: Сапфо
В «Дон-Кихоте» женщина, брошенная своим знатным мужем, произносит речь по всем правилам риторики. Тебе будет легче «заставить себя полюбить ту, которая тебя обожает, нежели внушить приязнь той, которая тобою гнушается... Если же все это так и если ты столь же истинный христианин, сколь истинный кавальеро, то почто же всеми правдами и неправдами отдаляешь ты от меня счастье, столь близкое вначале?».
На эту полусудебную речь сам Дон Фернандо отвечает :
« – Ты победила, прекрасная Доротея, ты победила. Ни у кого не хватило бы духу отрицать, что все твои слова – сущая правда».
Риторическое и судебное происхождение целого ряда диалогов в греческом и новоевропейском романах несомненно.
Иногда действие превращается в прямой суд. Так, мы это видим в романе «Левкиппа и Клитофонт»; во всяком случае, перед нами в оформленном или неоформленном виде происходит некоторое подобие судебного разбирательства, с речами, с представлением документов и приведением свидетельских показаний.
Может быть, сама сложность позднего греческого романа, – например, романа Гелиодора «Эфиопика», – использует запутанность судебного процесса.
Возможно, сюжетная затрудненность «Эфиопики» создана человеком, который хорошо знал судебное разбирательство и оценивал его занимательность, видя, как при помощи его раскрываются человеческие взаимоотношения.
Роман, по словам самого автора, похож на свернувшуюся змею, причем нельзя сразу определить, где её голова.
Происходит распутывание сложной ситуации, причём это распутывание даётся с крайним своим театральным обострением и с нарочитым подчеркиванием этой неожиданности.
Суд – столкновение частных интересов, спор на суде, сыщик, который на суде анализирует все за и против, являются прямым отражением жизни и в то же время литературным способом передать новое содержание, анализировать явления как бы вне автора.
В романе Вольтера «Кандид» есть два философа – пессимист и оптимист, – которые по-разному толкуют один и тот же факт.
Достоевский в «Братьях Карамазовых» с равной силой пишет речи защитника и прокурора.
Он строит характер прокурора, делает его неудачником, но в то же время придаёт ему всю силу своего таланта.
Но у прокурора нет знания интриги романа, он ошибается в толковании улик, то есть в толковании характера Дмитрия Карамазова.
Защитник выступает с точки зрения обычной буржуазной морали; случайно он прав, хотя он не верит своему подзащитному.
Сейчас нас интересует сам факт введения суда в романы. Мы не будем доказывать, что Достоевский прямо или через какие-то промежуточные звенья знал старую греческую беллетристику.
Перед нами неизжитые отношения. Человек, который существует замкнуто, изолированно, непонятым, и во времена Достоевского не понят, живёт замкнуто, изолированно. Бедствия человека велики, его не только судят, он спорит не только в своей семье, он спорит в самом себе. Кончается то, что называлось тогда новым временем, и одновременно подходит к концу большая эпоха мировой литературы.
Неправильно истолковывать искусство как явление слова.
Искусство изменяется вместе с действительностью, оно подыскивает слова и преодолевает их для того, чтобы ощутить действительность, анализировать её.
Теория литературы, взятая как теория стиля, была бы только восстановлением риторики. Роману приходится создавать свою теорию, в том числе и теорию стиля.
Для Буало герой романа характеризован только тем, что такой герой был бы слишком мелок для эпоса.
Но Буало хотя бы знает имя романа; античность не дала художественной прозе имени. Это был брошенный ребёнок; он был выброшен так, как выбросили Эдипа в Греции, Кира в Персии. Он был отдан на волю течения так, как в Египте положили Моисея в смолёную корзинку.
Риторика выкормила роман, как коза – Дафниса.
Петроний Арбитр, современник Нерона, в «Сатирикоке» показал нам бездомного поэта-ритора, седовласого старца с лицом выразительным и даже носящим печать величия.
Но риторы умели придавать лицу и голосу любое выражение.
Поэт Эвмолп принадлежит к подонкам населения, он и его приятель – плуты, но это поэт с большими планами, его стихи о гражданской войне, в которых он говорит о божественном Цезаре, одинаково умеющем грабить казну и обагрять землю человеческой кровью, – это не пародия.
Это и не риторическое противопоставление. Это ещё не осознанное новое качество нового жанра, начало осознания нового противоречия.
Проходимец видит падение поэзии и пишет в стихах:
Лишь Красноречье одно в размытой дождями одежде Голосом слабым зовёт забытые всеми Искусства.
Риторика создала теорию прозы, осознала формы искусства. Поэзия имела своё хозяйство, но риторика, как уже говорилось выше, была и у нас теорией прозы до времени Белинского.
Искусство следует за трудом, овладевающим и пересоздающим мир. Искусство всё время делает попытки выяснить границы постижения мира и тем самым подготовляет будущие победы.
Повесть о прозе. Глава "Риторика – суд – проза". (Отрывок) Автор: Виктор Борисович Шкловский.