Под покровом благоразумия ..

Жену хотят все молодую.
Вот старый граф и взял такую.
Бутон фиалки, колосок.
И райской птички голосок.
Из небогатых, будет чтить.
Да день и ночь благодарить.
Друзья на свадьбе тоже старцы.
От зависти хрустят их пальцы.
Вдовцы тот час засуетились.
Женатые на жён косились.
Хоть пудри плечи, лоб замаж,
Из красоты один плюмаж.
Граф стар хотя, но не дурак.
Он знал, не дремлет где то враг.
Жена с гусиным всё пером,
По дому ходит с дневником.
Вот села, радость, за рояль,
И ножкой давит на педаль.
С ней дневника, конечно, нет.
Найти скорей, узнать секрет !
Дневник лежал меж безделушек,
Овечек, кошечек, пастушек.
Открыл граф первую страницу.
Да, всё же стоило жениться.
Жена чиста, ну как слеза.
Вот пишет :" За окном гроза !
За мужем я как за стеной.
Он мой защитник, мой герой !"
Наклейки ниже - три щенка,
Букет тюльпанов, облака.
Перевернул страниц так пять.
Хвалу себе устал читать.
И вышел, тихо дверь прикрыв,
В усах улыбку затаив.

                                          Молодая жена (Отрывок)
                                            Автор: Агния Батрок

Стояли предновогодние дни. Дни, когда народ с выпученными глазами бегает в погоне за елками, красной икрой, подарками и шампанским. Этот год был не исключением. Всюду толпы и очереди. Очереди на кассах в супермаркетах из людей с огромными, нагруженными всякой снедью тележками. Очереди в примерочных магазинах одежды, где за пыльными занавесками дамы и кавалеры примеряют наряды с целью быть самыми красивыми и покорить друг друга...

У Иры не было такой цели, но праздник есть праздник и она отправилась в магазин за пресловутой икрой и бутылкой шампанского. Ещё она решила побаловать себя тортиком, вспомнив при этом, что дома закончился чай. Она заполнила тележку и пристроилась к крайней кассе в очередь. Очередь двигалась плохо и Ира от скуки сначала рассматривала покупателей, пытаясь определить что это за люди - семейные или холостяки. Потом начала рассматривать покупки в чужих тележках, а когда надоело и это, уткнулась носом в телефон...

Бац! Чья-та тележка сзади с размаху ударила её по ногам. Ира только охнула и присела. Это было очень больно и она от неожиданности практически плюхнулась на пол, а капюшон упал на лицо, скрыв от неё окружающий мир...

- Боже мой, боже мой... Девушка, милая, прошу меня простить! Я правда не хотел, меня толкнули сзади. Как вы? Давайте я помогу вам встать... - приятный мужской голос был где-то рядом, а сильные руки осторожно оторвали её пола. Подняв капюшон, она увидела перед собой два очень тревожных серых глаза и выдохнула:
- Ничего, ничего, всё нормально. У меня высокие сапоги и, надеюсь, я отделаюсь только синяками... - она повернулась по сторонам и увидела виновника происшествия. Красный от страха мальчуган лет десяти стоял и выслушивал упрёки матери:
- Извините пожалуйста, девушка, уж дома он у меня получит! Сколько раз я тебе говорила, веди себя прилично в общественном месте! Эти игры в догонялки до хорошего не доведут. - женщина в ярко розовой шапочке продолжала отчитывать мальчика. Ира улыбнулась ей.
- Ничего, всё уже хорошо. Я просто не ожидала, поэтому и упала... У меня даже ничего не болит, честно! -

... Сложив покупки в машину, Ира потёрла ушибленный места, подумав что синяки конечно будут знатные, и вдруг услышала совсем рядом уже знакомый голос.

- Я понимаю, что мое поведение после всего, что произошло, будет верхом наглости, но всё таки. А пойдёмте выпьем по чашечке кофе и съедим на нервной почве по эклеру? Как вам моё предложение? Я просто не знаю как загладить свою вину, хотя я был всего лишь инструментом у маленького хулигана... - перед Ирой стоял тот самый мужчина, чья тележка протаранила её ноги...

Они зашли выпить кофе и застряли здесь надолго. Они говорили, говорили и никак не могли наговориться. Потом он пошёл её провожать к машине и она, неожиданно для себя, пригласила его на чай. И он поехал за ней на своей машине. Затем они долго не могли найти два места на стоянке и им это показалось очень смешным и они смеялись, и смеялись. Смотрели друг на друга и хохотали...

... Больше они не расставались. Леонид был старше её на девятнадцать лет. Целая жизнь... Но она не замечала разницы. В его пятьдесят три он был спортивного телосложения, подтянут и аккуратен. Хорошо одевался, следил за собой. А до уровня его интеллекта не дотягивал ни один бывший жених Иры. И она влюбилась. Влюбилась в его серые глаза, нежные руки, в его рассудительность и опыт. Ей казалось, что она ждала его всю свою жизнь...

Годы шли. Ира взрослела, хорошела в своей женственности, а он всегда был рядом. К сожалению у них не получалось с детьми. И Ира долгое время очень переживала по этому поводу. Пока он однажды не сказал ей:

- Не у всех людей есть это предназначение - иметь детей. Значит у тебя другая миссия. Твоя миссия - быть счастливой самой и сделать таким же меня. Живи, и не думай ни о чём!

И она расслабилась и ни о чём не думала. А зачем, ведь рядом был он. И он решал все проблемы, все бытовые вопросы и не только. И так длилось долго. Достаточно долго.

А потом он стал стареть... Она увидела это однажды и сначала испугалась. Они собрались куда-то на вечеринку и он вдруг сказал, что лучше бы побыл дома.

- Ты что, Лёнь, какой дома! Там же все наши будут - и Мишка с Настей, и Коля со своей кучерявой, забыла как её зовут... Да неважно, оторвёмся-то как здорово! Давай пойдём, не придумывай! - сказала она, а потом увидела его лицо. Уставшее и измученное. Тогда ему было пятьдесят девять. Ей сорок. И она первый раз поняла, что он старше её... И испугалась...

Он стал чаще оставаться дома. Сначала она оставалась за компанию, а потом ей стало тоскливо и она уходила одна. Хотя с друзьями было не лучше - они были все по парам и только она одна. Она видела своих женатых друзей - ровесников. Они были на одной волне, а между Леонидом и ею была пропасть. И со временем она только увеличивалась...

Когда ей было сорок пять, а ему шестьдесят четыре, он внезапно заболел и попал в больницу. Ему сделали небольшую операцию. Домой вернулся совсем другой человек. Куда делось ухоженное тело и упругие мускулы. А также остроумие и смекалка. Перед Ирой сидел пожилой человек. А ей было всего сорок пять...

А ещё через месяца два она поняла, что не может с ним спать. Её раздражало, что он храпит. И она переехала в другую спальню. Потом её стало раздражать, что он шаркает ногами, громко хлебает чай из кружки, кладёт ноги на стул прямо в тапках... Удивительно, что раньше она этого не замечала. Наверное потому что любила... Когда любишь, то любишь в человеке всё. И даже как он пьёт чай...

И вот сегодня она, обливаясь слезами, жалуется подруге Асе, что не может больше так жить. Не может...

- Он старик уже, Ась. Старик. А я ещё молодая, да и выгляжу отлично. Я как в заточении, как заложница, понимаешь? Не сходи никуда, ни к нам никого нельзя, потом что Лёня спать рано ложится, ему шум видите-ли мешает. Вот что делать, Ась?
- Ну что я тебе могу посоветовать, Ир. У нас сейчас жизнь свободная и никто никого не принуждает. Не хочешь жить - разведись. Детей нет у вас, разведут за пять минут.
- Ась, получается, что эти шестнадцать лет коту под хвост, да? И я теперь осталась одна, а у меня на руках семидесятилетний старик и никакого будущего. Так? Боже мой, что же делать... Что делать...

... А на носу был очередной новый год. Праздник, который Ира очень любила. Любил и Леонид, по крайней мере раньше. В предпраздничной суете Ира отвлеклась и на мгновение ей показалось, что всё как раньше. Полный сил муж рядом с ней, друзья, мечты о будущем за гостеприимным столом...

Новый Год решили отмечать дома, позвав близких родственников и друзей. Приехали две подруги Иры со своими мужьями, два приятеля Леонида и Ирина мама, Наталья Николаевна. К сожалению отца Ирины, как и родителей Леонида, уже не было в живых. Папа Иры ушёл в прошлом году, не пережив инсульт. И её мать до сих пор не могла поверить в случившееся, словно потеряв часть себя. Основную...

- Итак, я поднимаю этот бокал за исполнение всех желаний! За счастье! За любовь! За мир во всём мире! С новым годом! Ура ура ура!!! - Леонид, как хозяин дома, поднял заключительный тост, перед самым боем курантов. Послышались радостные возгласы, звон бокалов и... новый год наступил.

Было уже около двух ночи, когда подружки с мужьями уехали домой. Откланялся и один друг Лёни. За столом остались Ира, её мать, Леонид и его друг Саша. Веселье плавно перешло в ностальгию по прошлом годам, воспоминания и грустным историям. Около трёх ночи, Леонид извинился и встал из -за стола.

- Прошу меня простить, старика, я отдыхать. Саш, Ирочка и моя любимая тёща, вы сидите, празднуйте, пошумите тут за меня. А я пойду прилягу, устал.... Ещё раз всех с новым годом.

Они остались за столом втроём и настроение у Иры испортилось. Как ни старался Саша её развеселить, всё было тщетно - Ира грустила. А около четырёх утра друг Леонида распрощался и уехал на такси домой - спать. Мама Иры осталась помочь убрать со стола. Да и ей, честно сказать, некуда было торопиться.

- Ира, я уже долгое время наблюдаю за тобой и понимаю, что у тебя что-то не так. Вы стали ссориться с Лёней? Он тебя обижает? Ты заболела? Или что-то в материальном плане случилось? Ты скажи, может я чем помогу, да и легче станет, когда выговоришься. Что происходит? - мама внимательно смотрела на дочь.
- Лёня меня обижает? Не смеши меня, мама. И по поводу ссор тоже мимо. И вообще, как может обижать старик? - Ира подняла на мать злое лицо. - И как можно ссориться со старым человеком?
- Не поняла...
- А что тут непонятного? У меня старый муж со всеми вытекающими... Который рано ложиться спать, рано встаёт, пьёт таблетки и кефирчик на ночь. Не любит рестораны, вместо гостей готов весь вечер просидеть с книжкой или просто ходить по улицам... Только как мне во всем этом жить? Как? Если я ещё не старая и мне просто хочется другой жизни? Более живой, а не пропахшей нафталином... Вот и вся проблема, мама.
- Другой жизни, говоришь хочешь? То есть, когда он был молод, полон сил и способен выполнять твои капризы, было нормально, да? А теперь, когда он стал стареть, тебя это не устраивает. Ты что, когда выходила за него, думала, что ему вечно будет пятьдесят три? Или ты думала, что он не постареет? А теперь ты хочешь другой жизни. Ты понимаешь, что ты делаешь? Ты использовала его и просто хочешь выбросить, как отработанный материал!? Ведь так? - вдруг отчётливо, глядя ей в глаза сказала мать.
- Мама, что ты такое говоришь?! Я разве это сказала? - вскочила со своего места Ира.
- Да, именно это ты и сказала. Или ты имела ввиду что-то другое, жалуясь на то, что твой муж постарел и тебе стало с ним скучно? Мой тебе совет, моя дорогая дочь, - подумай хорошенько, прежде чем совершить какое-то действие. Ведь нет гарантии, что когда-нибудь с тобой не поступят точно также, как ты собираешься поступить с Лёней... Я домой, спать, дорогу найду, не провожай. - Наталья Николаевна молча вышла из-за стола и также, ни слова не говоря, удалилась...

А на следующий день Наталья Николаевна получила на ватсап сообщение от дочери. Оно гласило " Мам, мы решили с Лёней на новогодние праздники махнуть в парк - отель в Подмосковье. Там и отдохнуть можно, и здоровье поправить. Но мы на связи) Целуем мамочку и тёщу".

Наталья Николаевна дочитала сообщение и улыбнулась. Она не сомневалась, что дочь примет правильное решение. И справедливое. Ведь это её дочь).

                                                                                                                                           Отработанный материал (Отрывок)
                                                                                                                             Источник: Дзен канал «Одиночество за монитором»

Отредактировано ОЛЛИ (2024-10-14 15:43:44)

Мимо детской площадки .. пройдя

В ярком летнем свете,
В сквере, в цветнике,
Маленькие дети
Возятся в песке:
Гречники готовят,
Катят колесо,
Неумело ловят
Палочкой серсо (*);
Говорят, смеются,
Плачут невпопад, —
В хоровод сплетутся,
Выстроятся в ряд;
Все, во всём — беспечны,
И, в пылу игры,
Все — добросердечны…
Ах! лишь до поры!

                        Детская площадка (Отрывок)
                              Поэт: Валерий Брюсов
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Палочкой серсо - Серсо. Игра в обруч, который особой палочкой подкидывается в воздух и затем ловится на ту же палочку.
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Когда мне было семь лет, я мечтала научиться кататься на коньках.
Мы с родителями жили на Чукотке.
В десяти минутах ходьбы от дома был стадион «Трудовик», который с ноября превращался в огромный каток.
Северная зима очень долгая, за это время можно научиться кататься «ласточкой» и отточить «двойной тулуп».
Только вот коньков у меня не было.
Царила эпоха тотального дефицита, в магазине «культтовары», в народе именуемом «культиком», вперемешку с пластмассовыми мячиками для настольного тенниса лежала пара чёрных хоккейных коньков сорок второго размера.

И всё.

Я смотрела на их уродливые огромные лезвия и просила родителей купить мне хотя бы беленький теннисный мячик. Для успокоения.
Дома я цокала им об пол и мечтала, что когда-нибудь у меня будут, обязательно будут мои конёчки.
Настоящие. Девочковые, с высокими гладкими белыми ботинками, с белыми шнурочками. Я встану на них и…. !

И однажды свершилось чудо.
Морозным субботним вечером, папа принёс мне коньки. Те самые, из мечты.
Дочь папиного друга, дяди Бори, выросла из них, даже не успев толком покататься.
Папа выпросил коньки. Он помнил.
Я радостно схватила подарок и, усевшись на пол в прихожей, тут же принялась мерить.
Ботинки оказались малы.
Такие нежно белые и изящные снаружи, они были жёсткие, холодные и тесные внутри. Как тюрьма. Пальцы, согнувшись, упирались в носок.

— Ну как? — папа внимательно смотрел на мои неуверенные корявые шажочки. — Не малы?
— Нет! Нет! — я испугалась, что он унесёт их обратно. — Как раз!

На следующий день мы с ним отправились на каток. Мне не терпелось.
Я была уверена, что сразу, буквально с первой минуты полечу, как Ирина Роднина и Александр Зайцев, как Наталья Бестемьянова и Андрей Букин, в общем, как все наши прославленные фигуристы того времени.
Коньки я надела ещё дома.
Хотелось красиво пройти по городу.
Пусть соседи, одноклассники, случайные прохожие увидят, какие чудесные у меня конёчки.
Пусть представят, как сейчас я изящно вспорхну на лёд и помчусь — помчусь — помчусь, и только ледяные искры будут сверкать из-под зеркальных лезвий.
Пусть.

Реальность оказалась иной. Совсем.
Всю дорогу я держалась за папину руку. Шаталась, спотыкалась и косолапила.
По снегу. По корявому северному асфальту, который изредка проглядывал сквозь плотный снежный наст.
В лицо дул ветер, я закрывала глаза варежкой, переставала видеть дорогу, цеплялась лезвием за асфальтную скобу, падала, поднималась, но шла.
Ботинки нестерпимо жали, терли и мучили. Чёртовы кандалы.
Но я всё равно шла — коряво, нелепо, вперёд.
Не спрашивайте теперь, откуда у меня ослиное упрямство. Оттуда.

Когда мы, наконец, добрались до стадиона, ноги мои горели, были сбиты. Я изо всех сил делала вид, что все хорошо. Улыбалась радостно, во весь рот.
На стадионе шла игра. Хоккей.
Здоровенные румяные старшеклассники ловко скользили по льду, как жуки - водомерки по воде, толкались и размахивали клюшками.
Я робко пристроилась на краешке катка. Думала, пронесет. Ан нет.
Два раза шайба влетала мне под лезвия. И я, неуклюже размахивая руками, спотыкалась и плюхалась на лёд.
Три раза мне в ноги ударялась чужая клюшка, я снова бултыхала в воздухе руками, нелепо семенила и валилась глупым мешком.
Потом я решила изобразить Спящего Ковбоя. Был такой номер у знаменитого советского фигуриста Игоря Бобрина. Надвинув на глаза шапку, я застыла, небрежно — точь-в-точь как Игорь — скрестив руки на груди. Папа даже зааплодировал, так оказалось похоже.
Но тут один шустрый хоккеист, приземистый и коротконогий, похожий на грубо сколоченную табуретку, не успел затормозить и сбил меня.
Я снова распласталась. Как звезда. Руки - ноги — врозь, нос — впечатан в каток. Обидно до слёз.
«Хватит! — сказал папа. — Для первого раза достаточно. А то эти бугаи тебя зашибут, пошли домой».

Ноги мои болели адски, были покрыты водянистыми мозолями, и местами кровоточили.
Я не могла идти сама.
Всю обратную дорогу папа нес меня домой на руках.

Через неделю всё зажило, а через месяц папа от нас уехал, и больше я его никогда не видела.
Я долго думала, что это все из-за моего дурацкого выступления.
Я и сейчас иногда так думаю, хотя, конечно, понимаю, что дело в другом.
Коньки так и провалялись в кладовке, я не смогла найти в себе силы на них встать.
На следующий год мне подарили новые. И размер был мой, и тёплый носочек можно было надеть...
Я осталась к ним равнодушной.
Зачем? Если нет главного зрителя.

Не спрашивайте теперь, почему я не умею кататься на коньках.

Поэтому.
                                                                                                                                                                                       Разговор с отцом
                                                                                                                                                                                     Автор: Наталья Дзе

Отредактировано ОЛЛИ (2024-10-16 13:43:58)

И убегая от обид

Обидели... Умышленно, случайно...
Как будто, камень бросили большой.
Обида сделала тебя печальным,
Иль ты простил обиду всей душой?

Обидеться легко – простить труднее:
Так кажется порой, на первый взгляд.
Но нет, прощать легко, и тяжелее –
Хранить в душе обиды горький яд.

Обидевшись, лишаешься покоя,
И мир из сердца убегает прочь,
Обиды тяжесть среди дня с тобою,
И облегченья не приносит ночь.

                                                      Обида... (Отрывок)
                                          Автор: Любовь Фёдоровна Васенина

Он уезжал.

И единственной мыслью, которая вертелась в голове, было стучащее где-то: «Вот и всё…»

Нет ничего вечного в нашем жестоком несправедливом мире. Всё имеет начало и конец. Это просто ещё один завершённый этап жизни. Ещё один, который мне было особенно больно отпустить и ещё больнее забыть спустя какое-то время. Но так устроена вселенная. Что тут скажешь?..

И стоя вместе с ним под большим чёрным зонтом, собирая капли в ладошку, я молчала, не в силах придумать хоть какие-то слова, которые смогли бы спасти нас и разрушить нарастающий драматизм.

А может, просто боялась, что всё - таки найду их и потеряю что - то очень ценное, хрупкое и едва уловимое… Он тоже ничего не говорил. Стоял и смотрел на падающий дождь, погружённый в себя.

Все слова и пустые фразы, и никчемные обещания были бы просто нелепы... Чтобы понять, что он хочет сказать, мне было достаточно просто взглянуть в его глаза.

Он уезжал. С билетом в один конец и без надежды на то, что мы ещё когда-нибудь встретимся. И, наверное, поэтому, мне было так нестерпимо грустно и одиноко уже сейчас, хотя он ещё стоял рядом, легонько сжимая мои холодные пальцы в своей тёплой и мягкой руке... Впрочем, вполне возможно, мое тоскливо - щемящее состояние вызывала эта шумная сутолока вокзала, и бегущие кто - куда люди, которые безнадёжно пытались спастись от дождя, и монотонно - безразличный женский голос, объявивший, что до нужного рейса осталось совсем ничего, и этот дождь, в конце концов... Дождь и осень.

Да. Всё дело было именно в осени, сводившей меня с ума. И как бы я ни сопротивлялась ей и всему окружающему, но… не в моей власти изменять этот мир и его дурацкие правила.

Он уезжал. Через пять мучительно - коротких минут. Уезжал на целую бесконечную вечность. Исчезал из моей жизни… А потом бы – постепенно, шаг за шагом – из мыслей. И памяти.

Разумеется, предполагались длинные письма, тяжёлые вздохи, долгие ностальгические воспоминания, просмотр фото по вечерам и приукрашенные рассказы подругам…

А у него… у него начиналась новая жизнь. Другой этап. И всё, что я могла сделать – отпустить его с грустно - фаталисткой улыбкой на лице, помахав рукой вслед.
Несмотря ни на что.

Ни на что…

Я брела от вокзала до дома, совсем не обращая внимания на дождь и распинывая носком ботинка мокрую листву. Убеждая себя по дороге, что всё случилось так, как должно было случиться. Он должен был ехать. А я должна остаться здесь и продолжать наслаждаться осенью. Я не могу ничего изменить. И гораздо лучше принять этот факт и смириться, чем мучаться всю оставшуюся жизнь. Знаю! Но что с того?..

Прочно поселившаяся во мне апатия, когда я увидела, как исчезает за горизонтом его поезд, никуда не уходила. И находясь в этом осеннем одиночестве, я буквально физически ощущала, как от меня оторвали внушительных размеров кусок, вернее, огромную часть меня. Мою лучшую часть. Забрали силой, увезли на чёртовом поезде, скрывшимся вдалеке слишком быстро…

И единственное, что у меня сохранилось – тихий грустный шепот дождя и его всё понимающий взгляд.

                                                                                                                                                                                         Он уезжал
                                                                                                                                                                                      Автор:_skazka_

Дети и маньяки - фашисты

Мы с Бычковым Петром Афанасьевичем,
Убежавшим из ада в пять лет.
Он один из семи ещё здравствует,
Из огня в наш явившихся свет.

Стынет сердце в палаческом пламени,
Чуть не триста сожравшим сельчан.
Сутки, годы, всё время плакатное
В нём сгоравших ревет океан.

Дети, женщины… В чём перед Гитлером,
Жарко драпавшим, светлых вина?
И они не твои, что ли, жители,
Их забывшая муки страна?

                                                      Баллада (Отрывок)
                                               Автор: Владимир Фомичёв

В то время мне исполнилось  восемь лет.  До войны у нас во дворе  стояли  качели,  и  я  очень  любила  на  них  кататься.   А с приходом фашистов люди убрали качели – уж очень они напоминали всем виселицы!

  Но в одном дворе, качели все же остались. У девочки Лили, которую я хорошо знала, родители работали на немцев: отец – бухгалтером, мать – переводчицей. На улице, где жила моя знакомая,  во  всех  домах  расположились  эсэсовцы, а жителей из их квартир выселили  и только семью Лили не тронули.  Наш дом стоял на соседней улице, и я ходила к ней играть и, конечно же, кататься на качелях.

   Однажды, когда я каталась, Лиля вдруг стала выкрикивать:

-  Ты партизан! Ты партизан!

   Эсэсовец, живший в соседнем доме, услышал это, подошёл и резко остановил качели. Я едва не упала.

- Ты партизан? – спросил  он  грозно.  (Все эсэсовцы хорошо говорили  по-русски).
- Нет, - ответила я, глядя ему в глаза. А потом спросила:
- А что это такое?

   Услышав такой вопрос, он зло толкнул качели так, что я сильно стукнулась о столб, развернулся и ушёл.

- Зачем ты обзываешься? – громко, чтобы услышал немец, спросила я Лилю и, изобразив обиду, добавила:
- Раз ты такая, пойду домой.

   Надо  сказать,  что  о  партизанах  я  уже  слышала.  Взрослые тихонько говорили друг другу, что партизаны взрывают мосты и дороги, по которым движутся немецкие войска, распространяют листовки с правдивой информацией о событиях на фронтах (немцы её скрывали).  Больше всего мы радовались  известиям  о  наших  победах. Жизнь в оккупации многому нас научила, поэтому-то я быстро сообразила, что лучше притвориться, будто ничего не знаю о партизанах.

  По дороге домой я наступила босой ногой на осколок разбитой бутылки. Дома мама промыла мне рану и,  приложив  к ней лист подорожника,  перевязала ногу чистой тряпочкой.  Приказав сидеть на широкой лавке, принесла сборник сказок братьев Гримм. Это была толстая книга, которую я с удовольствием читала.

   Через несколько дней во дворе в сопровождении Лили появился эсэсовец, её сосед.

- Ты почему ко мне не приходишь? – капризно спросила она.
- Да вот, ногу порезала.

Тут вышла мама, поздоровалась и сердито сказала:

- Бегает, под ноги не смотрит. Вот и порезалась.
- Покажи! – потребовал эсэсовец, не обращая внимания на мою маму.

Я развязала повязку, и он увидел свежий и глубокий порез.

Немец посмотрел ещё, какую книжку я читаю, спросил:

  - Нравится? -  Это были сказки немецких авторов, братььев Гримм.
  - Да,- кивнула я в ответ. И «делегация» ушла.
- Приходи, когда поправишься, - уже другим тоном сказала Лиля.

   Потом, когда рана зажила, я снова пошла к ней: не хотела, чтобы её сосед - эсэсовец думал, что я испугалась, что у меня есть причина его бояться.

    На самом деле мне не хотелось туда идти – я всё-таки боялась. Мало ли что придёт в голову фашисту!

    Поиграла с Лилей в тот раз недолго.

  -  Я пойду,- сказала ей,- мама просила не задерживаться.

    Когда я уже повернулась, чтоб уйти, эсэсовец (он стоял у открытого окна  и брился) поманил нам рукой, подзывая  к себе. Мы подошли.

Он молча протянул Лиле конфетки. (Они были в плоской упаковке, как таблетки от головной боли.) А потом так же молча протянул  такие же конфетки и мне. С самого начала войны я не съела ни одной конфетки и протянула руку. А эсэсовец отдёрнул свою руку с конфетками и тут же плеснул на меня грязной водой, в которой ополаскивал помазок – щёточку, которой намыливал щёки. Он метил  мне  в  лицо,  но  я  успела  отклониться.  Помогла,  видно, сноровка, которая выработалась во время игры в пятнашки.

Грязная вода  (с мылом и со сбритыми волосками)  попала лишь  на руку и немного на платье.

                                                                                                                                                 Моё военное детство (Отрывок)
                                                                                                                                                          Автор: Олейник Алла

Отредактировано ОЛЛИ (2024-10-25 19:13:06)

Звездец

У страха мутные глаза.
Шершавым языком облизывает пятки
и щерит зубы,
кромсая острыми когтями сердце.
Озноб такой, что не согреться.
Куда бежать?! – вперёд? назад?
Беспомощная паника... Но злость
спасительная – верная защита
в боях без правил.

Болтается земная ось.
По небосводу вкривь и вкось
бегут разломы.
Для забавы
чертей
спасительница гонит страх в болото.
И сквозь открытые ворота
он отправляется ко дну.

Гремят аплодисменты от Вселенной.
Фонтанит звездопад,
разбуженный в космическом бассейне.
Идут торжественно планеты на парад.
А злость весёлая – к заслуженному сну.

                                                              Весёлая злость
                                                      Автор: Елена Картунова

Ника сидела на берегу залива и смотрела в голубое небо, в голубую даль и на голубую чистую воду с солнечными зайчиками. Она смотрела на гордые сосны там, на дальнем острове, куда они завтра поплывут на лодке и будут сидеть у огня, глядя, как жарится мясо. А пока что она пойдёт купаться здесь, вместе с дочкой, которая уже машет ей из воды, зовёт, прыгает, смеется от счастья.

Что может быть лучше, чем счастливая дочка, которая радуется тёплому летнему дню и радости мирной жизни.  И мама рядом, а папа завтра приедет. Олег стал настоящим папой для её дочки с первых дней, когда они стали жить вместе. "Мамочка, я попрошу у Деда Мороза нового хорошего папу!" - вспомнила Ника и засмеялась.

Ласковый ветерок развевал волосы, запахи свежести от воды успокаивали. Запахи... Они удивительные. "Чудесные запахи начинаются у нас самого утра, - думала, улыбаясь, Ника, - открываешь дверь, и нежный запах сирени и жасмина наполняет дом. Как чудесно!" В лесу они с дочкой знают места, где растут ландыши. Вчера собрали букетик - и эти маленькие белые колокольчики наполнили всю гостиную тонким чарующим ароматом...

Как хорошо ЖИТЬ!!!

А ведь всего пять лет назад ей казалось, что жизнь кончена, чёрный мрак накрывал с головой, ужас доводил до состояния страшной паники. Хотелось куда - то бежать, кричать, прыгнуть с моста, или исчезнуть неизвестно каким образом - но исчезнуть навсегда из этой жуткой жизни! "Я не могу быть с ним! Он отвратительный! Подлый. Жестокий. Я не могу и не хочу быть с ним!"

"Я убью тебя, если ты посмеешь уйти! Я не могу без тебя жить, я люблю тебя! Или ты со мной - или я убью тебя! Ты - моя!" - всплывали в памяти его слова.
"Я - не вещь. Я не продаюсь. Мне не нужны твои подарки. Абсолютно не нужны. Я задыхаюсь рядом с тобой" - думала, глотая слёзы, Ника.
"Я не выдержу больше. Не смогу. Что же делать?"

Но дочка держала на этом свете.
Что будет с ней, с моей малышкой???

Ровно пять лет назад она в полном отчаянии шла по улице, глотая слёзы, дрожа от ужаса, судорожно пытаясь найти выход из, казалось бы, безвыходного положения. Капкан! Настоящий капкан! Как это могло случиться??? Как???

"Мой муж - садист. И ещё он - убийца. И он МОЖЕТ УБИТЬ" - мысли судорожно крутились в голове. Что делать? Куда и каким образом скрыться, чтобы он их не нашёл? Он, который работает в милиции, в оперативном отделе. ОН, который по долгу службы ДОЛЖЕН разыскивать преступников - сам стал преступником. С такими же циничными и наглыми как он - творит беззаконие. А другие уже ушли. Они не смогли работать в такой системе.

Она вспомнила день свадьбы. Скромная свадьба, красивое платье, сердечные поздравления от мамы и друзей. Отец уже умер. Сестёр и братьев никогда не было.

Алексей был красив, заботлив, воспитан. В костюме и белой рубашке. С букетами  и конфетами. Комплиментами и обещаниями счастья.

И всё в начале их жизни было хорошо. Он заканчивал военное училище. А потом, после окончания, вдруг сказал, что пойдёт работать в милицию. Там хорошо платят. "У меня есть такая возможность, я сделаю карьеру, есть хорошие контакты, мне помогут" - сказал он с радостной улыбкой.

Была ли в нём всегда жестокость? И садизм? Он был вежлив, аккуратен, он много читал, разбирался в искусстве и мировой литературе. Хорошо танцевал, закончил музыкальную школу.

Но почему же у него бывают вспышки непонятного раздражения?

Ей вспомнились некоторые эпизоды.

Вот он пнул ногой котёнка так, что малыш летел через всю комнату и чудом остался жив. "Я ненавижу кошек!" - рявкнул он. Пришлось срочно искать других хозяев.

Вот он рассказывает, как арестовали человека - и его глаза горят от описаний, какую боль и страх испытывает тот, кого они схватили - и от собственной власти. "Улики?? Не найдём - подложим!" - эти его слова звучали всерьёз.

Он стал пить. Он всё чаще напивается в свои выходные. И тогда он изрыгает из себя потоки отборного мата, потоки ненависти. Это страшно. Что толку, что потом он просит прощения??

А у них уже маленькая дочка. Малышке всего годик. Ника понимает, что её замужество - это ужасная ошибка.

Она теперь совсем одна. Мама уже умерла. Инсульт убил её наповал. Когда она пришла с работы -  мама лежала на полу. На столе стояла еще тёплая чашечка кофе. Мама очень любила кофе - и пила его 1 - 2 раза в день, это было особое удовольствием и особый ритуал. Всё. Скорая помощь приехала и констатировала смерть. Было очень больно. Невыносимо больно. А потом внутри образовалась чёрная пустота. Но голос дочки возвращал к жизни.

И будильник утром не давал свободных минут на то, чтобы горевать - бегом - бегом! Завтрак, одеться, отвести дочку в садик - и на работу. Белка в колесе. Работа отвлекала. Но когда она приходила домой, на неё нередко выливались потоки ненависти. А потом он просил прощения - и долго объяснялся в любви. И то, и другое было противно до тошноты.

Периоды затишья и спокойной жизни чередовались со скандалами, причины этого были разными, надуманными и ничтожными. Она давно поняла, что это просто его потребность в агрессии.

"Я уйду от него! Я смогу! Я соберу немного денег, перееду куда-нибудь. Скорее всего - в Гродно, к подруге. Там устроюсь на работу, сниму комнату для начала. Оставлю ему квартиру, которая мне досталась от родителей. Всё, что угодно - только бы уйти от этого кошмара, от этого изверга. От его оскорблений, которые всё чаще сыплются на меня, от его ненависти. От самоуверенности, наглости, пьянства... От запаха перегара, от угроз..."

Эти мысли поддерживали её, грели замерзающую от безнадёжного положения душу.

Нет, не всё, конечно, было плохо. Были периоды, когда он вёл себя прилично, был заботлив, играл с дочкой, готовил фирменные блюда, прибегал с каким - нибудь дорогим подарком и радовался, что обновка подошла (он умел выбирать стильные вещи, он знал её размеры). Он давал регулярно деньги, зарабатывал хорошо.

Но такие периоды всегда заканчивались очередным скандалом.

- Он не изменится - понимала Ника, - Надо разводиться.

Но когда она ухитрилась собрать немного денег через подработки, и сообщила ему о разводе и отъезде, то поняла, что капкан громко захлопнулся.

В первый раз он поднял на неё руку. Потом долго и подробно объяснял, как он её убьет, причём медленно и мучительно - и ничего ему за это не будет. А дочка, естественно, останется с ним. Глаза его горели от радости описания, как долго он её будет убивать, и как "обтяпаяет" это дело, чтобы всё было "чики - дрики", к тому же у него есть верные друзья, которым он тоже не раз помогал.

"И НИЧЕГО МНЕ ЗА ЭТО НЕ БУДЕТ! ВАС, ТВАРЕЙ, НАДО УБИВАТЬ!"

Бешеные глаза, взмахи кулаками, мат, перекошенное лицо... Удар, от которого она летела через всю комнату. Также, как когда-то её котёнок. И осознание того, что он не шутит. Всё будет именно так. После "воспитания" он просил прощения, обнимал, твердил, что любит так сильно, что жить без неё не сможет. "Ты - моя!"

Потом она шла по улице, глотая слёзы, лихорадочно пытаясь придумать хоть что - нибудь. И только тёплые маленькие пальчики дочки в её руке хоть как - то поддерживали в ней жизнь. "Что же делать?? Я не смогу с ним дальше жить! Не смогу! Он мне противен!"

"Мамочка, не плачь, пожалуйста!" - пытается утешать её Иришка. А потом вдруг её девочка выдала: "Я придумала! Я придумала! Перед Новым годом я напишу Деду Морозу, чтобы он не дарил мне куклу, мишку или игры. Мне не нужны игрушки - у меня ведь они есть! Я попрошу у Деда Мороза нового хорошего папу! Вот! А Дед Мороз нам поможет! Он хорошим детям помогает! Ведь ты сама мне так говорила! Правда ведь, мамочка?"

От этого неожиданного утешения слёзы из глаз покатились ещё сильнее.

                                                                                                                                                                   Под небом голубым (Отрывок)
                                                                                                                                                                   Автор: Марианна Ольшевская

Отредактировано ОЛЛИ (2024-10-28 12:56:33)

Утомлённые солнцем

Полетит наконец снег над степью:
Закружится, как дым, над трубой! –
Почему – то покажется сетью,
Что нависла с утра надо мной.

Возникает невольно сравнение:
Подставляю снежинкам ладонь! –
Загорелся – в душе ощущение
Неожиданно белый огонь.

Наблюдаю такую картину:
Заслоняет снег шапки холмов! –
Стали яркими кисти рябины:
Они угли сгоревших костров.

                                  Полетит наконец снег над степью...
                                       Автор: Валерий Пономарёв

Дед стоял за печь горой. «Не позволю!» – стучал он кулаком по столу и грозил длинным крючковатым пальцем. Отец хмурился, тёр виски, но против деда не шёл. Мать не вникала.

Печь занимала треть кухни – белая, тёплая и мягко - шершавая – будто намелованная. Гости шарахались от неё, боясь за пиджаки и свитера. Дед смеялся над ними и хлопал по тёплым бокам, демонстрируя чистые ладони.

На печь можно было забраться – по узенькой лесенке сбоку – и устроиться под самым потолком на цветастом одеяле, в горячем и сухом «гнезде». Так говорил отец. Из гнезда можно было наблюдать за происходящим на кухне – например, за тем, как кот пытается стащить со сковороды отбивную, а мать гоняет его полотенцем, или за тем, как спорят затемно отец и дядя, поглощая в жутких количествах терпкий чёрный чай. Дядя шевелил усами, горячился и яростно жестикулировал, а отец откидывался на стуле, складывал руки на груди и посмеивался. В гнезде можно было дремать, укутавшись, можно было прятаться ото всех, вжавшись в стену и затаив дыхание, можно было листать истрёпанную, пыльную книгу.

А дед в гнезде слушал радио.

Зайдёт на кухню; под мышкой личное сокровище – древний увесистый радиоприёмник под дерево, с вытягивающейся вверх антенной и отломанным регулятором громкости. Повертит головой, покряхтит, вытянет из хлебницы пару сухарей. Потом вздохнёт – и давай карабкаться по лесенке. Охая, ахая, хрустя суставами, устроится в гнезде, завернётся в одеяло, поскребёт бороду, щёлкнет приёмником и прижимает его к уху – иначе не услышать ничего. Чинить не даёт, боится. «У вас, – говорит, – руки кривые. Вам такой тонкий инструмент доверять нельзя».

– Выкинь ты свой тонкий инструмент, батя, – смеётся отец, – рухлядь же. Мы тебе новый купим, японский.
– В голове у тебя рухлядь, – отвечает дед, – а радио не трожь. В японском души нет, а сей мне прилюбился уже.

Отец всё смеётся, не спорит.

По негласным правилам деду касательно гнезда предоставлялось безусловное преимущество. Если он заставал на печи нас с братом, то шикал, делал страшное лицо – и мы исчезали.

Радио дед мог слушать ночами напролёт. Покрутит ручку, найдёт волну, прижмётся к коробке – и замирает. Тогда кругом него хоть земля трясись, ничего не видит. Дядя зайдёт, поздоровается, а дед не отвечает – весь там. Ночь на дворе, свет погасят, тихо; только и звуков что кот ворочается в углу, в печи что-то потрескивает, да дед сопит из-под потолка. А то возьмёт да и захрапит – раскатисто, с переливами. Отец тогда выходит из комнат, расталкивает старика, уговаривает перебраться в постель. Дед спросонья ворчит, но соглашается – сползает по лесенке, ковыляет к себе.

Однажды зимой, ближе к вечеру, спрятался я в гнездо. Выжидаю. Зашла мать, помыла посуду. Постояла у окна. За окном яблоня, за яблоней сарай, за сараем забор, а там небо в облаках. Солнце заходит уже, выглядывает из-за забора, разливается огнём. Все белым - бело, на сарае снежная папаха. Облака ну прямо горят. Хорошо. Мать постояла – постояла, да и ушла.

За окном пробежал с соседскими мальчишками брат. Летят снежки, слышен хохот. Я жду.

Появился кот. Прошагал деловито до обеденного стола, запрыгнул, обнюхал. Перебрался на подоконник, уселся носом к стеклу – наблюдает.

В печке трещит тихонько. Солнце – за забором уже, а облака всё горят. Жду.

Зашёл отец, выпил воды, сел у окна. Потрепал кота по спине, пробормотал что-то задумчиво. Уходя, подмигнул мне. Конспирация провалилась. Но это отец, от него не спрячешься.

Жду деда. Над забором небо ещё пылает, но выше – густая синь. Яблоня гладит голыми ветвями крышу сарая, на папахе остаются борозды. Кот сидит неподвижно, наблюдает за редкими снежинками, которые ползут сверху вниз. Я наблюдаю за котом. Наблюдаю, наблюдаю, да и засыпаю, размякший от тепла и тишины.

Просыпаюсь от голосов.

– Не позволю! – скрипит дед и стучит кулаком.

Он сидит на табуретке и вертит в руках приёмник. Горит лампа, за окном темно. Напротив деда сидит отец, пьёт чай. От чая вьются ниточки пара, отец дует на кружку, цедит понемногу.

– Батя, – басит он, – ну на что она тебе?
– Не позволю, – бубнит из-за бороды дед. – Вот помру – хоть весь дом разбирайте.
– Так ведь и соседи уже смеются, ни у кого такой нет.
– Пущай смеются.
– Что ж ты так упёрся-то?
– Захотел и упёрся. Твой дед эту печь ставил, душу вкладывал. Погляди, как мальцам она по душе, – тычет пальцем на меня. Я юркаю обратно.

Отец вздыхает.

– Чудак ты, батя, стал, – говорит, – совсем чудак.

Дед не отвечает, вертит приёмник. Потом зевает, встаёт и шаркает к печи.

– Слезай, шалупонь.

Я тру глаза и соскальзываю вниз. За мной увязывается кот, пытается прошмыгнуть в комнаты. На пороге оборачиваюсь и вижу, как дед жмется ухом к приёмнику. Его лысая макушка, голая и ровная как шар, блестит в свете лампы.

Кот воспользовался моим замешательством и просочился-таки вглубь дома.

Той ночью меня разбудил грохот – дед, слезая с печи, оступился и упал с лесенки. Сломал руку. Пока отец собирался и грел машину, дед сидел на кровати и тихо постанывал. Мать кружилась вокруг него, поднося вещи, воду, помогая влезть в куртку.

Вошёл в комнату отец – в верхней одежде, не разувшись.

– Марш спать, – приказал он нам с братом.

Взял деда под локоть и повёл в коридор.

Когда они уехали, мать зашла к нам и сказала:

– Я к соседке. Ненадолго. Спите или со мной пойдёте?

Мы к соседке не хотели

– Ты за старшего, – сообщила мать брату и ушла.

Воцарилась тишина. В комнате деда горела лампа, и у нас, с открытой дверью, было совсем светло. Я не мог спать. Ворочался, мял подушку, а потом тихонько встал.

– Ты куда? – спросил сквозь сон брат.
– В кухню, – и я зашлёпал босыми ногами по полу.

Из-за окна лилось сквозь занавески холодное белое сияние, но в кухне всё равно было темно. Я зажёг абажур и уселся за стол. В печи тихонько трещало. На подоконнике, свернувшись калачиком, дремал кот. В углу, под табуретом, лежал одиноко приёмник с погнутой антенной.

Я нагнулся, поднял. Повертел, приложил к уху – там неразборчиво шипело. Погасил абажур, сунул приёмник под мышку и полез на печь.

В гнезде было по-обычному жарко и сухо. Я вжался в угол и поднёс приёмник к лицу. Его пересекала белая полоса с цифрами и чёрточками. По полосе, если крутить ручку, полз маячок.

Я принялся двигать его вправо - влево, то и дело прислушиваясь. Звук был ужасно тихим – ничего не разобрать. Наконец маячок добрался до какой-то заветной чёрточки – и до моего слуха донеслась более - менее отчётливо музыка. Я приник к гладкому пластиковому боку. Пели про пальмы, море и закат. Кухня плыла серебряными бликами, мерцала таинственно.

Меня здорово разморило, я подтянул к подбородку одеяло и укутался в него.

После песни про пальмы диктор со смешной фамилией принялся монотонным голосом читать историю про какого-то мальчика, которого везли через степь в город. Мальчик сперва ехать не хотел и плакал, а потом только скучал и бродил по округе на привалах, а вокруг него суетились какие-то люди – приятные и не очень.

В глубине печи потрескивало, где-то в противоположном углу кухни завёл свою песню сверчок.

А мальчик всё ехал и ехал в своей телеге. День сменял ночь, вокруг кричали птицы, лаяли собаки, разговаривали, считая деньги, люди. Я сперва слушал внимательно, потом куда-то поплыл,– и не заметил, как уснул. Снилось мне, что я еду через степь и рядом со мной сидит дед. Он то и дело поворачивается, улыбается из-за бороды и показывает торжествующе ладони – то ли чтобы продемонстрировать их чистоту, то ли чтобы сказать, что с рукой у него всё в порядке. Степь застелена ровным слоем шуршащей травы, вдалеке темнеют на фоне неба холмы. С неба тянется редкий снежок, тает, не касаясь земли.

Наутро отец привёл домой рабочих – и они в два дня разобрали печь. Нам с братом до слез было жаль тёплого гнезда – и мы плакали, сидя у деда на кровати. Дед здоровой рукой гладил нас по головам и бормотал что-то ободряющее.

                                                                                                                                                                                            Гнездо
                                                                                                                                                                                  Дмитрий Лагутин

Отредактировано ОЛЛИ (2024-10-31 19:44:23)

Жизнь

Солнечный свет мягко проходит в дом.
Он садится на пол, на дверь, на стекло.
Он замирает там как на дне сом.
Солнечный свет. Попробуй найти его.

В солнечном свете незримо искрится пыль.
Мягкие хлопья опали, укрыта земля.
Где - то под солнечным светом растёт ковыль.
В нашем же доме под солнечным светом я.

Плотно укутавшись в мягкий как пух сон
И утонув в солнечном свете дня,
Я сплю и вижу мой солнечный дом.
В нём живут только солнечный свет и я.

                                                                    Солнечный свет (Избранное)
                                                                        Автор: Зайцева Полина

В какой-то момент я устал ждать смерти, обмирать каждый раз, когда ко мне подходит человек в белом халате. Нужно как-то отвлекаться. Тем более, что пока могу ходить самостоятельно. И вот в больничных лохмотьях( мои вещи в какой-то каптерке, а напрягать родственников я не стал - они заняты, они к моим похоронам готовятся) я после обхода и завтрака выходил из корпуса и обследовал территорию. Хоть и ноги дрожат и голова кружится, но пока ещё хожу сам, нужно пользоваться.

Вся мудрость - радоваться каждому дню, солнечному лучику и здоровью доходит, обычно, когда жить осталось часа два и радоваться особо нечему. Сегодня я дошёл до старого дуба. Дуб растёт у самой ограды ему несколько веков и такой он ладный и ароматный( я не знал раньше как изысканно пахнет дуб), что мне захотелось обнять это сильное дерево. Я так и стоял, пока меня не стала звать медсестра, выкрикивая мою фамилию душераздирающим голосом. Пришлось отлипнуть от дуба и плестись в палату. Конечно, пора принимать лекарства. А вот если приём лекарств пропустить, то... мне станет хуже и возможен летальный исход. Ладно, человек на работе, выпью я эти таблеточки.

От дубового пьянящего духа хотелось одновременно и есть и спать. Мне носят сплошные деликатесы, а хотелось какой-то нормальной еды. В столовой обедал Игорь Маркович - крепкий старичок из палаты напротив. Ну и я угостил его икрой, а он меня макаронами с румяной котлетой. И я, отяжелевший от еды, на ватных ногах, приплыл в палату и вырубился. Снился мне мой дуб. Да, этот дуб я уже считал своим.

Снилось как прорастает жёлудь, а это чертовски трудно - их жрут все, кому не лень - и мелкие грызуны и всякие жучки - червячки. Поэтому вокруг всякого большого дерева такое множество плодов - прорастают единицы. Человек в чёрной накидке огородил проросший жёлудь, поливал его, ухаживал всячески, и вытянулся маленький саженец, потом окреп и стал тянуться к солнцу...

Я проснулся. Был ранний вечер. Я натянул на себя больничные лохмотья и, торопясь,  отправился опять к своему дубу. Жаль, что ночи уже холодные. В сумерках наползал на землю туман и чёрный гигантский дубовый силуэт похож на великана, замершего в экспрессивном танце. Но я замёрз, а так хотелось встретить рассвет с дубом. Пришлось идти обратно в палату. На моё счастье медсестра забыла запереть отделение - было уже далеко за полночь. Я пробрался в палату и уснул, надеясь, что мой дуб и человек в чёрной накидке придут ко мне в снах.

Сон приснился ещё причудливей первого. Оказывается в дупле этого дуба юные влюблённые устроили такой почтовый ящик. Обменивались любовными письмами. Их свидания тоже происходили в тени могучего дерева, впрочем он ещё тогда не был могучим. Потом их дети собирали с няней крепкие жёлуди и няня обещала им показать как из желудей делать человечков.....

Пора просыпаться. И я проснулся. После обхода и раздачи таблеток, пришли мои родители. Они были похожи на испуганных птиц. Я старался их развлечь как мог, рассказал какую-то ерунду. А мама мужественно соврала, что мои анализы улучшились.

Я обнял её, потом обнял отца, а потом сказал, что чувствую себя превосходно. И они, облегчённо вздохнув, ушли. А я пошёл к своему дубу. Да, пусть ненадолго, но это мой дуб. Он открыл мне свою душу, а я ему свою. И рядом с этим прекрасным деревом, я не думаю о своей болезни, о смерти ...

Я думаю о человеке в чёрной накидке из снов. О Лукоморье - там тоже рос дуб и на нём висела златая цепь. Хм, кто-то смотрит на меня, я чувствую взгляд. Точно в траве сидит чёрный котище. Если бы он заговорил, я бы даже не удивился, но котище ещё несколько минут таращился на меня, в потом умчался куда-то. Солнце грело совсем по летнему. Я вспомнил совершенно непонятное слово "благодать".

Кажется теперь я понял, что оно означает. Жаль, но нужно топать в отделение. Я погладил свой дуб и пообещал ему скоро вернуться. Опять жутко хотелось есть и совсем не тошнило. Я догадывался, что это сила дерева помогает мне и ( страшно подумать, чтоб не сглазить) оберегает меня. В столовой никого не было и я молотил всё подряд. Потом опять спал до вечера в палате. А вечером я оделся и пошёл к своему дубу.

Солнце уже почти скрылось и в темнеющей небе проступала почти полная луна. Я обнял дерево и заплакал. Я уже так давно не плакал, не разрешал себе этой липкой трусливой мысли, что скоро меня не будет, и это моя последняя осень.

Я как маленький ребёнок прижимался к дубу и повторял: " спаси меня, дай мне немного твоей силы, помоги, ну что тебе стоит". И, когда совсем стемнело, я почувствовал, что дуб меня услышал. Его огромные ветки зашевелились и откуда-то я как будто услышал тихий шёпот: "ну конечно я тебе помогу, не бойся, всё будет так, как ты просишь - силой поделюсь и помогу, всему своё время...

Так мы стояли обнявшись до самого рассвета. Утром я вернулся в палату, выдержал обход, принял пилюли и уснул спокойным сном здорового и сильного человека. Мне снился мой дуб, да мой - я чувствовал, что теперь у нас одна душа.

Так бывает - человеческий организм, не смотря на сильнейшую диагностическую аппаратуру и накопленный научный потенциал, не полностью изучен. Да, по непонятным причинам болезнь остановилась и результаты анализов нас поражали. Я впервые столкнулся с таким феноменом. - так начал беседу с родителями заведующий отделением гематологии.

- Но затем состояние пациента резко ухудшилось и он сейчас в коме. - он не знал, что ещё сказать. Обнадеживать было нечем, а обманывать родителей считал себя не вправе. - Готовьтесь к самому худшему - выдавил он из себя ненавистную фразу. За окном свинцовые тучи заволокли небо и сильные порывы ветра срывали листву с огромных деревьев больничного парка.

А ночью выпал снег. Дворник, по такому случаю вышел на работу на полтора часа раньше и обнаружил следы босых ног на снегу. Следы вели от дверей гематологии к старому дубу и у дуба заканчивались. Дворник три раза обошёл вокруг, ничего не понял и, подняв недоуменно плечи, пошёл в каптёрке за лопатой и метлой.

Позже,  приехали родители парня, который умер на рассвете, не приходя в сознание. В руке у него был зажат жёлудь, но об этом заведующий отделением не стал  рассказывать никому. Жёлудь он решил сохранить и весной посадить у себя на даче.

Минула зима, принося кому-то выздоровление, кому-то надежду, а кому-то и избавление от всех земных печалей. Весной  дуб выстрелил молодым побегом, как будто отдал этому побегу всю свою силу. Дворник хотел убрать новую ветку, пришёл к дубу с секатором и ножовкой, но потом раздумал или что-то его отвлекло, а может быть вспомнил цепочку следов на снегу, этого никто не знает - дворник молчалив и нелюдим. Он опять ничего не понял, и ушёл по своим делам с недоуменно поднятыми плечами.

                                                                                                                                            Дуб в больничном парке (Избранное)
                                                                                                                                                          Автор: Елена Ханина

Отредактировано ОЛЛИ (2024-11-05 19:29:57)

Последний кадр моря

Лишь вчера
Мир мне объятья раскрывал,
Лишь вчера
Легко леталось мне во сне.
Но кто-то дверь нарисовал,
Вдруг мелом дверь нарисовал,
Белую, белую дверь
На кирпичной стене.

В нарисованных джунглях
Нельзя заблудиться,
И не съест никого
Нарисованный зверь.
Только верю я, верю я, верю,
Что может открыться
Эта белая дверь,
Эта белая, белая дверь.

Пусть пока
Не видно трещинки нигде,
И нигде
На свете нет стены прочней,
Но час придёт,
Придёт и день,
Чуть дрогнув, в этот
Час и день,
Белая, белая дверь
Вдруг откроется мне.

                                                     Белая дверь (Отрывок)
                                                    Поэт: Леонид Дербенёв

В одном далёком городе, в старом неопрятном доме, живёт сухонький старичок. Его лицо утопает в складках, а серые, некогда красивые глаза помутнели и, кажется вовсе перестали видеть окружающий мир. Голова старичка похожа на ворох перьев, седые волосы совсем запутались, давненько их никто не расчёсывал.

Целыми днями он смотрит один и тот же фильм. Пузатый телевизор без устали показывает любительскую плёнку с плохим звуком. Изображение каждые пять минут дёргается, краски давно выцвели, магнитофон грозит вот - вот сломаться. Но старичок всё равно смотрит на эти обрывки прошлого. Когда нет, будущего ничего другого не остаётся, как вспоминать минувшие дни.

Море, пляж, двое молодых людей и девушка. Они играют в мяч, бегают, по берегу ловя пятками прибой. Это самодельный фильм, за кадром звучит вялое шипение приёмника, в тандеме с шумом волн составляющее звуковой ряд. Пленка длиться около часа, никакого особенного действия не происходит. Просто трое людей отдыхают. Эти мальчишки друзья старичка. Он не знает, жив ли ещё кто-то из них.

Трое парней Александр, Евгений,  Тимофей. Девушку зовут Тая. Она любила петь, много читала, но ничем особенным не выделялась среди своих сверстниц.

Друзья не могли понять, что же в ней привлекает их. Видимо всё же было в этой девушке нечто таинственное, неразгаданное, по крайней мере, для этих лоботрясов. Сашку в жизни интересовало лишь три вещи: немое кино, собственная видеокамера, Тая.

Он не захотел поступать в институт, не видел смысла в дальнейшей учебе, школу окончил кое - как. Женя был хроническим мечтателем, в общем-то, он больше ничего не умел делать.

Хотя и отличник, учился в престижном ВУЗе, тем не менее, мечты оставались его основным занятием. Тимка поведением напоминал волчок, крутиться, вертится, сверкает, старается, а зачем - непонятно. В свои скромные годы ребята совершенно не представляли, что делать  с жизнью. На море они поехали со скуки. Всё кино дома пересмотрели, весь алкоголь выпили. Сидя на лавочке в парке, кормя голубей остатками булки, эти трое парней внезапно решили рвануть на юга.

- Тим, ты на море был?
- Нет. А ты?
- И я нет.
- Так поехали.

Всё просто и понятно. Таю решили позвать, потому что все трое были влюблены в  неё ещё со школьной парты. Каждый в тайне надеялся на взаимность, но только виду не подавал. Тая недавно сдала сессию, у неё было до одури хорошее настроение, она быстро собрала маленький чемоданчик. Наскребли денег, прихватили надувные матрасы, мяч и рванули на вокзал.

В поезде болтали о всякой чепухе или спали, с перерывом на подкидного дурака. Доехав до места назначения, дружно вывалились из пыльного вагона, как яблоки из корзины, покатились прямиком до пляжа. С разбегу в море, Сашка взялся за камеру, настроил приёмник, вознамерившись снять весь эпохальный отдых на видео.

Первые три дня жили на пляже, спали на шезлонгах. На четвёртый день Тимка куда-то пропал, искали, да не доискались. Под вечер он сам изволил появиться вместе с пластиковой бутылкой из-под минералки. Позже выяснилось, что это чача. Веселье продолжилось с новой силой. Когда бутылка опустела, ребята внезапно решили поискать нормальное жильё. Нашли: одна старушка сдавала нечто вроде сарая на своём участке. На большее у них не хватило денег. Но молодость всему рада, притащив скромный багаж в новое пристанище, ребята, недолго думая, рванули обратно на пляж.

Весь день Сашка, Женька и Тим пытались соорудить плот из всего, что попадется под руку. Тая рисовала на песке. Море приятно шуршало, ветерок трепал белобрысую чёлку. Вроде бы недавно учила, шпаргалки писала, а теперь отдыхает на юге. В голове мелькают обрывки лекций.

Задремала, вдалеке слышны крики чаек. Снится белая комната, Тая пытается обойти её, вдруг, откуда ни возьмись, появляется Зинон (*) и начинает доказывать, что как раз этого она сделать не может. Далее следует череда неясных, красочных образов.

«Эй! А где Тая?» - Женька оглядел пляж, подруга лежала на берегу, волна прибоя играла с её волосами. Девушка уснула в самом неподходящем месте, у кромки воды.

Влюблённые мальчишки чуть не подрались за право отнести её домой на руках.

Победила дружба. Женька тащил полотенца, Сашка камеру, а Тим трепетно нёс ненаглядную Таю. Красавица всё ещё прибывала в царстве Морфея, когда её положили на сдутый матрас.

Друзья проголодались, есть конечное же было нечего. Не знаю, где они раздобыли удочки, однако все трое отправились на рыбалку, на что они только рыбу ловить, собрались тоже не ясно.

Приснился кошмар. Тая проснулась в холодном поту. Запах древесины, солнце пробивается сквозь щелочки. Несмотря на летнюю жару, девушка почувствовала холод.

Всё тело начало трясти. Нервно прикусив палец, Тая стала считать до десяти. Обычно это помогало. Но ни в этот раз. Мозг уже не соображал, лишь где-то там, в глубине сверкнула мысль: «Мне страшно!». Сверкнула и погасла. Что теперь? Тело уже не слушается, дрожащими руками девушка пытается обхватить трясущиеся колени. В глазах помутнело, контуры медленно расплывались. Голова запрокинулась назад.

Возвращаясь с приличным уловом, ребята увидели страшную картину. У открытой двери сарая лежала Тая. Лицо, руки, ноги были в ссадинах, платье посерело  от пыли и песка.

Но самое ужасное, глаза! Широко раскрытые, мутные, как у рыбы, которую принесли друзья. «Тая, что с тобой?» - Тим бросился к подруге, откинув в сторону удочку. Девушка порывисто дышала, сухие губы ловили воздух. «Она умерла?» - Сашка побледнел от испуга. «Типун тебе на язык! - Женька пощупал пульс.

Солнце пряталось за горизонт, летний день угасал, наконец-то повеяло прохладой. Тая лежала на том же матрасе, но теперь в окружении друзей.  Ребята не понимали, что происходит, бедная девушка то проваливалась в беспокойный сон, то кричала, будто её ножом резали. Разваливающийся сарайчик напоминал перевязочную, парни, дабы хоть как - то помочь любимой девушке пытались связать её руки и ноги. Крик неожиданно перешёл в плач, за ним последовал стон.

Только через два часа Тая смогла выговорить: «Воды». Сашка дрожащими руками открыл бутылку с минералкой, Женя поднял девушку с матраса. Тим, непонятно зачем, держал Таю за руки. Сделав, пару глотков она  заснула, упав на колени растерянного Женьки.

Тёмная ночь, тёплая ночь, южная ночь. Тая всё так же спит. «Что это было?» - Сашка вглядывается в её лицо. «Может болезнь такая?» - предположил, Тим, рассеяно теребя скрученную майку. «В любом случае мы должны дежурить по очереди, вдруг Тае опять будет плохо»- заключил Женя. Решили, что первым стеречь сон девушки будет Тим. Парни легли спать. Тим, борясь со сном, складывал из старых газет кораблики.

К утру вокруг спящей Таи образовался целый флот. Протерев, глаза девушка, попыталась восстановить в памяти события прошедшего дня. «Неужели!»- слёзы отчаяния. Рядом спит Тимофей, мальчишки сопят поодаль, каждый на своём матрасе.

Плёнка рябит, старичок задремал. Девушка улыбается, она уже оправилась от страшного приступа и вновь веселиться вместе с друзьями. Они бегают вокруг фонтана. Несколько минут назад на его дне появились четыре новые монетки. Ребята хотят вернуться назад, в этот город, в это лето. Тая целую неделю ходит в одном и том же платье: белая марлевка, стиранная - перестиранная, в синий цветочек. Венок из цветов на голове. Сейчас Тае больше ничего не надо, сухого венка да солнечного ей вполне достаточно. Она счастлива, просто счастлива. А вместе с ней счастливы мальчишки.

Бежим сквозь солнце, теряя боль на ходу. Спотыкаемся, плачем, понимаем, что ноги больше не могут ходить и за спиной вырастают крылья. Теперь всё небо наше только бы не заблудиться.

Рано или поздно кто-то умный позавидовав нашей свободе,  берёт в руки пращу и ...

Перья парят в воздухе, вы лежите на земле то ли в крови, то, ли в грязи рассуждая о смысле жизни. Через некоторое время ваше тело начнет  гнить, мозги перестанут соображать, вот тогда вы будите жить одними воспоминаниями, дожидаясь смерти в одиночестве, но уже не в гордом, а в безысходном. Это краткая схема жизни без лишних подробностей, наглядно и просто.

Ребята бегут по освещённой солнцем дороге. Сашка выключил камеру, бережёт плёнку.

                                                                                                                                                          Старая плёнка (Отрывок)
                                                                                                                                                          Автор: Мария Тарадова
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*)  появляется Зинон  и начинает доказывать - Зенон Элейский — древнегреческий философ, ученик Парменида, представитель Элейской школы.
Основные идеи Зенона:
Вселенная является единым и неизменным целым.
Движение, множественность и пространство — иллюзии.
Зенон был известен своими апориями, которыми он пытался доказать противоречивость концепций движения, пространства и множества.
Некоторые известные апории Зенона:
«Ахиллес и черепаха». Ахиллес никогда не догонит черепаху, если она имеет хоть небольшое преимущество на старте.
«Стрела». Стрела, летящая по воздуху, находится одновременно и в движении, и в покое, что является противоречием.
Зинон — мужское личное имя древнегреческого происхождения со значением «принадлежащий Зевсу».

Пластилин из старого отеля

Твоя пластилиновая девочка
Мнётся в пальцах, быстро горячее ...
То комочком, то тягучей ленточкой
Лишь с тобою быть она умеет!

А с другими - твёрдая (железная,
А местами - даже деревянная).
Только ты не мучаешь порезами!
Не распластываешь страсть по наковальням!

Только ты её ласкаешь, трогая,
И сжимаешь каждую в ней клеточку!!!
Лишь с тобой она не скромная, не строгая -
Твоя пластилиновая девочка!

                                                                Пластилиновая девочка
                                                            Автор: Якунина Екатерина

Самые странные облака из тех, что я видел, образовывались в Сан - Франциско.  Из - за разницы температур холодного течения, льнущего к Тихоокеанскому побережью, и тёплых воздушных масс над континентом и прогретым мелким заливом, густые молочные реки устремляются по утрам и вечерам к береговой кромке.

В самом городе, стоящем на множестве высоченных холмов, низины, ложбины, улицы и тупики заполняются непроходимой густой пеленой. Где - то вверху глохнут фонари и зажжённые окна. Туман тучнеет и, постепенно нагреваясь, превращается в облако: великий слепец поднимается, всматривается незрячими бельмами в верхние этажи, оставляя проходимыми переулки. Машины опускаются по авеню Калифорния в озеро тумана и на склоне другого холма выныривают, чтобы снова рубиново зарыться у светофора задними стоп - огнями.

Когда облако уходит в полёт — с вершины холма это выглядит ни с чем не сравнимым зрелищем. Гигантский, размером с сотню парфенонов дряблый дирижабль с подсвеченным жемчужным подбрюшьем понемногу оставляет внизу центр города. Тёмный пирамидальный силуэт небоскрёба Трансамериканской Корпорации чудится швартовой мачтой. Происходит это уже в полной тишине, — в поздний час, когда светофоры отключены и мигают, и лишь жёлтые такси с рекламными гребнями, как у игуан, шаря фарами по обочине, ныряют и выныривают по холмам.

Есть тайна у этого города. Какая - то древняя заклятость, сохранившаяся ещё со времён, когда здесь обитали индейские племена. Наверняка на вершинах лесистых тогда холмов, с которых открывалась долина океанского размашистого прибоя, они содержали при сторожевых сигнальных кострах тотемные алтари, к которым привязывали иногда прекрасных пленниц. И верили, что душа кровавой жертвы уносится вместе с туманом к божеству облаков, представляя, как где - то далеко вверху среди звёзд обитают все хранящиеся в нём, облаке, образы и обличья.

Никогда не знаешь, что могут выдумать варвары.

По дороге я часто сворачивал к причалам, надеясь ещё застать припозднившихся рыбаков, достающих из лодок разнообразный улов —меня интересовали серебряные слитки тунца, лежавшего огромно плашмя поверх сетей, и крабы, две - три штуки которых иногда копошились в ловушках…

Я приходил к ней в то самое время, когда облако поднималось до верхних этажей небоскрёбов и готово было поползти в сторону Беркли, чтобы, настигнув россыпь домишек, университетскую башню, и за ними — прогретых наделов континента, — растаять.

Она была хрупкой вечно мёрзнущей девочкой, боявшейся сырости, мечтавшей летом перебраться в прогретый Сан - Диего, к школьной подруге, получавшей там в университете степень по биологии.

Я почти ничего не знал о её прошлой жизни, понимая, что знать особенно нечего, но не поэтому всё время, что мы проводили вместе, большей частью молчал, — очень странные ощущения, ибо любовные дела как правило многословны.

Едва умел сдёрнуть себя с неё или отстраниться, — так мне вышибало пробки, — чтобы дождаться, когда, очнувшись, она протянет руку и вырубит меня окончательно несколькими хищными движениями.

Однажды мы услышали какой - то странный звук за стеной — жила она в дешёвом отеле, в древнем, одном из немногих выживших после землетрясения и пожара 1905 года доме, — тогда чуть не весь город был отстроен заново, — винтовая узкая лестница с этажа на этаж, стёртое малиновое сукно дорожек, пыль и истончённые отполированные ладонями перила, — хриплый предсмертный крик, какой - то булькающий ужасающий звук вывел нас из летаргического состояния.

«У соседа астма», — сказала она, и я натянул джинсы, вышел наружу, шагнул к приоткрытой двери в соседний номер. За ней, привалившись к косяку, стоял человек с кислородным баллоном в руке, другой он прижимал к подбородку маску. Когда он отнял её, чтобы что - то сказать, я заметил родинку, большие губы, дублёную кожу, высокие скулы; лицо человека лет пятидесяти. Через мгновение я понял, что это слепец: тёмные очки, неосвещённая комната, за пространством которой жемчужный туман, шевелясь, льнул к окну, превращая его в бельмо. Человек гортанно хрипел и не отвечал на мои вопросы, а затем сполз на пол.

Я зажёг зачем - то свет, кинулся вниз к портье, он вызвал «скорую», и пока не прибыли фельдшеры, я стоял на коленях, одной рукой прижимая к его рту маску, другой надавливая ритмично на грудь. Как вдруг мой взгляд упал на журнальный столик — на стопку пухлых книг Брайля, на женскую голову из пластилина цвета сепии (*), стоявшей на блюде, — нельзя было в этом скульптурном лице не узнать ту, что осталась в постели за стеной.

Я услышал шаги на лестнице и поспешно встал, протянул руку, чтобы ощутить то, что некогда ощущали пальцы слепца, лежавшего сейчас на полу, что ощущал несколько минут назад мой скользящий внимательный язык.

Больше я никогда ту девочку не видел. Остался её вкус на губах, вкус её кожи, казавшейся в туманных сумерках голубой.

Два бедра её светлели в постели, как большие рыбины в лодке.
                                                                                                                                                                                               Точка росы
                                                                                                                                                                            Автор: Александр Ильичевский
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) из пластилина цвета сепии - Сепия (лат. sepia от др.-греч. σηπία — каракатица) — светло - коричневое красящее вещество, оттенок коричневого цвета. Натуральная сепия изготавливалась из чернильного мешка морских моллюсков — каракатицы, кальмара. Происходит из Ла - Манша и Средиземноморья. Современная сепия привозится из Шри - Ланки. Сепия использовалась европейскими художниками с середины XVIII века в виде акварельного пигмента и чернил для рисования пером и кистью. В фотографии под этим термином подразумевают коричневатые изображения, получаемые при обработке готовых чёрно - белых фотографий сульфидами или иными легко выделяющими серу реагентами при доступе воздуха.

Дедушки

За творогом или за хлебушком
Идёт потихонечку дедушка.
Пакеты в руке раздуваются,
То вправо, то влево качаются.

А был он когда - то молоденький,
Его называла Володенькой,
А может быть, Васенькой, Севушкой
Какая - то юная девушка.

И с радостной в сердце тревогою
Он шёл той же самой дорогою
На первое в жизни свидание
К единственной без опоздания.

Теперь терпеливо и бережно
Считает он мелкие денежки,
Боится, что сильно простудится,
И редко выходит на улицу,

Разбитый годами и скукою,
Забытый друзьями и внуками.
Домой возвращаться не хочется
К болезням и одиночеству.

За творогом или за хлебушком
Идёт потихонечку дедушка.
Он купит печенье вкусное
Поднять настроение грустное.

                                                          Дедушка
                                           Автор: Дина Бурачевская

За городом, в океане глины и непролазной грязи, мирно дымила теплоэлектростанция. Дым сизый от лёгкого осеннего мороза, и ветер, казалось, приносил дым от этих труб к серой дорожной нитке, укрывал им домики на обочине. Домики сиротливо прижались друг к другу, одноэтажные, скромные и не очень, красные и белые, из силикатного кирпича, реже, – старые, из деревянного бруса.

Они выглядят спичечными коробками на фоне двух огромных труб. Дорога уходила вперёд, к линии горизонта. На одном из её перекрестков Яров должен был повернуть и найти фирму «Зелёный сад». Ветер трепал направление на работу, грозился вырвать из рук. Одинокий человек перепутал перекрёсток и повернул направо. Он потерялся, но ещё не знал об этом и шёл по прямой к серому зданию автоцентра, которое в городе могло показаться огромным. Яров запутался в описании перекрёстков, данных ему на листке, и пошёл наугад ещё и потому, как бродил здесь уже давно, а людей всё не встречалось – нужно было хоть что - нибудь решить. Автоцентр оказался одним огромным кубом, две трети которого – зал.

В помещении было всего три машины. Над машинами трудились два молодых механика. Третья машина – восьмёрка - стояла, скрытая новым тёмно - серым чехлом. Яров ждал дольше, чем предполагал. Все были увлечены работой. Один из механиков пошёл открывать дверь и лишь тут заметил, что руки промаслены. Он взял в столе у входа дежурную тряпку, затем открыл дверь. На пороге стоял человек среднего роста, цыганской наружности с красными от ветра ушами. Говорил что - то о фирме «Зелёный сад», спрашивал, как пройти, и сбивчиво объяснял, зачем…

– Я тебе деда дам, там разберётесь, – теряясь от вида незнакомого паренька, произнёс механик.
– Хорошо, - безропотно ответил Яров и стал согревать уши.

Тот, кого назвали дедом, оказался кареглазым, седым мужчиной лет семидесяти. Шёл он аккуратно, спокойно. На его плечах лежал армейский бушлат. Пришедший взглянул на юношу и ответил, что к «Зелёному саду» здесь не пройдёшь, трудно, лучше бы, конечно, возвратиться к дороге, а там…
Тут он прервался, тепло посмотрел на пришельца и позвал его пить чай. Яров согласился. В глубине зала несколько подсобных помещений, там и комната нашего деда. Первым делом Яров подошёл к рукомойнику, он тщательно умыл лицо и руки, но так, чтобы там ещё осталась вода. Он тоже когда - то жил в старом деревянном доме, похожем на тот, что видел сегодня у дороги. Дед внимательно следил за своим гостем, потом подал ветошь.

– Она стираная, – с осторожностью сказал он, указывая на старость полотна.
– Спасибо, – гость ответил, как бы говоря, что здесь нечему извиняться. – Главное, чистая, – весело добавил он.

Незаметно откуда - то из шкафа появилось печенье «Топлёное молоко». Сам хозяин не ел, хранил для особого случая. Где  -то поодаль шумел чайник.

– Олег, – коротко представился Яров.
– Дед Валера, – отрекомендовался хозяин сторожки.

Вокруг все блестело новизной, стояла хорошая офисная мебель, чувствовалась крепкая рука. На тумбочке что - то тихо мурлыкал телевизор. Сам хозяин сидел в старой белой льняной рубашке. Карие глаза ласково смотрели на случайного человека в этом пустынном краю. Никто из них, ни сам дед Валера, ни Яров, говорить не решался. Олегу вспомнился отчим. Когда - то в далёком детстве, в один из летних дней, Яров, сидя на мужских крепких плечах, собирал тутник. Мать с бабушкой кричали что -т о, отчим лишь простодушно отмахивался: «Ладно вам, под руку чего уж». Яров - мальчишка ощупью находил в зелёной листве ягоды и, с исцарапанным от веток лицом, ел их, как придётся. Олег пил чай. Свет в сторожке напоминал ему тот солнечный день, хотя он точно не сказал бы, весной это происходило или летом, и теперь зачем - то силился вспомнить, а никак не мог.

– У меня отчима Валерой звали, – произнёс он, чтобы начать разговор.

Из зала, громко стуча сапогами, зашёл седоусый мужчина. В усах, да и на голове попадались ещё тёмно - русые пряди. Ему, наверное, чуть за пятьдесят – так решил Олег. Этот третий механик в мастерской, не считая деда, конечно же. Он занимался машиной, что стояла в зале, скрытая чехлом.

– Здоров, Валерий! – громко сказал вошедший. – А я думаю, где запропал? – продолжил он бодрым голосом, каким обычно говорят с детьми или с глуховатыми людьми.

Валерий шепелявил, при этом говорил тихо, отчего казалось, будто он съедает окончания.

– На рыбалку - то ходил уже? – спрашивал вошедший.
– Знаешь, нет: то погода нелётная, то сети чинить, а то лень.
– Ясно, – уже обычным голосом сказал мужчина, привыкший к тихому произношению слов.
– Раньше я у Виктора, бывало, подтаскивал маленько. У него улов хор - р - о - ший всегда. Теперь вот нет Виктора. Знаешь?
– Нет, а как же так - то?
– Вот так, Гриш, инсульт.

И дед рассказал, как уже отходящего его соседа повезли в больницу, и, как того вернули назад, а на следующий день Виктор умер. Не рассказал только, как в ночь перед похоронами сидел в доме перед телом, ждал, пока за стеной перестанут всхлипы, и воцарится ровное дыхание – это жена Виктора. Валерий встал и, словно извиняясь, перед самым уходом погладил борт у самой руки покойника. Из большой спальни просторным коридором прошёл в ещё большую кухню. Здесь тоже повсюду была видна умелая рука работника: аккуратно выложенный белый фартук из плитки.

Новые пластиковые вентиляционные решётки и шуба на старой, переделанной под газ, печи. Валерий встал и затопил её – может, и на душе потеплеет. Потом, возвращаясь, пристально оглядел табурет. Тот пошатывался – один из пластмассовых уголков у самого сидения ослаб. Валерий наугад открыл один из ящиков и с первого раза нашёл отвёртку – сметливые люди всегда друг друга поймут. И на душе полегчало: то ли оттого, что нашёл с первого раза; то ли оттого, что подтянул шуруп, помог соседу. Виктор много сделал перед уходом. Вот и эту мелочь будто бы тоже он.

– Молодой ведь был, – сказал Григорий, больше желая отвлечь деда.
– Молодой, чуть за пятьдесят. Жена всё причитала, когда на кладбище несли. Эх, сколько друзей было, где теперь все.

В голове стояло: «Оставил хорошему рыбаку лучшую пешню (*)  и сеть – вот кому рыбачить бы».

– Хорошо с вами, отцы, спасибо за хлеб - соль, идти надо, и вам, наверное, работы много.

Яров приободрился, тепло медленно разливалось по телу, и вставать не хотелось совершенно.

– Ладно. Только одевайся теплей. Шапка - то где?
– Всё с собой, а как же.
– Да, и не ходи здесь, завязнешь. Лучше назад и другим перекрёстком, но там далеко, километра четыре.

Дед вышел и смотрел, как его недавний гость удаляется, движется к перекрёстку. Он запахнул бушлат – память о соседе Викторе и уже, входя обратно в комнату, сбрасывая куртку на диван, подумал: «Что - то неуловимое в нём есть от правнука, в этом Олежке… Дай бог ему поскорей ту фирму найти».

                                                                                                                                                                                                      Дед
                                                                                                                                                                                         Автор: Павел Дёмин
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Оставил хорошему рыбаку лучшую пешню - Пешня – небольшой лом на деревянной рукоятке, предназначена для пробивания лунок во льду и проверки прочности льда; опытные рыбаки считают, что если лёд выдерживает удар пешни, то выдержит и человека (лучше конечно не испытывать на себе). Наконечник инструмента бывает разной формы: пика, лопаточка, с узким или широким лезвием; применялась для зимней рыбалки и прочих «ледяных» дел (скалывание льда).

... как  последнее слово  освобождающегося

Не ведом человеку смерти час
И жизнь в него вошедшая забыта
Живём мы в этом мире только щас
Ведь прошлое сплыло
что будет с нами дальше
это лихо !

мы обещаем что - то сделать в раз
Божимся !
Крест по телу осеняем
А жизнь она как дедушкин табак
Курнул
Пыхнул
И пеленою ввысь
дым заструился

Загад он всеми ведом не богат!
От мысли до намеченного дела
Пройти нам предстоит до сотни врат
Стучим во все
Откроет может кто
по глупости не смелой

ушёл от всех я далеко вперёд
в каком - то пьяном месте затаился
и песнь моих сердечных тихих драм
в всесильном
мне неведомом лице
во внутренности сути растворился

и покатилась по дорогам блажь
везенье фарт
с упадком в грязь порою
Не ведом человеку смерти час
а жизнь в него вошедшая
Лишь троллинг

                                            Жизнь троллинг
                              Автор: Александр Комиссаров

... За окном начался дождь. Мы успели вернуться до первых капель. Гуляли по дороге в холмах возле местечка, которое называется, если перевести на русский язык, Старый Замок.

Средневекового замка давно нет. Но зато есть симпатичные домики, сады. На черешнях бутоны готовы вот - вот раскрыться. Магнолии, жеманные, как актрисы немого кино, равнодушно позволяют рассматривать свою весьма спорную тяжёлую цветущую красу. Подснежники на девичьих тонких шейках еле заметно кивают. Поддаёшься иллюзии: кажется, это их звон разлился в тумане. На самом деле, серебряные горлышки пичуг, хороводящих в запутанных зарослях кустарника, имитируют переливы колокольчиков.

    Напротив кьезы (церкви), над центральной площадью давлеет замысловатое строение, с башенками, петушками, витыми лестницами, недавно выстроенное, с претензиями на право называться новым замком. На узорных воротах из кованого железа – амбарный замок. Ставни наглухо заперты. За вычурной решёткой ограды - нерешительная, вопросительная тишина.

Хозяин, "сумасшедший геометр", как его называют местные жители, сидит в тюрьме.

    А выше, на вершине горы, среди столетних лиственниц и елей, в вилле из белого мрамора живут старенькие - престаренькие чьи - то мамы, сёстры, тётушки... Отглаженные, аккуратные, с укладками и маникюром, они сидят на мягких кожаных диванах или в креслах под массивными люстрами огромного холла. Тех, кому наскучило однообразное сидение, катают в специальных колясках по парку.

   За стеклянной стеной холла - столики, свежие скатерти, буфеты и комоды черешневого дерева, играют лучами электрического освещения тарелки и фужеры. Везде - цветы.

На верхних этажах - комнаты на двоих с необходимой мебелью, при каждой - просторная, удобная ванная, сверкающая отдраенной на совесть керамикой. В холл стариков спускают на лифтах после медицинских процедур. Здесь они смотрят телевизор, несколько раз в неделю - концерты лучших артистов страны, слушают проповеди священника, общаются, но чаще - молчат, безучастно уставившись в неведомую точку, или редко улыбаясь проходящим мимо молодым медсёстрам и санитарам одеревенелыми, но безупречно ровнозубыми улыбками на древних морщинистых лицах.

Когда их навещают родственники или сердобольные бывшие соседи, старики плачут, промокая выцветшие глаза бумажными платками. Потом напряжённо вглядываются в черты своего гостя, силясь вспомнить заплывшее за буёк памяти имя...

Синьора Мария, называвшая когда - то меня дочкой, не узнала меня, но, видимо, почувствовала, что нас что - то давно связывает. С нежностью наблюдала за каждым моим движением.

Умильно и мечтательно смотрела в глубь моих зрачков, найдя там что - то для себя важное. Железно сжала мою руку сухой коричневой ладонью. Повторяла лишь одно слово: “Грацие, грацие...” Очевидно: она боялась момента, когда мы станем прощаться. Было страшно, больно, за никому не нужного, брошенного в роскошное, комфортное одиночество человека.

   Знаю, что синьора Мария обожает, как все итальянцы любого возраста, кофе. В меню завтраков дома отдыха (так здесь деликатно называют дома престарелых), естественно, он не входит. Однако, кофейный автомат здесь найти нетрудно – по дразнящему аромату, присущему только итальянскому «эспрессо».

  Звякнула монетка – зажурчал горячий напиток. Стандартный пластиковый стаканчик девяностопятилетняя синьора приняла торжественно, словно на правительственном приёме государственную награду...

    Она ни за что не соглашалась остаться в кресле. Дошла с нами до дверей. Мы уходили, то и дело оборачиваясь. Мария прижалась виском к косяку, стояла, сжимая и разжимая пальцы согнутой в локте правой руки (прощалась), пока мы в последний раз ей не помахали перед тем, как исчезнуть окончательно из поля её зрения.

                                                                                                                                                                                    Дом престарелых
                                                                                                                                                                            Автор: Ирина Третьякова

Один из ста

Понять и простить... простить не могу,
Если обидели без причины -
Женщины - в злобе и зависти,
В своём превосходстве мужчины.
И в потаённом местечке души
Грузом тяжёлым лежат
Все те обиды, что выпали мне
Лезвием острым ножа...
Так и живу с раной в груди
Сама пред собою в долгу...
А надо всего то - понять и простить,
Вот только простить не могу...

                                                        Понять и простить...
                                                  Автор: Людмила Горячих

Глаза Агаты сильно резало от усталости, спина и шея ныли тупой болью. Всё её тело протестовало против сверхурочной работы, но ей нужно было срочно дошить вечернее платье.

Напыщенная, молодая хозяйка ателье обещала за это щедро заплатить, а лишние деньги Агате были необходимы.

Ей было сорок пять лет, она была худощавой женщиной с маленькой грудью и короткими русыми волосами. На лице виднелись мелкие морщины, а на голубых глазах сидели очки с толстыми линзами. Привлекательной Агату назвать было сложно — так считал её муж Егор, пятидесятилетний мужчина среднего роста с пышными усами и чёрными, как смола, волосами.

У супругов Строгиновых было две дочери: деловая и самостоятельная Любовь, студентка третьего курса столичного университета, и взбалмошная, ветреная Надя, учащаяся в музыкальном колледже и увлекающаяся рок - музыкой. Никто из них не работал, и дочери ежемесячно тянули деньги с родителей.

Агата и Егор работали как проклятые: она — в частном ателье, он — водителем самосвала КАМАЗа. Егор часто встречался с любовницами и регулярно тратил на них деньги, в то время как вся тяжесть заботы о дочерях ложилась на плечи Агаты.

Швея на мгновение закрыла глаза и погрузилась в секундный сон. Проснувшись с ужасом, она увидела, что одной секунды хватило, чтобы руки потеряли контроль над швейной машинкой, и шов ушёл в сторону.

Платье оказалось испорченным, и теперь нужно было всё переделывать. Агата в сердцах бросила работу, выключила машинку, накинула кардиган на плечи и ушла из ателье. Было уже девять часов вечера, желудок урчал от голода, настроение было паршивым. Она мечтала быстро поесть и упасть в кровать, чтобы ни о чём не думать.

На счастье, автобус подъехал быстро, и за двадцать минут она добралась до своего района. Агата жила в частном брусчатом доме с тремя комнатами, с типичными резными деревянными ставнями.

К сожалению, дома её ждал неприятный сюрприз — мужа не было на месте. На сердце у неё стало тревожно: Егор снова пил с друзьями, хотя был всего лишь понедельник. Ночь обещала быть неспокойной.

Агата достала из холодильника вчерашний суп, погрела его в микроволновке, нарезала хлеб и сытно поужинала. Вскоре в замочной скважине послышался шорох — Егор ковырялся ключом, не в силах попасть в замок. Агата подошла к двери и впустила мужа в дом.

— О! Агата, ты чего не спишь? — проговорил Егор, вваливаясь в дом, еле удерживая равновесие.
— Я устала, Егор. Проходи, поешь и ложись спать, — спокойно ответила Агата, попятившись назад.
— Не указывай мне, что делать, ведьма! Думаешь, пью от хорошей жизни? Нет! Устал просто видеть такую образину, как ты, каждый день!
— Так вали отсюда! — не выдержала Агата и решительно ответила.
— Я бы ушёл, если бы не проклятая ипотека! Платить вдвое я не хочу!
— Значит, ты только из-за ипотеки со мной!? Не надо мне такого! Можешь идти к своим шлюхам, справлюсь без тебя. Дочери уже взрослые!
— Завали рот, курица! — прохрипел Егор и, не сдержавшись, нанёс Агате сильную пощёчину. Она отлетела в сторону и рухнула на пол.

В глазах Егора вспыхнула ярость. Сорвав с себя ремень, он начал избивать лежащую жену. Агата лишь вскрикивала и рыдала от боли, пытаясь закрыться от ударов. Вдобавок Егор пнул её в лицо и живот. Она старалась не шевелиться, принимая удары как могла.

Это была не первая вспышка насилия — раз в месяц такие сцены повторялись. Егор всегда прибегал к силе, особенно сильно избивая её в пьяном состоянии. Агата знала, что завтра он будет просить прощения, извиняться за содеянное, но сейчас перед ней был не муж, а настоящий зверь.

Её тело привыкло к побоям. Она берегла лишь свои руки, которые долгие годы кормили её семью. Ей не было жаль лица, давно утратившего свою привлекательность, ни худого тела с отвисшей грудью — только руки, золотые руки, оставались её гордостью и опорой.

Егор, вымотавшись, прекратил избиение, выругался и пошёл в зал, где рухнул на диван и мгновенно уснул.

Агата, еле сдерживая слёзы, с трудом поднялась и пошла в ванную ...
                                                                                                                                                                              Швея (Отрывок)
                                                                                                                                                                         Автор: Марат Багавов

Отредактировано ОЛЛИ (2024-12-08 21:29:13)

Л... (©) восточного ветра

В повседневной рутине он медленно верно тонул.
Надоедливый день, как всегда, с однотонной работой.
Стол, компьютер, бумаги, печать и пошарпанный стул.
И вокруг, тут и там, надоедливые идиоты.

За окошком зима, подморозило, вьюжит метель.
Сигаретный дымок и, конечно же, утренний кофе.
От планёрки болит голова, как всегда канитель.
На экране мерцает от почты незыблемый профиль.

Оторвал от работы звонок. Зазвонил телефон.
Впрочем всё, как всегда. Неизвестный, вот только, номер.
Он нажал и ответил. И речи был просто лишён
От ответа. На миг он, как будто бы мысленно обмер.

В трубке голос знакомый до боли, до дрожи, - «Привет!
Подожди, не бросай телефон, я безумно скучаю.
Как хотелось бы слышать такое же точно в ответ,
Но ведь ты не ответишь, ведь я виновата. Я знаю.

                                                                                                  Случайный звонок (Отрывок)
                                                                                             Автор: Смагин Алексей Петрович

В автобусе было много народу, но ей повезло – она сидела у окна и смотрела, как за окном пробегают деревья, дома, скверы.

На весь автобус звучала музыка, но Лиза не обращала на неё никакого внимания и думала о своём. У неё сегодня было плохое настроение, а всё из - за этого Андрея, который учиться с ней в одной группе и с первого курса преследует её своей любовью. Лизе он не нравился – шумный шутник, душа любой компании, но какой - то навязчивый…

Время от времени он обижался, что она не обращает на него внимания, и тогда Лиза просто страдала от его глупых шуток в свой адрес. Он слово мстил ей за равнодушие к нему.

Сегодня, например, на большой перемене он устроил на всю группу шоу. Он громко зазывал Лизу пойти с ним в баню, попариться веничком. А Лиза не любила привлекать к себе внимание, но из - за этого Андрея ей сегодня пришлось стать каким - то посмешищем для всей группы.

Неужели он не понимает, что такими своими выходками он никогда не добьётся её расположения? Да она его теперь просто терпеть не может! Да и вообще она мечтает о совсем другом человеке. Её человек будет таким, таким… Лиза подумала, что и сама не знает, каким будет её любимый человек, но только при мысли о «своём» человеке у неё стало как-то тепло на сердце.

А музыка в автобусе тем временем продолжала играть и до Лизиного слуха  донеслись слова старой песни в исполнении Валерия Ободзинского, которые сразу же заворожили её:

Где же ты?
И где искать твои следы?
Как тебя зовут никто
Не может мне подсказать,
Лишь во сне
Порой приходишь ты ко мне,
Чтоб уйти под утро опять.

Лизе почему - то показалось, что эта песня играет для неё. Это её кто - то ищет, зовёт, это она к кому - то приходит во сне и этот кто - то здесь, рядом. Ей захотелось крикнуть: «Я здесь! Вот она я!», но, посмотрев на равнодушные лица пассажиров, она немного пришла в себя, а песня продолжала звучать и Лиза всей душой летела за её словами:

Опять, опять сегодня карнавал,
Весёлый фейерверк, серпантин
И гирлянды красивых цветов.
Всё как прежде и только нет тебя.
Всего один день прошедшего лета,
Помнишь ли ты о нём?
Я верю, ищу и надеюсь
Прошу тебя: Приди!

Когда песня закончилась, Лизе показалось, что та тонкая ниточка, которая связывала её с кем - то оборвалась. Она вышла на своей остановке и медленно пошла через сквер домой. С неба падал пушистый снег, он скрипел под ногами, искрился в воздухе, и все кругом было таким белым праздничным, торжественным.

Она шла к  высящимся за деревьями девятиэтажкам и любовалась на заснеженный сквер с замёрзшим прудом. Её шапку и плечи быстро припорошило снежком, она шла, и в голове её всё звучала и звучала та прекрасная песня:

Где же ты?
И где искать твои следы?

- И всё - таки, где же ты? – вырвалось у Лизы вслух. Она достала из кармана телефон и  составила сообщение: «Где же ты?» Ей хотелось его кому - нибудь послать. Но кому? Куда? Но послать так хотелось, что девушка взяла и набрала  номер, такой как у неё  только изменила в нем две последние цифры. И всё – сообщение было отправлено.

«Ой, какая я глупая! Что ж я сделала!» - испугалась Лиза, увидев, что сообщение ушло. Всю оставшуюся дорогу до дома она ждала,  что тот или та, кому пришло её сообщение позвонит ей или пришлёт своё сообщение, но телефон молчал.

Прошло два дня. Лизе так никто и не позвонил, и она забыла о своём глупом послании.  Жизнь её потекла, как прежде: лекции, конспекты, курсовые и при всём этом постоянное избегание Андрея.

Но его трудно было избежать, ведь они учились в одной группе и поэтому хочешь, не хочешь – он всегда был перед глазами и не переставал преследовать её своей любовью. Лизе порою приходила в голову мысль даже перевестись на заочное отделение, лишь бы не видеть его. Сегодня он снова устроил шоу, пытаясь надеть ей на голову красный колпак.

Ну что за идиот? Ей пришлось гоняться от него по всей аудитории, а он ловил её.  Детский сад какой - то. А Олеська говорит ещё, что это он из - за любви к ней такие глупости творит. Ничего себе любовь! Когда любят по - настоящему, то стараются не огорчать любимого человека, а тут хоть институт бросай из - за этого влюблённого.

Лиза снова ехала домой в плохом настроении. Она стояла в автобусе, держась за поручень, и уныло смотрела, как за окном мелькают деревья, столбы, прохожие. На душе её было как - то горько и пусто… Но вот её телефон зазвонил и она поднесла его к уху:

- Але!
- Але! – услышала она в ответ  вежливый мужской голос. – А вы кто?

Лиза удивилась такому вопросу:

- А вам кто нужен?
- Понимаете, мне с вашего номера пришло сообщение с вопросом: «Где же я?», ну  то есть «где же ты?»

Ах,  вон оно что! Лиза сразу вспомнила, как послала это своё глупое сообщение под впечатлением той песни. И чего? Чего она скажет этому парню?   (По голосу она определила, что это какой - то молодой  парень).

- Ой! Я ничего не знаю! – испуганно пробормотала она. – Я ничего не посылала!
- Ну как же? Кто же тогда мне послал? – удивился парень.
- Не знаю! Я ничего не знаю! Извините, - Лиза отключила телефон и только сейчас почувствовала, что она вся трясётся от какого - то ужасного нервного напряжения. Это ж надо такому случиться, что её сообщение пришло на телефон не бабушке или дедушке, ни мужчине или женщине, или какому - нибудь подростку, а именно парню. Может быть это судьба? Да нет!

Такого просто быть не может, ведь этот парень может быть женат или у него есть девушка, или он вообще не такой, как ей представляется. Да и вообще, что это за глупости ей в голову лезут?

Тем не менее, когда она вышла на своей остановке и пошла домой, то всю дорогу  чувствовала себя взбудораженной. А в голове её снова и снова вертелось:

Где же ты?
И где искать твои следы?
Как тебя зовут никто
Не может мне подсказать…

                                                                                                                                                                           Где же ты? (Отрывок)
                                                                                                                                                                        Автор: Ольга Никулина

В ожидании хорошего мужа

Хороший муж - не сказка,
Он в каждом доме есть.
Он просто любит ласку
И что - нибудь поесть.
Ему немного нужно -
Отдельный уголок,
Простой и сытный ужин,
Любимую под бок.

Хороший муж - не чудо,
Обычный он мужик.
Не моет он посуду,
Но с ним надёжно жить.
Детишки не обуза -
Приятна папы роль,
Жена - любовь и муза,
Коль муж в семье король.

Хороший муж - не шутка,
Не в дальних он краях.
Но спрятан почему - то
В заботах и делах.
Он будет обнаружен,
Открой лишь в сердце дверь.
Ты просто будь за мужем,
Ты просто в мужа верь.

                                                            Хороший муж
                                           Автор: Татьяна Антонова Высочина

Если тебя зовут Маруся Климова, то песню про Мурку ты с детства знаешь наизусть. Потому что в твоём детстве не было ни одного взрослого, который не назвал бы тебя мурёночком и котёночком или не напомнил, что ты должна простить любимого.

Впрочем, в Марусином детстве было не так уж много взрослых, которые обращали внимание на кого - нибудь, кроме себя. У неё вообще было странное детство: Марусе казалось, что оно началось в восемь лет. До этого она была взрослая, потом, от восьми до шестнадцати, побыла ребёнком, а потом стала взрослой опять. На этот раз навсегда. От сознания того, что детства больше не будет, ей становилось грустно, и она старалась об этом не задумываться.

Маруся зашла на кухню и, не зажигая свет, посмотрела в окно. Окно кухни выходило во двор, и из него было видно, как приезжает Толя. Он всегда ставил свой джип в глубокий «карман» рядом с детской площадкой. Это было удобное место, потому что никто не мог случайно задеть стоящую здесь машину. Толя приложил немало усилий, прежде чем добился, чтобы это место никто не занимал. «Карман» и теперь был свободен, хотя была уже глубокая ночь и машины стояли во дворе так тесно, что выезжать им завтра пришлось бы поочередно.

Маруся прижалась к холодному оконному стеклу лбом и носом. Это была детская привычка – мама всегда напоминала, что Маруся выглядит в такие минуты особенно нелепой и некрасивой.

– Ты только представь себе этот блин в окошке, – говорила мама. – Нос сплюснутый, на лбу белое пятно… Ещё и рот у тебя как у лягушки. Женщина - ожидание во всей красе своего идиотского благоговения перед мужчиной!

Сама она не ожидала никого и никогда, поэтому её раздражало, что восьмилетняя Маруся ожидает Сергея – вот так, прижавшись лбом и носом к стеклу и прислушиваясь, не свернёт ли с шоссе его машина. Их старый деревенский дом был перекошен так, что, казалось, вот - вот упадёт, оконные рамы перекосились тоже, и сквозь заткнутые ватой щели гул мотора был слышен издалека.

– Он просто очередной мой любовник, – говорила Амалия. – Он приезжает сюда потому, что ему скучно спать с женой, и не надо связывать с ним никаких иллюзий. Все эти розовые сопли – ах, он любит тебя, как родную дочку! – просто его красивая выдумка, которую он тебе неизвестно зачем внушил. Мы с господином Ермоловым расстанемся максимум через месяц, и для тебя же лучше быть к этому готовой. А не торчать в окошке дурацким пятном.

Но Маруся всё равно делала по - своему. Она вообще была упрямая, даже в детстве, просто мало кто это понимал. Вернее, не так: если она что - нибудь чувствовала, хотя бы смутно, то и поступала, как подсказывало ей это чувство. А чувство, связанное с Сергеем Константиновичем Ермоловым, даже и не было смутным. Это было самое отчётливое и самое счастливое чувство её детства: любовь мужчины, который и вправду пришёл в их дом как случайный любовник матери, но при этом сразу, то есть в первое же утро, когда он вышел из маминой комнаты и увидел Марусю, сидящую за пустым кухонным столом, стал ей ближе, чем все близкие люди, вместе взятые.

Маруся не знала, любит ли он её, как родную дочку, да у него ведь и не было родной дочки, а был взрослый сын, которого она никогда не видела и видеть не хотела, потому что ужасно ревновала к нему Сергея. Но то, что Сергей Ермолов единственный человек, который всегда, каждую минуту помнит о её существовании, она чувствовала и знала. Её детство началось с того дня, когда он появился в доме, и Маруся с ужасом ждала, что мама в самом деле расстанется с ним, как всё время обещала, и тогда детство снова кончится. Ей не хотелось быть взрослой, ей страшно было быть взрослой в восемь лет! И когда мама сказала, что за детство цепляются только инфантильные дуры, это было первое, в чем Маруся ей не поверила.

К счастью, вопреки маминой уверенности Сергей Ермолов не исчез из их жизни ни через месяц, ни даже через год. Лет в четырнадцать Маруся поняла, что связь с мамой так же сильна, как и мучительна для него. Как только мама входила в комнату, у Сергея менялось лицо – ясная любовь, стоявшая в его глазах, когда он разговаривал с Марусей, исчезала совершенно, сменяясь чем - то другим, чему Маруся не знала названия. При виде Амалии у него возле глаза проступало белое тонкое пятнышко, как будто стрела впивалась ему в висок, и губы пересыхали, и даже голос менялся. Тогда Маруся не понимала, что с ним происходит.

Она поняла это, только когда встретила Толю.

Задумавшись, Маруся не заметила, как его джип въехал во двор. Она спохватилась, увидев, что Толя уже входит в подъезд, и отпрянула от окна. Его, как и маму, раздражало её нелепое ожидание. Только его оно раздражало не потому, что он был сторонником женской независимости – совсем наоборот! – а потому, что Марусино ожидание обещало зависимость ему, а этого он не терпел. Год назад, в самом начале их отношений, Маруся попыталась объяснить, что всё это – и её дежурство у тёмного окна, и невозможность заснуть, если его нет дома, и расспросы о том, как прошёл его день, – ни к чему его не обязывает. Но он не поверил.

Она включила телевизор прежде, чем хлопнула тяжёлая дверь лифта на площадке, – чтобы Толя не догадался, что она опять весь вечер маялась ожиданием. Дом был старый, и лифт был старый, с сетчатой железной дверью, и сердце у Маруси вздрагивало в опасливом предвкушении счастья, когда она слышала этот хлопок и сразу же за ним скрежет замка, и шаги в прихожей, и шорох плаща… Тут она обычно выбегала Толе навстречу, и это были самые прекрасные минуты её дня. Радость вспыхивала в его глазах, когда он видел её, это была настоящая радость, первая, а потому безобманная. Потом бывало по - всякому – он мог быть усталым, раздражённым, сердитым на кого - то, отрешённо - задумчивым. Но вот эта первая радость от встречи с нею была всегда, и ради неё Маруся готова была не обращать внимания на любые «потом».

Сегодня он был весёлый.

– Не спишь, малыш? – спросил Толя, когда Маруся выглянула в тесную прихожую. – Ну и хорошо! Соскучился по своему малышу, ну, иди ко мне, иди…

И принялся целовать посветлевшее Марусино лицо, гладить её по голове – совсем по - особенному гладить, как только он умел: запускал пальцы в еёволосы, ворошил грубовато, как траву, но при этом дышал в макушку с любовным нетерпением. Он был кряжистый и невысокий, но Маруся всё равно была меньше. Сергей говорил, что она андерсеновская девочка, ростом не больше дюйма. Когда она рассказала об этом Толе, он с удовольствием согласился. Ему нравилось, что она такая маленькая, в самом деле малыш. Правда, Маруся ёжилась, когда он называл её этим словом, которое казалось ей каким - то нарочитым. Но, в общем, это было неважно. Он ведь называл её малышом в те минуты, когда не скрывал своей к ней любви, и разве имела при этом значение такая малость, как то или другое слово?

От его усов веяло табаком, крепким дорогим одеколоном, тревожным коньячным духом; голова у Маруси кружилась от этого сильного, едкого мужского запаха. Он был мужчиной до мозга костей, всё в нём говорило об этом – и вот этот запах, идущий от жестких усов, и ласковая небрежность пальцев, и то, как он одной рукой подхватывал её и отрывал от пола, целуя, а потом, в поцелуе же, медленно опускал обратно, так, чтобы, скользя животом по его животу, она почувствовала, что он уже хочет её, прямо с порога хочет, и обрадовалась бы ещё больше, и выбросила из головы свою ревность, которую тщательно от него скрывала и о которой он всё равно насмешливо догадывался…

– У тебя что - то хорошее случилось, да? – спросила Маруся, когда Толя поставил её на пол.
– Почему случилось? – хохотнул он. – Случилось – значит, случайно вышло. А я случайности исключаю. Как сапёр! Ну всё, всё, малыш, дай раздеться. Разбери пока там, в пакете. Я жратвы всякой вкусной принёс, коньячку, «Мартини» тебе. Отметим мою удачу!

Толина ласковая грубоватость возбуждала её так же, как соломенный ёжик волос у него на затылке. У Маруси в глазах темнело, когда, обнимая его, она прикасалась ладонями к этим жёстким волосам. И даже если это происходило ночью и кругом всё равно было темно, то в глазах у неё темнело тоже.

Но страстная ночная темнота ей сегодня ещё только предстояла. А сейчас надо было разобраться с едой, которую Толя принёс, чтобы отметить с Марусей какую - то свою удачу.

Если он заезжал в супермаркет, то всегда покупал всё самое дорогое. Икру – обязательно чёрную, в большой стеклянной банке; красной он не признавал. Мясо – нежно - розовое, без единой прожилки, такое, что его, казалось, можно есть сырым. Пирожные – замысловатые, как дворцы в стиле рококо. Спиртное – в бутылках с такими этикетками, которые напоминали картины импрессионистов. Вообще - то Маруся не удивлялась дорогим продуктам: Сергей тоже привозил им с мамой не макароны с тушёнкой. И всё - таки то, что привозил Сергей, было другое. Она не смогла бы объяснить, чем именно другое, но это было для неё очевидно. Всё, что покупал Сергей, было какое - то… разное. А в привозимых Толей продуктах была та же одинаковость, что и в его ежевечернем слове «малыш». И так же неважна, как любые слова, была для Маруси эта одинаковость продуктовой роскоши. Она понимала, что он покупает всё самое красивое, чтобы её удивить, и подыгрывала ему своим удивлением.

Всё, что он привёз сегодня, почти не надо было готовить. Ну, разве что мясо поджарить, но свежее мясо жарилось ведь быстро. Маруся вспомнила, как Сергей когда - то учил её варить уху из осетрины.

– Я и сам вообще - то не умею, – говорил он тогда. – Но, по - моему, из хороших продуктов легко готовить. Вот увидишь, у тебя сразу получится.

Уха у неё тогда в самом деле получилась такая, словно Маруся была не дочкой своей мамы, а шеф - поваром ресторана «Националь». Сергей вообще всему умел учить так, что у неё всё сразу получалось. Раньше, ещё до бизнеса, он преподавал математику в университете, и Маруся догадывалась, что студентам, наверное, хорошо было у него учиться. Но спросить его об этом она не решалась – видела, что расспросы о прошлом для Сергея отчего - то тяжелы.

Во всяком случае, если бы не он, Маруся не умела бы даже жарить мясо. И не только потому, что без него такой роскоши, как мясо, в их доме просто не водилось бы, но и потому, что мама искренне, не притворяясь, презирала быт и не готовила никогда, а бабушка хоть и готовила, но невкусно – как - то слишком просто, даже грубо; каша для Маруси и для поросёнка у неё получалась одинаковая.

Маруся накрыла на стол быстро, пока Толя переодевался из полковничьей формы в домашние спортивные штаны. Наверное, у него сегодня в самом деле произошло что - то важное: Толя давно был в отставке и форму надевал лишь в особых случаях. Он вошёл на кухню неслышно и обнял Марусю сзади так крепко, что она чуть не облилась раскалённым маслом со сковородки. Он был по пояс голый, а на Марусе был узенький топик; волосы, которыми густо заросла его грудь, защекотали ей спину.

– Всё, Манюха, время твоё на готовку вышло, – поторопил Толя, оттесняя её от плиты. – Садись давай, выпьем - закусим, чем Бог послал.

Маруся посыпала мясо провансальской приправой, накрыла сковородку крышкой, выключила плиту и вытащила из - под стола табуретку. Но Толя ногой задвинул табуретку обратно, сел на диван, притянул её за руку к себе на колени и сказал:

– Да не ютись ты на этой жёрдочке! Лучше меня приласкай и сама понежься.

И как же это было хорошо! Маруся потёрлась носом о его грудь, чихнула от щекотных курчавых волос и счастливо рассмеялась. Толя одной рукой обнял её, другой налил себе коньяк, а ей «Мартини».

– Так что же у тебя случилось? – напомнила Маруся. – Ой, то есть не случилось, а произошло?
– Хорошая ты девка у меня! – Он тремя глотками выпил стакан коньяка и на закуску поцеловал Марусю.
– Почему? – Она снова засмеялась: очень уж приятна для неё была такая его закуска.
– А понятливая потому что. Не случилось, а произошло… С полуслова всё усваиваешь. С одной стороны, вроде так оно тебе и положено, головка - то в восемнадцать лет не отупела ещё. Но, с другой стороны, молодые девки обычно только про себя, красивых, помнят, а ты вот… Эх, малыш, если выгорит у меня сегодняшнее дельце, ты у меня в золоте будешь ходить, икру половником кушать!
– Я и так в золоте хожу, – напомнила Маруся. – Ты же мне только что серьги подарил, хотя у меня уши не проколоты. А икру я есть не могу, я от неё икаю.
– Вечно ты свои пять копеек вставишь, – поморщился Толя. – Поторопился тебя похвалить! А уши, между прочим, ради подарка могла бы и проколоть.

Марусе не хотелось ни прокалывать уши, ни тем более надевать подаренные Толей крупные золотые серьги. Его коньячные бутылки, от которых за версту веет дороговизной, – это было, на её взгляд, ещё ничего, но вдетые в собственные уши серьги, от которых веет тем же самым… Конечно, если бы Маруся почувствовала, что Толе важно, носит ли она его подарок, то проколола бы уши сразу и вдела бы в них что угодно. Но ему это было неважно, и всё по той же причине: потому что он был мужчиной и по - мужски не обращал внимания на мелочи. Широта натуры, невнимание к мелочам – это было в нём так заметно, особенно по сравнению с мелочностью всех творческих людей, которые окружали Марусю с детства, что она почувствовала это в нём сразу и сразу влюбилась в него. Во всё в нём влюбилась, и в эту его прекрасную невнимательность тоже. Сразу и навсегда.

– Я проколю уши, – заверила она и поцеловала Толю в крепкое плечо, прямо в замысловатую татуировку; это была эмблема части, в которой он служил.
– Серёжки хоть вид имеют, не то что твои приколки. Вечно руки царапаю, как всё равно не девушку глажу, а кошку.

Чёлка у Маруси была непослушная – падала на глаза, поэтому Маруся прикалывала её не одной, а десятком маленьких разноцветных заколок. До встречи с Толей она этого не делала: ей казалось, из-за ярких заколок всё сразу начнут обращать на неё больше внимания, чем позволяет её внешность. Но с Толей ей стало безразлично, что подумают о ней посторонние люди, и первое, что она сделала, – стала прикалывать чёлку десятком разноцветных заколочек.

                                                                                                                                                  Мурка, Маруся Климова (Отрывок)
                                                                                                                                                            Автор: Анна Берсенева