Угол - Союз двух прямых

В моей душе есть тайный уголок.
Ни близким, ни друзьям туда нет хода.
Там планы и секреты бок о бок
Рождаются в любое время года.

Там смех и слёзы рядышком живут,
Мечты, воспоминания о прошлом.
Там лучшие цветы мои цветут,
Когда душе от горечи так тошно.

Там первый поцелуй, свиданий пыл,
Там страх и боль утраты безвозвратной.
А мысли там легки, светлы, чисты,
И жизнь становится чуть - чуть понятной.

Никто туда без спроса не проник.
Мы охраняем наши тайны сердцем.
И заповедный маленький тайник
Уходит с нами, закрывая дверцу.

                                                              Тайный уголок
                                              Автор: Татьяна Лаврова - Волгоград

Молодой Тревильский хотя и не знал ещё ничего о том богатом приращении в вышину и ширину, какое получила его нареченная невеста, малютка Целестиночка, от благословенного климата тёплых стран, начал, однако ж, почему-то чувствовать смертельное нехотение сделаться её мужем. Не раз уже приходило ему на мысль, что он слишком скоро и безусловно покорился воле матери в важнейшем случае своей жизни.

Его видимо беспокоил и приводил в замешательство всякий разговор о княжне Орделинской, её скором возвращении, свадебных приготовлениях и бесчисленных планах в отношении к их общей будущности, обо всём этом графиня толковала с наслаждением, часа по два сряду, не замечая, что сын её в это время отирал холодный пот с лица и мысленно призывал на помощь все препятствия и затруднения, какие только существуют в мире, чтоб расстроить союз, который он начал считать гробом своего счастья. Судя по этим чувствам, можно угадать, чего стоило графу исполнить приказание своей матери оставаться близ княгини Орделипской до самого конца гулянья и слушать, улыбаясь радостно, нескончаемый разговор о малютке Целестиночке.

Но вот наступила пора разъезжаться. Экипажи пустились в разные стороны, карет от часу становилось менее, и, наконец, молодой граф вздохнул свободнее, услышав, что старая Орделинская, пожелав ему доброго вечера, приказала кучеру ехать домой.

Как птица, вырвавшаяся на волю, полетел Тревильский мимо остающихся ещё экипажей в надежде увидеть в ряду их карету Федуловой; но как лучший тон оставил уже место гулянья, то что ж могло удержать там Федулову? Что она будет делать между теми, которым гулянье в такую диковину, что они как можно позже с ним расстаются? Нет, наперекор всему Федулова постоянно копирует поступки людей высшего тона; она приезжает и уезжает в условное время, никогда, ни одною минутою не продолжит своего визита долее, нежели позволяет приличие; одета всегда богато, со вкусом, с изяществом даже; она дорого платит, чтоб быть так одетой, потому что у неё самой вкус только её природный, и если б она последовала ему, то вместо эфирных газов, тонких, как паутина, кружев прелестных цветов она охотно бы надела парчу, которую нельзя согнуть, как будто она выкована, а не соткана; на шею повязала б сорок ниток жемчуга; на голову платок, такой, от которого блистало б, как от солнца, и, облечённая во всю эту лепоту, любовалась бы ею пред старинным туалетом столько же, сколько и своею роскошною толщиною, которую теперь она, скрепя сердце, без милосердия стягивает шнуровкою.

Итак, кареты Федуловых нет… Граф теперь только способен видеть вещи как они есть и, чувствуя, что смешно оставаться среди толпы людей, с которыми он не имеет ничего общего, притрагивается легонько шпорою к крутому боку своего арабского коня и улетает, несясь галопом стройным, ровным, быстрым.

— Маменька! Что такое угол?

Ничто не могло быть в такой ужасной противоположности с мыслями, которым предавалась теперь Матрена Филипповна Федулова, как вопрос её дочери, прелестной Фетиньи Федотовны.

Купчиха вздрогнула, хотела перекреститься, но — это не в моде! Хотела сказать: с нами сила крестная! Но это выражение тоже не в моде; хотела по крайности назвать дочь дурою, но ведь и это не в моде!.. Что тут делать? То не в моде, другое не в моде!.. Высший тон не крестится в изъявлении того, что удивляется чему-нибудь; не призывает святых на защиту от глупцов и не бранит людей, сказавших без намерения что-нибудь для него неугодное, — высший тон благочестив истинно и благоразумен во всех случаях жизни. Федулова не понимает: что, как, почему и отчего делается у них так, а не иначе, но копирует верно.

— Какой угол, милая? Что ты говоришь? Где видишь его?
— Да вот, маменька, вот сейчас проезжаем мимо; видите, на окне бумажка с той стороны стекла приложена? Теперь худо видно, а как мы ехали на гулянье, то я хорошо рассмотрела и прочитала слово «угол», написанное на этой бумажке. Что это значит, маменька? Я почти все гулянье думала об этом слове.
— Надобно, чтоб голова твоя была очень пуста, милая Фетинья, когда целое гулянье думала об одном слове, написанном на лоскутке бумаги, приклеенном за окном! Это не стоило минуты размышления; и как можно обращать внимание на какой-нибудь уличный вздор! Не люблю я этого, Фетинья! И прошу тебя, если не можешь мыслить о чём-нибудь лучшем, то хоть не говори мне о тех пустяках, который лезут тебе в голову!.. Угол! Г-м! И это сказала мне дочь моя?

Федулова с досадою отвернулась и стала смотреть в окно кареты, противоположное тому, близ которого сидела пленительная Фетинья. Так доехали они домой. Федулов ждал уже их, чтоб вместе пить чай. Заметя унылый вид дочери, он стал было спрашивать, отчего она так не весела, но Матрена Филипповна упредила ответом, что у Фетиньюшки разболелась голова:

«Она сегодня слишком рано встала; ей надобно успокоиться; поди, милая, в свою комнату, я пришлю тебе туда чаю, выпей чашечки две погорячее и ляг спать. Прости, дитя моё, ступай с богом». Говоря это, Федулова шла с дочерью до дверей залы и, кликнув девку, велела проводить её в спальню, а самой тотчас прийти за чаем.

Управясь с этим делом, тучная Федулова роскошно уселась на пышном диване, пододвинула к себе поднос, положила в чайник чаю, совсем седого, и, подставив его под кран серебряного самовара, стала методически наливать, переставать, опять доливать и наконец поставила его на конфорку.

Настал антракт. Время, в которое чай на конфорке получает приличную крепость, посвящается обыкновенно кой-какому мелочному разговору; Федулова начала:

— Заметил ли ты, Федот Федулович, сколько знатных молодых господ ехало близ окна кареты нашей? И как все вежливы; сколько ловкости! Какие молодцы собою! А граф Георг Тревильский? Он остался бы при мне до конца гулянья, если бы эта старая Орделинская не подозвала его к себе.
— Остался бы при тебе, говоришь ты, Матрёна Филипповна! Вот чему я никак уже не верю, хотя и желал бы, чтобы он точно ехал при тебе только.
— Это что ещё за загадки такие? Нельзя ли говорить по-людски.
— Изволь, очень можно: Тревильский ехал подле твоей кареты совсем не для того, чтоб быть при тебе — ты была не одна, и так гораздо правдоподобнее заключать, что его привлекало то, что молодо и красиво, нежели… однако ж мы заговорились, не пора ли снять чайник с конфорки?

Федулова сняла чайник и, отлив из него до половины, долила опять и тогда уже, дополнив чашки, снова поставила его на конфорку и подала мужу чашку. Вся эта церемония не помешала ей продолжать начатый разговор. Прихлебнув из чашки, она поставила её перед собой на поднос и, облокотись на подушку дивана, стала опять говорить:

— Какой ты нынче сделался хлопотун, Федот Федулович! Нельзя уж и в одном слове ошибиться, ну что за беда, что сказала «при мне», пусть будет: при тебе, при карете, при окне кареты; не всё ли равно? Довольно, что ехал с нами, пока ему было можно. — Федулова взяла свою чашку. — Кушай же чай, об чем ты думаешь? Ведь простынет.
— Я думаю, почему ты не хочешь сказать, что граф ехал с той стороны кареты, где сидела наша дочь? Это было бы всего справедливее.
— Я думала, что нет надобности говорить о том, что нам с тобою так хорошо известно. Для кого ж, как не для Фетиньюшки, граф Георг так учтив с нами, так ласков, почтителен, так ухаживает, прислуживает мне при каждом случае? Разумеется, что всё это делается для неё.
— Лучше было бы, если б всё это делалось для тебя; я был бы покойнее и, право, первый смеялся бы этому, да и ты тогда была б уже в точности похожа на знатную и модную даму.
— С тобой сегодня мудрено говорить; господь помилуй тебя! Что за слова: он смеялся бы, если б за мною гонялся всюду молодой, красивый офицер… Граф!.. Безбожник ты, Федот Федулович!
— Полно, Матрёна! Мы из пустого в порожнее переливаем, а к делу не подвигаемся ни на шаг. Налей-ка мне еще чашечку. Есть вода в самоваре?
— Есть немного; прикажешь подбавить?
— Нет, довольно будет: сегодня мы званы на именинный вечер к Викулу Терентьевичу.

                                                                                                                                       из светской повести Надежды Дуровой  - «Угол»

Отредактировано ОЛЛИ (2024-10-12 16:00:18)

Встречи случайные нам предназначены

Разбежались, словно стрелки, в стороны.
Руки - распахнулись для объятий.
Разлетелись в даль, как чёрны вороны.
Мы, как черти собственных проклятий.

В тишине, что, может быть получится?
Слышно бьётся, суетится ритмами.
Ты судьба, моей души попутчица.
Четвертями логики, палитрами.

Я тебя не буду убаюкивать.
Зря сказал тебе, что песня нравится.
Музыку свою тебе выстукивал.
Видимо пытаясь позабавится.

Разбежались словно искры, в стороны.
Лишь в улыбках виделись увечия.
Пеплом люди посыпали головы.
И бросали жизнь в противоречия.

                                                           Махинация любовь
                                                 Автор: Владислав Копацкий

! нецензурные выражения !

.. Кати ещё не было. Борис посмотрел на наручные часы. Стрелки показывали начало третьего, в то время, как они договаривались встретиться ровно в два. От нечего делать закурил и стал смотреть вглубь перехода, пытаясь увидеть идущую к нему на свидание девушку.

    Неожиданно, сзади, лицо Бориса обвили чьи - то ладони, но он сразу догадался, кто бы это мог быть, и решил тоже ответить шуткой. Для правдивости долго щупал тонкие пальцы, закрывающие глаза, и как бы растерянно спросил:

     — Это Марина?

     За спиной никто не ответил, а пальцы шутницы прижались ещё крепче.

     — Тогда… Юля.

    Ладони тут же слетели с его лица.

    — Фу, какой противный! — услышал он раздосадованный голос Кати и повернулся к ней.
     — А… это ты?!
     — Как видишь!
     — Но тебя же не было! Вот я и подумал, что кто-то из знакомых. А как ты здесь оказалась?
     — За киоском пряталась. Хотела разыграть.

    Борис расхохотался, протянул цветы:

    — Держи, моя Королева! Я тоже тебя разыгрывал.

     Когда они попали в квартиру, Катя осмотрела неплохо обставленные комнаты и попросила чего - нибудь попить. Борис предложил кока - колу и пошёл на кухню за напитком. Она же направилась в ванную, чтобы причесать волосы и помыть руки. Тем временем он быстро достал из холодильника коричневую бутылку, ковырнул открывалкой блестящую крышечку и разлил напиток в два стакана. В один из них высыпал порошок из растолчённой таблетки экстази. Едва Борис успел размешать его, как в кухню вошла Катерина.

     — Прошу! — подал он стакан с разведённым наркотиком, себе же взял второй. — За нашу встречу, мадам!
     — Не мадам, а мадмуазель, — гордо поправила девушка, с удовольствием выпивая  колу.

     Затем они накрыли стол в гостиной, включили музыку. Лазеры музыкальной установки не смотрелись при дневном свете, и Борис закрыл имеющиеся на окнах тёмно - сиреневые бархатные шторы.     

     Когда устроились за столом, сидя на диване, Катя заметила отсутствие салфеток.

    — А салфетки где?
     — Сейчас найдём! — и Борис отправился на кухню.

     Вскоре оттуда послышался звон разбитой посуды. Девушка привстала, чтобы пойти и посмотреть, но почувствовала какое-то странное головокружение. Она снова села, откинувшись на спинку дивана. И в это время по всему её телу пробежал ошеломляюще сильный разряд. Он устремился вверх, поднимаясь по кровеносным сосудам и костям, пока не застрял между зубами. Её бросило в жар, что - то монотонно и тревожно зазвенело в голове, а тело вжалось в сидение. От испуга Катя хотела снова подняться, но её одолела странная слабость, за которой последовало полное и приятное расслабление тела. Это состояние сразу успокоило её и даже понравилось. Никогда в жизни она не испытывала такой лёгкости и ощущение скользящего полёта. Её страх исчез, а вместо него появилась уверенность: всё, что с ней происходит, — здорово и приятно.

    Из кухни появился Борис с пачкой салфеток в руке.

     — Вот чёрт! Фарфоровую подставку разбил. Придётся… — хотел продолжить он, но подойдя ближе к столу, понял по побледневшему лицу девушки, что та испытывает «приход» первичного действия наркотика и находится в прострации, оглушённая и молчаливая. «Началось!», — с испугом подумал Борис и стал раскладывать салфетки, искоса наблюдая за Катей.

     Идея подсыпать экстази пришла к нему случайно. Утром, покопавшись в шифоньере, он решил надеть джинсы, в которых ходил на танцы. Из переднего карманчика уже потёртых брюк и выпала забытая им таблетка, которая была куплена  про запас. Как завсегдатай рейв площадки, Борис знал: многократное употребление экстази не позволяет испытать первоначальны эффект его действия, достигаемый при принятии наркотика первый раз в жизни. По этой причине он старался отдалить, хотя бы недели на две, следующий приём, чтобы вновь насладиться ни с чем не сравнимой эйфорией счастья после принятия «таблетки любви». Завалявшаяся в джинсах, она и навела его на мысль растолочь её, а потом, улучив момент, подсыпать порошок Кате.

     …Борис сел рядом с девушкой, обнял за плечи и спросил, дотронувшись до её похолодевшей руки:

     — Ты чего молчишь? С тобой всё в порядке?

     Катя кивнула и даже попыталась улыбнуться, но оторваться от спинки дивана не смогла: сидеть расслабившись было очень приятно и удобно! Вскоре она почувствовала, как у неё внутри разгорается приятный жар, быстро распространяющийся по всему телу, согревая его изнутри и придавая бодрость и  ощущение радостного счастья. «Всё хорошо! Очень здорово! — отозвалось в её сознании. — Ради этого стоит жить…».

     — «Ради этого стоит жить», Боря, — нравоучительно и уверенно повторила вслух Катя.
     — Что? — не понял он, но, подумав, догадался: первоначальное действие экстази продолжает триумфальное шествие по организму девушки.

     Неожиданно она рассмеялась:

     — Какая у тебя приятная рука! — и стала гладить ладонь Бориса, прислонившись головой к его плечу. — А мои руки тебе нравятся?
     — Очень! Но я люблю тебя всю, — ответил он. Потом, сделав паузу, осторожно добавил: — И хочу…

     Катерина рассмеялась, погрозила пальчиком:

    — Только после свадьбы!..

     Но Борис покачал головой и прильнул к её губам.

     — Ах! — воскликнула она под конец и, оторвавшись от губ Бориса, откинулась назад. — Как хорошо!! Только здесь жарко…
     — Может, выпьем шампанского?
     — Да-да! — обрадовалась Катя и взяла из его рук бокал.

     Борис прекрасно знал, что алкоголь значительно усиливает действие экстази, и пошёл на это, чтобы сделать девушку более сговорчивой. Шампанское накрыло её новой волной жаркого прилива. Катя закрыла глаза. Когда она их открыла, то увидела, как стены комнаты вместе с мебелью ползут куда - то в сторону. Всё сместилось и стало наплывать друг на друга. Жар не прошёл, а, наоборот, усилился, и у неё застучало в висках от частого сердцебиения. Кроме того, она почувствовала, что ещё сильнее вспотела, хотя не успела сделать ни одного движения.

     — Мне всё равно жарко!
     — Давай разденемся, — осторожно предложил Борис. На вопросительный взгляд пояснил: — До пояса… — и стянул с себя рубашку.
     — Какой ты красивый! — восхищённо произнесла Катерина. Она приложила ладонь к его голой груди без всякой растительности и поцеловала в плечо.

    Тем временем, он расстегнул пуговки на тонкой блузке девушки и помог снять её.

     — Ну как? Хорошо?
     — Да, так лучше, — заулыбалась она.

     В этот день Борису удалось достичь своей цели. Одурманенная приёмом наркотика и шампанского Катерина отдалась без сопротивления. Потом они танцевали, а около девяти часов вечера было вызвано такси. Хорошо расплатившись с шофёром, Борис попросил его доставить девушку по названному адресу.

                                                                                                                                                               Таблетка любви (Отрывок)
                                                                                                                                                      Автор: Владислав Витальевич Белов

Отредактировано ОЛЛИ (2024-10-27 19:24:23)

Девочка .. девочка ..  за тобой едет стена на колёсиках (© ?)

А матрица снова поёт о свободе,
Плетёт лабиринты изящных сетей,
Поверивших в ложь шаг за шагом уводит
В небесное царство бурлящих страстей.

А матрица снова рисует картины,
Графитом доверия пачкает взгляд:
Всё крепче становится сна паутина,
Всё слаще обмана всеобщего яд.

А матрица снова лишает надежды,
Безумных иллюзий кроит кружева:
В холодном раю - лишь рабы и невежды,
В кипящем аду - лишь пустые слова.

А матрица вновь принимает законы,
На картах пространства меняет цвета,
Стирает молитвы да правит иконы,
Целуя невинность в сухие уста.

А матрица снова ломает барьеры:
Не должен никто оставаться собой
Нет правды, нет силы, нет смысла,  нет веры
Реальности нет, есть лишь в матрице сбой...

                                                                               Матрица
                                                                        Артур Сурганов

Китайская стена в северной своей части закончена. Строители вели её с юго - востока и юго - запада и здесь оба отрезка соединили.

Системы сооружения стены отдельными участками придерживали две большие рабочие армии – Восточная и Западная; и на каждом отрезке происходило это так, что были созданы группы рабочих по двадцать человек, каждой поручалось построить отрезок стены примерно пятьсот метров, а соседняя группа строила встречный отрезок такой же длины. Но когда отрезки смыкались, эту стену в тысячу метров не продолжали – напротив, рабочие группы посылались совсем в другую местность, чтобы там начать всё сызнова.

Поэтому, естественно, остались многочисленные бреши, которые заполнялись лишь постепенно, иные даже после того, как было возвещено о завершении строительства всей стены в целом. Тем не менее ходили слухи, что некоторые бреши так и остались не заделанными, хотя это, может быть, всего - навсего одна из многочисленных легенд, возникших в связи с возведением стены, и эту легенду ни один человек своими глазами и своим измерением никак проверить не мог из-за огромной протяжённости стены.

Казалось бы на первый взгляд, что самое целесообразное – строить, тут же соединяя между собой отрезки или хотя бы главные части. Ведь эту стену, как утверждалось повсюду и как всем было известно, задумали для защиты от северных народностей. Но может ли служить защитой стена, отдельные части которой не соединены между собой? Нет, такая стена не только не может служить защитой, она сама находится в постоянной опасности.

Стоящие в пустынной местности одинокие части могут легко и непрерывно разрушаться кочевниками, тем более что те, напуганные строительством стены, с непостижимой быстротой, словно кузнечики, начали перескакивать с места на место и поэтому могли, пожалуй, даже шире охватить взглядом строительство, чем мы сами, строители.

Всё же стену, вероятно, нельзя было возводить иначе, чем это делалось. И чтобы это понять, надо уяснить себе следующее: стена должна была служить защитой в течение долгих веков, поэтому необходимыми предпосылками такой работы являлись особая тщательность и применение строительной мудрости всех известных эпох и народов, а также постоянное чувство личной ответственности строителей.

Правда, для подсобных работ можно было привлекать неподготовленных подельщиков из народа – мужчин, женщин, детей, всех, кого прельщала хорошая оплата; но для руководства хотя бы четырьмя подельщиками уже был нужен образованный строитель, человек, способный всем сердцем понять сущность стоящей перед ним задачи. И чем успешнее были достижения, тем больше предъявлялось требований. Такие люди действительно находились, и хоть не в том огромном количестве, в каком они были бы нужны для подобной стройки, всё же их оказывалось немало.

Подошли к этой задаче отнюдь не легкомысленно. За пятьдесят лет до начала стройки во всём Китае, который предполагалось окружить стеной, строительное искусство, особенно же мастерство каменщиков, было объявлено важнейшей наукой, а всё остальное признавалось лишь постольку, поскольку оно имело к ней отношение. Я отлично помню, как мы, ещё малыши, едва научившиеся ходить, собрались в садике нашего учителя, и он заставил нас построить из гальки какое-то подобие стены, потом поднял халат, разбежался и толкнул нашу стену, которая, конечно, тут же развалилась, а потом бранил нас за шаткость нашей постройки, так что мы с рёвом удрали домой. Ничтожный случай, но характерный для духа времени.

Мне повезло, ибо, когда я, двадцати лет от роду, выдержал завершающие экзамены начальной школы, к строительству стены только что приступили. Я говорю – повезло, ибо многие, достигшие раньше вершины доступного им обучения, в течение ряда лет не знали, к чему приложить свои познания, бездельничали, вынашивая величественные архитектурные планы, и в конце концов опускались.

Но те, кто всё же попали на стройку как руководители хотя бы самого низшего ранга, это заслужили.

То были каменщики, много размышлявшие о стене и не переставшие размышлять; с первым камнем, который они заложили в землю, они срослись со стройкой. Таких каменщиков наряду с желанием трудиться самым основательным образом подгоняло и нетерпение увидеть стену в её завершённости. Подёнщик не ведает подобного нетерпения, его подгоняет только оплата, главные же начальники, а также средние видят многосторонний рост сооружения, и это укрепляет их дух и стойкость.

Но о самых простых каменщиках, стоявших духовно значительно выше своей как будто скромной задачи, надо было позаботиться совсем иначе. Не следовало, например, месяцами, а то и годами заставлять их жить в безлюдной горной местности, вдали от родных краев, складывая кирпич к кирпичу; безнадёжность этой усердной работы, конца которой не видно было даже за целую человеческую жизнь, могла довести их до отчаяния и прежде всего лишить работоспособности.

Поэтому-то и избрали систему возведения стены отдельными отрезками. Можно было, скажем, выложить пятьсот метров за пять лет, но к тому времени руководители подёнщиков бывали обычно слишком изнурены и утрачивали всякое доверие к себе, к стройке, к миру.

И вот, пока они ещё горели энтузиазмом после праздника соединения двух отрезков тысячеметровой стены, они проезжали мимо штабов высших руководителей, одарявших их почётными значками, слышали ликование новых рабочих армий, проистекавших из далёких глубин страны, видели, как сносят целые леса для нужд строительства, видели горы, которые дробились камнетесами для стройки, слышали в святилищах песнопения верующих, моливших о благополучном завершении стены. Всё это укрощало их нетерпение.

Спокойная жизнь в родных местах, где они проводили время, укрепляла их, особое почитание, с каким встречали каждого строителя, благоговейное смирение, с каким слушали их рассказы, уверенность простого тихого гражданина в том, что стена будет когда-нибудь завершена, – все это определённым образом настраивало струны их души. Подобно лелеющим вечную надежду детям, прощались они тогда со своей родиной, желание снова участвовать в общенародном деле становилось неудержимым. И они уезжали из дома раньше, чем это было нужно.

Половина деревни провожала их большую часть пути. И всюду на дорогах они видели группы строителей, вымпелы, флаги, они никогда не предполагали, какой огромной, богатой, прекрасной и достойной любви была их страна. Каждый земледелец был им братом, для которого строится защитная стена и который весь и со всем, что у него есть, будет до конца своей жизни благодарен им.

Единство! Единство! Все стоят плечом к плечу, ведут всеобщий хоровод, кровь, уже не замкнутая в скупую систему сосудов отдельного человека, сладостно течёт через весь бесконечный Китай и всё же возвращается к тебе.

                                                                                                                 из книги Франца Кафки - «Как строилась Китайская стена»

Отредактировано ОЛЛИ (2024-11-04 13:56:22)

Практически гоголевская история о грустном Арлекино и весёлом Пьеро

Актёров лица видел я вблизи:
Они в контрастном гриме, как в грязи.
Когда тебе дана смешная роль,
За гримом скрыта собственная боль.

Когда на сцене ты – как лицедей, –
За ним усмешки не видать твоей.
И жизнь – спектакль; но – тайна до сих пор:
Какой его поставил режиссёр?!

Как угадать за вереницей фраз:
Какой финал придумал он для нас?
Уверенность – наш бутафорский щит.
Мы – в гриме, наши лица – не ищи!

                                                                 Баллада о гриме (Отрывок)
                                                                  Автор: Владислав Евсеев

Актёр Михаил Сергеев зашёл в гримерку, бесшумно прикрыл за собой дверь и медленно опустился на стул. Щелчок выключателя – и квадратное зеркало перед ним осветилось парой десятков солнечных лампочек. Он вгляделся в отражение – из зазеркалья на него печально взирало беспомощное личико Пьеро.

"Детская сказка... Третья за сегодня. Бес бы побрал эти драные ёлки. Вчера дед Мороз, сегодня Пьеро, завтра опять дед Мороз... А они всё смеются, всё хлопают, всё галдят, и шуршат, шуршат этими проклятыми фантиками от конфет.. Ничего. Ещё чуть - чуть. Зато через неделю можно будет сделать долгожданный выдох... И махнуть куда - нибудь к чёрту на рога. Деньков на пятнадцать... Хорошо бы с Лизой, этой третьей ёлочкой справа (или снежинкой, кого она там играет? "Играет"... ха). Да, с Лизой. А как объяснить благоверной, что я собираюсь провести пару недель с шикарной снежинкой, в то время как она, бедняжка, будет в одиночку переклеивать обои и сдирать старый паркет (чёртов ремонт)?"

... Сергеев наморщил белый матовый лоб. "Гастроли! – шлёпнул он рукой по столу – ну конечно же гастроли! Тяжела и неказиста жизнь советского артиста, любимая!" - усмехнулся актёр.

Звуки за сценой становились тише – театр пустел.

"Завтра – дед Мороз, а послезавтра – кто я? Кажется, Хлестаков. То ли дело – не эти чёртовы клоуны. Хотя и Хлестаков достал порядком. Гоголя я вообще никогда не любил.. Значит, завтра Хлестаков, а после – какая - то тусовка.. Да, у этого сального борова – нефтяного короля окрестных сёл и деревень. Будет много жратвы и алкоголя, а платить, как всегда, придётся искренними улыбками. Что ж, это дело привычное... В прошлый раз я, правда, кажись немножко переборщил – уж не принял ли он меня за парня не той ориентации? А в прочем, какая разница – если позвал второй раз, не всё ли равно, по какому поводу... В таком случае явиться стоит без супруги... На всякий пожарный. Да..."

Где - то в глубине коридора глухо охнула дверь.

"Уходят... – Сергеев достал сигарету, прикурил и откинулся на стуле, пуская клубы дыма в собственное отражение, - уходят... Сейчас, сейчас – покурю, смою грим и домой. К любимой.

Когда - то, возможно. Господи, ну почему же она стала такая толстая – за десять - то всего лет совместной жизни? Она что, всегда так ругалась и храпела? И, если да, почему я прозрел только сейчас?

А вдруг ей опять ударит в голову рыдать посреди ночи? Я отыграл сегодня ТРИ спектакля, и четвёртый со всеми этими "я - тебя - люблю что - ты - ну - конечно - же у - меня - никого - кроме - тебя - нет кто - толстый - ты - толстая ты - с - ума - сошла - кисуля" я просто не выдержу! И ещё эта сука Лиза, кто её просил звонить на домашний... Ёлочка хренова. Дуб она, а не ёлочка..."

Дверь позади Сергеева скрипнула, и в отражении за его спиной возник тучный облик режиссера Еремейкина. Тучный облик открыл рот и пробасил:

- Салют, Михасик! Молодец, молодец. Убедительно – дети тебя обожают.
- Дети – цветы жизни! – крутанулся на стуле Сергеев, подставляя Еремейкину озарённое улыбкой лицо, коему так не шла в этот момент чёрная слеза, упрямо стекавшая с левого глаза.
- Да - да, цветы. Молодец. Не устал, стахановец?
- Что вы, Бог с вами! Какое устал! Работать для детишек – одно удовольствие! Я когда их горящие глаза вижу...
- Да  -да, все внутри переворачивается.
- ...у меня всё внутри переворачивается! Вы удивительно догадливы, Евграф Петрович...
- А то ж, - усмехнулся Еремейкин, погладил Сергеева по чёрной шапочке и вышел вон. Сергеев угрюмо повернулся к зеркалу.

"Старый ублюдок, - пропыхтел он, вонзая окурок в стеклянную пепельницу, - цветы жизни, мать их за ногу. Они цветут, а я тут загибаюсь. Горящие глаза... Горящие... Что, – бросил он в зеркало лукавый вороний взгляд – что, Мишка? Надоело? Запутался? Заигрался? То - то. Ничего. Жизнь – она и есть игра. Игра, занавес, софиты, туда - сюда. Всё как здесь, только хуже.

Этот упырь Еремейкин (когда он перестанет меня по голове гладить? Они что, с этим нефтяным царём сговорились?), рыдающая Рита, идиотичная Лиза (Господи, ну почему ты не наделяешь своих детей красотой и умом одновременно??), эти мерзкие хохочущие дети..."

В голове зашумело - яркий признак того, что пора заканчивать философию, смывать очередную маску и тащиться домой. Сергеев снял перчатку, провёл спонжиком по щеке (*), потом ещё и ещё... Только стерев краску с сомкнутых век, он коснулся лица рукой...

Оно было холодное, плоское и невероятно гладкое. Пальцы лихорадочно запрыгали, пытаясь нащупать нос, губы, подбородок... Ничего. Поверхность была ровной, как стекло... Он открыл глаза. Вместо собственного лица в зеркале покачивался длинный тёмный коридор.

Самое ужасное, что в конце этого коридора не было света, а, значит, он даже не умер. Коридор вообще не заканчивался – это была бездна, пустота... Сергеев в оцепенении замер – из зеркала на него смотрело зеркало.

                                                                                                                                                                           Случай в гримёрке
                                                                                                                                                                    Автор: Оксана Аншукова
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) провёл спонжиком по щеке - Спонжик — это косметическая губка для нанесения и удаления макияжа. Размеры спонжиков обычно небольшие, чтобы было удобно наносить макияж на небольшие участки кожи. Спонжик делается из натуральной целлюлозы, экологически безопасной. Пористость целлюлозы позволяет использовать спонжик не только для снятия макияжа, но и для лёгкого пилинга, мягкого отшелушивания кожи.

Отредактировано ОЛЛИ (2025-01-01 20:20:09)