В доме .. на самом краю души

В композиции точек
      бесконечность застыла...
Недосказанность фраз
     пеленает слова,
И латает сомнение
     тихим шёпотом дыры,
Где казалось ошиблась
     а может права ?!...
Я душе развяжу,
     словно пленнице крылья,
Лишь прошу не гаси
     ты надежды свечу.
И стряхнув с настоящего
     прошлого пыль я,
На её огонёк я к тебе
          прилечу...
И на звёздном пороге
    в переливах вибраций
Будем звуки искать мы
     на Млечном Пути...
Сколько звёзд и планет
     столько и вариаций.
Только б не заблудиться
    и дорогу к тебе мне
           найти....

                                          Где встречаются души...
                                          Автор: Раиса Назарова

Она сидела в шезлонге, закутавшись в тёплый плед и смотрела на море. В термосе, стоявшем так, чтоб его было удобно брать правой рукой не разворачиваясь всем телом и не предпринимая лишних усилий, был горячий глинтвейн. Что может быть лучше пасмурным днём на берегу моря, когда свинцовые тучи затянули небо. Серый цвет притягивал её во всех его проявлениях от бледного - серого, почти белого до свинцово синего.

И возможно поэтому или по какой другой причине она как-то по особенному любила вот такую вот серую, загадочную и чуть печальную пасмурную погоду. Одиночество не тяготило её, скорее наоборот, ничто не мешало наслаждаться миром во всем его великолепии. Общение с людьми требовало эмоциональной вовлеченности, выпивая все соки, которые она с большей радостью отдавала творчеству. Иногда она рисовала, иногда писала стихи и даже небольшие романы. А иногда вот так вот задумчиво смотрела на море, и мысли в голове перетекали плавно как волны, омывающие берег.

      Глядя на неё трудно было определить её возраст, скорей всего ей было чуть за сорок, но седина так и не тронула её прямые русые волосы, небрежно собранные в конский хвост. Неброская, но очень уютная одежда и ни грамма косметики на лице, словно она хотела, слившись с природой, стать невидимкой для остального мира.

      Совсем недавно она закончила небольшой рассказ и чувствовала себя опустошенной, нет не то слово, скорее сытой, достигшей цели долгого и трудного пути. В такие периоды ей не оставалось ничего кроме как бродить по пустынному берегу и иногда читать что - то, до чего не доходили руки в другое время... Исчезал зуд где - то в голове. Зуд, заставляющий писать...

      Шорох песка и мелких ракушек подсказал ей что она не одна на этом пустынном пляже. Молодой парень прогуливался по пляжу смотрел на море и явно двигался в её сторону. В отличии от неё он ещё не знал прелести уединения и явно тяготился им. Что ж, посмотрим, - решила она про себя, и сделала вид, что не заметила его.

      Он подошёл и опустился в шезлонг рядом. Посидел, посмотрел на море, поёрзал, посмотрел на часы, снова на море...

      - Сергей, - представился он.

      Она не ответила. Лишь подняла из песка термос и, наполнив кружку горячим содержимым, протянула в его сторону даже не повернувшись.

      - Здесь прохладно, выпейте, это Вас согреет немного.

      Он чуть помялся но отказываться было не удобно и он осторожно взял кружку из рук незнакомки закутанной в плед.

      Вторую порцию она налила себе в крышку от термоса, и в полном молчании небольшими глоточками осторожно выпила содержимое. Закрыла термос, и чуть помолчав неожиданно спросила: скажите Сергей, как по Вы считаете, путешествие между мирами выдумка?

      Сергей едва не выронил чашку из рук от неожиданности. Покосился на собеседницу: сумасшедшая или прикалывается?

      - Думаю да, - осторожно ответил он...
      - Что ж, возможно Вы правы и для Вас оно так и есть, жаль... хотя... А хотелось ли Вам чтоб это было правдой а не выдумкой? Вот так открыть дверь и изменить полностью свою жизнь с одним условием, назад дороги не будет.
      - Чокнутая, - решил Сергей, - или с причудами. Зря я подошёл. Он вспомнил о перенесённых переговорах, о том что ещё не решил что будет говорить да и надежды на успех мало, подумал об уплывающей из рук квартальной премии и всё из за этого дурацкого клиента, а тут ещё эта ненормальная.
      - Не знаю, - ответил он несколько резко, и затем, почувствовав себя неловко, уже мягче продолжил, - наверное нет, зачем оно мне?

      Затем, скорей из вежливости или чтоб чем-то заполнить чуть тяготившую паузу в разговоре, спросил: А Вы как считаете? Вам бы хотелось?

     Она улыбнулась чуть снисходительно и понимающе: Да, мне хотелось... и это не выдумка, затем чуть помолчав словно вспоминая что - то бесконечно приятное, продолжила: но и не всегда они бывают такими как их описывают фантасты в своих произведениях.

      Ему стало любопытно, хотя эта снисходительность в голосе его порядком раздражала: Я не ребенок, чтоб так со мной разговаривать, - неосознанно подумал он, и неожиданно для самого себя вдруг спросил: А какие они бывают? Расскажете?

      - Конечно. Начнем с простых. Вот к примеру ты читаешь интересную книжку и тебе кажется что ты сидишь в удобном кресле, или за столом с бутербродом или в вагоне метро. Но на самом деле ты в это время находишься в другом мире. Там ты всего лишь призрак. Ты можешь наблюдать, но не можешь ничего изменить. Потом ты возвращаешься и доедаешь бутерброд. Но или ты уже не ты, или мир совсем другой или и то и другое вместе. Тот мир наложил свой отпечаток и изменил ткань мироустройства. Как нельзя дважды войти в одну и ту же реку, так нельзя вернуться в мир ,который ты покинул хоть на мгновение.

Или школа. Когда ты учился в школе мир был совсем другим и ты смотрел на него другими глазами. Вернись ты сейчас в школу ты вдруг увидишь что там живут другие люди и ты даже не вполне понимаешь язык на котором они говорят, хотя слова и буквы все вроде знакомы. Мир живущий по своим законам, где есть герои и злодеи, правители и авантюристы... Мы постоянно путешествуем из одного мира в другой, но редко осознаём это, и иногда миры во всем своем великолепии проносятся мимо, как пейзаж за окном скоростного поезда: был и нет. Она закрыла глаза и выдержав паузу, словно давая возможность собеседнику прикоснуться и ощутить маленький пазл огромного мира, сказала, возвращая к реальности: Сергей, мне кажется Вам пора...

      Он вздрогнул, и тут зазвонил телефон, высветив знакомый номер. Когда, закончив разговор, он оглянулся, незнакомка уже брела куда - то в сторону противоположную той, откуда он пришёл и куда должен был вернуться, уходила не прощаясь, как уходит сон воскресным днём, когда не надо никуда спешить и звонок будильника не вырывает из объятий сна.

      Сергей покрутил в руке кружку и осторожно поставил на шезлонг, где ещё совсем недавно сидела странная собеседница, затем встряхнул головой, словно споласкивая содержимое от потёков застывших на стенках, и нарушающих гармонию чистой прозрачности пустого сосуда, взглянул на часы и быстрым шагом направился к знакомому выходу с пляжа.

                                                                                                                                                         Встреча на пустынном пляже
                                                                                                                                                              Автор: Сервали Цертус

Отредактировано ОЛЛИ (2024-06-02 17:04:09)

Условно - бесконечное  бытие

Привык американский городок
к безликому теплу, жаре тем паче,
и медленно тянулся на восток,
вслед за светилом полз, не мог иначе.

Он обуял меня, дремотный век
я изживал в его упругих складках
и омывал сознанье лимфой рек
и длился в ночь невыносимо гадко.

Хотел свободы, радости, но день
меня сковал надеждами пустыми.
Цеплялся я корнями, словно пень,
за бесполезный грунт мертвей пустыни.

И не взлететь и не уйти на дно,
а всё на солнце жарить мысль о воле.
Освобожденье ждёт, оно дано,
но видно мозгу не хватает соли.

                                                 Привык американский городок...
                                                         Автор: Пётр Шмаков

я вспоминаю её такой:
тёмно – серый костюм и брюки, обтягивающие стройную фигуру.
тёмные туфли на шпильках, приподнимающие попу, как у Дженнифер Лопес,
которая притягивала мой взгляд как магнит
и уносила мои мысли в мир сексуальных фантазий.

я вспоминаю её такой:
с прядью волос, закрученных в пучок на голове
и  холодный, серьёзный взгляд её зелёных глаз из – под  чёрной оправы очков, которые придавали строгость и делали её недоступной.

такой вспоминаю её,
когда мы встречались в обеденноё время в маленьком кафе большого города.
нанизывая ножом на вилку итальянский салат,
она рассказывала о делах фирмы, которой управляла она.
персонал фирмы, созданной её отцом и доставшейся ей по наследству,
уважал её  и боялся за характер отца.

я вспоминаю её такой,
когда приезжала ко мне домой: неподступной и хладнокровной.
она была единственной женщиной в моей жизни,
которая останавливала мои поцелуи
при встрече в прихожей дома моего.

– Подожди, - говорила она, снимая туфли, - я не могу так...сначала я  должна принять душ.

лёжа голым в постели, я ждал её и думал...
«правильно ли это
останавливать мужские ласки и первым делом думать о душе?»

я вспоминаю её такой:
женщиной, потерявшей строгость и скромность,
без тёмно – серого костюма,
в ярком халате фирмы «PiP»,
который она сбрасывала на паркет у постели,
обнажая своё прекрасное тело...

я вспоминаю себя таким:
потерявшим равновесие и упавшим в невесомость...
вспоминаю
головокружение...
головокрушение...
от пахнущих духами и шампунью пряди волос и нежной женской кожи...

я буду помнить её такой:
женщиной, которая превратила мой дом в аэропорт,
мою постель - в зал ожиданий...
где я с нетерпением ждал её,
ждал объявления посадки на самолёт,
чтобы отправиться в фантастическое
эротическое путешествие...

нет...
время ожиданий – это не потерянное время...
я буду помнить её такой:
женщиной, которая научила ждать...

                                                                                      я буду помнить её такой... (Избранное)
                                                                                                        Автор: Инго Марк

Отредактировано ОЛЛИ (2024-06-15 09:50:02)

Объявить в розыск

И меня — окровавленного,
Всенародно прославленного,
Прям как был я — в амбиции
Довели до милиции.

И, кулаками покарав
И попинав меня ногами,
Мне присудили крупный штраф —
За то, что я нахулиганил.

А потом — перевязанному,
Несправедливо наказанному —
Сердобольные мальчики
Дали спать на диванчике.

Проснулся я — ещё темно,-
Успел поспать и отдохнуть я, -
Я встал и, как всегда,- в окно,
А на окне — стальные прутья!

И меня — патентованного,
Ко всему подготовленного, -
Эти прутья печальные
Ввергли в бездну отчаянья.

                                     Вот - главный вход, но только вот... (Избранное)
                                                  Поэт: Владимир Высоцкий

После отпевания Дарья Николаевна, садясь в экипаж, подозвала его к себе.

- Что Фимка... жива? - спросила она.
- Живуча, тешусь над ней уж третий день, всё дышит.
- Не врёшь?..
- Зачем врать... Злобы своей и так ещё не утешил над ней...

Салтыкова взглянула пристально на Кузьму и в переполненном злобой лице его увидела красноречивое доказательство правды его слов.

- Ништо ей... Коли поколеет, не хорони до времени... Я скоро обернусь... Посмотреть на неё охота...
- Протянет ещё, подлая, живуча, говорю.
- Я на случай...
- Слушаю-с...

В это время дроги с гробом тронулись в путь, тронулся и экипаж Дарьи Николаевны. Она ласково кивнула головой Кузьме. Тот отошёл и смешался с толпою.

Кузьма говорил правду. Фимка, действительно, ещё жила; израненная, истерзанная, она валялась на полу "волчьей погребицы", без клочка одежды, и представляла из себя безобразную груду окровавленного мяса, и только одно лицо, не тронутое палачом - полюбовником, хотя и запачканное кровью, указывало, что эта сплошная зияющая рана была несколько дней назад красивой, полной жизни женщиной. Кузьма Терентьев каждый раз в определённый час спускался к своей жертве и немилосердно бил её кнутом уже по сырому, лишенному кожи мясу, заканчивая эти истязания, как и в первый раз, страстным поцелуем. Несчастная только тихо стонала, глядя на своего мучителя широко открытыми, полными непримиримой ненависти глазами. По выражению её глаз было видно, что особенно страшилась она не ударов кнута, а поцелуев.

- Господи, Господи, барин, голубчик, что с тобой будет, сердешный... - донеслись на другой день расправы ещё слова, вырвавшиеся у несчастной Фимки.
- Подох твой барин, ещё вчера подох, уже панихиды над ним поют... - злобно крикнул ей Кузьма, и от этого известия сильнее чем от удара кнута содрогнулась молодая женщина.

Она испустила болезненный стон и замолкла. Больше Кузьма Терентьев не слыхал от неё ни слова.

Спустившись после похорон барина к своей жертве, он к ужасу своему, увидел, что предположение его о живучести Фимки не оправдалось. Перед ним лежал похолодевший труп.

- Ишь, бестия, околела; подышала бы хоть денёк - другой мне на потеху... И тут, подлая, мне подвела каверзу.

Он отбросил ногою труп к стене погребицы.

- Лежи до барыни, пусть полюбуется на мою работу...

Кузьма Терентьев вышел из погребицы, тщательно задвинув засов и запер на замок дверь.

Через несколько дней вернулась в Троицкое Дарья Николаевна, и после непродолжительного отдыха, приказала позвать Кузьму. Тот явился уже более покойный и уже несколько оправившийся. Она вышла к нему на заднее крыльцо.

- А что твой "серко" Кузьма... Привык к погребице, или всё рвётся и мечется? - сказала она в присутствии нескольких дворовых.
- Попривык теперь, барыня, маленько... - отвечал сразу понявший, к чему клонила Салтыкова, Кузьма.
- Поглядеть мне на него любопытно...
- Что ж, пожалуй, барыня в погребицу. Там окромя волка никого нет...
- Пойдём, пойдём...

В сопровождении Кузьмы Терентьева спустилась Дарья Николаевна в погребицу и даже сама содрогнулась при виде обезображенного трупа своей бывшей любимицы, подруги своего детства. Особенно был поразителен контраст истерзанного тела со спокойствием мёртвого лица несчастной, на котором даже застыла какая - то сладостная улыбка. Быть может, это была улыбка радости при скорой встрече с её ненаглядным барином, там, в селениях горних, где нет ни печали, ни воздыхания, а, тем более, злодеев, подобных Салтыковой и Кузьме Терентьеву. Даже Дарья Николаевна долго не выдержала.

- Зарой её здесь же, поглубже... - отдала она Кузьме приказание... - Понатешился ты над ней, парень, уж впрямь понатешился... Даже чересчур, кажись... - раздумчиво добавила она и поднявшись по ступенькам погребицы, вышла на двор.

Кузьма не последовал за нею, а стал сейчас же исполнять её приказание. Он уже ранее принёс в погребицу железную лопату и без приказа барыни думал зарыть Фимку именно там. Вырыв глубокую яму, он бросил в неё труп, набросил на него лохмотья одежды покойной, засыпал землею и сравнял пол этой же лопатой и ногами.

Вскоре от Фимки на погребице не осталось и помину, кроме кровавых, уже почерневших пятен на стенах. В этот же день Дарья Николаевна послала в полицию явочное прошение "о розыске бежавшей от нее дворовой девки Афимьи Тихоновой, с указанием точных её примет". Никто из дворовых не верил этой сказке о бегстве Фимки - все хорошо знали причину её исчезновения, но, подавленные страхом начавших новых зверств жестокой помещицы, глухо молчали. Они выражали только свой протест тем, что сторонились при всяком случае "убийцы" - как прозвали Кузьму Терентьева.

                                                                                                                                            из книги Николая Гейнце - «Людоедка

Отредактировано ОЛЛИ (2024-07-05 12:13:32)

Никому не чета или 333 кликушества

«Нет, не таковская!» И ему приятно было ручаться за нее, верить, что Калерия Порфирьевна не чета той, «бесноватой».

                                                                                                                                       Боборыкин П. Д. - «Василий Тёркин» 1882 (Цитата)

1

Замок, засов и вязь цепей,
А вкруг – надёжная охрана.
Мороз искал среди друзей
Ы Того, кто вскроет люк обмана. (*)
Когорта злых голодных псов
Алеющим бежала следом.
На перевязь – ключ от оков,
И – добывать свою победу!
Елей и мёд влились в беседу…

2

Завязка сказки из кустов смотрела на тропу.
Атласно - острым позвонком я нити сталь пряду.
На синих - синих облаках поёт хрустально лёд,
Урок свой выучив на «шесть», я в чашу лью компот.
Лаванда, лилия, вереск – волшебные духи.
Едва промяв снегов постель, бегут следы строки.
На тонких нитях паучок качает свиристель,
Истомой патока течёт и укрывает мель.
Естественным огнём звезда вошла в маяк - купель.

3

Зерно разницы из земли взошло ростком огня.
А в тёплых странах журавли увидели маяк.
Замёрзший уровень прошёл уверенно Игрок,
Единственной тропой бежал по следу верный волк.
Малины дождь, зелёный шёлк и радуги крыло:
Ласкает белую скрижаль морозное перо.
Едва закат прошёл путём по всей длине песка,
На музыку форельных струй пришла моя тоска.
И, встретив гостю сладким чаем,
Ей я призналась, что скучаю…

                                                                                        ЗЗЗ
                                                                      Автор: Ксана Поликарпова
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Ы Того, кто вскроет люк обмана - Ы. ОЛЛИ не знает, что автор хотел сказать этим самым Ы. Но лично в сознании у ОЛЛИ данная Ы послужило отсылкой к такому явлению, как икотничество (1).

(1) По поверью, икота — особое существо, разновидность нечистой силы. Без жертвы она может существовать от 40 дней до нескольких лет. Икота вселяется в человека в виде маленькой мушки, незаметно залетающей в рот. Излечить икоту могут только знахари.
Современная официальная медицина считает, что в действительности икота — это индуцированное нервно - психическое расстройство, проявляющееся в реакции на стресс, которое может перерастать в массовую психическую эпидемию.

Отредактировано ОЛЛИ (2024-07-14 19:11:07)

Мой милый Муз

Быть Музой крайне неудобно,
Кругом соперниц целый рой!
И график не по КЗоТу норма,
То в три то в пять утра отбой …

Не взять отгул коль заболела!
Сплошной дресс - код куда ни глянь.
А силы, нервы, всё для "дела",
Плевать что получилось стихо - дрянь!

И Гений часто сволочится,
То гонит, то опять зовёт
И жизнь в неведении влачится.
(Такие "горки" круглый год!)

Ведь не понять ему, ПОЭТУ,
Давно уж кризис на дворе!!!
(Грибы засаливаю с лЕту,
Чтоб съесть с картошкой в январе!)

И вдохновение в дефиците,
Кругом проблемы у меня…
Друзья, Вы строго не судите…
Всё брошу и уйду в поэты я!!!

                                                         Мысли Музы
                                               Автор: Вымолова Софья

Вы никогда не задумывались над тем, как текут ваши мысли, от чего зависят? Почему благодаря им мы правильно поступаем в жизни, а иногда ошибаемся? Отчего мысли нам диктуют свои порядки, и мы, часто не разобравшись в них, запутываемся в самих себе? И отчего приходим к мудрому решению?

Наши мысли — это наши враги и друзья. В одном случае они помогают нам разобраться в себе и поддержать в трудную минуту, а в другом — вводят в большие сомнения.

От того, как мы мыслим, так поступаем и живём, от этого зависит наше отношение к окружающим и самому себе.
Всего только миг нашей мысли — и жизнь может стать другой. Она может сделать меня счастливым или наоборот.

Я стараюсь не расстраиваться от того, какие мысли ко мне приходят, потому что человеку свойственно ошибаться. Даже мысли великих людей подлежат сомнению.

Поэтому я стараюсь осознать их смысл, пытаясь найти в них мудрость.

Говорят, что мысль материальна, но почему я не могу остановить её или перенести в другое место и время, избавиться от неё? Если бы я смог это сделать, то тогда всю свою жизнь только и делал бы, что перетаскивал её с место на место, чтобы не совершать ошибок.

Последнее время я чаще общаюсь со своими мыслями. Я, и мои мысли и больше никого во Вселенной.

Я стараюсь не думать о плохом, пытаясь заполнить свою внутреннею пустоту хорошими мыслями, но они неохотно приходят. И тогда вынужден обманывать себя, придумывать что -то хорошее, то, чего бы хотелось. От этого устаешь напрягать свою память, хочется ни о чём не думать, чтобы голова была чиста, а если и приходили мысли, то только сами и хорошие.

Часто мысли заставляют глубоко задумываться над тем, отчего в моей жизни больше разочарований и потерь, чем радости и исполнения желаний. Почему хорошее быстро забывается, и его в жизни мало, а плохое оседает глубоко в душе и длится вечно. Мыслей бывает так много, что они не умещаются у меня в голове, и мне хочется от них избавиться.

Если бы я знал, о чём мыслят люди, я, наверное, сделал бы их счастливыми. Но часто я сам запутываюсь в своих мыслях, пытаясь разобраться в окружающих меня противоречиях: горе - счастье, богатство - бедность, мудрость - глупость. Понять чужое горе трудно, как и счастье. Богатым сложно познать бедных, а мудрецу — глупца.

Окружающим и всему человечеству не важны мои мысли. Чего они стоят по сравнению с мнением 7 млрд. людей, которые живут на Земле.

Только миг, как вспышка света, которую не вижу даже я. Но каждый миг мне необходим для того, чтобы разобраться в самом себе.

Мои мысли можно сравнить с затерявшейся песчинкой, смешанной с тысячами тонн песка. Кто сможет её заметить, и есть ли в этом надобность? Я так и буду существовать со своими мыслями в забвении, с надеждой, что их заметят.

Кому они нужны, мои мысли, кого они могут так глубоко затронуть, обидеть или ранить, кроме меня самого? Кому будут интересны произведения, написанные мной, никто, читая их, не будет так сильно переживать, как я сам, потому что прежде, чем составить предложение, из сотни мыслей я выбираю те, которые радуют и огорчают меня, доводя до эйфории и глубокой депрессии.

                                                                                                                                                                                      Я и мои мысли (Отрывок)
                                                                                                                                                                                    Автор: Анатолий Перкин

Отредактировано ОЛЛИ (2024-07-29 11:59:51)

В ожидании прихода Царя - Горы

Пере - ломает и пере - болит
Пере - качает качели...
Вперёд и назад,
То вверх, а то вниз
То "верю", а то вдруг "не верю".

Не верю, что делает это со зла,
Что видит и что понимает.
И снова качели уходят назад,
И в воздухе там зависают.

А вдруг понимает и линию гнёт
С расчётом на женскую слабость,
Чтоб поработить и сломать наперёд,
На совесть давя и на жалость?

Кто жертва? Кто хищник?
Кому уступать?
И кто из нас больше страдает?
Возьму тысячелистник
Не знаю опять...
Наверное он угадает.

                                                Качели (Отрывок)
                                     Автор: Марина Куцнашвили

Дело было для нас неудачливо: мы отступили, но, к счастию, неприятель нас более не тревожил и давал нам время отдохнуть и оправиться.

Мы расположились бивуаком в безопасном ущелье, разделясь самыми маленькими сторожевыми отрядами. Нашим отрядом командовал майор Никанор Иванович Плескунов, очень добрый, спокойный и мужественный офицер и изрядный оригинал, из вымирающей породы лермонтовских Максим Максимовичей.

Он считал за собой одно немаловажное, по его мнению, преимущество, что с тех пор как произведён в офицеры, всё время служил «в серых войсках». Так он называл таможенную стражу, по которой числился, состоя начальником небольшой команды на одном из весьма известных контрабандных пунктов на австрийской границе. Война с турками его рассердила, и он бросил свой «серый пост», и перевёлся в действующую армию.

Майор Плескунов был не стар и не молод, не высок ростом, коренаст и немножко мужиковат в манерах и в движениях, но был, как я сказал, прямая душа, добрая, и во всех своих суждениях и взглядах на вещи оригинал. Он был беззаветно храбр, хотя по наружности казался изрядным рохлей: не горячился, не вскидывался, не подымался на дыбы, но не робел и не падал духом, а всегда и везде рассуждал и действовал с настоящим твёрдым мужеством и с «прохладкой». Похвальбы он терпеть не мог и считал её недостойною военного человека и вредною.

— Это, — говорил он, — дело купеческое; наври, чтобы было можно из чего уступить, а потом и спускай. А наше дело солдатское, тут что Бог даст.

Понятно, что, держась такого правила, он не имел в своём обычае ни малейшей тени самохвальства и задора. Речей он никаких не говорил, ни обширных, ни кратких, кроме общего внушения:

— Делай своё дело, не стой на месте, когда шлют вперёд, и не хвались вперёд, чья будет горка, а работай.

Горка — это была его поговорка, то есть, чья возьмёт, чей верх будет.

Солдаты Плескунова любили и называли его «настоящим командиром».

— Форсу, — говорили, — не задаёт, а воюет как надо и судит умно: делай, говорит, как надо, а горку кому Бог даст, на то Его воля, а не твоё распоряжение.

Хорош Плескунов был и с офицерами, и с нами, юнкерами, которых у него в батальоне было немало. Между нашими офицерами водились люди довольно различного калибра: были у нас и настоящие армейцы, были и «привилегиранты» (*), прибывшие к Балканам из дальней северной столицы. Никанор Иванович не делал между ними никакого различия и держал себя со всеми с нами на самой короткой, товарищеской ноге, хотя, впрочем, очевидно, в деле оказывал больше доверия настоящим армейцам и политиковал, говоря, что «у привилегирантов мундиры дорого стоят, их надо пожалеть». Но, поступая таким образом, он всё - таки не любил, чтобы армейцы задирали привилегирантов или как - нибудь над ними подсмеивались.

О храбрости Плескунова и о его преданности делу, за которое он пришёл сражаться, покинув свою таможенную стражу, не могло быть и речи; первая достаточно доказывалась многочисленными рубцами, которыми всё лицо Никанора Ивановича было изборождено от контрабандистов, с которыми он вёл тридцатилетнюю войну, без единого дня перемирия. А что он считал войну за славян близкою своему сердцу, в этом убеждало то, что он оставил для неё свою старуху, о которой ничего не говорил, кроме как то, что «она набожна», но которую, очевидно, любил очень сильно.

Ни главного, ни ближайшего своего начальства Плескунов никогда не критиковал и терпеть не мог слышать что - нибудь подобное от других.

— Что тебе до него за дело? — говорил он, стараясь всегда остановить критика. — Хорошо нам с тобой рассуждать, как у нас ума мало, а они, может быть, больше знают и путаются. Ты, что ли, в ответ за него пойдёшь? Свой нос, смотри, в чистоте содержи.

Плескунов имел нерасположение к «политиканам», в числе которых считал всех интересующихся газетными толками и делающих по этим толкам какие бы то ни было предположения о высших соображениях и общей судьбе событий. Газеты же просто ненавидел, — и всё равно без различия, какого бы они ни были направления, о чём, впрочем, он едва ли и имел надлежащее понятие. Он был о газетах того мнения, какое одно из грибоедовских лиц высказывало о календарях: «Всё врут календари».

— Врут -с, — говорил Никанор Иванович.

Впрочем, Никанор Иванович и вообще с печатью не дружил, окромя как с церковною, в которой был весьма начитан, так как, по его рассказам, они с женой эти книги всегда друг другу в зимние вечера «гласно» читали. Если же у кого - нибудь в отряде появлялся листок газеты, которую тот намеревался прочесть прочим, то Плескунов сейчас звал казака и нарочно громко чем - нибудь распоряжался. Иной раз, не зная что сказать, он посылал «пошарить», нельзя ли где - нибудь достать для него бутылку чуфурляр - лафиту.

Что это за вино имело быть, этот «чуфурляр - лафит» — мы не могли себе представить, и думали, что Плескунов его просто нам на смех выдумал. Но Никанор Иванович уверял, что в Балканах непременно есть такое вино, что его отец, когда делал прошедшую турецкую кампанию, так пил чуфурляр - лафит и помнил о нём до самой смерти; а потому как Никанору Ивановичу станет что - нибудь досадительно, он сейчас и вспомнит.

— Ведь не может же быть, чтобы наши тогда его весь выпили; а если выпили, так с тех пор нового надо было намять. Ступай, братец казак, пошарь хорошенько, — непременно должен найти.

Казак отправлялся «шарить», но обыкновенно всегда шарил безуспешно: вина или совсем не было, или же казак, шаря, находил вино, но только это было не чуфурляр - лафит.

Плескунов и этим довольствовался: он пил, что ему добывал казак, и говорил, что чуфурляр - лафиту надо будет в другом месте пошарить. Впрочем, вся эта возня с чуфурляр - лафитом поднималась только тогда, когда майору угрожало слушание газет.

Все мы знали эту слабость нашего доброго майора и порой его щадили, а порой ему досаждали: нарочно заводили с ним спор, доказывали, что в наше время невозможно так вести дела, чтобы не читать газет, не думать и не соображать по ходу дел: чья будет горка? И в тот раз, с которого начинается мой рассказ, мы были на этот счет очень упрямы: горе каждого из нас брало, и досады много накопилось, и ничего - то путём нигде узнать не можем, а тут ещё этот чудак с своими рацеями (**).

— Что тебе знать хочется? Себя знай хорошенько! Ума, что ли, очень много набралось, тяготить начало! Ступай за пригорок, высунь лоб. Турок сейчас лишнее выпустит.

Мы его и принялись допекать и, может быть, первый раз за всю кампанию так пропекли, что он уж не одного, а двух казаков послал шарить, как мы в ту пору думали, нигде не существующего чуфурляр - лафита, а сам даже отошёл от нас в сторону. Но добрая душа его не умела долго сердиться, да верно и он не всем был доволен после несчастливого дела, выбравшись из которого мы не досчитывали и половины своих товарищей.

Нельзя было не чувствовать, что нам жутко и горько, и Плескунов, понимая это, сдал тону: он вернулся к нашему кружку, где жарился болгарский баран, и терпеливо слушал наши сетования.

Тут ему кто-то из нас и молвил:

— Что же, Никанор Иваныч, и теперь ещё не станете ли ругаться, что смеем считать себя несчастливыми?

Он вздохнул и отвечает:

— Нет; что же ругаться: мы с женой у Исайи пророка читали, что «усталый и голодный на самого Бога ропщет», стало уж этому так надо быть. Поругайтесь, поругайтесь, может быть, вам от этого полегчает; а как отлежитесь да поедите, так, может, и сдобритесь.

Но мы и на это не сдавались.

— Поесть, — говорим, — мы поедим, а при своём останемся, что нехорошо идёт.
— Нехорошо - то, — отвечает, — нехорошо, и говорить нечего, а всё ещё повременим: чья будет горка?
— Да нечего, — говорим, — и временить, когда уже видно: на чьей стороне горка, если всё так будет.
— Ну, я ещё этого не вижу, да и удивляюсь, в чём вы это видите?
                                                                                                                                                               Ракушанский меламед (Отрывок)
                                                                                                                                                                       Автор: Николай Лесков
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) были у нас и настоящие армейцы, были и «привилегиранты - Привилегиранты (Вольноопределяющийся). Военнослужащий (из нижних чинов) Русской Императорской армии и Флота, поступивший на военную службу добровольно и пользовавшийся определёнными льготами.
В эпоху рекрутской повинности (до 1874 года) вольноопределяющимися назывались лица, добровольно поступившие на службу из податных сословий, не подлежащих рекрутскому набору (купцы, мещане и другие), или же лица из податных сословий, не подлежавшие набору лично.
После введения всеобщей воинской повинности статус вольноопределяющихся существенно изменился. Чтобы стать вольноопределяющимся, призывник должен был иметь определённый образовательный ценз и добровольно выбрать обязательную службу на льготных условиях вместо вероятного призыва по жребию на общих условиях. Льготы для вольноопределяющихся состояли в сокращённом сроке службы и праве на производство (при условии сдачи особого экзамена) в офицеры по окончании срока службы.\

(**) а тут ещё этот чудак с своими рацеями - Рацея:
1. Длинное скучное назидательное рассуждение, наставление, проповедь, поучение;
2. Жанр семинаристского творчества, песня и вирши, близкие псалмам и кантам (на Украине). Кант - Старинная многоголосная духовная и светская песня для вокального ансамбля или хора, как правило без инструментального сопровождения.
В данном случае имеется ввиду первое значение данного слова.

Отредактировано ОЛЛИ (2024-08-02 16:10:17)

Остаться должен только один ©

- Ты никому не позволяешь любить тебя.
- Любовь - для поэтов.

           Персонажи: Коннор Маклауд; Рейчел Элленштейн. «Горец» (Highlander) — культовый фантастический художественный фильм Рассела Малкэхи. Великобритания, США. 1986 Слоган: «Don't lose your head» (Не теряй головы)

Мир технологий, телефонов и сетей,
Шагнули далеко, но оказалось,
Всё чаще забываем о душе,
С душою жить получше получалось.

Собаку робота придумали, зачем?
Ведь он холодный, сделан из металла,
Собак мы любим сердцем, а металл,
Я никогда бы и любить не стала.

                                                       Собака - робот
                                              Автор: Алла Корнишина

– И сколько стоит это чудище? – спросила Галя, глядя из окна кухни на то, как робопёс играючи выполнял команды Крис.
– Сто двадцать тысяч, – отвечала Марина.
– Сколько?!
– Сто двадцать…
– Да я поняла, – перебила Галя, – просто не понимаю, хоть убейте! Вам не страшно за ребёнка - то? Робот может из - под контроля выйти, программа собьётся, и всё. Заплатить такие деньги, за то, чтобы эта съехавшая с катушек махина потом растерзала бы ребёнка? Даже не знаю…
– Ой, ерунда всё это! – махнула рукой Марина.

– Простите, что перебиваю, – вмешался Саша, занимавшийся нарезкой овощей, – но я с тобой, Галь, категорически не соглашусь. Эти модели роботов обладают самой совершенной на сегодняшний день системой безопасности. Они запрограммированы на то, чтобы слушать исключительно команды хозяев и подчиняться им. Если же они выходят из - под контроля в программе есть специальный предохранитель. Когда AI робота даёт сбой, то охранная система безопасности, подключённая непосредственно к блоку питания, просто автоматически отключает робота, и никакой угрозы для нашей дочери он нести более не будет. То есть, разработчики предусмотрели всё и даже больше, и всё работает, как часы. А что касается высокой себестоимости, представьте ситуацию, когда на Максима, например, нападает бандит с пистолетом. Обычная собака, конечно, теоретически сможет укусить нападающего, но может и пострадать от выстрела и погибнуть. В таком случае ребёнок вновь оказывается в опасности. С роботом - псом такой проблемы не будет. Вся электроника защищена металлической коробкой с десятью сантиметрами стальной брони, скелет к тому же из титана – ни одна пуля на гражданском рынке огнестрельного оружия не пробьёт. А ещё брюхо из кевлара сделано. Пса такого плохим людям только из гранатомёта остаётся подстрелить. Так что ребёнок всегда будет защищён.

– Услышь это Максим, сейчас бы все нервы вымотал, лишь бы ему такого же купили, – рассмеялся Володя, жаривший мясо, – да и я ребёнком себе тоже робота ручного бы захотел. Терминатора второго все смотрели – ностальгия.
– Я ему лучше настоящего возьму, – возразила Галя.
– И что ты возьмёшь? Настоящий так сможет? – кивнул Володя на робопса, который только что подпрыгнул метров на семь, раскусив в воздухе кинутую палку на мелкие щепки.
– Зато будет безопасно…
– Слушай, а тогда, может быть, возьмёшь к себе Марти? Он с Максимом хорошо играл, ладили вроде, – предложила Марина.

Тут, услышав свой голос, со второго этажа молнией спустился Марти собственной персоной. То был по собачьим меркам ещё довольно таки молодой пёс породы немецкой овчарки. Саша его подарил Крис на седьмой день рождения после того, как показал ей старый немецкий телесериал, столь любимый в его молодости, под названием «Комиссар Рекс». Уж очень ей понравилось то, какой смышлёной была та собака, обожавшая есть булочки с колбасой и мастерски отлавливать преступников. Только они пришли в собачий приют за щенком, один из них с грустными от одиночества глазами сразу присмотрелся девочке. В итоге взяли его и дали кличку Марти в честь Марти Макфлая (*).

Как собака появилась, девочка начала проводить с псом целые дни напролёт, играя с псом, дрессируя его и даже засыпая ночью в обнимку. Тот отвечал взаимностью: будучи верным девочке, никогда не кусался, не лаял на неё, а в дрессировке был необычайно сообразительной собакой. Казалось, уже ничто их не разлучит, но пару месяцев назад к несчастью для Марти Крис, переключая каналы, случайно включила телемагазин.

Там показывали новую разработку в области робототехники и AI для детей и взрослых с разными типами моделей. Она называлась TB - 303. То был самый, что ни на есть настоящий робопёс, на вид, разумеется, совсем не похожий на обычную собаку, но во всём превосходивший её. TB - 303 никогда не уставал, прыгал выше, бегал быстрее и дольше, палки и пули были ему нипочём, все команды выполнялись с первого раза без всякой дрессировки (информация о командах уже была заложена в операционную систему AI робопса), да и не гадил нигде, что многим было особенно отрадно, так как не нужно выгуливать.

Главным же отличием робопса от живой собаки было его условное бессмертие. Работал он на батарее длительностью 12 часов, которые легко и быстро можно было заменить на запасные, обеспечивая постоянную работу. По заверениям производителя гарантийный срок работы батареи без поломок равнялся двадцати пяти годам.

Единственное же слабое место находилось на стыке между спиной и шеей. Там от аккумулятора к процессору шли провода, питавшие электронику током, и если их перерезать, передавить ножом, отвёрткой, да и в принципе любым тонким инструментом, робот сразу же отключится.

                                                                                                                                                                                        Собака - робот
                                                                                                                                                                               Автор: Алла Корнишина
_________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) дали кличку Марти в честь Марти Макфлая - Майкл Джей Фокс. Майкл исполнил роль подростка Марти Макфлая, по которой его узнают до сих пор. Картина «Назад в будущее» стала третьей в его фильмографии. Последней его весомой работой в кино стал фильм «Страшилы» (1996). В дальнейшем его можно было увидеть лишь в сериалах и эпизодических ролях в фильмах. В 2013 году Майкл запустил собственный сериал «Шоу Майкла Джея Фокса», где играл самого себя.

Отредактировано ОЛЛИ (2024-08-14 13:43:26)

Юность исподтишка напомнила ... что теперь ОЛЛИ только на буксире тащить... если дураки найдутся  ... которых сейчас и нет вовсе.. дураков таких нет

Юность исподтишка
Зыбко прошла без целей.
Дверь отворит слегка
Зрелость – и ты растерян.

Юность – теперь кумир.
Явь превратилась в сказку.
В пропасть шагнувший мир
Был бесконечно ласков.

Юность на года три,
Может, на пять, на десять,
Боже, ты мне продли,
Если не столь я грешен.

Юность, верни восторг,
Пламя под каждой клеткой,
Чувство, что ты промок
Вновь под июльской веткой.

Юность, в твоей поре
Вечность и миг едины,
Словно в одной заре
Вёсны живут и зимы.

                                           Юность
                               Автор: Игорь Белых

Отредактировано ОЛЛИ (2024-08-20 16:47:42)

Весёлое сафари для такой уже взрослой девочки

Одна девочка...очень любила небо. И птиц , которые казались ей маленькими далёкими ангелами в завораживающе синей мгле , парящие над всем мирским. Птицы олицетворяли для неё свободу и жизнь. А что , собственно ещё нужно человеку и тем более девочке с её фантазиями и небольшим  , но красивым , мирком?

И поскольку жила она только мечтами о небе то и ходила в основном подняв глаза кверху. Со временем это стало нормой. Что касается меня то я не вижу в этом ничего странного. Если б у меня была вторая пара глаз то я обязательно и всенепременно смотрел ими на небо.

Но во первых: дополнительных глазок у меня нету а во вторых: даже если бы и были то ничего интересного в своём небе я сегодня бы не увидел. Ну...может только ворон пару штук к куском гамбургера в клюве. Поэтому , предполагается , что в этой истории у девочкиного неба было всё в порядке...

Итак ...  норма..., так сказать его величество привычка, плотно вошли в жизнь девочки , что она перестала замечать: сначала лес и поле , потом траву и зверушек разных , которые в избытке бегали там да сям , ну  а потом и всё пространство бренное вокруг себя, окромя прекрасного безбрежного неба с величественными облаками и парящими полубогами - птицами.

Но всегда когда - то бывает первый раз. Первый раз, исключительно по глупости , разные непослушные дети суют пальцы во всевозможные дырки в стенах. Иногда эти дырки папы и мамы почему то называют розетками и сильно ругаются когда туда тыкают пальчиками.

Кроме того, эти же непослушные девочки и мальчики не слушаются советов старших и пытаются жить своими , не совсем умненькими мыслями. К чему это приводит??? Да , вобщем - то по разному бывает... . Иногда трагично. Но в основном терпимо. Тюкнет током за пальчик - заикание проходит, слава Богу , через пол года и... нормуль! Дальше можно мир узнавать.

                                                                                                                                            Из цикла «Сказки для взрослых... девочек»
                                                                                                                                                          Автор: Хаакино Дмитрий

Праздник начался отлично. Бил барабан сам собой, играли сами трубы, жужжал Волчок, звенел своими тарелочками Клоун, а Петрушка неистово пищал. Ах, как было весело!..

– Братцы, гуляй! – покрикивал Ванька, разглаживая свои льняные кудри.

Аня и Катя смеялись тонкими голосками, неуклюжий Медведь танцевал с Метелочкой, серенький Козлик гулял с Уточкой - хохлаткой, Клоун кувыркался, показывая свое искусство, а доктор Карл Иванович спрашивал Матрену Ивановну:

– Матрёна Ивановна, не болит ли у вас животик?
– Что вы, Карл Иваныч? – обижалась Матрёна Ивановна. – С чего вы это взяли?..
– А ну, покажите язык.
– Отстаньте, пожалуйста…
– Я здесь… – прозвенела тонким голоском серебряная Ложечка, которой Алёнушка ела свою кашку.

Она лежала до сих пор спокойно на столе, а когда доктор заговорил об языке, не утерпела и соскочила. Ведь доктор всегда при её помощи осматривает у Алёнушки язычок…

– Ах, нет… Не нужно, – запищала Матрёна Ивановна и так смешно размахивала руками, точно ветряная мельница.
– Что же, я не навязываюсь со своими услугами, – обиделась Ложечка.

Она даже хотела рассердиться, но в это время к ней подлетел Волчок, и они принялись танцевать. Волчок жужжал, Ложечка звенела… Даже Алёнушкин Башмачок не утерпел, вылез из-под дивана и шепнул Метелочке:

– Я вас очень люблю, Метёлочка…

Метёлочка сладко закрыла глазки и только вздохнула. Она любила, чтобы её любили.

Ведь она всегда была такой скромной Метёлочкой и никогда не важничала, как это случалось иногда с другими. Например, Матрёна Ивановна или Аня и Катя,– эти милые куклы любили посмеяться над чужими недостатками: у Клоуна не хватало одной ноги, у Петрушки был длинный нос, у Карла Иваныча – лысина, Цыган походил на головешку, а всего больше доставалось имениннику Ваньке.

– Он мужиковат немного, – говорила Катя.
– И, кроме того, хвастун, – прибавила Аня.

Повеселившись, все уселись за стол, и начался уже настоящий пир. Обед прошёл как на настоящих именинах, хотя дело и не обошлось без маленьких недоразумений. Медведь по ошибке чуть не съел Зайчика вместо котлетки; Волчок чуть не подрался с Цыганом из-за Ложечки, – последний хотел её украсть и уже спрятал было к себе в карман, Пётр Иваныч, известный забияка, успел поссориться с женой и поссорился из-за пустяков.

– Матрёна Ивановна, успокойтесь, – уговаривал её Карл Иваныч. – Ведь Пётр Иваныч добрый… У вас, может быть, болит головка? У меня есть с собой отличные порошки…
– Оставьте её, доктор, – говорил Петрушка.– Это уж такая невозможная женщина… А впрочем, я её очень люблю. Матрёна Ивановна, поцелуемтесь…
– Ура! – кричал Ванька. – Это гораздо лучше, чем ссориться. Терпеть не могу, когда люди ссорятся. Вон посмотрите…

Но тут случилось нечто совершенно неожиданное и такое ужасное, что даже страшно сказать.

Бил барабан: тра-та! та-та-та! Играли трубы: тру-ру! ру-ру-ру! Звенели тарелочки Клоуна, серебряным голоском смеялась Ложечка, жужжал Волчок, а развеселившийся Зайчик кричал: бо-бо-бо!..

Фарфоровая Собачка громко лаяла, резиновая Кошечка ласково мяукала, а Медведь так притоптывал ногой, что дрожал пол. Веселее всех оказался серенький бабушкин Козлик. Он, во -первых, танцевал лучше всех, а потом так смешно потряхивал своей бородой и скрипучим голосом ревел: мее-ке-ке!..
                                                                                                                   
                                                                  из цикла «Алёнушкины сказки»  Дмитрия  Мамина - Сибиряка - «Ванькины именины» (Отрывок)

Отредактировано ОЛЛИ (2024-09-10 21:11:47)

Ещё немного ниже

Остановите, Вите надо выйти (©)

Как долго верёвочке ни виться…»

Наступил - таки момент, когда Жора Маруськин распался на составляющие!

Нет, с утра ещё всё было в порядке. Маруськин, даже, вовремя пришёл на работу. Оставалось только выйти из состояния - «после вчерашнего». Для этого стоило плеснуть в кофе стопку водки, и затянуться сигаретой.

У Жоры всё было в столе. Но только Маруськин вынул заначку и разложился, откуда ни возьмись, появился этот нетрезвый мужик. Сел на стул против Жоры и, воспользовавшись внезапностью, «опрокинул» в себя Жорину стопку. Затем прикурил его – Жорину, сигарету, пустил на Маруськина несколько колец дыма, и, почесавши немытую голову, произнёс:

- Всё, парень, допрыгался! Распад личности! Там, - незнакомец грязным пальцем указал на перегоревшую лампу дневного света, - созрело решение!!!

Далее, пришедший, загибая пальцы, стал перечислить Жорины грехи, ничего не забыл: пьянки, дебоши, неисполнение долговых обязательств…

С момента, когда наглец взялся за рюмку, Маруськин огромным усилием воли сдерживал желание броситься в драку, но его останавливала мысль, что, возможно, это новый главный бухгалтер.

А тем временем, пришлый понёс несусветную чушь о Вечных Ценностях, к которым, в своем развитии не припал Жора.

Припомнил он Маруськину, что тот никогда не был в театре и не читает книг.

Долго перечислял авторов и названия выпавших из поля зрения Жоры выдающихся произведений.

Коснулся он и пагубных увлечений, которые не дали Маруськину закрепить за собой статус человека с большой буквы. В заключении, мужик сказал, что ради спасения остатков хорошего, с сегодняшнего дня, Жора, как личность; распадется ....

                                                                                                                                                                 Распад Личности (Избранное)
                                                                                                                                                                              Автор: Знаю Баб

На барахолке очень важно обзавестись надёжными соседями, лучше всего людьми пожилыми, советской закалки.

Молодятине палец в рот не клади, по локоть откусят. Латышев старался держаться ровесников. На «крутые места» в проходе и у забора не претендовал. Да они и так уже были заняты, о чём свидетельствовали предусмотрительно положенные на прилавки камни и куски картона. Треть торговцев была ещё только на подступах к рынку, а то и вовсе тряслась в общественном транспорте.

Первым показался старик Шоломин. Как Дед Мороз он тащил в руке мешок. Правда, не с новогодними подарками, а с разными железяками. На ногах рыбацкие сапоги, зашнурованные проволокой, длинный овчинный полушубок подпоясан ремнём, кроличья шапка. Передние зубы за восемьдесят лет дедушка благополучно сжевал и поэтому не улыбался.

Глазки маленькие, на подбородке и шее клочья небритой щетины.

Про таких как Шоломин говорят: сам себе на уме. После смерти жены он остался в квартире один, как перст и теперь больше всего боится, как бы его не пристукнули из - за жилья.

Несколько лет назад в городе орудовала банда, убивавшая одиноких владельцев квартир. Находили будущих жертв по газетным объявлениям, вывозили за город, душили и замуровывали в подполье дачного дома. Не щадили ни инвалидов, ни студентов, даже священника, решившего перебраться в столицу, грохнули, как бомжа.

Неразговорчивый Шоломин не вызывал у Латышева симпатии. Зато другой сосед — пятидесятилетний Витя - Митя своей болтовней мог кого хочешь свести с ума. Постоянно шмыгая носом и задыхаясь в кашле, он не скрывал, что лежал в психушке, имеет группу и расшибёт башку любому, кто поднимет на него хвост!

«Мне сосед три раза ментов вызывал! — с детским задором рассказывал Витя - Митя. — То я музыку громко врубаю, то песни матерные пою, то в трусах на лестничной площадке курю!

Менты приедут, а я им в харю справочку, где чёрным по белому написано, что имею вторую группу инвалидности. Ещё есть вопросы? Нет вопросов. Тогда до свидания. А соседа - стукача я всё равно подловил пьяного во дворе и отделал по полной программе. Он, конечно, на меня думает. Но поди, докажи!»

Витя - Митя (на барахолке его кто Виктором зовет, кто — Димкой) — мужик рукастый: из старых пил кухонные ножи делает, самодельные финки, кинжалы — всё разбирают. А электромотор от насоса третью неделю таскает — не берут. Две тысячи просит, хотя понимает, что за такие деньги никто не купит. А все равно носится с ним, как с чемоданом без ручки, дураков ищет.

Ещё один дедок тоже с железяками таскался — Матвей Михайлович, его за глаза Морфеем звали. Этот сверла да подшипники приносил. На днях, говорят, помер, царство ему небесное.

Так место его бабка заняла. Притащила дедовы валенки, лампочки, дверные ручки. Старый, что малый — не понимает, что никому не нужны теперь их пожитки.

У Петровича торговля не задалась. Часов в девять повалил снег, и на спрятанные в полиэтиленовый пакет открытки никто не обращал внимания. Никого не интересовали ни значки с городами, ни советские юбилейные рубли, что он прихватил в тайной надежде продать. Поговорка, что на каждый значок найдётся дурачок оказалась не права.

                                                                                                                                                из книги Олега Гонозова - «Человек с барахолки»

Отредактировано ОЛЛИ (2024-09-12 12:05:46)

Странная история произошедшая в природе вещей и событий

Как много тайн хранит в себе природа.
Как много неизученного в ней.
И, как слепые, ищем мы дорогу
Каждый свою, чтоб в мире стать сильней..

Всё больше отдаляемся от Рода
Поправ скрижали, стёртые в веках..
Кому нужна эта вражда народов,
Чтоб люди умирали на руках?

Зачем? И почему? - одни вопросы.
Кто мыслью задаётся: "Как же так?"
Крупицы знаний собираем  россыпь,
Чтоб понимать "Как было?" и "Кем стать?"

                                                                    Тайны природы (Избранное)
                                                                      Автор: Евгений Шулепов

Героя этого рассказа зовут Осино Хандзабуро. К сожалению, человек он ничем не замечательный. Он служащий пекинского отделения компании «Мицубиси», лет ему около тридцати.

Через месяц после окончания коммерческого училища Хандзабуро получил место в Пекине. Товарищи и начальство отзывались о нём не то чтобы хорошо, но и нельзя сказать, что плохо. Заурядность, бесцветность – вот что определяет внешность Хандзабуро. Добавлю, что такова же его семейная жизнь.

Два года назад Хандзабуро женился на одной барышне. Звали её Цунэко. И это, к сожалению, не был брак по любви. Это был брак, устроенный родственниками Хандзабуро, пожилыми супругами, через свата. Цунэко нельзя было назвать красавицей. Правда, нельзя было назвать её безобразной. На её пухлых щёчках всегда трепетала улыбка. Всегда за исключением той ночи по пути из Мукдена в Пекин, когда в спальном вагоне её кусали клопы. Но с тех пор ей больше не приходилось бояться клопов: в казённой квартире на улице N. у неё было припасено два флакона «Пиретрума» – средства от насекомых, изготовленного фирмой «Комори».

Я сказал, что семейная жизнь Хандзабуро совершенно заурядна, бесцветна, и действительно, так оно и было. Он обедал с Цунэко, слушал с ней граммофон, ходил в кинематограф и только; словом, вёл такую же жизнь, как и всякий другой служащий в Пекине. Однако и при таком образе жизни им не уйти было от предначертаний судьбы. Однажды после полудня судьба оборвала одним ударом мирный ход этой заурядной, бесцветной жизни. Служащий фирмы «Мицубиси» Осино Хандзабуро скоропостижно скончался от удара.

В это утро Хандзабуро, как обычно, усердно занимался бумагами за своим служебным столом в здании Дундуань - пайлоу. Говорили, что сослуживцы, сидевшие напротив него, не заметили в нём ничего необычного. Однако в тот миг, когда он, видимо, закончив одну из бумаг, сунул в рот папироску и хотел было чиркнуть спичкой, он вдруг упал лицом вниз и умер. Скончался он как-то слишком внезапно. Но, к счастью, не принято строго судить о том, кто как умер. Судят лишь о том, кто как живёт. Благодаря этому и в случае с Хандзабуро дело обошлось без особых пересудов. Мало того что без пересудов. И начальство и сослуживцы выразили вдове Цунэко глубокое сочувствие.

По заключению профессора Ямаи, директора больницы Тунжэнь, смерть Хандзабуро последовала от удара. Но сам Хандзабуро, к несчастью, не думал, что это удар. Прежде всего он не думал даже, что умер. Он только изумился тому, что вдруг оказался в какой то конторе, где никогда раньше не бывал.

Занавески на окнах конторы тихо колыхались от ветра в сиянии солнечного дня. Впрочем, за окном ничего не было видно… За большим столом посредине комнаты сидели друг против друга два китайца в белых халатах и перелистывали гроссбухи. Одному было всего лет двадцать, другой, с длинными пожелтевшими усами, был постарше.

Пока Хандзабуро осматривался, двадцатилетний китаец, бегая пером по страницам гроссбуха, вдруг обратился к нему, не поднимая глаз:

«Are you Henry Ballel, ar`nt you?» (*) Хандзабуро изумился. Однако он постарался по мере возможности спокойно ответить на чистом пекинском наречии.
«Я служащий японской компании „Мицубиси“ Осино Хандзабуро,» – сказал он.
«Как! Вы японец?» – почти испуганно спросил китаец, подняв наконец глаза. Второй пожилой китаец, начав было что-то записывать в гроссбух, остановился и тоже озадаченно посмотрел на Хандзабуро.
«Что же нам делать? Перепутали!»
«Вот беда! Вот уж подлинно беда! Да этого со времени революции никогда не случалось.»

Пожилой китаец казался рассерженным, перо у него в руке дрожало.

«Ну что ж, живо верни его на место.»
«Послушайте… э-э… господин Осино! Подождите немного.»

Молодой китаец раскрыл новый толстый гроссбух и стал что-то читать про себя, но сейчас же, захлопнув гроссбух, с ещё более испуганным видом обратился к пожилому китайцу:

«Невозможно… Господин Осино Хандзабуро умер три дня назад.»
«Три дня назад?»
«Да… И ноги у него разложились. Обе ноги разложились, начиная с ляжек.»

Хандзабуро снова изумился. Судя по их разговору, во-первых, он умер, во-вторых, со времени его смерти прошло три дня. В-третьих, его ноги разложились. Такой ерунды не может быть! В самом деле, вот его ноги… Но едва он взглянул на ноги, как невольно вскрикнул. И неудивительно: обе его ноги в безупречно отглаженных белых брюках и белых ботинках колыхались от ветра, дувшего из окна. Увидев это, он не поверил своим глазам. Потрогал – действительно, трогать его ноги от бёдер и ниже было всё равно что хватать руками воздух.

Хандзабуро так и сел. В ту же секунду его ноги, вернее, брюки вяло опустились на пол, как воздушный шарик, из которого выпустили воздух.

«Ничего, ничего, что-нибудь придумаем!» – сказал пожилой китаец и прежним раздраженным тоном обратился к молодому служащему:
«Это ты виноват? Слышишь? Ты виноват! Надо немедленно подать рапорт. Вот что: где сейчас Генри Бэллет?»
«Я только что выяснил. Он срочно выехал в Ханькоу.»
«В таком случае пошли телеграмму в Ханькоу и добудь ноги Генри Бэллета.»
«Нет, это невозможно. Пока из Ханькоу прибудут ноги, у господина Осино разложится всё тело.»
«Вот беда! Вот уж подлинно беда!» Пожилой китаец вздохнул. Даже усы его как будто свесились ещё ниже.
«Это ты виноват! Нужно немедленно подать рапорт. К сожалению, из пассажиров вряд ли кто остался»
«Только час, как отбыли. Вот лошадь одна есть, но…»
«Откуда она?»
«С конного рынка за воротами Дэшень - мынь. Только что околела.»
«Ну так приставим ему лошадиные ноги. Всё лучше, чем не иметь никаких. Принеси-ка ноги сюда.»

Двадцатилетний китаец встал из-за стола и плавно удалился. Хандзабуро изумился в третий раз. Судя по этому разговору, похоже, что ему собираются приставить лошадиные ноги. Оказаться человеком с лошадиными ногами – какой ужас! Всё ещё сидя на полу, он умоляюще обратился к пожилому китайцу:

«Прошу вас, избавьте меня от лошадиных ног! Я терпеть не могу лошадей. Пожалуйста, молю вас во имя всего святого, приставьте мне человеческие ноги. Ну, хоть ноги Генри-сана или кого-нибудь ещё – всё равно. Пусть даже немножко волосатые – я согласен, лишь бы это были человеческие ноги!»

Пожилой китаец сочувственно посмотрел на Хандзабуро и закивал.

«Если бы только нашлись – приставили бы, но человеческих ног как раз нет, так что… Что ж делать, случилось несчастье, примиритесь с судьбой! Но с лошадиными ногами вам будет хорошо. Только время от времени меняйте подковы, и вы спокойно одолеете любую дорогу, даже в горах.»

Тут опять откуда-то плавно появился молодой китаец с парой лошадиных ног в руках. Так мальчик в отеле приносит сапоги. Хандзабуро хотел убежать. Но увы – без ног подняться ему было не так-то просто. Тем временем молодой китаец подошёл к нему и снял с него белые ботинки и носки.

«Нет, нет! Только не лошадиные ноги! Да, наконец, кто имеет право чинить мне ноги без моего согласия?!»

Пока Хандзабуро кричал и протестовал, молодой китаец всунул одну лошадиную ногу в отверстие правой штанины. Лошадиная нога точно зубами впилась в правое бедро. Тогда он вставил другую ногу в отверстие левой штанины. Она тоже накрепко вцепилась в бедро.

«Ну вот и хорошо!»

Двадцатилетний китаец, удовлетворенно улыбаясь, потёр пальцы с длинными ногтями. Хандзабуро растерянно посмотрел на свои ноги. Из-под белых брюк виднелись две толстые гнедые ноги, два рядышком стоящих копыта.

Хандзабуро помнил лишь то, что произошло до этой минуты. По крайней мере дальнейшее сохранилось у него в памяти уже не с той отчётливостью. Он помнил, что как будто подрался с обоими китайцами. Затем как будто скатился с крутой лестницы. Но всё это представлялось ему не вполне ясно. Как бы то ни было, когда он после скитания в мире смутных видений пришёл в себя, он лежал в гробу, установленном в казённой квартире на улице N. Мало того, прямо перед гробом молодой миссионер из храма Хонгандзи (**) читал заупокойную молитву.

Само собой разумеется, воскресение Хандзабуро стало предметом всевозможных толков. Газета «Дзюнтэн ниппон» поместила большой его портрет и напечатала корреспонденцию в три столбца. Согласно этой корреспонденции Цунэко в своём траурном платье больше, чем обычно, сияла улыбкой; несколько человек из начальства и сослуживцев, отнеся расходы на теперь уже ненужные поминальные приношения за счёт компании, устроили банкет в честь воскресшего.

Конечно, авторитет профессора Ямаи оказался под ударом. Но профессор, спокойно пуская колечки папиросного дыма, искусно восстановил свой авторитет. Он заявил, что это тайна природы, недоступная медицине. То есть, вместо авторитета лично своего, профессора Ямаи, он поставил под удар авторитет медицины.

У одного только виновника событий, самого Хандзабуро, даже на банкете в честь его воскресения не было на лице и признака радости. И неудивительно. Его ноги с момента воскресения превратились в лошадиные. В гнедые лошадиные ноги с копытами вместо пальцев. Каждый раз при виде этих ног он испытывал невыразимое отчаяние. Если кто-нибудь случайно увидит эти его ноги, его в тот же день, несомненно, уволят из компании. Сослуживцы, безусловно, уклонятся от всяких дальнейших сношений с ним.

И Цунэко – о, слабость, женщина, имя твоё! – и Цунэко последует их примеру; она не захочет иметь мужем человека с лошадиными ногами.

Чем больше Хандзабуро думал об этом, тем сильнее укреплялось в нём решение во что бы то ни стало скрыть свои ноги. Он отказался от японской одежды. Стал носить высокие сапоги. Наглухо закрывал окна и дверь ванной. И тем не менее им беспрестанно владела тревога.

                                                                                                                                                из рассказа Рюноскэ Акутагава - «Лошадиные ноги»   
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) «Are you Henry Ballel, ar`nt you?» (англ.) - - Вы Генри Баллел, не так ли?

(**) молодой миссионер из храма Хонгандзи  читал заупокойную молитву - Хонган-дзи (яп. 本願寺, «Храм великого обета Будды») — общее название храмов буддийской школы Дзёдо - синсю. Первый храм под названием Хонган - дзи был построен в 1321 году в Киото, рядом с местом захоронения Синрана, основателя школы Дзёдо - синсю. Первым настоятелем храма стал праправнук Синрана Какунё. В 1602 году первый сёгун Токугава Иэясу разделил Хонган-дзи на два храма:
Ниси Хонган-дзи (Западный Хонган-дзи);
Хигаси Хонган-дзи (Восточный Хонган-дзи).

Отредактировано ОЛЛИ (2024-09-26 11:44:53)

Накрахмаливая  жизни истории

я поел оливье и повесил тарелку на стену,
перенёсшись в Эл Эй на какое - то чудо - мгновенье.
Заточу я салат с ананасом, и грудкой, и сыром.
Помещу блюдо над угловым диваном на кухне.
Мне обрыдло держать рифму, что - то вещать, аки телек.
Мир искусства, прощай.
Было вкусно и сытно.
Всё съели.
                                                                                       плавильный котёл живописи
                                                                                        Автор: Балам Ахау Другое

Когда любишь Искусство, никакие жертвы не тяжелы.

Такова предпосылка. Наш рассказ явится выводом из этой предпосылки и вместе с тем её опровержением. Это будет оригинально и ново с точки зрения логики, а как литературный приём — лишь немногим древнее, чем Великая китайская стена.

Джо Лэрреби рос среди вековых дубов и плоских равнин Среднего Запада, пылая страстью к изобразительному искусству. В шесть лет он запечатлел на картоне городскую водокачку и одного почтенного обывателя, в большой спешке проходящего мимо. Этот плод творческих усилий был заключён в раму и выставлен в окне аптеки, рядом с удивительным початком кукурузы, в котором зёрна составляли нечётное количество рядов. Когда же Джо Лэрреби исполнилось двадцать лет, он, свободно повязав галстук и потуже затянув пояс, отбыл из родного города в Нью-Йорк.

Дилия Кэрузер жила на Юге, в окружённом соснами селении, и звуки, которые она умела извлекать из шести октав фортепьянной клавиатуры, порождали столь большие надежды в сердцах её родственников, что с помощью последних в её копилке собралось достаточно денег для поездки «на Север» с целью «завершения музыкального образования». Как именно она его завершит, её родственники предугадать не могли… впрочем, об этом мы и поведём рассказ.

Джо и Дилия встретились в студии, где молодые люди, изучающие живопись или музыку, собирались чтобы потолковать о светотени, Вагнере, музыке, творениях Рембрандта, картинах, обоях, Вальдтейфеле, Шопене и Улонге.(*)

Джо и Дилия влюбились друг в друга или полюбились друг другу — как вам больше по вкусу — и, не теряя времени, вступили в брак, ибо (смотри выше), когда любишь Искусство, никакие жертвы не тяжелы.

Мистер и миссис Лэрреби сняли квартирку и стали вести хозяйство. Это была уединённая квартирка, затерявшаяся в каком-то закоулке, подобно самому нижнему ля диез фортепьянной клавиатуры. Супруги были счастливы. Они принадлежали друг другу, а Искусство принадлежало им. И вот мой совет тому, кто молод и богат: продай имение твоё и раздай нищим… а ещё лучше — отдай эти денежки привратнику, чтобы поселиться в такой же квартирке со своей Дилией и своим Искусством.

Обитатели квартирок, несомненно, подпишутся под моим заявлением, что они самые счастливые люди на свете. Дом, в котором царит счастье, не может быть слишком тесен. Пусть комод, упав ничком, заменит вам бильярд, каминная доска — трюмо, письменный стол — комнату для гостей, а умывальник — пианино! И если все четыре стены вздумают надвинуться на вас, — не беда! Лишь бы вы со своей Дилией уместились между ними. Ну а уж если нет в вашем доме доброго согласия, тогда пусть он будет велик и просторен, чтобы вы могли войти в него через Золотые ворота, повесить шляпу на мыс Гаттерас, платье — на мыс Горн и выйти через Лабрадор!

Джо обучался живописи у самого великого Маэстри. Вы, без сомнения, слышали это имя. Дерёт он за свои уроки крепко, а обучает слегка, что, вероятно, и снискало ему громкую славу мастера эффектных контрастов. Дилия училась музыке у Розенштока — вы знаете, конечно, какой широкой известностью пользуется этот возмутитель покоя фортепьянных клавиш.

Джо и Дилия были очень счастливы, пока не прожили всех своих денег. Так оно всегда… но я не хочу показаться циником. Стоявшая перед ними цель была им совершенно ясна. Джо в самом непродолжительном времени должен был написать такие полотна, ради обладания которыми пожилые джентльмены с тощими бакенбардами и толстыми бумажниками будут лупить друг друга кистенем по голове у него в мастерской. Дилия же должна была познать все тайны Музыки, затем пресытиться ею и приобрести обыкновение при виде непроданных мест в партере или в ложах лечить внезапную мигрень омарами, уединившись в своих личных апартаментах и отказываясь выйти на эстраду.

Но прекраснее всего, на мой взгляд, была сама их жизнь в маленькой квартирке: горячие, увлекательные беседы по возвращении с уроков; уютные обеды вдвоем и лёгкие, необременительные завтраки; обмен честолюбивыми мечтами — причём каждый грезил не столько своими успехами, сколько успехами другого; взаимная готовность помочь и ободрить, и — да простят мне непритязательность моих вкусов — бутерброды с сыром и маслины перед отходом ко сну.

Однако дни шли, и высоко поднятое знамя Искусства бессильно повисло на своем древке. Так оно бывает порой, хотя знаменосец и не виноват. Все из дома и ничего в дом, как говорят грубые, одержимые практицизмом люди. Не стало денег, чтобы оплачивать ценные услуги мистера Маэстри и герра Розенштока. Но, когда любишь Искусство, никакие жертвы не тяжелы. И вот Дилия заявила однажды, что намерена давать уроки музыки, так как нужно свести концы с концами.

День за днём она уходила из дома вербовать учеников и, наконец, однажды вернулась домой к вечеру в очень приподнятом настроении.

— Джо, дорогой мой, я получила урок! — торжествующе объявила она. — И, знаешь, такие милые люди! Генерал… генерал А. Б. Пинкни с дочкой. У них свой дом на Семьдесят первой улице. Роскошный дом, Джо! Поглядел бы ты на их подъезд! Византийский стиль — так, кажется, ты это называешь. А комнаты! Ах, Джо, я никогда не видала ничего подобного!

Я буду давать уроки его дочке Клементине. И представь, я просто привязалась к ней с первого взгляда. Она такая нежная, деликатная и так просто держится. И вся в белом с головы до пят. Ей восемнадцать лет. Я буду заниматься с ней три раза в неделю. Ты только подумай, Джо, урок пять долларов! Это же чудно! Ещё два - три таких урока, и я возобновлю занятия с герром Розенштоком. Ну, пожалуйста, родной, перестань хмуриться и давай устроим хороший ужин.

— Тебе легко говорить, Дили, — возразил Джо, вооружась столовым ножом и топориком и бросаясь в атаку на банку консервированного горошка. — А мне каково? Ты, значит, будешь бегать по урокам и зарабатывать на жизнь, а я — беззаботно витать в сферах высокого искусства? Ну уж нет, клянусь останками Бенвенуто Челлини! Я, вероятно, тоже могу продавать газеты или мостить улицы и приносить в дом доллар - другой.

Дилия подошла и повисла у него на шее.

— Джо, любимый мой, ну какой ты глупый! Ты не должен бросать живопись. Ты пойми — ведь если бы я оставила музыку и занялась чем-то посторонним… а я сама учусь, когда даю уроки. Я же не расстаюсь с моей музыкой. А на пятнадцать долларов в неделю мы будем жить, как миллионеры. И думать не смей бросать мистера Маэстри.
— Ладно, — сказал Джо, доставая с полки голубой фарфоровый салатник в форме раковины. — Все же мне очень горько, что ты должна бегать по урокам. Нет, это не Искусство. Но ты, конечно, настоящее сокровище и молодчина.
— Когда любишь Искусство, никакие жертвы не тяжелы, — изрекла Дилия.
— Маэстри похвалил небо на том этюде, что я писал в парке, — сообщил Джо. — А Тинкл разрешил мне выставить две вещи у него в витрине. Может, кто и купит одну из них, если они попадутся на глаза какому - нибудь подходящему идиоту с деньгами.
— Непременно купят, — нежно проворковала Дилия. — А сейчас возблагодарим судьбу за генерала Пинкни и эту телячью грудинку.

Всю следующую неделю чета Лэрреби рано садилась завтракать. Джо был необычайно увлечен эффектами утреннего освещения в Центральном парке, где он делал зарисовки, и в семь часов Дилия провожала его, насытив завтраком, нежными заботами, поцелуями и поощрениями.

Искусство — требовательная возлюбленная. Джо теперь редко возвращался домой раньше семи часов вечера.

В субботу Дилия, немного бледная и утомлённая, но исполненная милой горделивости, торжественно выложила три пятидолларовые бумажки на маленький (восемь на десять дюймов) столик в маленькой (восемь на десять футов) гостиной.

— Клементина удручает меня порой, — сказала она чуть - чуть устало. — Боюсь, что она недостаточно прилежна. Приходится повторять ей одно и то же по нескольку раз. И эти её белые одеяния стали уже нагонять тоску. Но генерал Пинкни — вот чудесный старик! Жаль, что ты не знаком с ним, Джо. Он иногда заходит к нам во время урока — он ведь одинокий, вдовец — и стоит, теребя свою белую козлиную бородку. «Ну, как шестнадцатые и тридцать вторые? — спрашивает он всегда. — Идут на лад?»

Ах, Джо, если бы ты видел, какие у них панели в гостиной! А какие мягкие шерстяные портьеры! Клементина немножко покашливает. Надеюсь, что она крепче, чем кажется с виду. Ты знаешь, я в самом деле очень привязалась к ней — она такая ласковая и кроткая и так хорошо воспитана. Брат генерала Пинкни был одно время посланником в Боливии.

Но тут Джо, словно какой-нибудь граф Монте - Кристо, извлёк из кармана сначала десять долларов, потом пять, потом ещё два и ещё один — четыре самые что ни на есть настоящие банкноты — и положил их рядом с заработком своей жены.

— Продал акварель с обелиском одному субъекту из Пеории, — преподнёс он ошеломляющее известие.
— Ты шутишь, Джо, — сказала Дилия. — Не может быть, чтобы из Пеории!
— Да вот, представь себе. Жаль, что ты не видала его, Дилия. Толстый, в шерстяном кашне и с гусиной зубочисткой. Он заметил мой этюд в витрине у Тинкла и принял его сначала за изображение ветряной мельницы. Но он славный малый и купил вместо мельницы обелиск и даже заказал мне ещё одну картину — маслом: вид на Лэкуонскую товарную станцию. Повезёт её с собой. Ох уж эти мне уроки музыки! Ну ладно, ладно, они, конечно, неотделимы от Искусства.
— Я так рада, что ты занимаешься своим делом, — горячо сказала Дилия. — Тебя ждёт успех, дорогой. Тридцать три доллара! Мы никогда не жили так богато. У нас будут сегодня устрицы на ужин.
— И филе - миньон с шампиньонами, — добавил Джо. — А ты не знаешь, где вилка для маслин?

В следующую субботу Джо вернулся домой первым. Он положил восемнадцать долларов на столик в гостиной и поспешно смыл с рук что-то чёрное — по-видимому, толстый слой масляной краски.

А через полчаса появилась и Дилия. Кисть её правой руки, вся обмотанная бинтами, была похожа на какой-то бесформенный узел.

— Что случилось, Дилия? — спросил Джо, целуя жену.

Дилия рассмеялась, но как-то не очень весело.

— Клементине пришла фантазия угостить меня после урока гренками по-валлийски, — сказала она. — Вообще это девушка со странностями. В пять часов вечера — гренки по-валлийски!

Генерал был дома, и посмотрел бы ты, как он ринулся за сковородкой, можно подумать, что у них нет прислуги. У Клементины, конечно, что-то неладно со здоровьем — она такая нервная. Плеснула мне на руку растопленным сыром, когда поливала им гренки. Ужас как больно было! Бедняжка расстроилась до слёз. А генерал Пинкни… ты знаешь, старик просто чуть с ума не сошёл. Сам помчался вниз в подвал и послал кого-то — кажется, истопника — в аптеку за мазью и бинтами. Сейчас уже не так больно.

— А что это у тебя тут? — спросил Джо, нежно приподымая её забинтованную руку и осторожно потягивая за кончики каких-то белых лохмотьев, торчащих из-под бинта.
— Это такая мягкая штука, на которую кладут мазь, — сказала Дилия. — Господи, Джо, неужели ты продал ещё один этюд? — Она только сейчас заметила на маленьком столике деньги.
— Продал ли я этюд! Спроси об этом нашего друга из Пеории. Он забрал сегодня свою товарную станцию и, кажется, склонен заказать мне ещё пейзаж в парке и вид на Гудзон. В котором часу стряслось с тобой это несчастье, Дили?
— Часов в пять, должно быть, — жалобно сказала Дилия. — Утюг… то есть сыр сняли с плиты примерно в это время. Ты бы посмотрел на генерала Пинкни, Джо, когда он…
— Поди - ка сюда, Дили, — сказал Джо. Он опустился на кушетку, притянул к себе жену и обнял её за плечи.
— Чем это ты занималась последние две недели? — спросил он.

Дилия храбро посмотрела мужу в глаза — взглядом, исполненным любви и упрямства, — и забормотала что-то насчёт генерала Пинкни… потом опустила голову, и правда вылилась наружу в бурном потоке слёз.

— Я не могла найти уроков, — призналась Дилия. — И не могла допустить, чтобы ты бросил живопись. Тогда я поступила в эту большую прачечную — знаешь, на Двадцать четвёртой улице — гладить рубашки. А правда, я здорово придумала всё это — насчёт генерала Пинкни и Клементины, — как ты считаешь, Джо? И сегодня, когда одна девушка в прачечной обожгла мне руку утюгом, я всю дорогу домой сочиняла эту историю с гренками. Ты не сердишься, Джо? Ведь если бы я не устроилась на работу, ты бы, может быть, не продал своих этюдов этому господину из Пеории.
— Он, между прочим, не из Пеории, — с расстановкой проговорил Джо.
— Ну, это уж не важно, откуда он. Ты такой молодчина, Джо, и скажи, пожалуйста… нет, поцелуй меня сначала… скажи, пожалуйста, как это ты догадался, что я не даю уроков?
— Я и не догадывался… до последней минуты, — сказал Джо. — И теперь бы не догадался, но сегодня я послал из котельной наверх, в прачечную, лигнин (**) и мазь для какой-то девушки, которой обожгли руку утюгом. Я уже две недели как топлю котёл в этой прачечной.
— Так, значит, ты не…
— Мой покупатель из Пеории — так же, как и твой генерал Пинкни, — всего лишь произведение искусства, которое, кстати, не имеет ничего общего ни с живописью, ни с музыкой.

Оба рассмеялись, и Джо начал:

— Когда любишь Искусство, никакие жертвы…

Но Дилия не дала мужу договорить, зажав ему рот рукой.

— Нет, — сказала она. — Просто: когда любишь…

                                                                                           Четыре миллиона - Из любви к искусству. Глава «Из любви к искусству» 
                                                                                                                                        Автор: О. Генри
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) собирались чтобы потолковать о светотени, Вагнере, музыке, творениях Рембрандта, картинах, обоях, Вальдтейфеле, Шопене и Улонге - Улонг. Сорт китайского чая.

(**) я послал из котельной наверх, в прачечную, лигнин - Лигнин — вещество, пропитывающее стенки растительных клеток в процессе их одревеснения. Сложное полимерное соединение использующееся в том числе и фармацевтическом производстве. 

Дима

Знакомый, ненавистный визг…
Как он в ночи тягуч и режущ!
И значит — снова надо вниз,
в неведенье бомбоубежищ.

И снова поиски ключа,
и дверь с задвижкою тугою,
и снова тельце у плеча,
обмякшее и дорогое.

Как назло, лестница крута, -
скользят по сбитым плитам ноги;
и вот навстречу, на пороге —
бормочущая темнота.

Здесь времени потерян счёт,
пространство здесь неощутимо,
как будто жизнь, не глядя,
мимо своей дорогою течёт.

                                                  Ночная тревога (Отрывок)
                                                   Поэт: Вероника Тушнова

За четыре года учёбы Дима не пропустил ни одного дня по болезни. При мне за это время он чихнул дважды, и оба раза из - за пыли. И даю слово, если бы пыль можно было ударить, то Дима избил бы её до полусмерти. В военкомате шутили: «с таким организмом тебе бы лично охранять президента».

Когда Дима работал на заводе, в один из дней, закручивая болт, он сломал плоскогубцы. Ну то есть просто сдавил рукой и поломал на две части. Рабочие мужики не понимали, как это возможно и, переговариваясь, вспоминали, когда на заводе такое было в последний раз. А Дима просто смущённо улыбнулся, бросил сломанные плоскогубцы на пол и отошёл покурить.

Курит он, кстати, по пачке в день.

Дима – это вам не Гоша, Рома или я. Рома, например, обычно не доедает свою порцию за обедом, Гоша иногда пуглив, а я часто болею – чего не скажешь про Диму – бесстрашного, доедающего всё до последней ложки и чихающего два раза за четыре года. А ещё Рома живёт с папой, я с родителями и сестрой, Гоша с бабушкой, а Дима – один.

Разумеется, мы этим пользуемся и собираемся у Димы: пьём, курим, смеёмся над тупыми шутками, играем в карты – в общем, делаем всё то, чем вы занимались или будете заниматься в 20 лет. Вот только был я у него дома всего - то три раза.

                1

Дима живёт в десятиэтажке на самом краю района, возле речки. Старый дом, будто бы пережил Отечественную войну (а может, и вправду пережил).

Домофон не работает, лифт по настроению. Седьмой этаж, направо. Большое, четырёхкомнатное жилище: с двумя коридорами и чёрной боксёрской грушей, висящей в одном из них. В целом, обычная квартира, хорошо обустроенная, отремонтированная.

Правда, есть одно слабое место – туалет. Заходя в него, кажется, что ты на заброшенной стройке, но это ладно.

Оказавшись у Димы впервые, мне сразу стало неуютно. Поначалу казалось, что это из - за огромности квартиры: слишком много комнат, к которым долго привыкаешь, и очень высокие потолки.

Но ближе к вечеру я начал понимать, что именно меня смущало. Это было чувство, что в доме, кроме нас, есть кто - то ещё, пятый. И этот пятый наблюдает за тобой, где бы ты не находился. Сидишь в зале в единственном кресле, боком к двери – и кто-то подглядывает из коридора. По дороге в детскую, натужно скрипит пол. Да ещё так, будто это не скрип, а какой - то тоненький визг.

А ещё, время от времени мы слышали странные звуки с кухни, но Дима говорил, что это холодильник.

Возможно, я себе это сам придумал, потому так неправдоподобно описываю. Поэтому старался и не говорить об этом пацанам, хотя они тоже были неспокойны.

Рома постоянно щурился, смотря в темноту, а выходя на балкон, оглядывался. Гоша осторожно предлагал: «Пойдёмте, на кухню ещё чипсов возьмём? Никто не хочет? Тогда я тоже не буду». Дима вёл себя как обычно – ну и правильно, он же дома. Нас объединяло молчание и чувство гордости, мешавшее сказать о своём страхе первым.

В один момент Гоша сдался:

–У меня чуйка, что в квартире есть кто - то ещё, кроме нас.

Мы с Ромой кивнули и внутри себя облегчённо выдохнули – нас не глючило, всем это казалось. Всем, кроме хозяина квартиры. Дима сказал: «Да не, парни, не придумывайте. Просто темно, давайте свет включим».

Включил, и ничего не изменилось. Мы сидели в детской и косились на дверной проём, сквозь который было видно освещённый коридор. Я чувствовал себя незащищённым, будто сплю под коротким одеялом, оставляющим мои ноги неприкрытыми. В тот день мы без азарта допили пиво и что случается редко – не пошли в магазин за добавкой.

Вернувшись домой, я пытался думать, что просто выдумал этот взгляд в диминой квартире и моментально заснул в своей защищённой от всех нечистей кровати.

                                                                                                                                                                                          Дима (Отрывок)
                                                                                                                                                                                Автор: Валера Полевиков