Обувной рожок и интерьере богемных чисел

Тонула земля в электрическом свете.
Толпа отливала и шла как лавина.
Худая блондинка в зелёном берете
Искала глазами худого блондина.

Какие-то шведы сидели и пили
Какие-то страшные шведские гроги.
Какие-то девушки нервно бродили,
Цепляясь за длинные шведские ноги.

Какие-то люди особой породы
В нечёсаных космах, и все пожилые,
Часами коптили высокие своды
И сыпали пепел в стаканы пивные.

Непризнанный гений попыхивал трубкой
И все улыбался улыбкою хамской,
И жадно следил за какою-то хрупкой,
Какою-то жёлтой богиней сиамской.

Поэты, бродяги, восточные принцы
В чалмах и тюрбанах, с осанкою гордой,
Какие-то типы, полуаргентинцы,
Полусутенёры с оливковой мордой,

И весь этот пёстрый, чужой муравейник
Сосал своё кофе, гудел, наслаждался.
И только гарсон, проносивший кофейник,
Какой-то улыбкой кривой улыбался, -

Затем что, отведавши всех философий,
Давно для себя не считал он проблемой
Ни то, что они принимали за кофий,
Ни то, что они называли богемой.

                                                                           Монпарнас
                                                                  Автор: Дон Аминадо

! частое повторение нецензурного выражения !

Мегрэ съел кислую капусту на обед и около половины девятого позвонил к себе.

— Заключённый не спрашивал меня?
— Спрашивал! Он сказал, что взвесил всё и что последняя цифра — двадцать пять тысяч, но больше он не сбавит ни копейки. При этом он не преминул отметить, что человеку в его состоянии дают хлеб без масла и что температура в камере не больше шестнадцати градусов.

Мегрэ повесил трубку, побродил немного по бульварам, а когда стало темнеть, поехал на улицу Шампионе, к Джеймсу домой.

Дом его был громадный, словно казарма, с недорогими квартирами, где живут служащие, коммивояжеры, мелкие рантье.

— Четвёртый направо!

Лифта не было, и комиссар стал медленно подниматься, проходя мимо дверей, откуда доносились кухонные запахи или детский плач.

Открыла ему жена Джеймса. На ней был довольно хорошенький ярко - голубой пеньюар. Роскошным его не назовёшь, но и потрёпанным, как дешёвые халаты, он тоже не был.

— Вы хотите поговорить с моим мужем?

Прихожая размером не больше стола. На стенах фотографии яхт, лодок, молодых людей и женщин в спортивных костюмах.

— К тебе, Джеймс!

Она открыла дверь и вошла вслед за Мегрэ, потом села на своё место, в кресле у окна, и вновь принялась за вязание.

Остальные квартиры в доме, вероятнее всего, сохранили убранство прошлого века — мебель в стиле Генриха II или Луи - Филиппа.

Здесь же, наоборот, скорее чувствовалось влияние Монпарнаса , а не Монмартра (*). Обстановка больше походила на выставку декоративного искусства. В то же время ощущение такое, будто сделано всё по - любительски.

Новые фанерные перегородки поставлены под самым неожиданным углом, мебель почти полностью заменяют выкрашенные в яркие цвета полки.

Ковёр однотонный, ядовито - зелёный. На лампах абажуры из бумаги, имитирующей пергамент.

Комната казалась щегольски нарядной и свежей. Впрочем, на вид всему этому не хватало прочности: страшно было прислониться к хрупким стенкам, а висевшие картины, казалось, ещё не высохли.

Создавалось такое впечатление, в особенности, когда Джеймс вставал, что квартира слишком мала для него, что его поместили в коробку, где следует остерегаться малейших движений.

Справа, через приоткрытую дверь, виднелась ванная комната, где помещалась только сама ванна. Напротив, в стенном шкафу, разместилась целая кухня, и даже спиртовка была там.

Джеймс сидел в комнате, в маленьком креслице, с сигаретой во рту и книгой.

Мегрэ мог поклясться, что до его прихода оба молчали.

Каждый в своём углу! Джеймс читал. Жена вязала. С улицы доносился шум трамваев и автобусов.

И только. Дружеской атмосферы не чувствовалось.

Джеймс поднялся, протянул руку, слегка улыбнулся смущённо, как бы извиняясь, что его застали в подобном месте.

— Как дела, Мегрэ?

Непринуждённая сердечность, свойственная ему, приобретала совсем иной оттенок в этой кукольной квартирке. Она резала слух. Она не гармонировала со всеми этими мелкими вещичками, с ковром, модерновыми безделушками, обоями, игрушечными абажурчиками.

— Ничего, спасибо!
— Садитесь. Я читал английский роман.

А взгляд недвусмысленно говорил: «Не обращайте внимания! Я тут не при чём. Я не совсем у себя здесь».

Женщина следила за ними, не отрываясь от работы.

— Есть что - нибудь выпить, Марта?
— Ты прекрасно знаешь, что нет!

И, обращаясь к комиссару:

— Это он виноват! Когда в доме есть хоть что - нибудь, бутылки опустошаются мгновенно! Плюс на стороне выпивает вполне достаточно.
— Послушайте, комиссар, может, спустимся в бистро? — Но не успел Мегрэ ответить, как Джеймс замялся, вероятно, увидев настойчивый взгляд жены.
— Как вам лучше. Я…

Он со вздохом захлопнул книжку, переставил пресс - папье, стоявшее на низком столике.

Комната была не больше четырёх метров в длину. А казалась вдвое больше, казалось, что две жизни протекали здесь, абсолютно не соприкасаясь.

Жена, устроившаяся по своему вкусу, шила, вышивала, хлопотала на кухне, кроила платья.

А Джеймс приходил в восемь, молча ужинал, потом читал, в ожидании, когда можно будет лечь спать на диван, заваленный цветными подушками, который на ночь превращался в кровать.

Теперь понятнее становился «свой собственный уголок» Джеймса на террасе кафе Ройяль, за стаканом перно.

— Да, спустимся, — согласился Мегрэ. Облегчённо вздохнув, Джеймс тут же поднялся.
— Вы позволите, я только обуюсь.

Джеймс был в домашних туфлях. Он проскользнул между ванной и стеной. Дверь в ванную оставалась приоткрытой, но женщина едва понизила голос, заговорив:

— Не обращайте внимания. Он не совсем такой, как другие. — Она стала считать петли:
— Семь, восемь, девять… Вы думаете, он знает что - нибудь о деле в Морсанге?
— Куда рожок подевался? — буркнул Джеймс, переворачивая всё в шкафу.

Она взглянула на Мегрэ, как бы говоря: «Видите, какой он?».

                                                                                                                                          из романа Жоржа Сименона - «Двухгрошовый кабачок»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Здесь же, наоборот, скорее чувствовалось влияние Монпарнаса , а не Монмартра - Влияние Монпарнаса можно описать через следующие аспекты:
Процветание и плодовитость художественной колонии XX века. Монпарнас стал сердцем интеллектуальной и художественной жизни Парижа;
Влияние авангардизма. На Монпарнасе жили и работали многие авангардисты, которые обсуждали и создавали новые формы искусства. Пикассо и Модильяни были известны своими кубистическими работами, а Ман Рэй — фотографиями и скульптурами;
Участие женщин в художественном процессе. В районе Монпарнас в конце XIX — начале XX века появились прогрессивные академии, где женщины могли обучаться искусству.
Влияние Монмартра заключается в том, что этот район Парижа стал культовым местом для людей искусства. Здесь собирались и работали такие художники, как Пикассо, Ван Гог, Ренуар, Тулуз - Лотрек и многие другие. Они часто посещали местные кафе и бары, общались, обменивались идеями и вдохновляли друг друга.
Уникальная атмосфера Монмартра, сочетающая разные, но похожие в своих страстях атмосферы, нашла отражение в целом ряде произведений золотого фонда мирового искусства. Например, влияние Монмартра заметно в творчестве Пабло Пикассо, который здесь работал и оказал воздействие на появление новомодных течений в живописи, таких как кубизм, неоклассицизм и сюрреализм.

Отредактировано ОЛЛИ (2025-01-02 11:28:13)

Ребус святочных гаданий

Ландшафт у ладони твоей, как у многих, не плоский —
Взгорья и впадины, площади и тупики,
Линии жизни твоей и её перекрёстки.
Но не протягивай мне для гаданья руки!

Я — не гадалка и ты — не клиент прохожий.
Мы краткие гости во временном этом дому.
К руке у меня один интерес, мой хороший, —
Что просит у Бога и что отдаёт Ему.

Но смотришь ты мимо меня, а куда — неясно.
В окне, как в камине, трепещет закатный огонь.
И вдруг понимаю, — фортуна твоя несчастна, —
Не вечер ещё, — говорю, — протяни мне ладонь!

                                                                                                  Гадание
                                                                                     Поэт: Инна Лиснянская

Их беседа с цыганкой оказалась более шумной, чем беседа мисс Ингрэм. Из библиотеки то и дело доносились нервные смешки и лёгкие вскрики. Минут через двадцать барышни, наконец, ворвались в комнату бегом, вне себя от волнения.

— Она сумасшедшая! — кричали они наперебой. — Она нам сказала такие вещи! Она всё знает про нас! — и, задыхаясь, упали в кресла, подставленные им мужчинами.

Когда их начали осаждать вопросами, они рассказали, что цыганка знает, что каждая из них говорила и делала, когда была ещё ребёнком; она описала книги и украшения, находящиеся у них дома, — например, альбомы, подаренные им родственниками. Барышни уверяли, что она даже угадывала их мысли и шепнула каждой на ухо имя того, кто ей всех милей, а также назвала каждой её заветное желание.

Мужчины потребовали разъяснения относительно последних двух пунктов. Но, возмущённые такой дерзостью, барышни только краснели в ответ. Мамаши тем временем предлагали им нюхательные соли и обмахивали их веерами, всё вновь и вновь напоминая о том, что недаром же их предостерегали от этого необдуманного поступка; более пожилые джентльмены посмеивались, а молодёжь усиленно навязывала взволнованным барышням свои услуги.

Среди всего этого смятения я почувствовала, что кто - то коснулся моего локтя, обернулась и увидела Сэма.

— Прошу вас, мисс, цыганка заявила, что в комнате есть ещё одна незамужняя барышня, которая у неё не побывала. Она клянётся, что не уйдёт отсюда, пока не поговорит со всеми. Я думаю, она вас имела в виду, больше ведь никого нет. Что мне сказать ей?
— О, я, конечно, пойду, — отвечала я, так как моё любопытство было задето, выскользнула из комнаты, никем не замеченная, ибо все гости столпились вокруг испуганного трио, и быстро притворила за собою дверь.
— Хотите, мисс, — предложил Сэм, — я подожду вас в холле? Если вы испугаетесь, позовите меня, и я войду.
— Нет, Сэм, возвращайтесь на кухню. Я не боюсь.

Я и не боялась, но была очень заинтригована.

Глава ХIX

Когда я вошла в библиотеку, там царила обычная тишина, а сивилла (*) — если она была сивиллой — сидела в кресле в уютном уголке у камина. На ней был красный плащ и чёрный чепец, вернее — широкополая цыганская шляпа, подвязанная под подбородком полосатым платком. На столе стояла погасшая свеча.

Цыганка сидела, склонившись к огню, и, видимо, читала маленькую чёрную книжечку, напоминавшую молитвенник; она бормотала себе что - то под нос, как обычно при чтении бормочут старухи, и не сразу прекратила своё занятие при моём появлении. Казалось, она намеревалась сначала дочитать до точки.

Я подошла к камину, чтобы согреть руки, которые у меня несколько озябли в гостиной, так как я сидела там далеко от огня. Теперь я вполне овладела собой; да в облике цыганки и не было ничего, что могло бы смутить меня. Наконец она закрыла книжечку и взглянула на меня.

Широкие поля её шляпы затеняли часть лица, однако я увидела, когда она подняла голову, что лицо у неё очень странное: оно было какое - то и коричневое и чёрное. Растрёпанные космы волос торчали из - под белой повязки, завязанной под подбородком и закрывавшей массивную нижнюю челюсть. Её глаза сразу встретились с моими; они смотрели смело и в упор.

— Что ж, вы хотите, чтобы я и вам погадала? — сказала она голосом столь же решительным, как и её взгляд, и столь же резким, как её черты.
— А это уж ваше дело, матушка: хотите — гадайте хотите — нет. Но только предупреждаю вас, что я в гадание не верю.
— Вот дерзкая барышня! Впрочем, так я и ожидала! Я знала это уже по вашим шагам, только вы порог переступили.
— Разве? У вас тонкий слух.
— Да. И тонкое зрение, и ум.
— Всё это вам нужно при вашем ремесле.
— Нужно, особенно когда попадется такая особа. Отчего вы не дрожите?
— Мне не холодно.
— Отчего вы не побледнели?
— Я не больна.
— Почему вы не хотите, чтобы я вам погадала?
— Потому что я не настолько глупа.

Старая ведьма захихикала под своей шляпой, затем извлекла коротенькую чёрную трубку, и закурила её. Покурив некоторое время, она распрямила согнутую спину, вынула трубку изо рта и, пристально глядя на пламя, сказала очень веско:

— А всё - таки вам холодно. И вы больны и недогадливы.
— Докажите, — отозвалась я.
— И докажу, несколькими словами! Вам холодно оттого, что вы одиноки, — ваш огонь не соприкасается с другим огнём. Вы больны оттого, что самые высокие и сладостные чувства, дарованные человеку, не знакомы вам. И вы недогадливы оттого, что предпочитаете страдать, но не хотите поманить счастье к себе, да и сами шагу не сделаете ему навстречу.

Она снова сунула в рот коротенькую чёрную трубку и энергично затянулась.

— Вы можете это сказать каждой девушке, которая живёт одна в богатом доме и зависима.
— Сказать - то я могу каждой, но будет ли это верно для каждой?
— Если её судьба сложилась так же, как моя, — да.
— Если она сложилась так же… но найдите мне ещё кого - нибудь, кто очутился бы в вашем положении.
— Нетрудно найти тысячи.
— Ни одной. Ваше положение особое, вы близки к счастью, вам стоит только протянуть руку. Все условия в отдельности налицо, достаточно одного движения, и они соединятся. Судьба разъединила их, но дайте только им сблизиться, и вы узнаете блаженство.
— Я не понимаю ребусов, я в жизни не отгадала ни одной загадки.
— Если вы хотите, чтобы я высказалась яснее, покажите мне вашу ладонь.
— И положить на неё серебро, вероятно?
— Без сомнения.

Я дала старухе шиллинг. Она сунула его в старый носок, который вытащила из кармана, и, завязав его узлом, приказала мне протянуть руку. Я сделала это. Она наклонилась к моей ладони и принялась рассматривать, не касаясь её.

— Всё здесь слишком тонко, — сказала она. — Я не могу гадать по такой руке, на ней почти нет линий. Да и потом — что такое ладонь? Не на ней написана судьба.
— Я согласна с вами, — сказала я.
— Нет, — продолжала она. — Она написана в чертах лица: на лбу, вокруг глаз, в самих глазах, в линиях рта. Станьте на колени, поднимите голову.
— Ага, это уже ближе к делу, — сказала я, исполняя её приказ. — Скоро я начну вам верить.

Я опустилась на колени в двух шагах от неё. Она помешала угли в камине, вспыхнула багряная струйка огня, но её лицо оказалось ещё в большей тени, моё же было ярко освещено.

— Хотела бы я знать, с какими чувствами вы пришли ко мне сегодня? — сказала она, поглядев на меня некоторое время. — Хотела бы я знать, какие мысли бродят у вас в голове в те часы, когда вы сидите в гостиной, а всё эти знатные господа мелькают мимо вас, как тени в волшебном фонаре? Между вами и ими так же мало сочувствия и понимания, как если бы они действительно были бесплотными тенями человеческих существ.
— Я часто чувствую усталость, иногда мне хочется спать, но редко бывает грустно.
— Значит, у вас есть какая - то тайная надежда, которая поддерживает вас и утешает, нашёптывая о будущем?
— Нет! Самое большее, о чём я мечтаю, — это скопить денег и со временем открыть школу в маленьком домике, где я буду полноправной хозяйкой.
— Этого слишком мало, чтобы поддерживать бодрость духа. Вы любите сидеть на подоконнике… видите, я знаю ваши привычки.

                                                                                                из романа английской писательницы Шарлотты Бронте - «Джейн Эйр»
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) а сивилла - Сивилла — в античной культуре пророчица и прорицательница, в экстазе предрекающая будущее.

Отредактировано ОЛЛИ (2025-01-15 10:47:12)