Можно быть пескарём в тине, Думать - хата моя с краю. В тине мне хорошо, тихо. Ничего не вижу, не знаю.
Только, если беда рядом, Очень нужно плечо друга, Пониманье придёт - поздно! И заплачет душа пичугой.
Можно душу открыть настежь И открытой держать смело, Но в открытую дверь мусор Занесут, просто так, Без дела...
Тот мусор вымести трудно, Чистоту навести больно. И захочется быть улиткой, Но ты двери закрыть не волен.
Но во всём хороша мера. Расплюют, если ты горек... Расклюют, если ты сладок... Да. Во всём хороша мера - Золотой середины порядок
Во всём хороша мера Автор: Аннушка Сибирская
Они даже кличку нам придумали - " перфекционисты ". Обидную даже.
Думаю, что они выше и мудрее нашего стремления к порядку. И в самом деле, небрежно брошенная на стол книга причиняет мне почти физическую боль.
А разбросанные, как попало, вещи, у которых, вообще - то, есть свои места, превращаются в противные.
Надо ли говорить об упаковках от всего, " щедро украшающих " двор ?! Почему эти анти перфекционисты, по - другому - кое - какеры, считают нормальным так поступать ?
Понять их конечно можно - у них недоразвито зрение или сильно искажено, притуплено чувство красоты и порядка, или вовсе отсутствует !
Почти физический недостаток.
Мы же не смеемся над физическими недостатками людей ? Смириться с этим не позволяет лишь слово " почти ". Почти не недостаток. Отклонение.
Был у меня знакомый, начальник. На первый и даже на второй взгляд, нормальный человек. Всегда при галстуке и тем более, в очках. Интеллигент первой линии !
Разочарование в нём наступило, как только я увидал его рабочий стол !
Я зашёл к нему по какому-то вопросу, а он виновато улыбнулся: - Зайди завтра ! Понимаешь, так просто эту бумажку здесь не найти !
И снова улыбнулся !
Неужели осознаёт ?! Вряд ли... Скорее прикидывается.
На этом же этаже, несколькими дверьми дальше по коридору, был кабинет еще одного деятеля. На его столе не было ничего ( ! ), кроме телефона. Да и тот, казалось, мешал хозяину кабинета, нарушал картину гармонии и порядка.
Странно, но любую бумагу он моментально находил или в ящичках стола, или в шкафу, или в тумбочках !
По - вашему, тоже больной ?!
А по мне, если уж и болеть, то так, а не иначе. Вы как думаете ? Я Вас спрашиваю ! Вы - то, надеюсь, совершенно здоровы ?!
Валентин говорит о сестре в кабаке, Выхваляет её ум и лицо, А у Маргариты на левой руке Появилось дорогое кольцо.
А у Маргариты спрятан ларец Под окном в золотом плюще. Ей приносит так много серёг и колец Злой насмешник в красном плаще.
Хоть высоко окно в Маргаритин приют, У насмешника лестница есть. Пусть звонко на улицах студенты поют, Прославляя Маргаритину честь,
Слишком ярки рубины и томен апрель, Чтоб забыть обо всем, не знать ничего… Марта гладит любовно полный кошель, Только… серой несёт от него.
Валентин, Валентин, позабудь свой позор. Ах, чего не бывает в летнюю ночь! Уж на что Риголетто был горбат и хитёр, И над тем насмеялась родная дочь.
Грозно Фауста в бой ты зовёшь, но вотще! Его нет… Его выдумал девичий стыд. Лишь насмешника в красном и дырявом плаще Ты найдёшь… И ты будешь убит. Маргарита Поэт: Николай Гумилёв
За лесами, за долами, Да за горными хребтами, Там, где солнце прячет луч В глубине косматых туч, Гуси - лебеди живут, Край далёкий стерегут. В чаще той избушка, В ней - нет ни окон, ни дверей. Там живёт Баба-Яга, костяна её нога. Гуси - лебеди с ней дружат, Сколь уж лет ей верно служат. По окрестным деревням, Да ближайшим по селам Гуси деток воровали, Что из дома убегали. И несли их за леса, Где в траве хрусталь - роса.
Гуси - Лебеди сказка в стихах (Отрывок) Автор: Виктор Даль
Жил да был на свете мальчик, который не любил кашу. Как ни уговаривали его мама с папой, как ни причитала бабушка, но после трёх глоточков откладывал Павлик, а именно так звали маленького капризулю, ложку в сторону. Супчик и котлетки он тоже не любил. А любил он только мультики, которые мог смотреть часами, забравшись с ногами на диван. Даже на прогулку собирался он неохотно, даже в зоопарк.
Огорчённая мама привела старенького доктора, которые вертел Павлика во все стороны, заставлял высовывать язык, и недовольно смотрел из-под очков. Он выписал жёлтенькие витамины в баночке, которые Павлик нехотя глотал, но это не помогало ему полюбить ни кашу, ни супчик, ни котлетки, ни даже бабушкины румяные ватрушки. Павлик таял на глазах - ручки стали, как соломинки, ножки как прутики, на бледном личике синели огромные глаза, которые по - прежнему радостно оживали только при виде любимых мультиков.
И вот однажды... Однажды Павлик вышел на прогулку, а мама задержалась возле крылечка поговорить с соседской тётей Олей. И вдруг налетел такой сильный порыв ветра, что он подхватил лёгкого, как пушинку, Павлика, подбросил его в воздух, завертел и забросил высоко под облака. От ужаса Павлик просто онемел: он видел, как рассеянно оглядывается мама, а потом превращается в крохотную точку, как мелькают внизу дома, деревья, машины. Павлику стало так страшно, что он закрыл глаза. Свист ветра прекратился, что-то больно царапнуло щёку, и испуганный мальчик оказался на земле.
А когда он открыл глаза, то увидел как будто ожившую картинку из любимых сказок: зелёную лужайку под большими елями и избушку на курьих ножках. Павлик даже рот открыл от изумления. А дверь избушки тем временем приоткрылась и оттуда появилась самая настоящая Баба Яга. Лицо у неё было таким препротивным, а голос таким скрипучим и притворно - добрым, что Павлик готов был расплакаться. А старушка, радостно потирая руки, сказала :
"Ох, какой обед ко мне пожаловал!", и потащила онемевшего Павлика в избу. Но, повертев его во все стороны, злая старуха пробурчала, что такого тощего мальчишку давненько не видывала. "Пожалуй, надо тебя немножко откормить, а пока сварю - ка я кашу". Кашу Баба Яга сварила вкусную, ещё и горсть ягод сверху бросила.
То ли от сердитых взглядов старухи, то ли от страха, то ли от путешествия по воздуху у Павлика вдруг разыгрался аппетит, и он съел целую миску каши, запивая её молоком.
После обеда Баба Яга уселась в свою ступу, крепко - накрепко заперла дверь избушки, и наказала мальчику избу подмести, посуду перемыть, крупу перебрать, а не то обещала съесть его на ужин. Бедный мальчик никогда ничего не делал по дому, сил у него совершенно не было, но ему никак не хотелось стать ужином для злой Бабы Яги. Переделав все дела, он обессиленно упал на лавку и уснул, без любимых мультиков, без маминых сказок.
На следующий день всё повторилось, только дел старуха придумывала ему всё больше и больше. В один прекрасный момент Баба Яга снова принялась вертеть мальчика во все стороны и удовлетворённо пробормотала, что, пожалуй, хватит его кашей кормить, пора старушке и вкусного мясца отведать.
Испуганный Павлик смотрел, как злая Баба Яга укладывается на лавку отдохнуть после обеда. Он потихоньку подошёл к дверям и осторожно стал тянуть огромную задвижку. Удивительно, но он сумел с ней справиться, хотя ещё совсем недавно не мог поднимать даже игрушечный грузовик. Мальчик удивлённо посмотрел на свои руки - они совершенно не были похожи теперь на прутики.
- Ай да каша!, - подумал Павлик. Выйдя на улицу, он подтащил большущий берёзовый ствол, который Баба Яга притащила сегодня утром, и подпёр дверь снаружи. Вытер пот со лба и понесся по лесу с такой скоростью, что только ветер свистел в ушах.
Любопытный зайчонок испуганно отскочил в сторону, ромашки весело махали ему вслед белыми головками, ёжик укоризненно покачал головой, когда Павлик едва не наступил на него.
Остался позади тёмный еловый лес, небольшой берёзовый перелесок, узкая речушка и,наконец, Павлик выбежал на окраину города. Он был наблюдательным мальчиком и неплохо запомнил дорогу, когда вихрь уносил его от родного дома.
Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Мы не будем рассказывать, как не поверили своим глазам заплаканные мама с папой, и как всплеснула руками бабушка, когда попросил её любимый внучок каши, а потом ещё добавки потребовал. А злая Баба Яга до сих пор выходит из своей избушки, смотрит на небо и ждёт, не принесет ли ветер какого - нибудь мальчика или девочку, которые не любят кашу.
Про Бабу Ягу и мальчика, который не любил кашу Автор: Тамара Воронина 2
А звезда на заснеженном склоне Ослепительно страшно зажглась. И блеснул в темноте изумлённо Перламутровый пристальный глаз!
Замер он! И об этой охоте Вспоминайте хотя б иногда, Загружая рога в самолёты, Уезжая в свои города...
Удивляясь и будто не веря, Падал он в леденеющей мгле... Ах, какая была бы потеря Будь единственным он на Земле!
Изюбрь. Ночная охота Автор: Виктор Балдоржиев
Черяга вошёл в квартиру. Квартира была двухкомнатная, но довольно большая, – огромная гостиная была объединена с прихожей и кухней, справа виднелась дверь спальни, наверняка уютной и романтичной, с пышным балдахином над кроватью размером с футбольное поле.
Все тридцать квадратных метров гостиной были забраны серым ковролином, в углу с пола орал большой плоскоэкранный «Панасоник», на белоснежной плите в джезве варился кофе. На крючке в прихожей висели модный мужской плащ и кожаная куртка.
– Меня зовут Денис, – сказал Черяга, скидывая плащ, – я с Ахтарского металлургического комбината. Коля не у вас? – Нет, – сказала Тома, – его третий день не было. – А плащ его? – Плащ его и куртка его.
Лёнчик прошёл до спальни, не раздеваясь и оставляя грязные следы на ковролине, добросовестно заглянул в ванную.
– Нет его, – сказал бультерьер. – Спасибо, что довезли, – сказал Черяга, милостиво кивая бандиту, – мы с Тамарой немножко поболтаем и я поеду. А ты свободен. Скажи моему водителю, чтоб не уезжал.
Бультерьер озадачился. На лице его некоторое время отражалась сложная внутренняя борьба: ему, очевидно, приказали не отпускать Черягу и не перечить ему, и теперь Ленчик не знал, какой директиве следовать. Наконец он сообразил, что завтра сможет расспросить Томку обо всём её разговоре с Черягой, буркнул что - то прощальное и затопал вниз по лестнице.
– Вы из службы безопасности? – спросила Тома. – Вроде того. А что, заметно? – Ага, – кивнула Тома, – вы все одинаковые. Овчарки. – А Коля как – тоже овчарка? – А Коля – пудель, – засмеялась Тома, – кофе хотите? – Хочу, – сказал Денис.
Девочка ему определённо нравилась. Тоненькая, не наглая, в меру понятливая. И притом, заметьте, при отсутствующем сожителе могла бы снять мужика и подработать немного, а она сидит, пьет кофе и смотрит видео. Правда, какое - то полупорнушечное видео, но опять же, по нынешней лёгкости нравов могла бы отвлечься и другим способом.
Тома оглянулась, прослеживая за взглядом Дениса, покраснела и выключила телевизор, по которому как раз шла какая - то совсем уже скабрезная сцена. Вскоре на столе перед Денисом дымился ароматный кофе в белоснежной фарфоровой чашке, а Тома сидела напротив, подперев голову тонкой ручкой и уставясь на позднего гостя внимательными синими глазами.
– Когда вы последний раз его видели? – спросил Черяга. – Во вторник. – А в среду он не приходил? – Нет. – Он в среду полтинник выиграл, знаете? – Знаю. Девчонки рассказывали.
Тома, не спрашиваясь, протянула тонкую, перечёркнутую пластмассовым браслетом руку к пачке длинных дамских сигарет, чиркнула зажигалкой, затянулась.
– А он натворил что -т о, да? – Почему ты думаешь, что Коля что - то натворил? – У него денег было больше, чем надо. – Он – директор фирмы. У нас хорошо зарабатывают. – Я знаю, когда зарабатывают, а когда воруют, – покачала головой Тома. – Которые зарабатывают, те так не играют. – И почему ты мне это говоришь? – А ты всё равно это знаешь.
Тома помолчала и добавила:
– Он хороший человек, Коля. Жена у него стерва. Если его кто - то во что-то втянул, – так не сам.
Тома неожиданно засмеялась, показывая белые острые зубки.
– Пудель, – сказала она. – А как ты с ним познакомилась? – А что, у тебя в Ахтарске своего казино нет?
Черяга покачал головой.
– Не сподобился.
Казино было у Володи Калягина, начальника промышленной полиции города Ахтарска. Отношения между Калягиным и Черягой были в точности такие, как планировал Извольский – постоянное соперничество при формальной ледяной вежливости.
– В казино всегда есть девушки, – объяснила Тома, – чем больше красивых девушек, тем больше ставки. Если лох один, он проиграет сто баксов и уйдёт, и будет считать, что его накололи. А если рядом красивая соска, он спустит тысячу и ещё доволен будет: вон, мол, я какой крутой! – И знакомятся часто? – Знакомятся всегда, – гордо сказала Томка, – даже если он не за этим приехал. Если человек проиграл, он садится за столик и хочет поесть. И тут ты должна подсесть к нему и утешить. Если он за столиком, значит, он не всё спустил, а если он не всё спустил, то деньги на тебя у него найдутся. А если он выиграл, то ты тоже должна сесть за столик.
– И убедить его играть, пока он не проиграется?
Тома засмеялась.
– Не обязательно. Но надо сделать так, чтобы ему было приятно вспоминать об этой ночи. И чтобы он пришёл в казино опять.
из книги Юлии Латыниной - «ОХОТА НА ИЗЮБРЯ». Глава Третья. «Игра в чужом казино» (Отрывок)
Незнакомка вошла разделить со мной комнату в доме, девчонка безумная, словно птицы,
захлопнув дверь ночи рукой прозрачной. Прямо в разбросанную постель она бредила небом, как домом, так что тучи плясали.
Ещё она бредила комнатой привидений, огромной как смерть, переплывала сна океаны в палатах мужских.
Она появилась уже в плену тех, кто знает бредовый свет трясущихся стен, одержимая небом,
сомнамбулой шла по узкой тропе, пыль топча, по своей бредила воле в сумасшедшего дома стенах, прохудившихся плачем,
и наконец, охвачен светом её ладоней, я смог безошибочно виденье первое выстрадать, воспламенившее звёзды.
Любовь в сумасшедшем доме Автор: Пётр Шмаков
В коридоре больницы у рентген - кабинета стоят на полу носилки. На носилках смиренно лежит под тонким казённым одеяльцем в казённом драном халатике цвета гнилой вишни худенькая старушка.
Я сижу рядом. Тоже в казённом халате, только белом (условно).
Старушку привезли из сумасшедшего дома по причине возможного проглатывания казённой столовой ложки. Почему «возможного»? С одной стороны, она сама сообщила о факте заглатывания ложки, что делает сей факт сомнительным. А, с другой, - одну ложку она уже проглотила в прошлом году (после предварительного отламывания черенка) и дело кончилось операцией. Вот и привезли её на рентген с перспективой (буде ложка обнаружится) срочной операции.
Меня к старушке приставили для порядку, лежит она тихо, глядит неотрывно прямо перед собой, то есть на больничный потолок.
Я впервые оказался рядом с душевнобольным человеком. Мне и боязно, и страх как любопытно. Не утерпев, спрашиваю свою подопечную:
- Вы правда ложку проглотили?
Она переводит на меня взгляд своих … чуть было не написал привычное «выцветших», но нет! Глаза у неё были яркие, крупные, взгляд внимательный, даже строгий. И общее выражение лица сосредоточенное. В ответ на мой бестактный вопрос она утвердительно кивнула.
Осмелев, я задал следующий вопрос:
- Но вы понимаете, что это вредно – ложки глотать?
Она снова уверенно кивнула и вернулась к созерцанию потолка. Я был озадачен:
- А зачем тогда вы это делаете?
После маленькой паузы она ответила:
- Меня врачи заставляют.
Голос её звучал устало и покорно.
Мне стало забавно и одновременно жутковато:
- Как заставляют? Руки выкручивают, насильно впихивают в рот?
Она прикрыла глаза и проговорила увещевательным тоном:
- Молодой человек, зачем вы так со мной разговариваете?
Я уже решил, что она обиделась и не удостоит меня ответом, но она продолжила:
- Они воздействуют на меня внушением. - Что, приходят и требуют: «Проглоти ложку, проглоти ложку»? - Не надо иронизировать, у них есть более тонкие методы. - Зачем им это нужно?!
Она снова посмотрела на меня, на этот раз более внимательно и тихо сказала
- Вы ещё очень молоды и многого не знаете. - Но если вы понимаете, что они это делают нарочно, то можете сопротивляться? - Сила на их стороне. Что я могу?
Тут освободился рентген и мы с напарником потащили носилки в кабинет.
При осмотре никаких посторонних предметов ни в гортани, ни в пищеводе, ни в желудке, ни в кишечнике обнаружено не было.
Старушка обманула врачей - убийц! Кивала им покорно – «я сделала то, чего вы от меня добиваетесь», а сама… Согласитесь, такое одинокое сопротивление бесправного существа требует подлинного мужества.
Во мраке сумрачном таясь, И только изредка смеясь, Ты так живёшь. Сплошной туман Окутывает вас. Дурман Вокруг тебя, Ты понимаешь не тая, Что появился в мире зря. Все думают: счастливый ты! А между тем твои мечты Направлены в другой конец - Ты жаждешь радости венец. Вокруг тебя толпа людей, Не человек ты, а злодей, Как клоун с масками двумя Гадаешь, голову сломя: Ну кто же ты из двух сторон? Прекрасный глас иль боли стон? Холодный уж или орёл? Ад или рай, явь или сон? Двуличный, жадный, ты - балбес, Куда ни глянь - дремучий лес, Ты заблудился, ты пропал, Зверь дикий на тебя напал, Порвать он может на куски... Ах! Сердце лопнет от тоски! Мой Бог! Куда, к кому бежать? Не знаю, жить иль умирать, Не знаю, как мне дальше жить, Не знаю, нужно ли хранить Мечты в сердечке заводном, В таком красивом, молодом...
Во мраке Автор: Серафима Лерой
Есть в сутках час, который справедливо было бы назвать часом безмолвия. Темнота скрадывала очертания и цвет предметов, в воздухе была разлита смутная тревога, предвестница наступающей ночи. Бесцветное сумеречное небо заливало землю мертвенным светом.
Кора тихонько приоткрыла окно и взобралась на подоконник.
Ну почему подобные неприятности вечно случаются именно с ней! Кто и когда успел прибить этот мерзкий гвоздь? В отчаянии Кора попыталась освободиться. Бесполезно. Ржавое острие намертво пригвоздило её к оконной раме.
— Ну что же ты, залезай! — Низкий густой бас неожиданно разорвал тишину пустого дома.
Резкий электрический свет фонарика заставил девушку зажмуриться.
— Кто вы? — осипшим от ужаса голосом прошептала Кора. — И как вы здесь оказались?
Свет фонарика погас.
Но, кажется, её вопросы совершенно излишни. Чем больше вглядывалась она в незнакомца, освещённого тусклым светом луны, тем меньше оставалось сомнений: чёрные, вздувшиеся на коленях спортивные штаны, чёрная водолазка, чёрные кроссовки, недельная щетина на подбородке. Не надо быть гением, чтобы определить — этот парень явно не в ладах с законом. Воришка, забравшийся в закрытый дом Эмми в надежде чем - нибудь поживиться.
Щёлкнул выключатель, и яркий свет залил комнату.
— Входи! — враждебно нахмурившись, повторил своё приглашение преступник. — Нам есть о чём поговорить. — Я не могу, — в замешательстве пробормотала Кора. — Я зацепилась за гвоздь.
Как глупо! Только такая дура, как я, смогла додуматься до того, чтобы сообщить грабителю, что не в состоянии сдвинуться с места. Но главное — это не показать ему, что боишься!
— Я не собираюсь ни о чём говорить с вами до тех пор, пока не узнаю, что вы делаете в доме моей сестры! — уже более уверенно произнесла она. — В твоём положении не стоит быть такой агрессивной, криво усмехнулся в ответ незнакомец. Не торопясь, он сделал несколько шагов в её сторону и, облокотившись о кухонный стол, смерил девушку оценивающим взглядом.
Кора снова попыталась освободиться. Бесполезно! Так просто ей уже не выкарабкаться. Значит, нужно искать другой выход. Постаравшись придать своему лицу как можно более приветливое выражение, она ласково улыбнулась незнакомцу.
— Знаете, я кажется, поняла, что происходит. Скорее всего, в темноте я просто перепутала дом. — Совершенно верно, дорогуша. — Как только вы поможете мне освободиться, я уйду, — не обращая внимания на его ухмылку, продолжала Кора.
Что же, если сейчас бандит поверит, что она просто ошиблась, то, возможно, он и отпустит её с миром.
— Извините, что помешала, внезапно вторгшись в ваши владения! — заискивающе улыбнулась Кора.
Он чуть приподнял свои густые чёрные брови.
— Минуту назад ты заявила, что это дом твоей сестры. — Повторяю, я ошиблась, — поспешила заверить его Кора. Теперь она ни секунды не сомневалась, что проиграла. Редкий грабитель не знает заранее, в чей дом он собирается проникнуть. — Да, милая! Ты очень ошибалась, полагая, что сможешь найти приют в пустующем доме, — угрожающе приближаясь, он смотрел на неё как на гадкое, но абсолютно безвредное насекомое.
Кора прекрасно понимала, что в этот вечер она выглядит далеко не самым лучшим образом. Заранее предполагая, что проведёт целый день за рулём, она не решилась надеть контактные линзы. Мрачная роговая оправа дешёвых очков, бесформенная вязаная шапка, скрывающая её роскошную косу, засаленные рукава старого пиджака Ворчуна…
Но даже если дело обстоит именно так, разве это даёт ему хоть какое - то право так брезгливо смотреть на неё? Как бы там ни было, этому разбойнику совершенно не место в доме её старшей сестры!
Однако сейчас не время для философских размышлений. Сначала нужно поскорее выбраться отсюда, а потом она прямиком направится в полицейский участок. Вот тогда и посмотрим, кто из них двоих будет выглядеть сегодня худшим образом!
Сердце Коры бешено колотилось. Незнакомец остановился в шаге от неё. На голову выше своей жертвы, он буравил девушку тяжёлым, явно не обещающим ничего хорошего взглядом. Бедняжка с трудом сдерживала себя, чтобы не закричать от ужаса…
Ну нет! Из любой ситуации должен существовать какой - то выход!
— Послушайте! Если бы вы помогли мне освободиться… — как можно спокойнее произнесла Кора. — Тогда каждый из нас мог бы спокойно отправиться по своим делам.
Сильной мускулистой рукой грабитель с силой сжал её за подбородок:
— Неужели мамочка не предупреждала тебя, что таким малышкам нельзя бегать по тёмным улицам и заглядывать в пустые дома? — выдохнул он ей прямо в лицо. — Я… я… — Кора не успела закончить фразу, как почувствовала на своём лице прикосновение его твёрдых холодных губ. Резко откинувшись назад, она попыталась освободиться. Бессмысленно.
— Хорошие девочки должны помнить, что в пустых домах иногда встречаются такие грубияны, как я! Мало ли что может случиться! В следующий раз советую тебе быть поосторожнее!
И не слушая её возражений, незнакомец снова приблизился губами к её рту. На этот раз прикосновение показалось Коре не таким омерзительным. Сама испугавшись охватившего её чувства, сопротивляясь из последних сил, девушка всем телом навалилась на своего обидчика, пытаясь оттолкнуть его. Бесполезно! С таким же успехом она могла бы попытаться сдвинуть с места гранитный монумент.
Минуту спустя, немного отстранившись, незнакомец насмешливо заглянул ей в глаза.
— Надеюсь, это послужит тебе хорошим уроком на будущее, детка. Никогда больше не убегай из дома! Ночь таит в себе множество опасностей, — с усмешкой добавил он. — Мне уже двадцать пять! — совершенно обезумев от гнева, воскликнула Кора.
Какая глупость! Какая этому нахалу разница, сколько ей лет!
— Ну, тогда ты уже слишком стара, чтобы лазить в окошки.
На секунду Кора заметила в его глазах искреннее удивление. Она снова внимательно взглянула в лицо незнакомца.
Чёрные, отливающие синевой волосы, чуть поседевшие на висках, явно просились на приём к парикмахеру. Дьявольская усмешка обнажила белые ровные зубы… И только мягкая ямочка на подбородке, затерявшаяся в зарослях жёсткой щетины, придавала его грозному облику какой-то незаконченный вид, разрушала целостное представление о нём, как о разбойнике и грабителе.
— Если ты вдоволь насмотрелась на меня, мы можем продолжить нашу милую беседу, — грубо оборвал он её размышления.
В ясный полдень, на исходе лета, Шёл старик дорогой полевой; Вырыл вишню молодую где - то И, довольный, нёс её домой. Он глядел весёлыми глазами На поля, на дальнюю межу И подумал: «Дай - ка я на память У дороги вишню посажу. Пусть растёт большая - пребольшая, Пусть идёт и вширь и в высоту И, дорогу нашу украшая, Каждый год купается в цвету. Путники в тени её прилягут, Отдохнут в прохладе, в тишине, И, отведав сочных, спелых ягод, Может статься, вспомнят обо мне. А не вспомнят — экая досада, — Я об этом вовсе не тужу: Не хотят — не вспоминай, не надо, — Всё равно я вишню посажу!»
Вишня Поэт: Михаил Исаковский
Мы ехали в пустом вагоне электрички сквозь ночь - разношёрстная группа молодёжи, сплочённая невероятными дружескими узами и она, задумчивая симпатичная девушка с длинными рыжими волосами. Этим она и привлекла наше внимание - в полутёмном вагоне, где все цвета были приглушёнными, её волосы всё равно были яркими.
Может быть, такой эффект создавала тусклая лампочка, горящая как раз над её головой, а может быть, нам просто хотелось чуда в ту ночь...
Она ехала одна и ничем не была занята, так что вскоре мы дружной шумной гурьбой пересели к ней. Слово за слово - обычный светский трёп... и вдруг выяснилось, что её зовут Фиалкой. "Не может быть", - дружно закричали мы, а она молча протянула нам свой паспорт.
Да - а, прикололись родители... Но мы, конечно, этого ей не сказали, а сказали: "Какое у Вас красивое имя!". "Главное, редкое", - усмехнулась она. Глядя в наши непонимающие глаза, она улыбнулась и пояснила: "В нашем городке были ещё четыре девочки примерно моего возраста с таким же именем... С тех пор меня до сих пор трясёт, когда слышу "какое у Вас редкое имя"...".
Мы тут же предположили, что на все праздники ей дарят исключительно фиалки, и не ошиблись.
Она вздохнула: "Ну конечно. Фиалки для Фиалки - что может быть оригинальнее... Мне уже некуда ставить горшки с белыми, сиреневыми, розовыми, разноцветными цветочками... Я люблю эти цветы, но в таком количестве и так предсказуемо...".
"Ну что Вы. Разве фиалок может быть много?", - мы поспешили утешить уже почти расстроенную (главное - из - за ерунды, вот что было обидно. И, кажется, по нашей вине...) девушку. И добавили: "Это ведь замечательный цветок. Редкой красоты".
Мы ещё вместе посмеялись над странным совпадением имён, над неоригинальностью дарителей цветов, потрепались ещё о жизни - кстати, Фиалка оказалась необычайно интересной собеседницей. Но нам уже была пора выходить.
Мы с сожалением попрощались с попутчицей и вышли из вагона. А она продолжила дорогу куда-то в ночь - девушка с удивительным именем Фиалка. Девушка редкой красоты...
Пусть бога - мстителя могучая рука На теме острых скал, под вечными снегами За рёбра прикует чугунными цепями Того, кто изобрёл ревнивого замка Закрепы звучные и тяжкими вратами, За хладными стенами , Красавиц заточил в презрении к богам!
Элегия II (Пусть бога-мстителя...) Избранное Поэт - гусар: Денис Давыдов
Бедный Яньес, вынужденный ложиться в девять часов с постоянным светом перед глазами и лежать среди подавляющей тишины, заставлявшей верить в возможность существования мира смерти, думал о том, как жестоко ему приходилось расплачиваться за нарушение закона. Проклятая статья! Каждая строчка должна была стоить ему недели заключения, каждое слово - дня.
Вспоминая, что сегодня вечером открывается оперный сезон Лоэнгрином, его любимой оперой, Яньес видел в воображении ряды лож и в них обнажённые плечи и роскошные шеи, сверкающая драгоценными каменьями среди блестящего шёлка и воздушных волн завитых перьев.
Девять часов... Теперь появился лебедь, и сын Парсифаля поёт свои первые ноты среди возбуждённого ожидания публики... А я здесь! Впрочем, и здесь - недурная опера.
Да, она была не дурна! Из нижней камеры долетали, точно из подземелья,звуки, которыми заявляло о своём существовании одно горное животное; его должны были казнить с минуты на минуту за бесчисленное множество убийств. Это был лязг цепей, напоминавший звяканье кучи гвоздей и старых ключей, и время от времени слабый голос, повторявший: "От...че наш, еже е... си на не... бе... сех. Пресвя... тая Бого... ро... ди... ца..." робким и умоляющим тоном ребёнка, засыпающего на руках у матери. Он постоянно тянул однообразный напев, и невозможно было заставить его замолчать. По мнению большинства, он хотел притвориться сумасшедшим, чтобы спасти свою шею; но может быть четырнадцатимесячное одиночное заключение в постоянном ожидании смерти действительно помрачило скудный ум этого животного, жившего одним инстинктом.
Яньес проклинал несправедливость людей, которые заставляли его за несколько страничек, нацарапанных в минуту дурного настроения, спать каждую ночь под убаюкивающий бред человека, присуждённого к смертной казни, как вдруг послышались громкие голоса и поспешные шаги в том же этаже, где помещалась его камера.
- Нет, я не стану спать здесь, - кричал чей - то дрожащий, визгливый голос. - Разве я какой-нибудь преступник? Я такой же чиновник правосудия, как вы... и служу уже тридцать лет. Спросите - ка про Никомедеса. Весь мир меня знает. Даже в газетах писали про меня. И после того, что меня поместили в тюрьме, ещё хотят, чтобы я спал на каком то чердаке, который непригоден даже для заключённых.
Покорно благодарю! Разве для этого мне велели приехать? Я болен и не стану спать здесь. Пусть приведут мне доктора, мне нужен доктор...
Несмотря на своё положение, журналист засмеялся над бабьим смешным голосом, которым этот человек, прослуживший тридцать лет, требовал доктора.
Скова послышался гул голосов, обсуждавших что - то, точно на совещании. Затем послышались приближавшиеся шаги. Дверь камеры для политических открылась, и в камеру заглянула фуражка с золотым галуном.
- Дон - Хуан, - сказал смотритель несколько сухим тоном: - вы проведете сегодняшнюю ночь в компании. Извините пожалуйста, это не моя вина. Приходится так устроить... Но на утро начальник тюрьмы распорядится иначе. Пожалуйте, сеньор.
И сеньор (это слово было произнесено ироническим тоном) вошёл в камеру в сопровождении двух арестантов - одного с чемоданом и узлом с одеялом и палками, другого с мешком, под холстом которого вырисовывались края широкого и невысокого ящика.
- Добрый вечер, кабальеро!
Он поздоровался робко, тем дрожащим тоном, который заставил Яньеса засмеяться, и сняв шляпу, обнажил маленькую, седую и тщательно остриженную голову. Это был полный красный мужчина лет пятидесяти. Пальто, казалось, спадало с его плеч, и связка брелоков на толстой золотой цепочке побрякивала на его животе при малейшем движении. Его маленькие глазки отливали синеватым блеском стали, а рот казался сдавленным изогнутыми и опущенными усиками, похожими на опрокинутые вопросительные знаки.
- Извините, - сказал он, усаживаясь: - я побеспокою вас, но это не моя вина. Я приехал с вечерним поездом и нашёл, что мне отвели для спанья какой то чердак полный крыс... - Ну, и путешествие!.. - Вы - заключённый? - В настоящий момент да, - сказал он, улыбаясь. - Но я недолго буду беспокоить вас своим присутствием.
Пузатый буржуа говорил униженно - почтительным тоном, точно извинялся в том, что узурпировал чужое место в тюрьме.
Яньес пристально глядел на него; его удивляла такая робость. Что это за тип? В его воображении запрыгали бессвязные, совсем туманные мысли, которые, казалось, искали друг друга и гнались друг за другом, чтобы составить одну цельную мысль.
Вскоре, когда снова донеслось издали жалобное "Отче Наш" запертого дикого зверя, журналист нервно приподнялся, точно поймал наконец ускользавшую мысль, и устремил глаза на мешок, лежавший у ног вновь прибывшего.
- Что у вас тут? Это ящик... с прибором?
Тот, казалось, колебался, но энергичный тон вопроса заставил его решиться, и он утвердительно кивнул головою. Наступило продолжительное и тягостное молчание. Несколько арестантов расставляли кровать этого человека в одном углу камеры. Яньес пристально глядел на своего товарища по заключению, продолжавшего сидеть с опущенною головою, как бы избегая его взглядов.
Когда кровать была установлена, арестанты удалились, и смотритель запер дверь наружным замком; тягостное молчание продолжалось.
Наконец вновь прибывший сделал над собою усилие и заговорил:
- Я доставлю вам неприятную ночь. Но это не моя вина. Они привели меня сюда. Я протестовал, зная, что вы приличный человек и почувствуете моё присутствие, как худшее, что может случиться с вами в этом доме.
Молодой человек почувствовал себя обезоруженным таким самоунижением.
- Нет, сеньор, я привык ко всему, - сказал он с иронией. - В этом доме заключаешь столько добрых знакомств, что одно лишнее ничего не значит. Кроме того вы не кажетесь мне дурным человеком.
Журналист, не освободившийся ещё от влияния романтического чтения юных лет. находил эту встречу весьма оригинальною и чувствовал даже некоторое удовлетворение.
- Я живу в Барселоне, - продолжал старик: - но мой коллега из этого округа умер от последней попойки и вчера, когда я явился в суд, один альгвасил (*) сказал мне: "Никомедес"... Я ведь, - Никомедес Терруньо. Разве вы не слышали обо мне? Как странно! Моё имя много раз появлялось в печати. "Никомедес, по приказу сеньора председателя ты поедешь сегодня вечерним поездом". Я приехал с намерением поселиться в гостинице до того дня, когда придется работать, а вместо этого меня с вокзала повезли сюда, не знаю, из какого страха или предосторожностей; a для пущей насмешки меня пожелали поместить вместе с крысами. Видано ли это? Разве так обращаются с чиновниками правосудия? - А вы уже давно исполняете эти обязанности? - Тридцать лет, кабальеро. Я начал службу во времена Изабеллы II. Я - старейший среди своих коллег и насчитываю в своем списке даже политических осужденных.
Я могу с гордостью сказать, что всегда исполнял свои обязанности. Теперешний будет у меня сто вторым. Много, не правда ли? И со всеми я обходился так хорошо, как только мог. Ни один не мог - бы пожаловаться на меня. Мне попадались даже ветераны тюрьмы, которые успокаивались, видя меня в последний момент, и говорили: "Никомедес, я рад, что это ты".
Чиновник оживлялся при виде благосклонного и любопытного внимания, с каким слушал его Яньес. Он чувствовал под собою почву и говорил всё развязнее.
- Я также немного изобретатель, - продолжал он. - Я сам изготовляю приборы, и, что касается чистоты, то большего и желать нельзя. Хотите посмотреть их?
Журналист соскочил с кровати, точно собирался бежать.
- Нет, очень вам благодарен. Я и так верю...
Он с отвращением глядел на эти руки с красными и жирными ладонями, может быть от недавней чистки, о которой он говорил. Но Яньесу оне казались пропитанными человеческим жиром, кровью той сотни людей, которые составляли его клиентуру.
- А вы довольны своей профессией? - спросил он, желая заставить собеседника забыть его намерение почистить свои изобретения. - Да что поделаешь! Приходится мириться. Моё единственное утешение состоит в том, что работы становится меньше с каждым днём. Но как тяжело даётся этот хлеб! Если бы я знал это раньше!
И он замолчал, устремив взор на пол.
- Все против меня, - продолжал он. - Я видел много комедий, знаете? Я видел, как в прежния времена некоторые короли разъезжали повсюду, возя за собою всегда вершителя своего правосудия в красном одеянии с топором на плече и делали из него своего друга и советника. Вот это было логично! Мне кажется, что человек, на обязанности которого лежит вершить правосудие, есть персона и заслуживает некоторого уважения. Но в наши времена всюду лицемерие. Прокурор кричит, требуя головы подсудимого во имя бесчисленного множества почтенных принципов, и всем это кажется справедливым. Являюсь потом я для исполнения его приказаний, и меня оплевывают и оскорбляют. Скажите, сеньор, разве это справедливо? Если я вхожу в гостиницу, меня вышвыривают, как только узнают, кто я. На улице все избегают соприкосновения со мною, и даже в суде мне бросают деньги под ноги, точно я не такой же чиновник, как они сами, точно моё жалованье не входит в государственную роспись. Все против меня. А кроме того, - добавил он еле слышным голосом: - остальные враги... те, другие, понимаете? Которые ушли, чтобы не возвращаться, и тем не менее возвращаются, эта сотня несчастных, с которыми я обходился ласково, как отец, причиняя им как можно меньше боли, а они... неблагодарные, приходят, как только видят, что я один. - Как возвращаются? - Каждую ночь. Есть такие, которые беспокоят меня мало; последние даже почти не беспокоят; они кажутся мне друзьями, с которыми я попрощался только вчера. Но старые, из первых времён моей службы, когда я ещё волновался и чувствовал себя трусом, это настоящие демоны, которые, увидя меня одного в темноте, сейчас же начинают тянуться по моей груди бесконечной вереницей, и душат, и давят меня, касаясь моих глаз краями своих саванов. Они преследуют меня всюду, и, чем старее я становлюсь, тем неотвязчивее делаются они. Когда меня отвели на чердак, я увидал, что они выглядывают из самых тёмных углов. Потому - то я и требовал доктора. Я был болен, боялся темноты; мне хотелось света, общества.
из произведения Бласко - Ибаньес Висенте «Чиновник.» _________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(*) когда я явился в суд, один альгвасил - Альгвасил. В Испании младшее должностное лицо, ответственное за выполнение приказов суда и трибуналов в соответствии с законодательством. В Средневековой Испании альгвасилы подчинялись алькайду и выполняли функцию полицейских. Альгвасилы избирались городским советом, обычно на один год, но после выборов должность переходила в их собственность, которую они (или их наследники) могли перепродать. В период испанской инквизиции существовала почётная и уважаемая должность «великий альгвасил» — судебный пристав в верховном совете инквизиции.
Свет струится по плечу. Ночь ложится чёрной лентой Мне на лоб – и я молчу.
Огонёк сосёт свечу. Боль подобна кирпичу – В глубине души бесцветной. Сердце каждого предмета Словно шепчет: я стучу.
Но предмет – всего лишь тень, Тень задуманного кем-то Над собой эксперимента... Мир дробится в темноте
На предметы, времена, Силуэты и явленья. Как источники спасенья, В них застыли имена...
Звонок звук, огонь горяч, Тишина – шипит безлико, Землю красит земляника, Лечит ласточку палач...
День идёт своим путём, Время тает за плечом, Свет ложится мне на спину Белым огненным лучом.
Я не помню ни о чём. Всё былое – это глина, Я слеплю себе дельфина, И однажды на рассвете В ту страну, где все –как дети, Мы с дельфином уплывём.
Я устал и спать хочу... Автор: Liza Shchepinska
Живёт в нашем селе Демьян Ильич. Сейчас он старенький. Ему недавно исполнилось 84-года, но он по прежнему бодр и всегда немножко "на веселе". А история, которая произошла с ним, насчитывает добрых три десятка лет, а может и больше, а может меньше.
У него шестеро детей. Старший Саня учился со мной в одном классе. Когда дети выросли, стали работать, решили они сделать своему батьке подарок. И купили ему магнитофон.
Магнитофон в то время был только и только роскошью. Шестеро детей достаток в дом, когда они росли, не приносили. И тут такой подарок-сюрприз. Демьян Ильич радовался как ребёнок, честное слово. Научился с магнитофоном обращаться. Знал наизусть, какую кнопку нажимать, какую не трогать вообще.
Но самое главное, он полюбил всех и вся записывать на плёнку. Записал голоса детей, жены, тёщи(в первую очередь, потому что она любила его, и всегда наливала с "устатку", после бани, и конечно, когда он был с похмелья), записал голос Полкана(его собака), кота Васьки, правда что бы кот подал голос, его тянули за хвост по настоящему, серьёзно. В общем, в его звуковом архиве, оказались все, кто жил с ним в одной деревне.
И теперь о самом главном. Был какой-то праздник, потом прошёл, но мужики-то на другой день с похмелья болели. Кто-то сбежал из дома, кто-то выпросил у жены одну-две-три рюмочки, может и четыре. Некоторые просто мужественно терпели, когда эта "холера" пройдёт. А Демьян Ильич в этот день начал ремонтировать сарайку, где жила корова.
Жена Анна(для нас она была тётка - Нюра) довольнёхонька. Надо же! Все мужики пьют, а её Дёмушка работает не покладая рук. Выйдет на крыльцо, хорошо-то как. Молоток из сарайки постукивает - душу греет. Много ли бабе надо? Покой в доме, и любовь.
Настало время обеда, а молоток всё стучит. Зарастраивалась тетка Нюра, как бы её родной Дёмушка, не переработал. Жара же, мало ли чего... Не вытерпела, пошла в сарайку. А там, Демьян Ильич, в обнимку с магнитофоном, лежит, как попугай на дороге, и спит, рядом пустая бутылка. Из магнитофона, будь он не ладен, раздавался громкий стук молотка.
Дальше, как говорится, эта история продолжалась без свидетелей.
Прошло много лет. Когда я иду на пасеку к себе, то обязательно захожу поболтать к Демьяну Ильичу. Он всегда рад без ума. Оказывается, ему и поговорить не с кем. Ровесники почти все умерли(он очень уважал моего отца, но и его нет уже в живых), а которые ещё живые, просто у них нет сил приходить к друг другу в гости.
Грустно братцы на душе становилось мне, когда я уходил от Демьяна Ильича, к себе на пасеку. Неужели и мне придётся пить такую же чашу, как и Демьян Ильич. История не вымышленная. Даже имя я не изменил. Я попросил разрешение у Ильича, мы так его зовём.
Отец мне говорил:" Если человек тебя старше хоть на один день, зови его по отчеству. Никогда не ошибёшься". Я так и делаю...
Майор на серебряном пенни. Четвёртый крестовый поход. Милый Рыцарь на каменной сцене. В звериной шкуре Нимврод (*).
Всё здесь соткано в паутину. Смейся!Смейся, глупый профан! Не увидишь вовек картину: В теле Герцога десять ран.
На станке - Мать Паучиха, Создаёт много тканный ковёр. Картину выводит лихо, Здесь мой Герцог и страшный Майор.
Мать Паучиха Автор: Игорь Сухарев _________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(*) В звериной шкуре Нимврод - Нимрод (также упоминается под именем Амрафель) — легендарный царь Вавилонии, который отошёл от веры во Всевышнего и подвигал на этот грех также и людей своего поколения. Упоминается как «сильный зверолов перед Господом». _________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Когда начинается дождь и шорохи на чердаке смолкают, я прыгаю с крыши в пожелтевшую траву сада и подхожу к окну своего дома. Сквозь тонкие занавески пробивается неяркий свет. Уже целую неделю там живёт девушка. Она приехала продавать наш с Матерью Паучихой дом. Раньше приезжали и другие люди, но дом старый и покупать его никто не хочет. Вдруг занавесь приходит в движение, и я подхожу ещё ближе.
От кончика моего носа до холодного стекла всего пара сантиметров. За ними стоит она — белоснежные волосы, тонкий с горбинкой нос, за пухлыми, чуть приоткрытыми губами маячит маленький шарик жвачки. Я чувствую на своих губах её тёплое лёгкое дыхание. Сладкий, тягучий аромат дыни касается моих ноздрей, медленно стекает по шее, затем вниз по позвоночнику... Пытаюсь вспомнить вкус дыни, и ел ли я её когда - нибудь, но не могу.
Окно очень быстро покрывается изморосью, и лицо девушки превращается в размытое пятно. Я злюсь. Но тут же вспоминаю, что у меня осталось ещё немного силы. Круглая косточка почти остыла, но этого хватает. Протираю рукой запотевшее стекло и снова припадаю к нему.
Её глаза совсем рядом, и кажется, что она смотрит прямо на меня. Не отводя взгляда, аккуратно поправляет в ушах розовые шарики. Это наушники. Я знаю. Но у меня таких не было. Это помню. Окно снова затуманивается каплями дождя. Девушка дышит на стекло, пальцем рисует на нём сердечко и... робко улыбается мне. От неожиданности пячусь назад и мчусь на чердак, чтобы прижаться к тяжёлому брюху Матери Паучихи.
Ночью Мать Паучиха снова даёт мне гладкую как галька косточку и отправляет за птицами. На голых кладбищенских деревьях виднеются чёрные силуэты ворон. Быстро ловлю двух. Сажусь на один из крестов, и, пока птицы захлёбываются в земле, смотрю на золотистую луну. Она похожа на кокон, в котором Мать Паучиха баюкает меня. Луна раскачивается вместе со мной, и я думаю о девушке, которая живёт в нашем доме. Быть может она особенная и видит меня? Хочется спросить об этом Мать Паучиху, но страшно раскрывать свой секрет...
Девушка сидит на крыльце и курит тонкую сигарету. Вместе с дымом пробираюсь внутрь дома. В комнате тихо и светло. Запах кофе и духов смешался с запахом плесени и старой, рассыпающейся в прах мебели. Кровать расстелена, и я ложусь на неё. Провожу рукой по белью — оно холодное и пахнет дождём.
Смотрю на лампочку на потолке. Она похожа на дыню. Скрипит дверь, и я замираю. Девушка входит в комнату, зажигает ночник и выключает свет. Дыня исчезает и вместо неё в полумраке загорается маленький жёлтый полумесяц.
Дождь монотонно стучит по крыше, и кажется, будто это Мать Паучиха бросает кости на одряхлевший от времени шифер. Но мне не страшно. Смотрю на спящую рядом со мной девушку.
Её спокойное дыхание струится по моим векам и щекам. Под плотно обтягивающей её грудь футболкой проступают очертания маленьких сосков, и я уверен, что ничего красивее ещё не видел. Наверное, такой была бы моя жена, не умри я так рано. После ловли птиц, осталось ещё немного сил, и я беру в руки ладони девушки. Они горячие и гладкие, как кусок бедренной косточки.
Мне хорошо и хочется лежать так всегда... Но от прикосновений девушка просыпается. Резко выдёргивает руки, и пристально вглядывается сквозь меня в сумрак комнаты. Меня охватывают злость и жалость к самому себе. Я вскакиваю с кровати и, беззвучно рыдая, поднимаюсь наверх к Матери Паучихе.
Она даёт мне большую косточку с острыми как бритва краями, которая заполняет моё тело силой.
Её зовут Ева. Сначала она ничего не понимает. Стучит кулаками в стены и дверь. Мечется по затянутой паутиной комнате, зовёт на помощь. Но обессилев, успокаивается, садится в угол, и, опустив голову на колени, замолкает. Я сажусь рядом с ней.
Беру за руку — теперь она такая же прозрачная, как и моя. Мать Паучиха заворачивает нас в кокон и начинает убаюкивать. Я прижимаюсь к Еве, и сквозь толщу окутавшей нас паутины смотрю на жёлтый рожок ночника, который всё ещё тускло освещает комнату...
Пока горит рожок луны... (Отрывок) Автор: Миша Кошкина
При составлении иллюстрации ни одна мама не пострадала.
Вердикт Медицинской Комиссии - «Не годен к прохождению ..» Означает то, что ты в принципе согласен.. Но что - то вот пошло не так. Не получилось, не срослось. Понимаешь.
Поэтому, надо просто до этой Комиссии .. не дойти. Затеряться по дороге. Конечно, это легче сказать, чем сделать. Но надо думать.. Тренироваться.. Оттачивать умение быть.. Потеряшкой. Понимаешь.
Я в зеркало смотрюсь и в душу мне глядят Четыре пары глаз зелёных, как волна ... Две женщины во мне живут и говорят, Что спорят за меня и Бог, и сатана.
Одна белее дня, прекрасней, чем рассвет, Тонка ,хрупка, нежна и плачет много лет. Другая же смелей, темней, сильней её ... И держит в спину нож и острое копьё!
Всего лишь только миг... пронзит она те дни, Когда чиста ,юна была я... погоди! Что выберу сейчас ... Как прежде я одна ... Я в зеркало смотрюсь ... они глядят в меня!
Две женщины во мне ...Здесь выбор не простой! Тянусь я в вечный свет, но рядом только тьма ... Но рядом только ложь, иллюзии и боль ... Две женщины во мне ведут неравный бой ...
То вальс мне при свечах подарит щедрый Бог, И хрупкая парит в объятьях его ног. То в танго сатана прижмёт меня сильней, И страстная сгорает в плену его идей ...
Две женщины во мне - проклятый маскарад! Кто выиграет из них? Натянута струна... Я в зеркало смотрюсь... Они мне говорят, Что спорят за меня и Бог, и сатана ...
Две женщины во мне ... Автор: Лаида Нежная
Я зеркала полюбила с самых ранних лет. Я ребёнком плакала и дрожала, заглядывая в их прозрачно - правдивую глубь. Моей любимой игрой в детстве было - ходить по комнатам или по саду, неся перед собой зеркало, глядя в его пропасть, каждым шагом переступая край, задыхаясь от ужаса и головокружения. Уже девочкой я начала всю свою комнату уставлять зеркалами, большими и маленькими, верными и чуть - чуть искажающими, отчётливыми и несколько туманными. Я привыкла целые часы, целые дни проводить среди перекрещивающихся миров; входящих один в другой, колеблющихся, исчезающих и возникающих вновь. Моей единственной страстью стало отдавать своё тело этим беззвучным далям, этим перспективам без эхо, этим отдельным вселенным, перерезывающим нашу, существующим, наперекор сознанию, в одно и то же время и в одном и том же месте с ней. Эта вывернутая действительность, отделенная от нас гладкой поверхностью стекла, почему - то недоступная осязанию, влекла меня к себе, притягивала, как бездна, как тайна.
Меня влёк к себе и призрак, всегда возникавший предо мной, когда я подходила к зеркалу, странно удваивавший моё существо. Я старалась разгадать, чем та, другая женщина отличается от меня, как может быть, что моя правая рука у неё левая, и что все пальцы этой руки перемещены, хотя именно на одном из них - моё обручальное кольцо. У меня мутились мысли, когда я пыталась вникнуть в эту загадку, разрешить её. В этом мире, где ко всему можно притронуться, где звучат голоса, жила я, действительная; в том, отражённом мире, который можно только созерцать, была она, призрачная. Она была почти как я, и совсем не я; она повторяла все мои движения, и ни одно из этих движений не совпадало с тем, что делала я. Та, другая, знала то, чего я не могла разгадать, владела тайной, навек сокрытой от моего рассудка.
Но я заметила, что у каждого зеркала есть свой отдельный мир, особенный. Поставьте на одно и то же место, одно за другим, два зеркала - и возникнут две разные вселенные. И в разных зеркалах передо мной являлись призраки разные, все похожие на меня, но никогда не тождественные друг с другом. В моём маленьком ручном зеркальце жила наивная девочка с ясными глазами, напоминавшими мне о моей ранней юности. В круглом будуарном томилась женщина, изведавшая все разнообразные сладости ласк, бесстыдная, свободная, красивая, смелая. В четыреугольной зеркальной дверце шкапа всегда вырастала фигура строгая, властная, холодная, с неумолимым взором. Я знала ещё другие мои двойники - в моём трюмо, в складном золочёном триптихе, в висячем зеркале в дубовой раме, в шейном зеркальце и во многих, во многих, хранившихся у меня. Всем существам, таящимся в них, я давала предлог и возможность проявиться. По странным условиям их мира, они должны были принимать образ того, кто становился перед стеклом, но в этой заимствованной внешности сохраняли свои личные черты.
Были миры зеркал, которые я любила; были - которые ненавидела. В некоторые я любила уходить на целые часы, теряясь в их завлекающих просторах. Других я избегала. Свои двойники втайне я не любила все. Я знала, что все они мне враждебны, уже за одно то, что принуждены облекаться в мой, ненавистный им образ. Но некоторых из зеркальных женщин я жалела, прощала им ненависть, относилась к ним почти дружески. Были такие, которых я презирала, над бессильной яростью которых любила смеяться, которых дразнила своей самостоятельностью и мучила своей властью над ними. Были, напротив, и такие, которых я боялась, которые были слишком сильны и осмеливались в свой черед смеяться надо мной, приказывали мне. От зеркал, где жили эти женщины, я спешила освободиться, в такие зеркала не смотрелась, прятала их, отдавала, даже разбивала. Но после каждого разбитого зеркала я не могла не рыдать целыми днями, сознавая, что разрушила отдельную вселенную. И укоряющие лики погубленного мира смотрели на меня укоризненно из осколков.
Зеркало, ставшее для меня роковым, я купила осенью, на какой - то распродаже. То было большое, качающееся на винтах, трюмо. Оно меня поразило необычайной ясностью изображений. Призрачная действительность в нём изменялась при малейшем наклоне стекла, но была самостоятельна и жизненна до предела. Когда я рассматривала это трюмо на аукционе, женщина, изображавшая в нём меня, смотрела в глаза мне с каким - то надменным вызовом. Я не захотела уступить ей, показать, что она испугала меня, - купила трюмо и велела поставить его у себя в будуаре. Оставшись в своей комнате одна, я тотчас подступила к новому зеркалу и вперила глаза в свою соперницу. Но она сделала то же, и, стоя друг против друга, мы стали пронизывать одна другую взглядом, как змеи. В её зрачках отражалась я, в моих - она. У меня замерло сердце и закружилась голова от этого пристального взгляда. Но усилием воли я, наконец, оторвала глаза от чужих глаз, ногой толкнула зеркало, так что оно закачалось, жалостно колыхая призрак моей соперницы, и вышла из комнаты.
С этого часа и началась наша борьба. Вечером, в первый день нашей встречи, я не осмелилась приблизиться к новому трюмо, была с мужем в театре, преувеличенно смеялась и казалась весёлой. На другой день, при ясном свете сентябрьского дня, я смело вошла в свой будуар одна и нарочно села прямо против зеркала. В то же мгновение та, другая, тоже вошла в дверь, идя мне навстречу, перешла комнату и тоже села против меня. Глаза наши встретились. Я в её глазах прочла ненависть ко мне, она в моих - к ней. Начался наш второй поединок, поединок глаз, Двух неотступных взоров, повелевающих, угрожающих, гипнотизирующих. Каждая из нас старалась завладеть волей соперницы, сломить её сопротивление, заставить её подчиняться своим хотениям. И страшно было бы со стороны увидеть двух женщин, неподвижно сидящих друг против друга, связанных магическим влиянием взора, почти теряющих сознание от психического напряжения... Вдруг меня позвали. Обаяние исчезло. Я встала, вышла.
После того поединки стали возобновляться каждый день. Я поняла, что эта авантюристка нарочно вторглась в мой дом, чтобы погубить меня и занять в нашем мире моё место.
Но отказаться от борьбы у меня недоставало сил. В этом соперничестве было какое - то скрытое упоение. В самой возможности поражения таился какой - то сладкий соблазн. Иногда я заставляла себя по целым дням не подходить к трюмо, занимала себя делами, развлечениями, - но в глубине моей души всегда таилась память о сопернице, которая терпеливо и самоуверенно ждала моего возвращения к ней. Я возвращалась, и она выступала передо мной, более торжествующая, чем прежде, пронизывала меня победным взором и приковывала меня к месту перед собой. Моё сердце останавливалось, и я, с бессильной яростью, чувствовала себя во власти этого взора ...
из мистического рассказа Валерия Брюсова - «В зеркале» (Из архива психиатра)
Когда я перестану верить людям, И лягу у подножия скалы... Меня дожди весенние остудят, Я буду слушать звёздные мечты...
Я буду слышать ветра трепетанье, Я буду видеть лунную любовь... А сквозь века апреля заклинанье Из камня просочится, словно кровь...
Застынут капли звуками печали, Была ли радость? Грусть увлечена... Ей не снега зимой надоедали, Надоедали цепи - времена...
И что теперь? Какое оправданье? Бери любое! Ночью всё равно... А Небо льёт на Землю состраданье, На вкус невинно, а на цвет - вино...
У подножия скалы... Автор: АннА Густи
Дом у дороги
Действующие лица:
Аркан – за 30, в джинсовке поверх свитера, щетинист, волосы длинные Женя – 30 лет, полноват, в пиджаке, небрежный Вика – около 30 лет, в аккуратном платьице Галя – около 30, в джинсах Бармен – неопределённого возраста, строгая осанка, взъерошенные волосы Борис – за 40, барабанщик Оля – около 40 лет, в джинсовке, с гитарой Стас – за 40 лет, небрит, с контрабасом Кучер – неопределённого возраста, в «косухе», помятый и пьяный Луиза – около 20 лет Джон – около 20 лет Конферансье Официантка – 20 лет, в фартуке, мини- юбке, волосы в лошадиный хвост
Итого: 8 мужских, 5 женских, массовка
Сцена разгорожена ширмой с дверью. Справа барная стойка. Аркан сидит рядом с Викой, Женя – с Галей. Бармен по другую сторону стойки то появляется, начищая стакан, то исчезает за кулисой. Слева от ширмы маленькая сцена, на ней ударная установка, прислонённый к стене контрабас. За столиками сидят люди. Иногда проходит конферансье.
Действие первое
Барная стойка с высокими стульями. Аркан с Викой входят, Вика пританцовывает и напевает блюзовый мотив. Женя с Галей беседуют, сидя за стойкой. Бармен протирает стакан.
Вика Ох как расчудесно! Горю, горю! (машет руками на себя). Я отойду освежусь, хорошо?
Аркан Давай. Закажу пока. (Вика уходит. Аркан подходит к стойке, обращается к бармену) Давай, друг, лей, чтоб не успела остыть.
Галя Ну эта вот повеселей песенка. А прошлая о чём была? – не эта, под которую танцевали все, а медленная та, грустная?
Женя Да разве она грустная была? Знаешь…-те, Галя блюз сам по себе не грустный, он, как это говорят, о том, когда хорошему человеку плохо. Я бы сказал, он стоический. Ну такой (покачивает кулаком в воздухе) героический даже. Меня вот он всегда чувством братства наполняет.
Галя Братства? Да, неожиданно. Я и не знала, я думала, там о любви поют. И всегда - о несчастной.
Женя (усмехаясь) О любви?
Галя Ну, когда хорошему человеку плохо. Как же это тогда понимать?
Женя А! (смеётся) Но любовь, Галя, любовь-то разве плохо? Она наоборот (водит ладонью перед носом) чувство довольное…
Галя Да я не о том. Ведь хороший человек, как мне кажется, это тот, кто умеет любить. Кто хочет любить.
Женя Хочет тут - ключевое слово.
Галя И когда его этого чувства лишают, ему плохо. Негодяю-то плохо не будет. Вернее, будет, конечно, но он никогда не начнёт об этом петь, да ещё так. Вот плохо, что языка я не знаю… Там ведь отчаяние!
Женя (под нос) отчаянно под поезд кидаются…
Галя Но о чём пели-то? (придвигаясь ближе к Жене) Женя, расскажи…-те. Ведь наверняка о ней самой, о любви.
Женя Пели-то о чём? О Скалистых горах пели. Так и переводится - «Скалистые горы». Ну, знаете, которые в Штатах, Роки Маунтен.
Галя Ну расскажите.
Женя (откидывается назад) Ты когда-нибудь бывал в скалистых горах, браток? Я покажу тебе туда путь. Это место, где я бы хотел быть. Запомни меня там. Запомни меня на пике блаженства. А теперь я blue. Такое вот словцо у них. Оно переводится, как «голубой», но на блюзовом сленге значит что угодно. Меланхолию, например, воспоминания о покорённых вершинах. (Распаляется) Путь, что прошёл могучий одиночка, путь стихии, путь покорения! Это человек пред ликом беспощадных гор, под солнцем Аризонских пустынь. Он – прошёл. (привстаёт) Он – взял свой рубеж (привстаёт ещё) Отверг мирскую тщету. (лезет за телефоном, Галя отстраняется от него) Прошу прощения. Алло! Да, Сергей Иваныч, да. Немного. Хорошо, я вам сам наберу. (Убирает телефон). Отвергнув тщету мира!
Галя Тогда и правда о героизме.
Женя Правда, Галя, золотая правда.
Галя Воспоминания… Как хорошо знать язык.
Женя (достаёт телефон, какое-то время смотрит в экран) Да, так и есть. Вот и горюет, на контрасте. А тут от мирской суеты (усмехаясь) никуда.
Галя Это с работы?
Женя Да. Знаете, ответственность дело не шуточное. Всё я кому-то нужен! Вот нужен и нужен. Бывают же люди нужные, а.
Галя Вы нужный, да?
Женя Ещё как.
Галя И как вам?
Женя Ой. Достанут, всюду достанут. И в выходные, и в отпуск. Вообще, Галя, хочу сказать, столичная жизнь – вечная гонка. Куда-то лезешь, лезешь всё время. Вот посуди…-те сами. Я бы в деревне жил.
Галя Вот как? (оба смеются)
Женя Нет, ну правда. Утром бы вставал, на лужок прогуляться, воздух, рыбалка. Люди простые, не то что…
Галя А ведь вы не были в горах?
Женя Я? Нет, а почему… вы спросили?
Галя Мне кажется, вам бы очень хотелось в горы, только что-то вас всё время тянет вниз. Ну, знаете… (смеётся)
Женя (смеётся в ответ) тянет, тянет. Это вот (кивает на телефон). Разве ж это всё оставишь?
Галя А что у вас? Жена, дети?
Женя (теребит телефон) Нет, какие там дети.
Галя Ну, так вы свободный человек.
Женя Ну и вы, как я понял, тоже свободная женщина.
Галя Да, но меня-то в горы не тянет (повисает тишина, выпивают, глядя в разные стороны, Галя встречается взглядом с Арканом, замирает и отворачивается)
Женя Извини…те, на секундочку. (уходит)
Аркан Ты видел скалистые горы, браток? А сколько женщин было у меня в Скалистых Горах! (Галя чуть поворачивается, косится) Это песня о женщинах.
Галя Вы мне?
Аркан Ты не знаешь языка.
Галя А вы… то есть, ты, значит, язык знаешь?
Аркан Я много чего знаю.
Галя А знаешь, что подслушивать неприлично.
Аркан Он так громок и горяч. Тут хоть уши заложи.
Галя Первое уж точно.
Аркан Это у него золотая лихорадка.
Галя Что?
Аркан Болезнь такая. Золотая лихорадка.
Галя Знаю, что болезнь.
Аркан Может передаваться через близкий контакт…
Галя Это намёк?
Аркан Я думаю, что у вас иммунитет.
Галя Вот как… А он, значит, болен?
Аркан Америка, девятнадцатый век, одержимость. Золото. Женщины. Я, поётся там, знавал стольких женщин, но не знаю, какую любил. Я восходил на пики, я владел ими всеми, и ничего не принёс оттуда, кроме боли…
(*) Двухсерийный телесериал «Автобус» - Пилотный выпуск. Последующие серии выйдут при условии, что первые две серии фильма отразят все концептуальные пожелания Заказчика. ___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
1 серия
«Невероятные приключения итальянки во Франции»
Земля потеряла много богатых орнаментов, из - за которых Церера (*) потеряла свои поля. Вынужденные покинуть свои насиженные места , Куропатки разбегаются, пересекаются в воздухе; Тысячи и тысячи разнообразных врагов Преследуют их; зависть к бедным изменчивым . Куропатка в этом развороте Бродит вся плача, Зовя своими криками свою семью, Покиньте эти места, их родные, - сказала молодая перепёлка, - и, пожалуйста, моря, Приходите , как и мы, искать родину, О; по крайней мере, мы можем сохранить свою жизнь. Рабство и смерть на этих обширных полях преследуют нас со всех сторон.... Слышите ли вы раскаты грома Человеческого, Раздающиеся на склонах холмов! ... И его служитель, орудие наших бед, Собака, вы видите его ползающим по стене! ... Нашего единственного убежища нас лишили! Из лап Окружающих, кто нас спасёт? Час; лас ! когда мы могли бы;победить; силу, Которая защитит нас от коварного нападения; И как нам избежать; тех сетей, Которыми нас по ночам прикрывают наши тайные враги? ...
Перепёлка и куропатка (Отрывок) Жан - Жак Буазар: Машинный перевод _________________________________________________________________________________________________________________________
(*) из - за которых Церера - Церера. Римская богиня плодородия. Церера соответствует древнегреческой богине Деметре. _________________________________________________________________________________________________________________________
Ступает хозяин зомби Взрываются в венах тромбы, Нет смысла менять здесь пломбы Ступает хозяин зомби. Машины, витрины, девки - Повсюду его поделки, Ступает хозяин зомби.
Ступает хозяин зомби Свет прячется в катакомбы, Смеются громко секс - бомбы Ступает хозяин зомби. Хрустят словно чипсы купюры, Везут их по городу фуры, Ступает хозяин зомби.
Ступает хозяин зомби...
Ступает хозяин зомби Автор: Сергей Шидловский
После ранения я вернулся в Лондон. И это был совсем не тот город, что я покидал. Просторный и кипучий в дни моей учёбы, для человека с тростью и ПТСР (*) он стал приговором.
Мне опротивели толпы жаждущих, беззаботных или унылых людей, я больше не мог слиться с ними, идти в одном темпе – вокруг было пусто, они бежали мимо, а иногда и прочь, как от зачумлённого. Кто из них мог догадываться о настоящей угрозе, о страхе? Я испытывал его тогда постоянно, ждал нападения в каждой подворотне, ловил прицел снайпера спиной повсюду, я был гол без оружия, без прикрытия… Разве кто-то из толпы задумывался о бессмысленных жертвах войны?
Ничего не происходило в моей жизни. Я вернулся другим.
Начищал зиг и вжимал дуло в висок или под подбородок… до искр в глазах. Когда - нибудь я спустил бы курок, но для меня нашёлся друг.
Это было случайное знакомство. Случайное, смертоносное и божественное. Моя жизнь началась заново. Я обрёл цель: защищал людей, боролся за справедливость. Пусть эти слова глупые и громкие, и подростковый возраст давно канул, но эта позиция позволяла справляться с травматическими последствиями кошмаров и одиночества. Мне плевать, я был нужен, и моё оружие целило в преступников, а не в собственную голову. Трость отправилась на свалку.
Шерлок…
Шерлок – так звали моего друга.
Он был единственным в мире консультирующим детективом. Раскрывал преступления, искал улики, ловил бандитов. Гениальный разум, мерзкий характер. Он часто притворялся социопатом. Асексуалом. Циником. Наркоманом. Бездомным. Я мог быть в бешенстве, орать на него, обижаться, но я любил перевоплощения потрясающего актёра. Я любил его…
Без дурацких разговорчиков о толерантности, без двусмысленных прикосновений. Я любил его просто так. Мой лучший друг.
Он умер за своих близких. За меня и ещё двух человек. Спрыгнул с крыши. Я всё видел, но не успел, не успел даже к последнему удару его сердца. Там, на окровавленной мостовой моя жизнь вновь опустела. Но я продолжал бороться за честное имя Шерлока Холмса, продолжал битву. Шумихи было... Вы, наверное, слышали о Джеймсе Мориарти? Я держался, пока последние щупальца лжи не были уничтожены.
А потом…
Ничего не происходило в моей жизни. Я вернулся другим.
Но теперь моё возвращение было оплачено дорогой монетой, слишком для меня дорогой, чтобы раскроить череп выстрелом.
Акт III.
Мэри судьба подарила мне в искупление. Я раньше так думал. Теперь это ещё одно бремя, ещё одно испытание.
Встретились мы, когда я был совершено опустошён. Не знаю как, но она отогрела, оживила меня. Мы работали вместе, у меня не было сил отказать ей в предложении совместных ужинов, свиданий… Я так был оглушён одиночеством до неё, что стал импотентом. Она взращивала моё влечение терпеливо и нежно. Жажда жизни разом напала на меня, ведь я мог дать жизнь кому-то ещё. Это имело смысл.
Я… Я назвал бы ребёнка в честь Шерлока. Дары не должны пропадать бесследно.
Бархатная коробочка с кольцом согревала мою руку в тот промозглый день. Любовь плескалась в сердце, как надёжное виски в бочонке. Мы с Мэри встречались в парке неподалёку от квартиры её родителей. Пока она запаздывала, меня притянуло представление бродячих циркачей на одной из аллей пошире. Собралось немного народу, человек двадцать - тридцать.
Древняя шарманка надсадно визжала, звонко бряцали монетки в поощрение артистам, всё пестрело, мелькало, неслось с ужасающей скоростью к кульминации. Посреди парка развёрзся аттракцион старины. Мне казалось, жонглёры наступают со всех сторон, молодой парень, изображающий глубокого старика, клянчит деньги исключительно у меня, глаза девушек с пони отливают алым. Смех незнакомцев в толпе зловеще закладывает уши. Вся эта нечисть парализует меня, весь шум сливается в тонкий писк молчаливой линии на кардиомониторе. Я ничего не вижу. Я изолирован…
− Привет, Джон, − это Мэри, она целует меня в краешек губ. Вырывает из закружившего смерча. – Правда здорово, в конце парка ещё стоит шатёр с сомнамбулой (**). Сходим посмотреть.
Я соглашаюсь, хотя чутье говорит, что это плохая мысль. Ряженые артисты и бродяги вселяют отвращение и недоверие. Мы попадаем в полутёмное пространство шатра, будто оказываемся в душной пещере, здесь правит что -то первобытное. Сырая сила бьёт по рецепторам, страшное неповоротливое чувство глыбой давит мне на плечи. Тёплая рука Мэри в моей взмокшей, поледеневшей. На помост, собранный из деревянных ящиков под фрукты, взбирается омерзительное существо. Доктор Калигари. Его тело, похожее на искривлённое дерево, лишено толики изящества. Вставшее на ноги воплощение Стивена Хокинга (***), которое движется, которое управляет толпой. Властное, таинственное, притягательное и отталкивающее.
− Сомнамбула. Настоящая сомнамбула! Сомнамбула! Чезаре спит уже двадцать три года. Только сегодня и только для вас! Я пробужу его на несколько минут.
Мистика, заменившая науку. Как сейчас не хватает язвительного замечания Шерлока. Все уставились на помост, где вертикально установлена коробка в человеческий рост. Очень похоже на гроб. Мэри тоже смотрит, её ладонь сжимает мою. Я сжимаю в кармане коробочку с кольцом. Калигари кажется смутно знакомым, но меня сбивают с толку шрамы на пол лица. Кожу и мышцы когда -то сильно разорвало, да так они и зажили – бугристой неподвижной кашей. Только взгляд безумца беспрестанно юлит на этом плато. Чёрные, затянутые нефтяной плёнкой глаза упираются в меня. И я узнаю…
Давно мёртв. Я присутствовал при вскрытии. Он мёртв!
− Это я, доктор Калигари, твой хозяин… − доктор подходит к коробке, откидывает крышку, и дирижирует над телом деревянной указкой, чтобы поднять сомнамбулу.
И Боже, этого момента мне не забыть во веки. Там, на помосте, отделённый от меня рядами людей, слетевшихся на дрянное шоу, как помойные мухи, в чёртовом гробу стоял Шерлок.
Шерлок. Это точно был он. Бледный, словно покойник, круги под глазами сияли необратимой синевой. Стоял, руки по швам и, кажется, не дышал вовсе. Весь в чёрном.
− Пробудись, Чезаре! Ответь на вопрос. Ответь, что видишь ты за гранью бесконечного сна?!
Сомнамбула отмирает, делает шаг из коробки. Я не могу двинуться с места, увидев его глаза. Слёзы переполняют меня, я больше ничего не различаю, я бы кричал «За что?», если бы горло адской костью не заткнули радость и обида. Было так много всего. Так много… Это розыгрыш? Или нет…
− Он ответит на любой ваш вопрос. Что вы желаете знать? Прошлое? Будущее? Настоящее?! Для сомнамбулы нет тайн. Смелее, кто не боится узнать свою судьбу?!
Мориарти искушает точно так же, как раньше. Ничего не поменялось. Пол уходит у меня из - под ног. Какой-то молодой парень выкрикивает:
− Сколько я проживу?
Чезаре - Шерлок делает неживой шаг вперёд, честное слово, как зомби. Руки по швам, неестественно прямые ладони, напряжена каждая мышца. Я снова вижу неповторимый читающий взгляд. Он сосредоточен на смельчаке. Дедукция мертвеца.
− До рассвета.
Господи, его голос… В шатре наступает неловкая тишина. Парень истерично смеётся. Бред. Ровно секунду сомнамбула смотрит прямо на меня, потом его глаза закрываются, Шерлок ускользает, прячется под сенью больного сна. Я же не мог ошибиться? Нет? Это точно он. Или… схожу с ума. Мэри выводит меня из шатра за руку, хмурится, но молчит. Я не могу сделать ей предложение сегодня.
Кабинет доктора Калигари (Отрывок) Автор: Pecan ___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(*) для человека с тростью и ПТСР - Посттравматическое стрессовое расстройство. Психическое расстройство, которое развивается после сильнейшего психотравмирующего события (насилие, военные действия, катастрофа и т.п.). Состояние характеризуется наличием ярких воспоминаний или сновидений о неприятном событии, которые воспринимаются человеком как реальные, происходящие с ним в данный момент времени.
(**) шатёр с сомнамбулой - Сомнамбулизм (снохождение, лунатизм) — расстройство парасомнического спектра, при котором люди совершают какие - либо действия, находясь при этом в состоянии сна. Снохождение возникает обычно во время неполного пробуждения от глубокой фазы медленного сна и провоцирует на действия, свойственные бодрствующему человеку. Зачастую это простые и безопасные действия: подъём в постели, хождение, уборка, но могут быть и довольно опасными: приготовление пищи, вождение, жестокое поведение, хватание за воображаемые предметы. У сомнамбул зачастую отсутствуют воспоминания об инциденте либо их крайне мало и они нечётки. Приступ снохождения может длиться от 3 секунд до 30 минут, в редких случаях — несколько часов. При наличии симптомов сомнамбулизма необходимо обратиться к врачу.
(***) Вставшее на ноги воплощение Стивена Хокинга - Британский физик-теоретик, космолог, астрофизик и писатель. У Стивена Хокинга была редкая медленно развивающаяся форма болезни моторных нейронов (также известна как боковой амиотрофический склероз или болезнь Лу Герига), которая постепенно на протяжении десятилетий парализовывала его. После потери речи Хокинг был в состоянии общаться посредством синтезатора речи, изначально с помощью ручного переключателя, впоследствии — используя мышцу щеки.
Бело - чёрная кошка сидит на заборе, Ушлой уличной девкой дразня кобелей. Кабыздохи, полаяв, забудутся вскоре Сном своим неспокойным у крепких дверей.
Чёрно - белая кошка – квартир украшенье, Не ходи без хозяев гулять по дворам, Для тебя – лучше воли кошачьей лишенье, Чем попасть под мопед или в пасть кобелям.
О бело - чёрных и чёрно - белых кошках. Посвящается Кошкам Автор: Побеговьюн
Полное название видео ролика - «А эту говнотёрку подарил Джуро Петкович! (c) Чёрная кошка, белый кот»
Да сколько же можно жаловаться! Хотела бы я посмотреть, в какой чистоте вы содержите свои туалеты дома! - я сердито катила свою тележку уборщицы с набором моющих средств, ведёр и швабр по бесконечному коридору компании.
Компания была телефонная. Коридор был длинный - сто офисных помещений плюс несколько туалетов. Уборщица я была никакая.
Ну, то есть , я очень стараюсь убирать чисто и быстро.
Но оказывается, что уборка - это профессия, и мне с моим инженерным дипломом и ещё кучей сверх возможных достоинств, прямо скажем, есть чему поучиться.
Во-первых, мне как технической интеллигенции из бывшего Союза, никакая другая работа в Израиле на первых порах не светит. Ну, хотя бы до тех пор, пока не выучу язык. А иврит, я вам скажу - штука тонкая.
А во-вторых, к физической работе нам, научным сотрудникам, привыкшим работать, не поднимаясь по нескольку часов из-за стола, тоже нужно приноровиться.
- Ну, вот опять - раскудахтались! Туалеты, туалеты! Поговорить, что ли, больше не о чем? Мою, мою я ваши туалеты весь день! Сидите, решайте свои производственные проблемы! Что, самая насущная вещь на свете - это место, где человек придаётся своим естественным потребностям?
Иврит я знаю плохо. Да и разговаривать ещё стесняюсь.
Дочкам хорошо! Уже щебечут, как птички на иврите! Смеются на моим произношением. Но вы же знаете, милые, что мамашка ваша всё выучит, выучится и построит себе замечательную новенькую карьеру здесь, в Израиле! Только вот туалеты эти...
Две тётеньки начальницы, примерно моего возраста, стоят и судачат о чём - то за моей спиной. О чём - я ещё не понимаю. Но когда - нибудь я всё пойму!
Я мою коридор. Тётки судачат.
Знакомое слово резануло слух - опять туалеты?
- Ах, так, значит? В лицо улыбаются, перебрасываются со мной иногда несколькими английскими фразами, а за спиной обсуждают качество моей уборки?
И вот что интересно - коридоры не обсуждаются. Коридор на иврите - "проздор". Этого слова я не слышу.
А вот туалет - это "ширутим".
Целый день - ширутим, ширутим, ширутим!
Они мне уже ночью снятся, эти туалеты!
Наконец, в один прекрасный день я решаюсь заговорить на эту болезненную для меня тему с моей старшей дочкой.
- Доця, как ты думаешь, а на какую ещё работу я могу рассчитывать, как новая репатриантка, не знающая языка?
Доченька озадаченно смотрит на меня: - Ма, ты чё, прозрела? Поняла, что лучше учить язык, чем возить по полу тряпку?
- Ну, что уж ты так низвергаешь меня? Да выучу я этот клятый язык! Нет, я про другое - что, если меня уволят?
И я начинаю взахлёб рассказывать, что я, оказывается, плохо мою туалеты, мною все недовольны.
- Я постоянно слышу целый день - ширутим, ширутим, ширутим!
Дочка хохотала так, что слёзы лились у неё градом. Она опустилась на пол и в буквальном смысле каталась по полу от смеха.
- Мам, ну ты даёшь! - наконец с трудом выговаривает она. - "Ширутим" - это ещё и услуги, понимаешь? Фирма обсуждает, какие услуги она предоставляет заказчику! Телефонная компания предоставляет услуги, "ширутим", понимаешь? А ты со своими туалетами!
Я присоединяюсь к хохоту дочери - слава богу, меня, скорее всего, не уволят!
Спросонья - стихи писать, чтоб мысли в себе не копить, У монитора сидеть, ещё не включая свет И кислый нескафе быстро сквозь зубы цедить. В подземку идти, чтоб толкать, ненавидеть, терпеть.
Творить ерунду, оправданий себе искать В агонии, суетно, рьяно, и — не находить. И знать, что устали уже все меня прощать, Но, всё равно, слёзно просить себя извинить.
Пытаться ещё что - то быстро и сложно учить, Ведь поставлены цели давно, чтобы к ним идти. Этим целям не важно, что у меня болит И насколько жестко мне не везёт в любви.
Вечер — надо пить чай и слегка подавлять мат, Будто всё получается, надо себя вести, Иногда, чуть пугаясь, родным отвечать невпопад, Мол я точно знаю, куда мне нужно идти.
Если очень уж грустно, можно сидеть ночь И, не взяв в руку ручку, думать свою мысль, И открыть окно, и рыпнуться, и не смочь, И привычно по пояс высунуться курить.
А опомнившись, быстро преодолеть страх. Что мне завтра вставать вспомнить, немедленно лечь, Чтобы утром не знать уже, что было вчера, Чтобы лишних взглядов завтра к себе не привлечь.
О психопатском распорядке дня Автор: Лилия Белаш
Полковник Государственной безопасности Советского Союза Сергей Дмитриевич — это всё, что я о нём знаю. Я не знаю, почему здесь именно он, а не кто - нибудь другой… Я не знаю, почему он без устали ведёт допрос день за днём, не зная отдыха, без выходных…
Где те трое подполковников, которые приехали вместе с ним?.. Облюбовали, наверное, пляж и нежатся под лучами солнца… Может быть, они главнее его, хоть и по званию ниже, и приехали сюда отдыхать, и только он, этот Сергей Дмитрич, здесь для того, чтобы узнать что - то важное у этого Кривошеева…
Никакой, конечно, это не допрос — так, беседа двух друзей, дороги которых разошлись и снова сошлись через некоторое время… Только руки, намертво прикованные к столу у одного из «друзей», возвращают меня в реальность происходящего. Иногда мне кажется, что оба они время от времени испытывают некоторую досаду от этой реальности. Полковник сбросит с себя эту маску, они обнимутся, забредут в какую - нибудь квартирку на окраине и начнут ненасытный торопливый трёп без всяких условностей — без протоколов, приказов, инструкций, наручников и прочих формальностей…
Кривошеев не устает говорить. Он может говорить по шестнадцать часов непрерывно: не вспоминая о еде, питье, туалете наконец, не выказывая никаких признаков усталости.
Говорят, он спит не больше четырёх часов в сутки. Он пьёт или дистиллированную воду, которую сначала замораживают, а затем оттаивают — как он просил, или травяной горячий чай без сахара. Иногда просит мёд к чаю, обязательно сотовый…
Охрана болтливая, да и любопытных много. Всем интересно — чем живёт этот старый пердун, чем он дышит, чего делает. То, что происходит в его палате, знает половина персонала, и секрета в этом нет… То, что происходит на допросах, — знают человек шесть, не больше, включая самого Кривошеева…
Его кормят так, как он пожелает. Я приблизительно знаю его меню. Утром он выпивает чашку своего травяного чая и ничего не ест. Кушает он днём, хотя нет, скорее вечером, часов в пять или шесть, когда как… Одна неделя у него исключительно вегетарианская, в следующую он спокойно ест мясные блюда. Мясо или отварное, или едва поджаренное… Небольшой кусочек хлеба… Никакой сдобы, сладкого… Солью пользуется исключительно редко, не признает ни соусов, ни мясных приправ… Больше одного раза в день он не ест. Приблизительно раз в неделю не ест вовсе целые сутки, только пьёт в небольших количествах чай или воду… Три дня не ел совсем — и никаких тягостных признаков в нём я так и не углядел. С ума можно сойти! Один раз попросил граммов пятьдесят красного вина… Горшочек с его проклятой землей ему принесли, чему он был вполне доволен… Чёрт!
Я потихоньку рассматриваю его иногда… Твёрдые, мужественные черты загорелого лица, ровные белые крупные зубы, мягкая седая борода, густые седые волосы — ни одной плеши и залысины, несколько крупноватый нос, влажные губы, подтянутое сильное тело без единой капельки лишнего. Он кажется мне рано поседевшим зрелым мужчиной, я бы не дал ему и сорока, если бы не эта абсолютная седина — она сбивает с толку, указывает на возраст. Или он рано поседел, и ему, конечно, совсем не восемьдесят. Ни одного лишнего движения, полное отсутствие нервозности и волнения… Никогда не потеет, не изменяется в лице, я ни разу так и не увидел, чтобы он побледнел или покраснел… В каждом его редком движении, несмотря на прикованные руки, — спокойствие и невероятная внутренняя сила…
Я смотрю на наручники, которые сковывают его руки. Мне кажется, что, если он захочет, он разорвёт их легче, чем некий могучий силач рвёт в руках колоду карт…
Четырнадцатый день допроса
Стоменов: — Противоположность, Сергей Дмитрич, великое чудо есть, но только и есть в этом каверза одна неявная. Было дело у меня, лет пятнадцать назад я долго с одним человечком разговор имел… Понравился он мне как - то, глянулся, ну я ему и поведал многое. Хранители не противились, человечек этот слухал меня на полном сурьёзе с год, не менее. Да только оказия в этом вышла вот какая… Заноровился он, как и мы, Магом Смертным сделаться, и все указы мои исполнял в великой точности, да только и погубила его ретивость эта. Беды ваши многие, Дмитрич, от того выходят, что вещей неизмеримое количество понимать вы стремитесь с позиций — «чёрное иль белое» — и не иначе. Смотри, как выходит: если здоровье человек имеет крепкое, то силу большую он через хворь обретет. Есть и слово научное по поводу этому, не помню… Коли схворнул один раз, то потом уже и не заболеет ни в жизнь… Следователь: — Иммунитет! Стоменов: — Ну пускай и мунитет твой, спорить не стану. Но коли шибко нездоров ты будешь, то где Силу - то искать будешь, ась? Следователь: — В здоровье получается? Стоменов: — А где ж ещё? Сила всегда там, где тебя нет, то бишь в противоположности твоей. Она, Сила энта, всегда ускользает от тебя, Сергей Дмитрич, и это надобно всегда помнить. Когда книги я разные читать удумал — ну, право слово, смех один: чего - то там поделай, да и магом огромадным станешь… Так не бывает, и ты это крепко попомни: куда бы ты ни встал — в том, что напротив тебя, всегда Сила большей будет, но как только ты противоположность пользовать начал — тады то, чем ты был и где стоял, усиление поимеет. Оттого и выходит, что путь единственный и непримиримый всегда слаб есть. Тот человечек, с которым я разговор имел, так этого и не уразумел. Силу он поимел, да только новым добрым Богом мнить себя стал, добро своё чинить настойчиво, да и вскорости злом уделался, если понятиями вашими изъяснение давать. Уделался — да так и остался, ну а исход здесь ясный имеется — погиб человечишко этот, так как дела ерепенился великие провертеть, а Силу свою порастерял вконец… Если, Сергей Дмитрич, казнь для людишек чинишь во блага великие государственные, то попомни — на казнённых трёх одного помиловать надобно пренепременно, а опосля — всем следующим трём преступникам милость дать и отпущение. Вот так Сила может быть большая государственная. Я это тебе открыто глаголю, но смутно, догадкою, это и так действие имеет: возьми времена послереволюционные — то, значит, террор красный, людишек толпами огромными в царство небесное отсылают, а то крестьянству да люду разному послабление большое идёт. Иль то людев заарестовывают в ещё больших количествах, а то амнистии всякие объявляют враз — всё от того будет, что догадка есть о законах этих Силы Великой, да только пользование имеет случайное, догадочное, а оттого и выходит, что дело, плодным быть могущее, пустым выходит. И вот ещё что скажу, Сергей Дмитрич. Если ты в люду обычным просто более сильным стать хочешь, то пользуй средства, которые для целей твоих в оппозиции будут. Ну а если ты Силу великую заиметь желание имеешь — то своею оппозицией стань на какое - то время.
Слушай, Дмитрич, баечку одну — она ещё не совершилась, но совершится через некоторое время. Я тебе её поведаю, а ты… Ну, твоё дело будет… Объявится в России лекарь один очень толковый. Он деток лечить будет, и так дельно, как никто до него этого не делал. Да вот только случится с лекарем этим странность одна: потянет его этих самых деток убивать иногда. Сотням детишек хворь уберёт, а одного сгубит потихоньку. Тянуть его к этому будет тягою непостижимой. Потом этого лекаря изловят и казнь ему сделают через расстрел. Лекарь этот догадку свою смутную выскажет — да только не прислушаются к нему, а он примерное людям скажет, что я тебе говорю. Сила могучая в противоположности скрыта, и он эту Силу обрёл случайно… Знаю, знаю, Сергей Дмитрич, не уложить тебе этого в головушке своей, да и другим объяснение дать не сможешь. Но только вокруг оглядку сделай, к вещам многим присмотрись внимательно — и уразумеешь, что моя правда будет.
Возьми хотя бы немца — вишь, какой миролюбивый стал, живёт сыто, ни на кого зла не держит. Много ли толку будет, если удумает он реванш взять? Так я тебе скажу точно — никакого проку, а одна погибель и досада. Немец это чует, потому и миролюб такой сделался, противоположность свою обрёл. Ну а век этот выйдет весь — гляди да меня вспоминай, опять немец зашевелится, ретивым сделается. Потому как хватит, Сила прошлая слабить начинает…
из книги Вита Ценёва - «Протоколы колдуна Стоменова»
Тёмно - васильковый пряный вечер... Аромат сирени и черешен... Подойди и обними за плечи, Так, как ты умеешь...Так, как прежде...
Пряный вечер тёмно - васильковый... Солнце тонет медленно за тучей... День уходит... В сумраке алькова Жду тебя, мой бог... Мой самый лучший...
Тёмно - васильковый вечер пряный... Всё слабей, всё ненадёжней узы... Ты - дитя заката и тумана - Просто, порождение иллюзий...
Тёмно - васильковый вечер... Автор: Вера Соколова
Как бы ей хотелось, чтобы всё было как раньше! Даша покачала головой: «Как раньше уже никогда не будет». К горлу подкатил противный ком, и глаза стало резать от слёз. Она подняла лицо к верху, чтобы предательские слёзы не вылились из глаз.
- С верой, возможно, всё! - проскрипел голос рядом.
Девушка повернулась, и увидела перед собой большие чёрные глаза на смуглом морщинистом лице незнакомой старухи. Спутанные волосы, подёрнутые сединой, свисали на лицо.
Старуха поправила их сухой рукой, убранные волосы открыли хорошо выраженные скулы, небольшой широковатый нос и довольно четко очерченные губы. Наверное, в молодости, старуха была довольно привлекательна, но сейчас Даша не думала об этом. Она не могла оторвать глаз от незнакомки, чей взгляд пронизывал насквозь. Странное, необычное чувство немного пугало девушку. Слёзы всё ещё застилали глаза, но когда Даша избавилась от них, незнакомки на месте не оказалось.
Девушка медленно обвела взглядом всех пассажиров в автобусе, но среди них не было никого похожего на старуху. «Показалось», - решила Даша, но весь оставшийся путь её не покидало неприятное ощущение, будто за ней подглядывают, оставаясь при этом незамеченным.
Доехав до своей остановки, девушка спрыгнула со ступеньки автобуса. Стоя спиной к нему, она почувствовала резкий пронзительный взгляд в спину. Обернувшись, вновь увидела ту самую старуху. Странная незнакомка прильнула к стеклу и беззвучно шептала: «С верой, возможно, всё!», пока автобус не скрылся из глаз.
- Жуткая старуха, - передёрнуло Дашу.
Автобус привёз её на грязную остановку, окруженную такими же грязными домами. Казалось, что домам было стыдно, что они старые и облезлые, поэтому они выглядели какими - то приземистыми, словно им хотелось врасти в землю. Девушке предстояло пройти почти квартал до дома, где они сейчас с Амандой снимали крохотную квартирку - единственное жильё, которое могли себе позволить. Почти все заработанные средства уходили на учёбу. Это давалось нелегко, но Аманда решила, что не стоит переводить Дашу в другую школу посреди учебного года.
Девушка старалась идти быстро, не оборачиваясь на свисты и призывы окружающих её мужланов. Ей предстояло пройти мимо грязного двухэтажного дома, где несколько месяцев назад, на глазах у неё произошла стычка двух враждующих группировок подростков. В этих кварталах подобные стычки были не редкостью. Между собой враждовали подростки, различные бандитские группировки, желающие установить свою власть над кварталами, и просто мирные жители, которые в один миг могли превратиться в обезумевших от злобы и ненависти, зверей.
Тогда, одному из тинэйджеров, видимо наскучила бесполезная перепалка, и он, достав нож, резко бросился на своих врагов, нанося сильные удары одному из парней. Тот охнул, присел, прижимая руку к боку, что сразу наполнилась яркой кровью, и медленно сползая по стене дома, лёг на землю. К раненому парню кинулся его друг. Даша видела, как он прижимал голову несчастного к своей груди, из его уст вырывался крик, похожий на вой. Это было первое, что она увидела по дороге в свой новый дом. Даже сейчас, словно в замедленной съёмке, она видела, как сверкающее лезвие проходит плоть своей жертвы, как расширяются от ужаса и боли глаза того парня. А ещё, тогда, она впервые увидела странные тени, что приблизились к месту трагедии. В голове мелькнуло: «Словно стервятники слетелись за запах крови».
После увиденного, ей повсюду стали мерещиться эти тени, она видела их везде: рядом с больной старушкой или обездоленным бомжём, с капризничающим ребёнком или просто раздражённым прохожим, но чаще всего Даша замечала их рядом с бранящимися людьми. Здесь, в этих бедных кварталах тени были повсюду. Она видела, как они таятся в тёмных углах, выжидая, что люди вскоре набросятся друг на друга, словно бешеные псы, и тогда они смогут присоединиться, празднуя кровавое пиршество.
Она рассказала об этом только одному человеку – Аманде, но, заметя недоверие в её глазах, девушка прикусила язык, и больше никогда не заговаривала об этом вновь. В школе Даша забывала обо всём, окунаясь в беззаботную жизнь подростка, но даже там тени преследовали её, мерещась в каждом тёмном углу. Она отворачивалась, видя их, но тут же замечала как школьники, ещё минуту назад дружески улыбающиеся друг другу, начинали перепалку, нередко переходящую в драку. Даша видела, как тени, приближались к детям, как окружали их, а ребята, уже не могли остановиться в своей злобе, и даже уставшие и обессиленные, продолжали ненавидеть друг друга. Она видела все это, но никогда не пыталась помешать теням, не пыталась мирить людей. Даша всё время только молча стояла рядом, наблюдая за происходящим с застывшим ужасом в глазах, и лишь только приходила в себя, старалась, как можно быстрее, скрыться с того места.
Девушка ускорила шаг, сжимаясь в комок всё больше и больше, ей хотелось стать незаметной для всех, невидимкой, которую никто не видит, даже тени. Подойдя к двухэтажному строению, одному из ряда таких же облезлых домов, девушка вошла внутрь. В нос ударил запах чеснока, кислый запах пота и какой - то омерзительной гнили. От адской смеси затошнило. Прикрыв лицо рукой, она пробежала мимо облезлых стен коридора. Поднимаясь по узкой грязной лестнице на второй этаж, девушка столкнулась с хозяином этого здания.
Мистер Скотт, так звали его, вышел к Даше из своих апартаментов в вечно грязной майке, от его тучного тела шёл нестерпимо кислый запах пота. Она постаралась прошмыгнуть мимо него, но мистер Скотт перегородил ей дорогу. Он буркнул ей про оплату, при этом из его рта шёл тот самый запах гнили. Слушая мужчину, Даша решила, что, пожалуй, подарит ему дезодорант и пару тюбиков зубной пасты, тоже. Девушка пискнула в ответ, что передаст всё Аманде, и побежала по лестнице ещё быстрее.
Пробегая до своей квартиры, она слышала, как за одной из дверей доносится брань, а в другой квартире - похоже, завязалась драка. Даша увидела, как тени проползают под двери. По коже пробежал холодок. Она кинулась к двери в квартиру, которую они снимали. Быстро отперев её, девушка шмыгнула внутрь и заперлась изнутри.
Теперь можно было вздохнуть. Через тонкие стены, она продолжала слышать всё, что говорили или делали соседи, но видеть её они не могли. «Я невидимка», - подумала Даша. Она даже телефон выключила, ей так хотелось остаться незаметной для всех.
Тихонько, так чтобы её и слышно не было, Даша прошла по крохотному коридорчику квартиры в свою комнату, так они называли с Амандой уголок комнаты отделённый шкафом. Зато у неё было собственное окно, которое выходило на довольно уютный садик чудесным образом выживший в таком сумасшедшем городе...
Дай мне знать, Если всё ещё любишь.. Дай мне знать, Если в страсти чьих - то порывах Меня никогда не забудешь И в разлуке не прыгнешь с обрыва, Ты скажи, что всё ещё любишь, Ведь ты в шаге от нервного срыва. Дай мне знать, Что не дашь задохнуться, Дай мне знать, Что не дашь и чужою женою проснуться! Дай мне знать, Что найдёшь Золотые дороги, Что все ада пройдёшь, Если надо со мной чертоги! Дай мне знать, Что смогу вновь твоей очнутся, Дай мне знать, Что смогу тебя - мужа коснуться. Дай мне знать, Я почти задыхаюсь, Коль обидела чем, Верь, я искренне каюсь. Все обиды твои я давно обнулила, Я другая теперь, всё ушло то, что было. Дай мне знать ... Дай мне знать (Отрывок) Автор: Белла Милославская
! Встречаются нецензурные выражения !
14+
Они уже выходили из клуба, а тут парни поймали такси и зовут: «Девчонки! Ну, едем!» Подружка подталкивает её: «Едем! Едем!» Все сели в машину. Приехали в студенческое общежитие, где -то на Лесном проспекте. Узкая комната, одно окно. Две кровати — одна сразу при входе, другая — у окна, напротив стол.
Ребята достают бутылку водки, обычную студенческую закуску. Выпили. Она чуть прикоснулась к стакану. Стала посматривать на часы. Её уже начали мучить угрызения совести: «Как я могла поехать? Замужняя женщина!» Теперь она поняла, что сделала глупость: «Дура! Как выбраться из этого положения? Парни просто так не приглашают. Ведь знала это и поехала. Смалодушничала».
— Нина поедем. Поздно, — опять и опять просит она.
Подружка уже опьянела, сидит в обнимку со своим парнем и никуда не собирается.
— Ещё посидим, — смеется подружка. — Девочки, никуда не едем. Время детское. Дорогуша не смотри на часы. Так хорошо сидим. Будет ещё лучше, — подсаживаясь и обнимая её, говорит парень. Дружок Нинкин гасит свет и тащит её в кровать.
Она идёт к двери. Дверь закрыта.
— Откройте. Я хочу уйти, — просит она. — Ну зачем же так спешить, — парень сильно потянул её за руку и повалил на кровать. — Нет. Нет. Отпустите меня. Не делайте этого, пожалуйста,— взмолилась она.
Но он её крепко прижал. Кричать — стыд то какой. Да кричи, не кричи. А то он может и побить.
— Тихо. Не шуми. Лежи спокойно и не рыпайся...
Она пытается вырваться и продолжала яростно сопротивляться. Но парень сильнее и подмял её под себя, лег сверху, пытаясь задрать ей платье. Платье узкое, в обтяжку, молния по всей спине, сверху декольте. Удерживая её, он одной рукой расстёгивает наконец молнию и спускает платье. Теперь остались трусики. Она хочет вырваться, умоляет его отпустить её.
— Милая, раз уж пришла, так давай спокойно, по -хорошему. Раздвинь ножки.
Она не даётся, сжала ноги. Борьба продолжается. Но силы неравны. Он всё - таки сумел сдвинуть трусики и пробирается далее. Жарко прильнув к её горячим губам, не давая ей опомниться. А она, утомлённая, ослабевшая, вдруг внезапно чувствует, как он проникает в неё таким сильным и упругим толчком, будто пронзает её насквозь, и тут на неё накатывается невероятное...
Она, пораженная случившимся и невообразимым блаженством, вскрикнула и замерла, а он, продолжая ещё лежать на ней, целовал её и с жаром шептал: «Тебе хорошо? Скажи, скажи мне. Я тебя так почувствовал. Умница. Моя умница. Мы сделали это вместе. Тебе хорошо?»
Она молчит и только про себя: «О, боже! Боже! Что со мной? Со мной никогда такого не было».
Он лёг рядом и, держа её в объятиях, нежно целовал, а она, возбуждённая и смущённая случившимся, прижалась к нему.
Уже стало светать за окном.
— Мне пора домой.
Он продолжает её держать в объятиях.
— Что у вас там? — спросил Нинкин друг. — У нас всё в порядке, — ответил Эдик. — У нас тоже всё в порядке. Может поменяемся? — предложил друг. — Не стоит. Я пойду провожу девушку, — сказал Эдик.
Она попросила проводить её, но только до выхода, где сидела дежурная. На прощание он поцеловал её и спросил: — Мы увидимся?
— Нет. Я не могу. Я замужем.
Ещё не было шести часов, транспорт не ходил, а идти далеко — от Гражданки до Заставской, пересечь весь город, но она решительно зашагала домой вдоль трамвайных путей. Рядом остановился грузовой трамвай и вожатая закричала ей:
— Давай, милая, подвезу. Куда тебе? — Мне к Заставской. — Садись. Я еду в парк Коняшпна. Тебе повезло.
Действительно, ей от трамвайного парка всего -то надо пройти три квартала до дому. Вот она и дома. Открывает дверь в комнату и, к своему ужасу, видит: Он спит, уткнувшись в подушку лицом. Она тихо раздевается, идет на кухню, подогреть воду и помыться.
С замиранием она ложится в постель, рядом с мужем на своё место, у стенки и, вытянувшись, лежит не шелохнувшись.
— Ты спишь? Сколько времени? — тихо и спокойно отзывается Он. — Ещё рано, - еле слышно произносит она. — Ну давай ещё поспим. - Он поворачивается к ней обнимает её и засыпает.
«Кажется, он не заметил». Она не может заснуть. Она не может прийти в себя: «Я изменила ему! Как я посмотрю ему в глаза? Что ему скажу? Я не хотела его обманывать».
Но то чувство, которое она испытала впервые, но не с ним,т еперь она никогда не сможет забыть.
Утром они встали, позавтракали. Он рассказал, что буксир пришёл в порт раньше, чем ожидали. Он уснул и не слышал, как она пришла. Она сказала, что была у Нинки.
Как она изменила мужу (Отрывок) Автор: Алевтина Игнатьева
Фактически получается, что ОЛЛИ надо завершать свою деятельность. Потому, что ОЛЛИ может в любой момент про любого, скажем так , знакомого, всё что угодно про иллюстрировать. Если на это будет воля Надежды.
А как по другому? Как ? Вот здесь, Надежда я не пишу. Здесь пишу. А здесь снова не пишу.
Это как с куратором от Спецслужб. Тоже самое. Даже если дадут методичку. Смысла нет никакого. ОЛЛИ день по иллюстрирует по ней. Два по иллюстрирует по ней. А потом всё ровно уйдёт в свои мысли. И всех подведёт. А потом ему ещё предъявят, что он Подписку нарушил и обязательства.
ОЛЛИ не может не иллюстрировать, что само иллюстрируется. Но ОЛЛИ не может и каждый раз ловить за это штрафы. Тоже.
Всякая революция делается для того, чтобы воры и проститутки стали философами и поэтами.“
— Лев Давидович Троцкий
Тебя сам стыд теперь стыдится, Троцкий. Всё честное с тобой сразится., Троцкий. Настанет час, и рок свершится, Троцкий. Услышишь, Каин, злой убийца Троцкий, Услышишь грозный приговор тогда Рабочего советского суда!
тёмный через город пароход плывёт, развергает небо чёрный пароход.
листья облетели не хватает нот чёрный за домами виден пароход
розовые лодки в небе вёсел шум кто на пароходе открывает трюм?
кто выходит трезво к палубе большой умывает руки дождевой водой?
хорошо мерцают маяки вдали, не добудешь пресной – звёздной утали.
будешь пассажиром – место – между строк. чтоб увидеть буквы – выстрели в висок.
тёмный через город пароход плывёт, развергает небо чёрный пароход.
чёрный пароход Автор: Каролина Лихт
Неподалеку от моей сторожки стоял камень, высокий серый камень. У камня был такой приветливый вид, он словно смотрел на меня, когда я к нему подходил, и узнавал меня. По утрам, отправляясь на охоту, я приноровился ходить мимо камня, и меня словно бы поджидал дома добрый друг.
А в лесу начиналась охота. Иногда я подстрелю какую - нибудь дичь, иногда и нет...
За островами тяжело и покойно лежало море. Часто я забирался далеко в горы и глядел на него с вышины; в тихие дни суда почти не двигались с места, бывало, три дня кряду я видел всё тот же парус, крошечный и белый, словно чайка на воде.
Но вот налетал ветер и почти стирал горы вдалеке, поднималась буря, она налетала с юго - запада, у меня на глазах разыгрывалось интереснейшее представление. Всё стояло в дыму.
Земля и небо сливались, море взвихрялось в диком танце, выбрасывая из пучины всадников, коней, разодранные знамёна. Я стоял, укрывшись за выступ скалы, и о чём только я тогда не думал! Бог знает, думал я, чему я сегодня свидетель и отчего море так открывается моим глазам?
Быть может, мне дано в этот час увидеть мозг мирозданья, как кипит в нём работа! Эзоп нервничал, то и дело поднимал морду и принюхивался, у него тонко дрожали лапы; не дождавшись от меня ни слова, он жался к моим ногам и тоже смотрел на море. И ни голоса, ни вскрика — нигде ничего, только тяжкий, немолчный гул.
Далеко в море лежал подводный камень, лежал себе, тихонько уединясь вдалеке, когда же над ним проносилась волна, он вздымался, словно безумец, нет, словно мокрый полубог, что поднялся из вод, и озирает мир, и фыркает так, что волосы и борода встают дыбом. И тотчас снова нырял в пену.
А сквозь бурю пробивал себе путь крошечный, чёрный, как сажа, пароходик ...
Когда я вечером пришел на пристань, чёрный пароходик уже стоял в гавани; оказывается, это был почтовый пароход.
Посмотреть на редкого гостя собралось немало народу, я заметил, что как бы ни рознились эти люди, глаза у всех подряд были синие. Молодая девушка, покрытая белым шерстяным платком, стояла неподалеку; волосы у неё были очень тёмные, на них особенно выделялся белый платок. Она любопытно разглядывала меня, мою кожаную куртку, ружьё, когда я с ней заговорил, она смутилась и потупилась. Я сказал:
— Носи всегда белый платок, тебе он к лицу.
И тотчас к ней подошёл высокий, крепкий человек в толстой вязаной куртке, он назвал её Евой. Видно, она его дочь. Высокого, крепкого человека я узнал, это был кузнец, здешний кузнец. За несколько дней до того он приделал новый курок к одному из моих ружей...
А дождь и ветер сделали своё дело и счистили весь снег. Несколько дней было промозгло и неуютно, скрипели гнилые ветки да вороны собирались стаями и каркали. Но длилось это недолго, солнышко затаилось совсем близко, и однажды утром оно поднялось из - за леса. Солнце встаёт, и меня пронизывает восторгом; я вскидываю ружьё на плечо, замирая от радости.
Казалось бы, собака или кот, Ну что с них взять? А ведь годами помню! В сенцах пищит облизанный окот, Иль пёс бродячий, всех бродяг бездомней ... Наверно, дали чуточку души, Лизнув девчонке нос, в ногах мурлыча, Ложась туда, где в ночь свербит ушиб, И в глаз заплаканный холодным носом тыча. И вспомнишь их не как котов, собак, А как друзей, любивших «просто так»!
А помнишь суп - набор «собачья радость»? В нём хрящик был и мозговая кость. И пёс цепной, смирив обиду, злость, Делил со мной, как люди дарят сладость ... А ведь причин без счёта для обид – В мороз и в холод в конуре, не в доме, Был то ретивым, пьяным гадом бит, То тискан в изнурительной истоме! Прости, Мухтар! Не в силах я в шесть лет Решать судьбу «одетого в ошейник», Прав не имея на хрящ - кости денег, Дав в радость «сэкономленных» котлет, По тёплой, летней, ласковой поре С тобой заснуть в обнимку в конуре!
Собачья радость Автор: НИНА НИК (Ромашка)
Однажды вечером раздался телефонный звонок. Звонил мой старый друг и приятель Миша, с которым в последние несколько лет мы виделись только случайно столкнувшись на улице.
Больше общались по телефону – поздравляли с праздниками, с днём рождения (который у нас с ним в один день), делились новостями, в общем – бытовая рутина затянула нас обоих.
- Алло! Не занят? - Нет. Рассказывай, как дела? - Да как обычно. Тут понимаешь… просьба к тебе. Ты ведь в институте Высшую математику изучал? - Ну да…
Изучать не изучал, но проходил. Даже пятёрки получал по числовым рядам и теории вероятности.
- Да Максиму (это его сын) задачку в школе задали по математике. Вот сидим всей семьёй, и не можем разобраться! Решил тебе позвонить.
Я мысленно позлорадствовал: что, «гуманитарии»?! Задачу для пятого класса решить не можете?! Ты, Мишка - историк, жена твоя, Света – юрист. А помнишь, как мы с тобой спорили: какое образование лучше – моё техническое или твоё гуманитарное?
- Ну давай, диктуй условие, - снисходительно говорю я, беру листок и авторучку, надеясь сразу же выдать ему ответ. - Ну так вот. «Два тракториста вспахали поле за 6 часов. Первый тракторист, если бы работал один, вспахал бы это поле за 10 часов. За сколько вспахал бы это же поле второй тракторист, если бы работал один?» - Я тебе чуть позже перезвоню. - Давай, жду!
Я положил трубку и ещё раз перечитал условие задачи. Что же тут сложного? Два тракториста выполнили работу вместе за шесть часов. Первый, если бы работал один, сделал бы её за десять часов.
Так. По всему видно, что производительность труда у них разная. Если бы была одинаковая – то первый тракторист работал бы 12 часов. Но он работал меньше, а значит и производительность у него больше. Разница – два часа. Если он сделал бы работу на два часа раньше среднего, логично предположить, что второй справился бы на два часа позже. Напрашивается ответ: второй работал бы четырнадцать часов!
Теперь вопрос: как проверить? Вроде всё просто: работали вдвоём, значит делим поровну – один 5 часов, другой – семь, среднее арифметическое – 6.
Звоню Мишке, выдаю ответ и объяснение. Мишка тяжело вздыхает, кряхтит, и говорит мне:
- Во-о-о-от! Мы тоже так думали, но в ответах совсем другое число… - Так, я позже перезвоню! – не даю ему озвучить правильный ответ и кладу трубку.
Я накинул старую куртку, взял сигарету и вышел на веранду. Слабая лампочка под потолком освещала ветхость старого многоквартирного дома, давно ожидавшего ремонта, а из окна врывался пронизывающий осенний ветер. Подпалив сигарету спичкой, я сел на табурет и задумался.
Так. Значит вместе они проработали 6 часов. А первый тракторист сделал бы тоже самое один за 10! А за сколько сделал бы тоже самое второй? А почему, собственно, у них разная производительность? Может у второго трактор менее мощный? Меньше скорость, меньше ширина плуга? А может он не умеет курить на ходу – останавливается на перекуры, пока его товарищ «пашет» (в прямом и переносном смысле)?
В воображении нарисовались два трактора, пашущих поле. Следом вспомнился эпизод из фильма «Дело было в Пенькове», когда Матвей Морозов со своим приятелем соревновался в перетягивании на тракторах. Допустим, что первый тракторист – это Матвей Морозов, а второй – его оппонент… как его? Зефиров, кажется. «Липовый» передовик, лицо колхоза, а на деле – пустое место. Кстати, хороший фильм. Надо найти в интернете и ещё раз пересмотреть. Всё - таки – великая вещь, этот интернет. Сколько хороших фильмов я посмотрел по нему. И телевизор уже не нужен… Тьфу ты! Что - то я отвлёкся!
Итак – два тракториста. Пашут вместе поле. Один работает быстрее, другой медленнее. Снова и снова прокручиваю в голове условия задачи и вдруг я начинаю понимать, что для меня эта задача может стать нерешаемой. Что будет, если я её не решу? Во - первых - опозорюсь перед другом. Перед ним одним – я Мишку знаю, он не станет всем трепать, что я не решил задачу для пятого класса.
Во - вторых – окажусь не правым в нашем давнем споре. Ведь я считал (и считаю), что инженеры образованнее учителей, юристов, экономистов, врачей. В - третьих – просто перестану считать себя образованным человеком, раз в школе от пятиклассников требуют больше, чем то, что в моих силах. Нет уж! Это дело престижа. Надо решить во что бы то ни стало! Мобилизуем всё своё образное и необразное мышление. Левое и правое полушарие.
Итак. Представим, что поле имеет размер в 10 гектар. Получается, что первый тракторист – Морозов - пашет со скорость 1 гектар в час. Так? Так! Второй – Зефиров - пашет с меньшей скоростью. Это «икс». Вместе они работали 6 часов. Составим уравнение.
Как ни пытался я составить уравнение, но так и не смог. Нет, не то! Пришлось начинать рассуждения заново. Допустим поле 10 гектар. Морозов вспахал бы его один за 10 часов. Следовательно, он пашет со скорость 1 гектар в час. Так? Так! Значит, за время их совместной работы он вспахал 6 гектар. Выходит, что Зефиров за эти 6 часов вспахал остальные 4 гектар.
Не докурив сигарету, я вернулся в квартиру и взял калькулятор. Итак, Зефиров за 6 часов вспахал 4 гектара. Следовательно, его производительность труда – 4 разделить на 6 - будет ноль целых и шесть в периоде гектар в час! А дальше? Десять гектар разделить на его производительность… получается 15 часов.
Звоню Мишке и сообщаю результат.
- Правильно, - говорит он, - и в ответе тоже пятнадцать. Но как? Объяснить надо! Понимаешь? Без условностей: мол, если бы было столько - то гектар… понимаешь? - Я перезвоню… - снова обещаю ему и кладу трубку.
Так… и действительно - объяснять учителю решение задачи на предположениях не пойдёт. Задачи задают не для развития навыков убеждения и ассоциативного мышления, а для изучения математики. Должно быть чёткое и разумное решение. Давай заново.
Отбросим этих Морозовых - Зефировых! Итак: первый тракторист вспахал бы поле один за 10 часов. Примем это за 100%. Но работал он 6 часов – это 60% всей работы (для него 6 часов – это 60% всей работы)! Второй сделал за тоже время 40% работы. Следовательно, для второго тракториста 6 часов – это 40% всей работы! А 100% для него – это 100 умножить на 6 и разделить на 40 (правило «креста»). Получается 15!
Звоню Мишке и подробно всё рассказываю. Он обрадовался, поблагодарил, добавив, между прочим: мол, «и как мы сами до этого не догадались»!
И совершенно довольный я лёг спать За окном завывал ноябрьский ветер, природа готовилась к зиме, а в моём засыпающем мозгу два трактора пахали поле. Из кабинки одного из них выглядывал молодой Вячеслав Тихонов с выцветшими бровями, оглядывался назад, на своего менее расторопного товарища – колхозного передовика с типажом Юрия Медведева, заболевшего «звёздной болоезнью», уверенного в своей непогрешимости, а потому - лениво сидящего за рычагами трактора… Я был доволен тем, что решил эту задачу и помог сыну свого друга…
Вот только потом оказалось, что Максимка всё - таки получил за это домашнее задание «двойку»: в пятом классе не проходят проценты… НАДО БЫЛО РЕШАТЬ ЧЕРЕЗ ДРОБИ…
Чтобы избавиться от одной пагубной страсти, нужно переключиться на ещё более пагубную.
Персонаж: Кэрри Брэдшоу Серил «Секс в большом городе» (Sex and the City) Сша. 1998 -2004
Никакого намёка мне никто не давал На простое сравненье: время – это подвал. Не скользящая лента неудач и потерь, На которой – и «завтра», и «вчера», и «теперь» – Словно кадры на плёнке чередой пронеслись Через кинопроектор под названием жизнь, Не предмета над тенью превосходство, и не Вертикали над плоским превосходство вдвойне, Не блестящие грани многомерных пространств, Не побед над случайным неизменная страсть…
Время – это лишь погреб, на полу в нём лежат: Кукла детская, компас… и какой-то ушат, Два набора для шахмат, и один – домино, Мячик, детский конструктор, позабытый давно. И ещё – в виде пыли – мысли, мысли одни… Мне их жалко, поскольку позабыты они,
Или вовсе их нет там? да и быть не должно? Ведь в подвале хранится, что хотелось мне, но Не сбылось, не случилось… Даже в памяти нет!
Время это ещё и – в неизбежность билет…
Но, минуя сознанье, пролетают года, Оседают в подвале, не оставив следа На окраине тихой, где стоит некий дом, На стенах и на крыше, да и в доме самом.
К ней в пустую гостиную голубь влетел Тёмно - сизый, махая крылами. Уже близилась осень, и лес пожелтел За пустыми, нагими полями.
И казалось, что в день этот, тёмный, сырой, Гость нежданный явился с приветом, Что пахнуло опять позабытой весной И горячим исчезнувшим летом.
Шумно жить без любви ей досталось в удел. Сердце пусто, дом полон гостями… Но в заснувшую душу к ней голубь влетел Тёмно - сизый, махая крылами.
Озарится ль в душе то, что было темно, От нежданного яркого света, Или вылетит голубь, тоскуя, в окно, На призыв не дождавшись ответа?
К ней в пустую гостиную голубь влетел.. Поэт: Алексей Апухтин
Так пролетело лето. Наступила осень. Как положено, с дождями и сырым ветром. Баба Граня затыкала щели в окнах размоченной в воде газетой «Правда», и наблюдала, как за стеклом теряет последнюю одежонку рябина.
По вечерам к ней стала заходить в гости старшая девочка-соседка. Она забиралась на её, бабы Гранину перину, и прыгала как на батуде, заставляя тяжко скрипеть старые пружины железной кровати... Они пили с ней жёлтый чай из кукольного сервиза, и баба Граня разрешала девочке залезть в свой комод.
Каждая вытащенная из его нафталиновых недр вещь, сопровождалась восторженными криками, а баба Граня слепо щурилась, и говорила:
- Это, милка моя, Екатерининский пятак… Тяжёлый очень. Такими вот пятаками однажды Ломоносову заплатили. На трех телегах деньги свои увозил. А это что? О.. А это коробочка из-под ландрина. Ну, конфеты такие знаешь? Вкусные были. Навроде монпасье. А это, деточка, не трогай. Этому голубю уже сто пятьдесят лет, он мне от матушки на память остался…
И гладила скрюченными артритными пальцами фарфоровую голубку, с намотанной на клюв резинкой от трусов.
Баба Граня читала девочке стихи, вытаскивая их из уголков склерозной памяти. Бог знает, кто их сочинил, и почему они сами так ярко всплывали с голове. Девочка внимательно слушала, и пыталась запомнить их наизусть. Баба Граня тихо смеялась, и гладила соседку по русой головёнке.
Умирать по-прежнему не хотелось.
Тем временем молодая хозяйка вовсю бегала по собесам и юристам, пытаясь добиться ордера на бабы Гранину комнату. Ей то говорили, что надо ждать естественной смерти соседки, то говорили, что надо поместить её в дом престарелых, и тогда оформлять документы. Хозяйка слушала советы, а делала по-своему.
Баба Граня ложилась спать на свою перину, не снимая войлочного чепца и халата, и засыпая, улыбалась.
Молодая соседка уже отнесла старухину карту к Главврачу шестьдесят восьмой больницы.
Баба Граня смотрела в окно, и иногда, отковырнув ножом газету из щелей, открывала форточку, и сыпала на землю пшено голубям.
Главврач направил к бабе Гране медсестру.
Баба Граня пекла в духовке пятнистую больную антоновку, и радовалась вечернему чаю из кукольного сервиза.
Невидимое кольцо вокруг бабы Грани сжалось. А она пила чай, и гладила старого фарфорового голубя.
А потом к ней пришла молодая медсестра, которая улыбалась, и мерила ей давление. Потом, виновато улыбнувшись, уколола палец иголкой, и всосала в стеклянную трубочку каплю бабы Граниной крови. Баба Граня рассказывала сестричке про своего голубя, про девочку-соседку, про чай из сервиза, и угощала печёной антоновкой.
А вслед за сестрой пришли 2 молодых мальчика в белых халатах, и сказали, что ей, Агриппине Григорьевне Кустанаевой, надо немножко полежать в хорошей, уютной больнице. Что там большие светлые палаты, и много других старушек, с которыми ей будет о чём поговорить.
Баба Граня растерянно улыбалась, и собирала в пакетик необходимые вещи: пластмассовую чашечку, 2 мотка резинки от трусов, меховую жилетку и пачку чая со слоном. Голубя ей с собой взять не разрешили.
Она вышла из подъезда, и увидела бабу Катю, которая крикнула:
- Ну что, Груша, с новосельем тебя!
И засмеялась лающим смехом.
Баба Граня лежала в машине «Скорой помощи», прижимая к груди узелок с вещами, и ей уже очень хотелось назад, домой.
В это время в её комнатке настежь распахнули дверь и окно, и начали ломать и выкидывать комод.
В больнице было холодно, и плохо кормили. И очень не хватало перины и голубя. И ещё было страшно.
А в комнате шёл ремонт. Обдирались старые рыжие обои, и клеились свежие, в голубой цветочек. На место комода очень удачно встал шкаф, а на место кровати – торшер с жёлтым абажуром, и два кресла.
Баба Граня не спала ночами. Она не могла уснуть. Она привыкла к перине, и к тишине. А вокруг стояли узкие солдатские койки с колючими, тонкими одеялами, и стонали соседки по палате.
Девочка-соседка приводила в бабы Гранину комнату подружек, и они все вместе пили чай из кукольного сервиза.
Одинокая слеза скатилась по морщинистой щеке, и впиталась в проштампованную больничными печатями наволочку.
В комнате раздался хрупкий звон. Упал со шкафа, и разбился фарфоровый голубь.
Баба Граня закрыла блёклые глаза, сжала в кулаке под одеялом моток резинки от трусов, и выдохнула: «Господи, Иисусе Христе… Ванечка пришёл.»
Вдохов больше не последовало. Сухое дерево (Отрывок) Автор: Лидия Раевская
В конце июня террористку Дарью Трепову* этапировали в колонию, где она проведёт следующие 27 лет. И, чтобы как то себя развлечь, Трепова* начала рисовать. И отправлять рисунки своим товарищам из сообщества веганов.
Естественно, её художества попали к эксперту - психиатру, который проанализировал их и сделал вывод, что у террористки депрессия и внутренний раскол личности.
По словам специалиста, рисунки говорят о её внутренней деструктивности, ведь надежды на оправдание нет, как и перспектив, ведь на свободу Трепова выйдет, когда ей будет 53 года.
Отсюда и взялась депрессия и попытки победить её творчеством.
Свои рисунки она назвала “Гадание”, “Колыбельная”, “Прогулка” и “Бой с тенью”.
Последний - по мотивам песни Паши Техника "Нужен Xanax", рассказал telegram-канал Mash на Мойке. И в штрихах и образах эксперт нашёл страдание из-за разрушенной жизни. Но ни в одном из элементов нет ни малейшего намёка на раскаяние. Как и во время суда, где она пыталась убедить всех, что не знала о спрятанной в статуэтке взрывчатке. Видимо, Трепова до сих пор считает, что не сделала ничего плохого.
Напомним, что 2 апреля прошлого года Дарья пришла в кафе на Университетской набережной, где проходил творческий вечер военного корреспондента Владлена Татарского. С собой она принесла подарок военкору - статуетку, внутри которой было спрятано самодельное взрывное устройство. В результате теракта Татарский погиб на месте, более 50 человек получили различные травмы.
* внесена в список террористов и экстремистов
Есть депрессия, но нет раскаяния: о чём говорят тюремные рисунки Дарьи Треповой АВТОР: СТАС СТЕПАНОВ
Прошлого года, двадцать второго марта, вечером со мной случилось престранное происшествие. Весь этот день я ходил по городу и искал себе квартиру. Старая была очень сыра, а я тогда уже начинал дурно кашлять. Ещё с осени хотел переехать, а дотянул до весны. В целый день и ничего не мог найти порядочного.
Во -первых, хотелось квартиру особенную, не от жильцов, а во -вторых, хоть одну комнату, но непременно большую, разумеется вместе с тем и как можно дешёвую. Я заметил, что в тесной квартире даже и мыслям тесно. Я же, когда обдумывал свои будущие повести, всегда любил ходить взад и вперёд по комнате. Кстати: мне всегда приятнее было обдумывать мои сочинения и мечтать, как они у меня напишутся, чем в самом деле писать их, и, право, это было не от лености. Отчего же?
Ещё с утра я чувствовал себя нездоровым, а к закату солнца мне стало даже и очень нехорошо начиналось что-то вроде лихорадки. К тому же я целый день был на ногах и устал.
К вечеру, перед самыми сумерками, проходил и по Вознесенскому проспекту. Я люблю мартовское солнце в Петербурге, особенно закат, разумеется, в ясный, морозный вечер. Вся улица вдруг блеснёт, облитая ярким светом. Все дома как будто вдруг засверкают. Серые, жёлтые и грязно - зелёные цвета их потеряют на миг всю свою угрюмость; как будто на душе прояснеет, как будто вздрогнешь или кто-то подтолкнёт тебя локтем.
Новый взгляд, новые мысли... Удивительно, что может сделать один луч солнца с душой человека!
Но солнечный луч потух; мороз крепчал и начинал пощипывать за нос; сумерки густели; газ блеснул из магазинов и лавок. Поровнявшись с кондитерской Миллера, я вдруг остановился как вкопанный и стал смотреть на ту сторону улицы, как будто предчувствуя, что вот сейчас со мной случится что-то необыкновенное, и в это-то самое мгновение на противоположной стороне я увидел старика и его собаку.
Я очень хорошо помню, что сердце моё сжалось от какого-то неприятнейшего ощущения и я сам не мог решить, какого рода было это ощущение.
Я не мистик, в предчувствия и гаданья почти не верю; однако со мною, как, может быть, и со всеми, случилось в жизни несколько происшествий, довольно необъяснимых. Например, хоть этот старик: почему при тогдашней моей встрече с ним, я тотчас почувствовал, что в тот же вечер со мной случится что-то не совсем обыденное? Впрочем, я был болен, а болезненные ощущения почти всегда бывают обманчивы.
Старик своим медленным, слабым шагом, переставляя ноги, как будто палки, как будто не сгибая их, сгорбившись и слегка ударяя тростью о плиты тротуара, приближался к кондитерской.
В жизнь мою не встречал я такой странной, нелепой фигуры. И прежде, до этой встречи, когда мы сходились с ним у Миллера, он всегда болезненно поражал меня. Его высокий рост, сгорбленная спина, мертвенное восьмидесятилетнее лицо, старое пальто, разорванное по швам, изломанная круглая двадцатилетняя шляпа, прикрывавшая его обнаженную голову, на которой уцелел, на самом затылке, клочок уже не седых, а бело - жёлтых волос; все движения его, делавшиеся как-то бессмысленно, как будто по заведённой пружине, — всё это невольно поражало всякого, встречавшего его в первый раз.
Действительно, как-то странно было видеть такого отжившего свой век старика одного, без присмотра, тем более что он был похож на сумасшедшего, убежавшего от своих надзирателей. Поражала меня тоже его необыкновенная худоба: тела на нём почти не было, и как будто на кости его была наклеена только одна кожа. Большие, но тусклые глаза его, вставленные в какие-то синие круги, всегда глядели прямо перед собою, никогда в сторону и никогда ничего не видя, — я в этом уверен.
Он хоть и смотрел на вас, но шёл прямо на вас же, как будто перед ним пустое пространство. Я это несколько раз замечал. У Миллера он начал являться недавно, неизвестно откуда и всегда вместе с своей собакой. Никто никогда не решался с ним говорить из посетителей кондитерской, и он сам ни с кем из них не заговаривал.
«И зачем он таскается к Миллеру, и что ему там делать? — думал я, стоя по другую сторону улицы и непреодолимо к нему приглядываясь. Какая-то досада — следствие болезни и усталости — закипала во мне. — Об чём он думает? — продолжал я про себя, — что у него в голове?
Да и думает ли ещё он о чём-нибудь? Лицо его до того умерло, что уж решительно ничего не выражает. И откуда он взял эту гадкую собаку, которая не отходит от него, как будто составляет с ним что-то целое, неразъединимое, и которая так на него похожа?»
из романа Ф. М. Достоевский - «Униженные и оскорблённые»
Тебя сегодня ревновать? Зачем? К кому? Хотя один соперник есть - я знаю, Он ярких глаз твоих смывает синеву И серебра в причёску добавляет И невесомых замедляет плавность рук И с нежных губ улыбку забирает, Соперник этот - нас давно предавший друг, Его в народе "Время" называют ...
Ревность старика... Автор: Валет Треф
На пороге двери явилась сестра Гаврика. Несколько секунд она стояла неподвижно, прямая, высоко закинув голову и оглядывая всех прищуренными глазами. Потом на её некрасивом, сухом лице явилась гримаса отвращения, и, не ответив на поклон Ильи, она сказала брату:
- Гаврик, выйди на минутку ко мне ...
Илья вспыхнул. От обиды кровь с такой силой бросилась ему в лицо, что глазам стало горячо.
— А вы, барышня, кланяйтесь, когда вам кланяются, — сдержанно и внушительно сказал он.
Она ещё выше подняла голову, брови у неё сдвинулись. Плотно сжав губы, она смерила Илью глазами и не сказала ни слова. Гаврик тоже сердито взглянул на хозяина.
— Вы не к пьяным пришли, не к жуликам, — продолжал Лунёв, вздрагивая от напряжения, — вас встречают уважительно ... и, как барышня образованная, вы должны ответить тем же ... — Не фордыбачь, Сонька, — вдруг сказал Гаврик примиряющим голосом и, подойдя к ней, встал рядом, взяв её за руку.
Наступило неловкое молчание. Илья и девушка смотрели друг на друга с вызовом и чего -то ждали. Маша тихонько отошла в угол. Павел тупо мигал глазами.
— Ну, говори, Сонька, — нетерпеливо сказал Гаврик. — Ты думаешь, они тебя обидеть хотят? — спросил он. И, неожиданно улыбнувшись, добавил: — Они — чудаки!
Сестра дёрнула его за руку и спросила Лунёва сухо и резко:
— Что вам от меня угодно? — Ничего, только ...
Но тут в голове его родилась хорошая, светлая мысль. Он шагнул к девушке и, как мог вежливо, заговорил:
Он торопился изложить свою мысль и не мог. Его смущал прямой, строгий взгляд её глаз; они как будто отталкивали его от себя. Илья опустил глаза и смущённо, с досадой пробормотал:
— Я не умею сразу это сказать ... если время у вас есть ... пройдите, присядьте ...
И отступил перед нею.
— Постой тут, Гаврик, — сказала девушка и, оставив брата у двери, прошла в комнату. Лунёв толкнул к ней табурет. Она села. Павел ушёл в магазин, Маша пугливо жалась в углу около печи, а Лунёв неподвижно стоял в двух шагах пред девушкой и всё не мог начать разговора. — Ну -с? — сказала она. — Вот ... в чём дело, — тяжело вздохнув, заговорил Илья. — Видите — девушка, — не девушка, а замужняя ... за стариком... Он её — тиранит ... вся избитая, исщипанная убежала она ... пришла ко мне ... Вы, может, что худое думаете? Ничего нет ...
Путаясь в словах, он сбивчиво говорил и двоился между желанием рассказать историю Маши и выложить пред девушкой свои мысли по поводу этой истории. Ему особенно хотелось передать слушательнице именно свои мысли. Она смотрела на него, и взгляд её становился мягче.
— Я понимаю, — остановила она его речь. — Вы не знаете, как поступить? Прежде всего надо к доктору ... пусть он осмотрит ... У меня есть знакомый доктор, — хотите, я её свезу? Гаврик, взгляни, сколько время? Одиннадцатый? Хорошо, это часы приёма ... Гаврик, позови извозчика ... А вы — познакомьте меня с нею ...
Но Илья не тронулся с места. Он не ожидал, что эта серьёзная, строгая девушка умеет говорить таким мягким голосом. Его изумило и лицо её: всегда гордое, теперь оно стало только озабоченным, и, хотя ноздри на нём раздулись ещё шире, в нём было что -то очень хорошее, простое, раньше не виданное Ильей. Он рассматривал девушку и молча, смущённо улыбался.
А она уже отвернулась от него, подошла к Маше и тихо говорила с нею:
— Вы не плачьте, голубчик, не бойтесь ... Доктор — славный человек, он вас осмотрит и выдаст бумагу такую ... только и всего! Я вас привезу сюда ... Ну, милая, не плачьте же ...
Она положила свои руки на плечи Маши и хотела привлечь её к себе.
— Ой ... больно, — тихонько застонала Маша. — Что тут у вас?
Лунёв слушал и всё улыбался.
— Это ... чёрт знает что такое! — возмущённо вскрикнула девушка, отходя от Маши. Лицо у неё побледнело, в глазах сверкал ужас, негодование. — Как она избита ... о! — Вот как живём! — воскликнул Лунёв, снова вспыхивая.— Видели? А то ещё могу другого показать,— вон стоит! Позвольте познакомить: товарищ мой Павел Савельич Грачёв ...
Павел протянул руку девушке, не глядя на неё.
— Медведева, Софья Никоновна, — сказала она, разглядывая унылое лицо Павла. — А вас зовут — Илья Яковлевич? — обратилась она к Лунёву. — Точно так, — оживлённо подтвердил Илья, крепко стиснув её руку, и, не выпуская руки, продолжал: — Вот что ... уж коли вы такая ... то есть если вы взялись за одно, — не побрезгуйте и другим! Тут тоже петля.
Она внимательно и серьёзно смотрела на его красивое, взволнованное лицо, потихоньку пытаясь освободить свою руку из его пальцев. Но он рассказывал ей о Вере, о Павле, рассказывал горячо, с, увлечением. И сильно встряхивал её руку и говорил:
— Сочинял стихи, да какие ещё! Но в этом деле-— весь сгорел ... И она тоже ... вы думаете, если она ... такая, то тут и всё? Нет, вы не думайте этого! Ни в добром, ни в худом никогда человек не весь! — Как? — переспросила девушка. — То есть ежели и плох человек — есть в нём своё хорошее, ежели и хорош — имеет в себе плохое ... Души у нас у всех одинаково пёстрые ... у всех! — Это вы хорошо говорите! — одобрила его девушка, с важным видом качнув головой. — Но, пожалуйста, пустите мою руку — больно!
Илья стал просить у неё прощения. А она уже не слушала его, убедительно поучая Павла:
— Это стыдно, так нельзя! Нужно действовать! Нужно искать ей защитника, адвоката, понимаете? Я вам найду, слышите? И ничего ей не будет, потому что оправдают ... Даю вам честное слово!
Лицо её раскраснелось, волосы на висках растрепались, и глаза горели.
Маша, стоя рядом с нею, смотрела на неё с доверчивым любопытством ребёнка. А Лунёв поглядывал на Машу и Павла победоносно, с важностью, чувствуя какую -то гордость от присутствия этой девушки в его комнате.
— Если вы в самом деле можете помочь, — дрогнувшим голосом заговорил Павел, — помогите! — Вы приходите ко мне в семь часов, хорошо? Вот Гаврик скажет где ... — Я приду ... Слов у меня для благодарности нет ... — Оставим это. Люди должны помогать друг другу. — Помогут они! — с иронией вскричал Илья.
Девушка быстро обернулась к нему. Но Гаврик, видимо, чувствуя себя в этой сумятице единственным солидным и здравомыслящим человеком, дёрнул сестру за руку и сказал:
— Да уезжай ты! — Маша, одевайтесь! — Мне не во что, — робко заявила Маша. — Ах ... Ну всё равно! Идёмте ... Вы придёте, Грачёв, да? До свидания, Илья Яковлевич!
Товарищи почтительно и молча пожали ей руку, и она пошла, ведя за руку Машу. Но у двери снова обернулась и, высоко вскинув голову, сказала Илье:
— Я забыла ... Я не поздоровалась с вами ... Это — свинство, я извиняюсь! слышите?
Лицо её вспыхнуло румянцем, глаза конфузливо опустились. Илья смотрел на неё, и в сердце у него играла музыка.
— Извиняюсь ... Мне показалось, у вас тут ... кутёж ...
Она остановилась, как бы проглотив какое -то слово.
— А когда вы ... упрекнули меня, я думала — это говорит хозяин ... и — ошиблась! Очень рада! Это было чувство человеческого достоинства.
Она вдруг вся засветилась хорошей, ясной улыбкой и сердечно, с наслаждением, как бы смакуя слова, выговорила:
— Я — очень рада, всё вышло так ... ужасно хорошо! Ужасно хорошо!
И исчезла, улыбаясь, точно маленькая серая тучка, освещённая лучами утренней зари. Товарищи смотрели вслед ей. Рожи у обоих были торжественные, хотя немножко смешные. Потом Лунёв оглянул комнату и сказал, толкнув Пашку:
— Чисто?
Тот тихонько засмеялся.
— Н - ну ... фигура! — легко вздыхая, продолжал Лунёв. — Как она ... а? — Как ветром всё смела! ..
Заняты корабли, время тонет смотри, Ко дну, тонут мечты в тине воды! На меня не смотри потопила их ты!
Грузом тянет ко дну, тону и стону Я устал нас везти, больше я не могу А ты, пустила стрелу, "я не хочу!"
Корабль дальше но дно, где ром, где вино? Может это поможет от твоего " всё равно!"? А ты лишь дальше играешь в немое кино!
Заняты корабли, время тонет смотри Автор: Ирина Волкова 24
Теперь уже каждый раз, как Саша приходил, Людмила запиралась с ним и принималась его раздевать да наряжать в разные наряды.
Смехом и шутками наряжался сладкий их стыд. Иногда Людмила затягивала Сашу в корсет и одевала в своё платье. При декольтированном корсаже голые Сашины руки, полные и нежно - округлённые, и его круглые плечи казались очень красивыми. У него кожа была желтоватого, но, что редко бывает, ровного, нежного цвета.
Юбка, башмаки, чулки Людмилины — всё Саше оказались впору и всё шло к нему. Надев на себя весь дамский наряд, Саша послушно сидел и обмахивался веером. В этом наряде он и в самом деле был похож на девочку и старался вести себя как девочка. Одно только было неудобно — стриженые Сашины волосы. Надевать парик или привязывать косу на Сашину голову Людмила не хотела — противно.
Людмила учила Сашу делать реверансы. Неловко и застенчиво приседал он вначале. Но в нём была грация, хотя и смешанная с мальчишеской угловатостью. Краснея и смеясь, он прилежно учился делать реверансы и кокетничал напропалую.
Иногда Людмила брала его руки, обнажённые и стройные, и целовала их. Саша не сопротивлялся и смеючись смотрел на Людмилу. Иногда он сам подставлял руки к ее губам и говорил:
— Целуй!
Но лучше нравились ему и ей иные наряды, которые шила сама Людмила: одежда рыбака с голыми ногами, хитон афинского голоногого мальчика.
Нарядит его Людмила и любуется. А сама побледнеет, печальная станет.
* * * Саша сидел на Людмилиной постели, перебирал складки хитона и болтал голыми ногами. Людмила стояла перед ним и смотрела на него с выражением счастья и недоумения.
— Какая ты глупая! — сказал Саша. — В моей глупости так много счастья! — лепетала бледная Людмила, плача и целуя Сашины руки. — Отчего же ты заплакала? — улыбаясь беспечно, спросил Саша. — Моё сердце ужалено радостью. Грудь мою пронзили семь мечей счастья, — как мне не плакать. — Дурочка ты, право, дурочка! — смеючись сказал Саша. — А ты — умный! — с внезапною досадою ответила Людмила, вытерла слёзы и вздохнула. — Пойми, глупый, — заговорила она тихим убеждающим голосом, — только в безумии счастье и мудрость. — Ну, да! — недоверчиво сказал Саша. — Надо забыть, забыться, и тогда все поймёшь, — шептала Людмила. — По - твоему, как, мудрые люди думают? — А то как же? — Они так знают. Им сразу дано: только взглянет, и уже всё ему открыто…
Бумага сконцентрирована здесь на стеллажах, чувствительностью нерва – алхимии писательская взвесь. Ты – наблюдаешь, подбирая жертву. мечтательно зайдёшь в читальный зал, неспешно к атмосфере привыкая, сосуд, в котором тайна пустота – по виду Авель, по привычкам Каин.
Отдельно выбрав место от других, чтоб не испачкаться чужою мыслью грязной, ты смотришь в книгу, будто слышишь гимн, играющий в не наступивший праздник.
Бывает муха мантру прожужжит, слюнявит посетитель, к чтенью, палец – страничный шелест словно скрип пружин, когда ложится новый постоялец в холодную жеманную постель, отогревая не себя, но простынь. Ты фантазёр – читатель, верь не верь, фантазия вполне реальный остров, где можно скрыться на минуту – от, а иногда на вечность. Но не больше, чем есть внутри себя, себе возьмёт - подставивший под чистый ключ пригоршни.
Здесь инаким быть не запрещено, душа твоя не зря тебя искала, во всём, что ты прочёл – двойное дно. Летишь, не повторив судьбы Икара, преодолев Вийоном эшафот, не погибаешь в пьяной драке глупо, ты – Ихтиандр, который не даёт глумиться, над своей природой хрупкой, искателям подводных жемчугов. Ты, сам себе – последняя экстрема, ты изрыгаешь к жизни нелюбовь – прощая перепрыгнувшего Рема.
Сюжеты переделав, перепев – выходишь из библиотечной дверцы.
Ацтеком раскрывает город зёв, чтоб выгрызать Трепещущее Сердце.
Жених Смерти Автор: Рында Виталий
Настало время, и правителем могучего народа ацтеков стал мудрый Кутлацума, долго трудившийся вместе с другими учеными царства над уточнением календаря и уточнением премудростей бытия. Теперь, во цвете лет, он мог повести свой народ к новым высотам просвещенности…
— Скажи-ка, Монто, — спросил он однажды у одного из учеников, когда они прогуливались вблизи храма великого Кецалькоатля, — как, по-твоему, за джунглями, за водами живут люди? — Конечно живут, Кутлацума, — ответил молодой спутник. — Целая раса, и когда-нибудь они приплывут к нашим берегам. — И разрушат всё, созданное нами? — Возможно.
Ответ ученика расстроил Кутлацуму, который видел, какого высокого уровня достиг его народ в области изучения окружающего мира: развитые формы общественной жизни дополнялись превосходными методами образования и астрономических исследований. Установленные на вершинах храмов огромные камни-календари (сам Кутлацума высекал эти камни) являлись безмолвными свидетелями прогресса цивилизации ацтеков. И правитель был обеспокоен.
— Монто, мы должны сделать всё, чтобы отсрочить этот день — день, когда возникнет угроза всему, когда начнётся разрушаться уклад нашей жизни. — Они поднялись на вершину храма, куда вела широкая лестница, и правитель произнес: — Посмотри на всё это — улицы, лавки… воздвигаемые повсюду здания… размеренное движение. Мы проводим перепись населения и управляем мудрой рукой. Неужели мы… и они исчезнут? — Наши поколения уйдут, а наши дети умрут. — Но разве мы должны умирать, Монто? Должны?.. — Мысль внезапно пришедшая ему в голову, целиком захватила его. — Монто, собери совет мудрейших. Я буду говорить. — О чём, Кутлацума? — О вечной жизни, разумеется.
Когда все собрались, самые ученые из учёных ацтеков стали высказывать своё мнение. Два дня они говорили о религии и медицине, и наконец решение было найдено.
Люди умирают, потому что перестает биться их сердце. Надо только найти путь, как сохранить сердце живым, и бессмертие, о котором они мечтают, станет явью, а с ним придёт надежда на сохранение ацтекской цивилизации на вечные времена, — даже когда из-за моря нагрянет враг.
— Сердце, — изрёк Кутлацума. — Вот ключ ко всему. Отправляйтесь к людям и разыщите того, кто хочет нам помочь. Спустя несколько дней в комнату Кутлацумы привели молодую, очень красивую девушку по имени Нотия. — Тебе рассказали, что от тебя требуется? — спросил он. — Для меня это большая честь, о господин. — Но ты совсем молодая. Понимаешь ли ты, ради чего идёшь на такую жертву? — О да, господин. — Пусть будет так.
И вот у подножья храмовой лестницы было выбрано место — Кутлацума ни за что не стал бы делать это в тайне от всех. Нотию подготовили и одели в развевающееся, доходящее до пят платье.
Накануне, когда должно было произойти это торжественное событие, Кутлацума долго беседовал с врачами. Рано утром все вместе они отправились к Кизаль — старой умирающей женщине.
— Моё сердце ослабло, о господин, — завидев их, пробормотала она со своего убогого ложа. — Женщина, сегодня мы постараемся помочь тебе.
Выйдя от Кизаль, врачи с опаской спросили Кутлацуму, боясь того, что он задумал.
— А вдруг нас ждет неудача? — Тогда попробуем ещё раз. И ещё.
Один из врачей молча кивнул. Больше им нечего было добавить.
В полдень Монто пришел в дом своего господина.
— Девушка готова. Старая Кизаль готова. Ты решился?
Кутлацума протянул руку к самому острому ножу — церемониальному кинжалу, к которому он никогда раньше не прикасался, и тихо ответил:
— Я приступаю. Только я один буду отвечать за всё. — Как ты собираешься это делать?
Кутлацума прислонился к стене, смахнув рукой пот со лба.
— Когда она будет лежать там, я разрежу ей грудь и выну её бьющееся сердце. Потом я помещу это сердце в грудную клетку старой Кизаль, чтобы продлить ей жизнь. Мои помощники присоединят сердце к сосудам и зашьют рану. — В случае успеха, Кутлацума, наш народ ожидает вечная жизнь.
Старший жрец кивнул и взял кинжал. Пора было идти на встречу с Нотией, лежащей на ступенях храма. — А если не удастся задуманное… Что тогда?
— Если задуманное не удастся, то люди запомнят только само деяние — не цель его. А через много-много веков какой-нибудь историк заглянет в прошлое и скажет, что ацтеки совершали человеческие жертвоприношения.
