Стройка уже не кипит, Кран не ворочает плит, Дом штукатурят красиво. Пусто на всём этаже, Холодно, как в гараже, Баннер сияет уже: «Свежее пиво».
Дом заселяется вмиг, И молодой, и старик Здесь проживают счастливо. Сложно восторг передать, В цоколе всем благодать: Даром там смогут продать Свежее пиво.
В доме всё нужное есть – Вывесок просто не счесть, Все зазывают крикливо, Но пред одной, спору нет, Меркнет всех вывесок свет, Всем посылает привет «Свежее пиво».
Свежее пиво (Избранное) Автор: Евгений Валерьевич Антипов
Через туман и запустенье, Закончен год, покрытый тайной. Кто - то метнулся мрачной тенью, Коснувшись локона случайно.
Закрыв нас в тёмном подземелье, Всех под замок и лица в масках. Кому - то выпить много зелья, Пришлось в чудесной нашей сказке.
- Алохомора! - громко скажешь, И свет огня разрежет воздух. Уж Новый Год стоит на страже, И новый путь укажут звёзды.
Спешу вручить все поздравления, Ждёт скорый поезд у перона, Провадим Год без сожаления, И выпьем зелье из флакона.
Стихи для игры тайный санта (Отрывок) Автор: Елена Полунина
Одно из событий, которое для производителя товаров широкого потребления является радикальным качественным скачком, признаком мощи, подлинной гарантией выживания в среднесрочном плане и неуклонного увеличения масштабов деятельности, — это создание фантазма. Материальное производство до некоторой степени преуспевает в выработке своей иллюзорной версии, которую настоящий продукт (банка с напитком, кожаный кошелёк, спортивные ботинки), кроме присущих ему качеств фетиша, способен порождать через посредство медиума.
Помимо способности удовлетворять обыденную потребность, — утолять жажду, в случае «Кока-Колы», — помимо «мистических свойств», которыми товар обладает, согласно Марксу, выступая носителем меновой стоимости, — перед потребителем развёртывается целый мир: не статичный образ продукта, а целая система, пребывающая в движении: повествовательная система.
Производить напиток с особо приятным вкусом — хорошее дело, но сделать так, чтобы он стал точкой в конце «рассказа», скользнув вниз по невидимому пищеводу, соединенному с лимбической системой потребителя, — вот что стало одним из самых больших достижений, которых могла пожелать себе «Кока-Кола».
Повествование, о котором идёт речь, может быть названо «фантазмом» ещё и потому, что его драматургические элементы неясны, неразличимы, бесплотны; и чем менее они осязаемы, тем сильнее воздействует рассказ, тем больше он порождает ассоциаций. Люди Вудрафа добились того, что их продукт — настолько простой и неопределённый, что он мог связываться с чем угодно — распространил свою ауру примерно тогда, когда Вальтер Беньямин объявил угасшей ауру произведений искусства.
Техническая воспроизводимость в условиях массового производства, которая начиная с XVII века стала применима к предметам, но также и к новым нарративным практикам (таков случай, например, кино) и которая, согласно немецкому философу, поставила под угрозу традиционное магически - ритуальное содержание произведений искусства, их неповторимость, их hic et nunc (*), подмененное чисто экспозиционной ценностью, полной доступностью, — эта техническая воспроизводимость становится средством, благодаря которому товары (из-за своего свойства быть потенциально доступными каждому в одинаковом виде) претендуют на то, чтобы свободно перемещаться из одного пространства в другое.
Создав собственного внеземного двойника, материальное предприятие — руководство, менеджеры, рекламщики, помещения, оборудование, даже система распространения — обречёно порождать повествование - фантазм, питать не только риторику — дань традиции — но и собственный миф с его непостижимой алхимией. Это то, что усвоили сотрудники «Кока-Колы», с их неполным осознанием ситуации, которое именуется «деловым нюхом» — и «Кока-Кола» в целом, с её полным, трезвым осознанием ситуации, которое является разумом продукта; таким образом, они уже в 1930-е годы перекинули для компании мостик в XXI век.
Понятна растерянность экономических обозревателей и самого Вудрафа: они были слишком заняты разгадками посланий «краткого века», чтобы успешно осуществить прыжок в будущее. В каком - то смысле «Кока-Кола» на сорок пятом году своего существования перешагнула рубеж двух столетий.
Если Роберт Вудраф был Боссом, харизматической личностью с непреодолимым магнетизмом, и обладал способностью вызывать у своих подчиненных чувство преданности, часто переходившее в безудержный фанатизм, — то человеком, которому суждено было превратить месседж продукта в миф, начавший широко распространяться, стал Арчи Ли, неудавшийся писатель.
В 1919-м, окончательно расставшись с амбицией стать «творцом бессмертных романов», Ли начал работать на «Кока-Колу» в качестве рекламщика. Ещё за несколько лет до этого рекламные лозунги компании отличались изрядным многословием — которое Ли решительно отбросил, — но в особенности говорили о качествах, присущих продукту (тонизирующий и возбуждающий, придающий бодрости, благоприятный для нервной системы, способствующий концентрации), больше, чем о его абстрактном очаровании. Реклама 1905 года, например, изображала молодого горожанина в кресле посреди полутёмной комнаты. Текст гласил:
«Для студентов и всех, кто работает головой. Выпейте стакан „Кока-Колы“ в восемь, чтобы сохранить мозг ясным и работоспособным до одиннадцати».
В рекламе 1907 года Тай Кобб, известный бейсболист, уверял: «В дни, когда мне приходится играть двойную партию, я всегда в перерыве пью „Кока-Колу“, и потом играю вторую партию так, словно перед этим отдыхал».
Арчи Ли понял, что чем проще и туманнее будет текст, тем больше он будет приближен к формуле, способной перенести адресатов рекламного послания в «другой» мир. И в то время, когда Уильям Фолкнер доводил американскую прозу до предельной, невиданной прежде сложности и густоты, порождённый Арчи Ли загадочный простак вещал с плакатов:
«Пейте „Кока-Колу“, восхитительную и освежающую!», «Жажда не знает времени года», «Да!», «Пауза, которая освежает». Со временем месседж продукта всё более укорачивался и упрощался, достигнув в 1982-м подлинного совершенства: «„Кока-Кола“ есть!»
Революция, совершенная Арчи Ли, кроме лозунгов, касалась, разумеется, и изображений. Были решительно отброшены и слишком агрессивные рекламные ходы, и слишком изысканные образы, и напоминавшие о прерафаэлитах женщины с открытой грудью, которые в 1907 году томно посасывали «Кока-Колу» на плакатах.
Их место заняли гладко выбритые, спокойные лица, сельские сценки, «ребята из соседнего дома». «Кока-Кола» не обещала перенос в иной, элитарный, далёкий мир, а предлагала почти неотличимую от оригинала копию реального мира, повседневной действительности.
И лишь под микроскопом можно было разглядеть, что тонкая работа «подсластителей» маскировала глубочайший разрыв с подлинной жизнью: исчезновение забот, тревог, стресса, возможность навсегда остаться в простом, светлом, неизменном настоящем. Обещали, скажем так, не что - то отдалённое, а «экзотику обыденности»: нереальный мир, который воспринимался как реальный.
из книги НИКОЛЫ ЛАДЖОЙЯ - САНТА-КЛАУС И «КОКА-КОЛА» ___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
(*) их hic et nunc (лат.) - Надпись на латинице "hic et nunc" означает слова «здесь и сейчас».
В сотый раз черновик порви. Всё написано о любви. Проживи или не живи - Пережито всё о любви. Хватит, девочка, не реви - Океаны слёз о любви. Льдину выбери – и плыви. Всё рассказано о любви. Разговаривай. Чай заваривай. Разговаривай и живи.
===
Я не знала, что так легко Разрезается яблоко. И никто не знает, где я Потерялась. Кроме тебя. Солнце в чашке и на ноже. На семнадцатом этаже. Капля алая упадёт. Все пройдёт. И оно пройдёт. Есть ещё один городок, За пределом больших дорог, Там, где, не закрывая глаз, Был со мной ты здесь и сейчас. Тихий вечер под Новый год. Все пройдёт. И оно пройдёт.
Вот, возьми меня и открой. Взгляд, ожог, поцелуй, надрез. Часть меня останется здесь И польётся душа рекой. И надломится в море лёд. Все пройдёт. И оно пройдёт.
Стих о чёрном чае (Избранное) Автор: Екатерина Скочилова
- Чёрный или зелёный? - А? - Ты какой чай будешь, чёрный, или зелёный? - Ааа, чёрный, мой любимый цвет, - произнесла Рин, заходя на кухню. Блондин обнаружил на её белой рубашке мокрые круги, сквозь которые просвечивалась кожа и кружева лифчика. - Значит, ты учишься? - поинтересовался он, поставив перед ней кружку с тёплым красноватым чаем. - Угу, на третьем курсе. Слушай, у тебя нет чего - нибудь от головы? - она сморщилась. - Да, конечно, сейчас посмотрю.
Он вышел из кухни. В его голове созрел хитрый план.
- Вот, анальгин, - он протянул девушке таблетку. Она мгновенно проглотила её и запила чаем. - А ты уже не учишься? - спросила она. - Нет, год назад выпустился.
У неё вдруг закружилась голова и, перед тем, как ее накрыла темнота, она успела увидеть его легкую улыбку.
***
Рин пришла в себя и обнаружила, что у неё по - прежнему болит голова, и к тому же затекли руки. Она попыталась ими пошевелить, но не смогла, она открыла глаза и обнаружила, что лежала на огромной кровати с чёрными атласными простынями, раздетая, в каком - то извращённом нижнем белье, состоявшем из одних кружев и пары атласных лент. Точно такими же лентами были привязаны мягкие кожаные наручники к ажурной спинке кровати над головой. Она огляделась.
Грэй обнаружился рядом с кроватью, в кресле в одних брюках. Он что-то читал в ноутбуке и держал в руке стакан с виски. Заметив, что она оглядывает его, парень подошёл к ней и взял со стоящей рядом тумбочки бокал.
- Я вижу, ты уже проснулась? Вот, выпей, это чтобы не так болела голова. - Он поднёс к её губам бокал с красноватой жидкостью. Девушка послушно выпила. Напиток был сладкий, но при этом немного горчил. И действительно, головная боль начала понемногу проходить, но на смену её пришла горячая волна удовольствия. Он похотливо улыбнулся, глядя ей в глаза. У неё внутри всё перевернулось, появилось ощущение, что она только что сорвалась в пропасть, а в следующее мгновение по её телу прошла горячая волна удовольствия, и стало невероятно жарко, а на щеках предательски заалел румянец. Улыбка на его лице стала еще шире. - Зачем тебе это нужно, - девушка уже поняла, что он её напоил не простым соком, ей стало жарко. - Мне просто показалось, что котэйку надо наказать за то, что она ходит в такой короткой юбочке... - Грэй провёл пальцем по её щеке, приподнял подбородок, и посмотрел в её глаза, выдававшие её небольшое возбуждение.
Потом погладил её шею, ключицы и поддел ногтём лямку элемента одежды, напоминающего лифчик. Правда, только тем, что надевался на то же место, в остальном он был похож на маленький купальник из почти полностью прозрачного кружева, по бокам ограниченного лентами.
Она покраснела. Он полюбовался своим творением, легко поцеловал её, усмехнулся и впился в её губы властным поцелуем, не терпящим возражений, перед которым позорно капитулировало большинство связных мыслей. Только девушка начала ему отвечать, как он отстранился и достал что - то из - под подушки.
- Жаль, конечно, закрывать такие прелестные глаза, но ничего не поделаешь.
На глаза её легла плотная повязка из такого же чёрного атласа.
У неё сбилось дыхание и снова стало жарко. Его пальцы были словно лёгкий бархат, прикосновений которого было слишком мало, хотелось ещё и ещё.
Послышался звон чего - то о стенки стеклянного бокала. Кожу над ключицей обжёг холод, а следом за кусочком льда последовал почти невесомый поцелуй. Контраст сводил с ума, она выгнулась и застонала.
Буквально через пару минут лёд растаял, и Грэй огорченно вздохнул.
- Значит, будем по - другому котэйку... наказывать... - Последнее слово он произнёс настолько соблазнительным шепотом, что по телу Рин пробежали мурашки предвкушения, и не осталось сомнений в том, что неудовлетворенным сегодня не останется никто.
Мне нужно многому учиться, Когда ты учишься - живёшь И, несмотря на разность в лицах, Легко находишь боль и ложь, Открытость, правду и ошибки... О, сколько можно рассказать О человеке по улыбке И по глазам предугадать О чём он думает, мечтает, И есть ли шанс принять сей взгляд... Тот, кто обучен, понимает - Каков реальности расклад...
Мне нужно многому учиться... Автор: Серик Устабеков
ЗОЛОТАЯ ДРЕМОТНАЯ АЗИЯ ОПОЧИЛА НА КУПОЛАХ…
Почти все, кто интересовался творчеством Есенина, читали его знаменитые «Персидские мотивы».
На самом деле Сергей Есенин никогда не был в Персии, но его кратковременные поездки в Туркестан и позже в Азербайджан помогли поэту впитать особый восточный колорит, обобщить, переосмыслить увиденное и создать свою сказочную Персию, которая стала реальной для миллионов читателей.
Есенин не только «довообразил», но и смог приблизиться к глубинам восточного миропонимания.
«Он приехал в праздник уразы, когда мусульмане до заката солнца постятся, изнемогая от голода и жары, а с сумерек, когда солнце уйдёт за горы, нагромождают на стойках под навесами у лавок целые горы «дастархана» (1) для себя и для гостей: арбузы, дыни, виноград, персики, абрикосы, гранаты, финики, рахат - лукум, изюм, фисташки, халва... Цветы в это время одуряюще пахнут, а дикие туземные оркестры, в которых преобладают трубы и барабаны, неистово гремят.
В узких запутанных закоулках тысячи людей в пёстрых, слепящих, ярких тонов халатах разгуливают, толкаются и обжираются жирным пилавом, сочным шашлыком, запивая зелёным ароматным кок - чай (2) из низеньких пиал, переходящих от одного к другому.
Чайханы, убранные пёстрыми коврами и сюзане (3), залиты светом керосиновых ламп, а улички, словно вынырнувшие из столетий, ибо такими они были века назад, освещены тысячесвечными электрическими лампионами, свет которых как бы усиливает пышность этого незабываемого зрелища.
Толпа разношёрстная: здесь и местные узбеки, и приезжие таджики, и чарджуйские туркмены в страшных высоких шапках, и преклонных лет муллы в белоснежных чалмах, и смуглые юноши в золотых тюбетейках, и приезжие из «русского города», и разносчики с мороженым, мишалдой (4) и прохладительными напитками. Всё это неумолчно шевелится, толкается, течёт, теряя основные цвета и вновь находя их, чтобы через секунду снова расколоться на тысячу оттенков» – писал в своих воспоминания друг поэта Валентин Вольпин.
Неудивительно, что чуткая ко всему прекрасному душа поэта буквально затрепетала от свежести южных красок и неведомых ароматов. Есенин, часто искавший вдохновение в спиртном, обнаружил неведомый для себя мир, который помогает мыслить философскими категориями без помощи алкоголя.
Улеглась моя былая рана – Пьяный бред не гложет сердце мне. Синими цветами Тегерана Я лечу их нынче в чайхане. Сам чайханщик с круглыми плечами, Чтобы славилась пред русским чайхана, Угощает меня красным чаем Вместо крепкой водки и вина.
По воспоминаниям друзей, Есенин пристрастился к зелёному чаю и часто посещал чайханы Шейхантаура и Урды, где с большим интересом слушал узбекские стихи, музыку и песни.
Интерес его к культуре и обычаям Туркестана был не показным и поверхностным, а настоящим и глубоким. Где бы он ни находился, всегда старался осмыслить происходящее и понять истоки и суть восточной жизни.
В одном из своих восточных стихотворений Есенин написал: «И стеклянная хмарь Бухары».
«Хоть всю жизнь проживи в Туркестане, лучше не скажешь, – удивлялся ташкентский друг Есенина художник Волков. – Эта хмарь, знаете, что? Зной, смешанный с пылью веков, зной, оплавляющий камни бухарских куполов, их голубые изразцы. И откуда он это знал? Ведь он никогда не видел Бухары. Где же начинается Восток? И ещё это, помните: «Я люблю этот город вязевый». Как там сказано? «Золотая дремотная Азия опочила на куполах…».
(1) нагромождают на стойках под навесами у лавок целые горы «дастархана» - Дастархан:
1. Скатерть, используемая во время трапез; 2. Сервированный стол (обычно прямоугольной или квадратной, реже круглой формы, высотой 30–35 см). Вокруг дастархана стелятся лёгкие стёганые тюфяки шириной 70–80 сантиметров, и все участники трапезы садятся на них по периметру стола.
3. В европейской культуре «дастарханом» принято также называть не только сам стол, но и весь среднеазиатский обеденный ритуал.
(2) запивая зелёным ароматным кок - чай - Кок - Чай (Кок - Чой). Самым известным и любимым традиционным чаем в Узбекистане – является кок - чой, или зелёный чай. Историки пишут, что ещё в 19 веке узбеки пили зелёный чай в больших количествах. В его настоящем виде в те времена он был дорогим и доступным только для богатых. Бедные же люди использовали в качестве напитков смеси, которые состояли из трав с добавлением небольшого количества чайного листа
(3) убранные пёстрыми коврами и сюзане - Сюзане. Вышитый вручную декоративный текстиль, который изготавливают в основном в Таджикистане, Узбекистане и Иране. Слово «сюзане» с персидского языка (сузан) означает «иглу». Сюзане, как правило, вышивают из хлопка (иногда из шёлка) шелковой или хлопчатобумажной нитью. Также используются цепи, сатини, петельные стёжки. Популярные мотивы дизайна сюзане включают в себя солнце и луну, цветы (особенно тюльпаны, гвоздики, ирисы), листья и виноградные лозы, фрукты (особенно гранаты), а также иногда формы рыб и птиц. Считается, что сюзане возник в конце XVIII — начале XIX веков, но некоторые специалисты полагают, что они были придуманы задолго до XVIII века.
(4) и разносчики с мороженым, мишалдой - "Мишалда" - так русские дети, живущие в узбекском городе, называли национальное узбекское блюдо - "нишалда" (Нишалло). Пышная сладость из взбитых яичных белков с сахарным сиропом и корнем солодки или мыльного корня.
Я вижу не реальной красоты пейзаж, Где море как пастух ведет свою отару, Туда, где ждёт овечек черный пляж, Встречая стадо под прибрежные фанфары.
Я чувствую несвойственный кураж, Когда босым шагаю вдоль прибоя Какая нега, какая фантастическая блажь Релакс - как апогей всеобщего запоя
Тепло, взметнула чайка в высоту, Шумит волна, на берег пену выпуская. И кажется, что я поймал свою мечту, В прекрасное далёко дверь чуть - чуть приоткрывая…
Налейте мне мускатного вина, А дальше всё пройдёт легко и гладко: Пусть не тревожит Вас, что я умна, Я тщательно скрываю недостатки...
* Сейчас я кое - что скажу, А Вы обиду не держите: Я Вам, конечно, откажу, И, всё же, лучше предложите...
* Нам не узнать об истинной причине И сути миром созданных вещей, Но если растворяешься в мужчине, Мужчина растворяется вообще...
Автор: Ольга Ершова
Я с мужем зашла, попить томатного сока, обожаю густой сок со свежих помидор.
У прилавка с продавцом ругалась женщина с ребёнком. Увидав нас, женщины стали обращаться к нам.
« Вы попробуйте, чем детей поят», - громко сказала мамочка с ребёнком и протянула нам стакан с виноградным соком. « Свежий сок, только получили», - робко оправдывалась продавец.
Выбора у меня не было. Врачи всегда проводят пробы на пищеблоке, особенно в детских учреждениях. У меня очень глупая работа для людей я всегда при исполнении служебных обязанностей.
Интересно, если бы я остановила портного на улице и попросила пришить пуговицу. Он достал бы нитки, иголку и сразу пришил мне пуговицу?
Я взяла стакан и попробовала виноградный сок. Прохладное игристое вино было чудесным. Я дала попить его мужу.
« Мы покупаем весь бутыль. А ребёнку налейте яблочный сок, в яблоках много витамин», - сказала я продавцу.
Довольная мамочка поила дочку яблочным соком, а мы несколько дней пили игристое мускатное вино.
В человеческой культуре всё крутится вокруг любви мужчин и женщин, если нет, то это не культура. Олицетворение северного сияния – танцующие девушки.
Вопрос ИИ: «Бывают ли джины женщины?»
Ответ ИИ: «В исламской традиции и фольклоре джины, как правило, рассматриваются как нечто аморфное и могут принимать различные формы, включая женскую форму. В ряде историй и легенд джины могут быть изображены как женщины, обладающие сверхъестественными способностями. Версии о джинах - женщинах встречаются в различных культурных традициях, включая арабский и индийский фольклор. Однако в классической суннитской и шиитской традиции ислама джины, как правило, ассоциируются с мужскими формами».
Солнечный ветер – поток заряженных частиц, вызывает северное сияние. В легендах, если потереть волшебную лампу, возникает статическое электричество – заряженные частицы.
Электричество может преобразоваться в фантазии во что угодно, оптимальный вариант в девушек.
Фантастические образы женщин могут исполнить фантастических желания.
Северное сияние и девушки - джины Автор: Игорь Леванов
Девушка дошла до кормы и, наклонившись, заглянула за борт. Так много воды и никому она не нужна. Так много любви в людях, и никому она нужна. Что вообще человеку нужно? «Вот прыгну за борт и одной каплей любви будет меньше, но изменится что - нибудь в этом мире? Может быть кому-то эта капля как раз и нужна. Умирающему путнику в пустыне. Только где он, этот путник?» Может она не боится смерти, потому что не встретила своего путника. Так капля дождя падает на дюну и скользит по песчинкам, уходя в глубь земли, незамеченная и не приобщённая к живой природе.
Песок и вода (Расширенная цитата) Автор: мистер - твистер бывший-министер
Шёл по барам , кабакам Некто, пьяный, пьяный в хлам. Нелюбимый, злой и нелюбящий, Взгляд нахально, к выгоде смотрящий
Водка, бабы и палённое вино Драки, пошлость - слабое звено . Грязь и мат - жестокий сноб Только сила, скажет : стоп.
Оборзевший, явно, явно охреневший Жизнью битый, не прозревший Некто, шёл, в долину смерти Думал хитро : "жизнь короткая - успейте!"
Умный, полуграмотный дурак Хитрый, и безжалостный простак. Где - то , в чём - то, небу угодил И плывёт, как крокодил.
Мы пили портвейн - кровь осенних деревьев, Португальский огонь поверх чёрного шва, где Самайн на кленовом сиропе замешан, где вино изо рта, и струится, что воды, голодная тьма.
За стеклом столь оливковым, толстым и плотным, горько - сладкий рубин отражает не нас, а лишь взгляды былых,
Неизвестных, не взрослых, Пока в комнате плачет сандалом свеча.
Где безвременье, вечно застывшее пламя, убаюкано шёпотом, всполохом губ ...
А на ножках слегка окосевших бокалов Танцует носочком неробкий ноябрь.
Холодящий до жара, молодой, даже пьяный, Оттолкнувший от нас дебаркадер - октябрь. Портвейн (Избранное) Саломея Перрон
Знакомыми маршрутами - Культурная отсылка на Пелевинско - Вампирское учение «О постоянстве в выборе маршрута вечно умирающей и вечно воскрешающей эго - личностью».
Выпей! Неееет, не излюбленного горячительного; Пятизвездного или игристого; Пенного, крепкого или душистого; Не расслабляющего, а мучительного; В чём - Откровение, а не отрада - Яда!
Такого пугающе янтарно - тягучего С миндальным привкусом; Самого лучшего Стопку, канистру ли. Надо! Яда зависти, скрытности, Обиды, бессилия и отчаяния... Яда ревности, в антураже Бокал со свечами, да...
Сожаления, необратимости Яда шанса упущенного Пакости, подлости, терпимости Всего самого - самого худшего... Выпей!
Что останавливает? Недоумение? Жалость к себе и себясохранение? Но ты же травил себя этими каплями; Микродозами малоприятными. Не признаваясь никому, Даже "Я" своему затравленному..
Выпей! Отныне так будет правильно.
Выпей! (Отрывок) Автор: Мария Синельникова
Витька, рыбак с многолетним стажем, навеселе возвращался с очередного похода на рыбалку. День прошёл просто замечательно – собралась приятная компания постоянных любителей этого увлекательного хобби. Рыба, как результат дня, проведённого с раннего утра, до вечера на льду, не имела особого значения. Просто приятно было пообщаться со старыми, проверенными корешами, такими же заядлыми рыбаками, как и он сам.
Рыбалка в этот день не удалась, зато у каждого в рыболовном ящике нашлась заветная бутылочка «беленькой». Ну и, конечно же, закусь – мороженое сало с чесночком и перчиком – лепота!
Уже на подходе к дому, Витька почувствовал, что ноги начинают его не слушаться.
– А ну ка, не раскисать! – Скомандовал он себе, и бодро, как ему казалось, ступил за порог. Катерина, жена, бренча на кухне посудой, прокричала: – Это ты, что ли, добытчик и кормилец наш вернулся?
Витька, разуваясь, пробормотал что-то нечленораздельное и боком, боком прокрался в спальню, и не раздеваясь, улёгся возле кровати на коврике. Он даже и не слышал, как отчитывала его Катерина, стаскивая с него верхнюю одежду.
Проснулся Витька ближе к утру, от дикой засухи во рту, и дикой головной боли. Он встал на четвереньки и, пошатываясь и дрожа всем телом, пополз на кухню. Не зажигая свет, пошарил в холодильнике. Он точно знал, что там, на дверце, должна стоять бутылка лимонада. Схватив заветную бутылку трясущимися руками, начал жадно, с захлёбом, пить. Холодная жидкость мягко и приятно освежала засохшее горло. Допив, оставил бутылку на полу, и уже на своих двоих, побрёл в туалет.
По пути вспомнил, что забыл поставить коробку с опарышами в холодильник. Устроив наживку на место, побрёл досыпать.
Проснулся Витька утром от громкой брани жены, крывшей его, на чём свет стоит. Держась за голову, он побрёл посмотреть, что же там могло произойти, и из-за чего такой шум.
Войдя, увидел такую картину – жена стояла у распахнутого холодильника с бутылкой из под подсолнечного масла в руках и, глядя внутрь громко ругалась:
– Козёл драный, мало того, что масло всё выпил, так ещё своих животных пустил гулять по холодильнику. Давай, убирай отсюда эту мерзость и больше не смей ставить сюда своих напарников! – Опарышей, – поправил её Витька – напарники, это рыбаки, а опарыши, это наживка.
И начал отлавливать разбежавшийся по всему холодильнику, рыбный деликатес.
– Ну, вроде как всех переловил. – Пробормотал он, закрывая коробку с арестантами.
В это время у него в животе что-то забурчало, и началось проситься наружу. Едва добежав до туалета, он понял, что это выпитое ночью масло, решило от него сбежать жидкой струёй.
После очередного, восьмого за день похода в туалет, Витька поклялся, что никогда в жизни не выпьет больше этой злополучной жидкости. До позднего вечера продолжалась эта его беготня от дивана и до туалета и обратно. Но потом вроде всё успокоилось, и Витька наконец-то уснул, измученный этим неприятным марафоном по знакомому маршруту.
Ночью ему снилось, как будто опарыши, выбравшись из коробки, съели все продукты в холодильнике и, открыв дверцу, выползали из него, став огромными, с острыми клацающими зубами и горящими глазами. Они ползли к нему и орали человеческими голосами:
– Ты где, наша наживка?
Витька начал перебираться подальше от края дивана к стене, с ужасом наблюдая за этой голодной сворой.
– Да Господи, успокойся ты наконец-то, – услышал он голос жены, – то орёшь, то трясёшься, а теперь уже и на меня карабкаться начал. – Ворчала она, спи, давай.
Витька встал, вытер со лба выступивший обильно холодный пот и побрёл к холодильнику. Открыл дверцу – коробка была на месте! Он нашёл небольшой полиэтиленовый пакет, положил в него злополучную коробку и завязал на два узла – так надёжнее будет!
И всё бы ничего, не расскажи он эту историю своим корешам, собутыльникам, которые после этого приклеили к нему, и скорей всего надолго, прозвище «Опарыш».
На этом бы и закончилась Витькина история, со злополучной наживкой, если бы не одно обстоятельство:
Открыв как-то холодильник, Витька оторопел – на него с полки голодными глазами смотрели две зелёные мухи, и ему почему-то показалось, что они злорадно ухмылялись!
Либретто К.Хаффнера и Р.Жене по водевилю А.Мельяка и Л.Галеви "Бал в сочельник, или Часы с боем"
Перевод: Т. Лопатиной
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: (Представленной сцены)
Габриэль фон Айзенштайн, рантье - тенор; Доктор Фальке, нотариус - баритон; Адель, горничная Розалинды - сопрано; Ида, ее сестра - сопрано; Князь Орловский - меццо - сопрано.
Действие происходит на курорте недалеко от большого города
Айзенштайн. Да, были времена... Теперь - внимание: история летучей мыши. Как-то раз мы были приглашены на бал - маскарад в один замок. Фальке. Маркиз был одет бабочкой, а я летучей мышью.
Все. Ах, ох!
Айзенштайн. Я подливал вино доктору, и к утру он был вдребезги пьян. Потом погрузил его в экипаж, отвёз в небольшую рощу и положил под дерево. Он совсем ничего не соображал! Адель. А дальше?
Айзенштайн. Он спал, как сурок. Ида. Бедный доктор!
Айзенштайн. Когда он, наконец, проснулся, ха - ха - ха, он, ха -ха - ха, он, ха - ха - ха... Фальке. Позвольте мне рассказать, иначе мы никогда не закончим эту историю. Итак, когда я проснулся, пришлось мне средь бела дня идти домой через весь город на потеху уличным мальчишкам.
Все. Ах! Ха - ха - ха! Айзенштайн. С тех пор его стали называть доктор Летучая Мышь!
Все. Доктор Летучая Мышь! Ха - ха - ха!
Ида. И он не отомстил? Айзенштайн. Отомстил? Ха, я держу ухо востро!
Фальке (про себя). Подожди немного, дружок!
Орловский. А теперь, господа, прошу к столу.
Все. Ах!
Адель. Наконец - то ужин.
Орловский (под одобрительные возгласы общества). Выпьем шампанского, короля всех вин! Да здравствует Его Величество!
Все. Ура!
Орловский Сулят блаженство рая, Тра - ла - ла - ла - ла - ла - ла - ла, Гроздья винограда, Тра - ла - ла - ла - ла - ла - ла! Хотя и жаждет славы Монарх любой державы, Но ждет он и услады От сока винограда! Виват! Виват! За короля всех вин мы Бокалы все поднимем, Бокалы все поднимем!
Все Виват! Виват! Виват!
Орловский И преклонитесь перед ним, Люди все, как один, - И слуга, и господин, - Пред королём всех вин!
Все И преклонитесь перед ним, Люди все, как один, - И слуга, и господин, - Пред королём всех вин! И клятву даём мы на верность!
Адель Тебя все почитают, Тра - ла - ла - ла - ла - ла - ла - ла, В самом дальнем крае, Тра - ла - ла - ла - ла - ла - ла! Шампанское прогонит Печали и тревоги; Правитель мудрый каждый Спасёт народ от жажды! Виват! Виват! За короля всех вин мы Бокалы все поднимем, Бокалы все поднимем!
Все Виват! Виват! Виват!
Адель И преклонитесь перед ним, Люди все, как один, - И слуга, и господин, - Пред королём всех вин!
Все И преклонитесь перед ним, Люди все, как один, - И слуга, и господин, - Пред королём всех вин! И клятву даём мы на верность!
Айзенштайн Лекарственное зелье, Тра - ла - ла - ла - ла - ла - ла - ла, Пьёт монашек в келье, Тра - ла - ла - ла - ла - ла - ла! Вино - всех благ источник - Смакует по глоточку, И нос его при этом Пылает винным цветом! Виват! Виват! За короля всех вин мы Бокалы все поднимем, Бокалы все поднимем!
Все Виват! Виват! Виват!
из оперетты Иоганна Штрауса - сына - «Летучая мышь»
Понимающая женщина через призму советского смыслового кода
Здесь выращивают дённо, Ах, гороховые зерна, Собирают зёрна вместе, Можно брать и можно есть их. Хвать, летит над полем семя, Здравствуй, нынешнее племя, Хлоп, стучит горох о стену, Вот мы вырастили смену. Зёрна отобьются в пули, Пули отольются в гири, Таким ударным инструментом Мы пробьём все стены в мире. Обращайтесь гири в камни, Камни, обращайтесь в стены, Стены ограждают поле, В поле зреет урожай!
Музыкальная композиция: Хлоп - Хлоп (Отрывок) Музыка и слова – Вячеслав Бутусов
1987 год. Тюмень. Очередь за водкой у магазина "Вино" на Широтной
– В Петушках, например, тридцать посудин меняют на полную бутылку зверобоя, и если ты принесёшь, допустим…
«Как! Тридцать на одну! Почему так много!» – галдёж возобновился.
– Да иначе кто ж вам обменяет! Тридцать на двенадцать – это 3.60. А зверобой стоит 2.62. Это и дети знают. Отчего Пушкин умер, они ещё не знают, а это – уже знают. А всё - таки никакой сдачи. 3.60, конечно, хорошо, это лучше, чем 2.62, но всё - таки сдачи не берёшь, потому что за витриной стоит хорошая баба, а хорошую бабу надо уважить… – Да чем же она хороша, эта баба за витриной? – Да тем и хороша, что плохая вообще бы посуду у вас не взяла. А хорошая баба – берёт у вас плохую посуду, а взамен даёт хорошую. И поэтому надо уважить… Для чего вообще на свете баба?
Все значительно помолчали. Каждый подумал своё, или все подумали одно и то же, не знаю.
– А для того, чтоб уважить. Что говорил Максим Горький на острове Капри? «Мерило всякой цивилизации – способ отношения к женщине». Вот и я: прихожу я в петушинский магазин, у меня с собой тридцать пустых посудин. Я говорю: «Хозяюшка!» – голосом таким пропитым и печальным говорю: «Хозяюшка! Зверобою мне, будьте добры…» И ведь знаю, что чуть ли не рупь передаю: 3.60 минус 2.62. Жалко. А она на меня смотрит: давать ему, гаду, сдачи или не давать? А я на неё смотрю: даст она мне, гадина, сдачи или не даст? Вернее, нет, я в это мгновение смотрю не на неё, я смотрю сквозь неё и вдаль. И что же встаёт перед моим бессмысленным взором? Остров Капри встаёт. Растут агавы и тамаринды, а под ними сидит Максим Горький, из - под белых брюк – волосатые ноги. И пальцем мне грозит: «Не бери сдачи! Не бери сдачи!» Я ему моргаю: мол, жрать будет нечего. «Ну, хорошо, я выпью, а чем я зажирать буду?»
А он: «Ничего, Веня, потерпишь. А коли хочешь жрать – так не пей». Так и ухожу, без всякой сдачи. Сержусь, конечно; думаю: «Мерило!» «Цивилизации!» «Эх, Максим Горький, Максим же ты Горький ..
— из постмодернистской поэмы в прозе Венедикта Васильевича Ерофеева - «Москва — Петушки»
Вино южного солнца лучами Будет долго в бокале играть, Я украшу свой праздник свечами, На тебя стану тайно гадать.
Тихих сумерек тонкой вуалью Ночь пустое завесит окно, Мой искрящийся праздник с печалью Уживается в сердце давно.
Я, как в детстве, с мечтой засыпая, Как в придуманном мной торжестве, Буду, встречу с тобой предвкушая, Черпать силу в вина божестве.
Станет бедное сердце устало Счастье прошлое в душу мне звать, И прохладная гладкость бокала Жарких губ вожделения ждать...
Вино южного солнца лучами Будет долго в бокале играть, И мой праздник с вином и свечами С одиночеством ночи братать.
Вино южного солнца лучами... Автор: Ирина Трушина
«А там, за Петушками, где сливаются небо и земля и волчица воет на звёзды, – там совсем другое, но то же самое: там в дымных и вшивых хоромах, неизвестный этой белёсой, распускается мой младенец, самый пухлый и самый кроткий из всех младенцев. Он знает букву «ю» и за это ждёт от меня орехов. Кому из вас в три года была знакома буква «ю»? Никому; вы и теперь - то её толком не знаете. А вот он – знает, и никакой за это награды не ждёт, кроме стакана орехов».
«Помолитесь, ангелы, за меня. Да будет светел мой путь, да не преткнусь о камень, да увижу город, по которому столько томился. А пока – вы уж простите меня – пока присмотрите за моим чемоданчиком, я на десять минут отлучусь. Мне нужно выпить кубанской, чтобы не угасить порыва».
И вот – я снова встал и через половину вагона прошёл на площадку.
И пил уже не так, как пил у Карачарова, нет, теперь я пил без тошноты и без бутерброда, из горлышка, запрокинув голову, как пианист, и с сознанием величия того, что ещё только начинается и чему ещё предстоит быть.
Никольское – Салтыковская
– Не в радость обратятся тебе эти тринадцать глотков, – подумал я, делая тринадцатый глоток.
– Ты ведь знаешь и сам, что вторая по счёту утренняя доза, если её пить из горлышка, – омрачает душу, пусть ненадолго, только до третьей дозы, выпитой из стакана, – но всё - таки омрачает. Тебе ли этого не знать?
– Ну пусть. Пусть светел твой сегодняшний день. Пусть твое завтра будет ещё светлее. Но почему же смущаются ангелы, чуть только ты заговоришь о радостях на петушинском перроне и после?
– Что ж они думают? Что меня там никто не встретит? или поезд повалится под откос? или в Купавне высадят контролёры, или где - нибудь у 105-го километра я задремлю от вина и меня, сонного, удавят, как мальчика? или зарежут, как девочку? Почему же ангелы смущаются и молчат? Моё завтра светло. Да. Наше завтра светлее, чем наше вчера и наше сегодня. Но кто поручится, что наше послезавтра не будет хуже нашего позавчера?
– Вот - вот! Ты хорошо это, Веничка, сказал. Наше завтра и так далее. Очень складно и умно ты это сказал, ты редко говоришь так складно и умно.
– И вообще, мозгов в тебе не очень много. Тебе ли, опять же, этого не знать? Смирись, Веничка, хотя бы на том, что твоя душа вместительнее ума твоего. Да и зачем тебе ум, если у тебя есть совесть и сверх того ещё вкус? Совесть и вкус – это уже так много, что мозги становятся прямо излишними.
– А когда ты в первый раз заметил, Веничка, что ты дурак?
– А вот когда. Когда я услышал одновременно сразу два полярных упрёка: и в скучности, и в легкомыслии. Потому что если человек умён и скучен, он не опустится до легкомыслия. А если он легкомыслен да умён – он скучным быть себе не позволит. А вот я, рохля, как - то сумел сочетать.
– И сказать почему? Потому что я болен душой, но не подаю и вида. Потому что с тех пор, как помню себя, я только и делаю, что симулирую душевное здоровье, каждый миг, и на это расходую всё (всё без остатка) и умственные, и физические, и какие угодно силы. Вот оттого и скушен… Всё, о чём вы говорите, всё, что повседневно вас занимает, – мне бесконечно посторонне. Да. А о том, что меня занимает, – об этом никогда и никому не скажу ни слова. Может, из боязни прослыть стебанутым, может, ещё отчего, но всё - таки – ни слова.
– Помню, ещё очень давно, когда при мне заводили речь или спор о каком - нибудь вздоре, я говорил: «Э! И хочется это вам толковать об этом вздоре!» А мне удивлялись и говорили: «Какой же это вздор? Если и это вздор, то что же тогда не вздор?» А я говорил: «О, не знаю, не знаю! Но есть».
– Я не утверждаю, что мне – теперь – истина уже известна или что я вплотную к ней подошёл. Вовсе нет. Но я уже на такое расстояние к ней подошёл, с которого её удобнее всего рассмотреть.
– И я смотрю и вижу, и поэтому скорбен. И я не верю, чтобы кто - нибудь ещё из вас таскал в себе это горчайшее месиво; из чего это месиво – сказать затруднительно, да вы всё равно не поймёте, но больше всего в нём «скорби» и «страха». Назовём хоть так. Вот: «скорби» и «страха» больше всего, и ещё немоты. И каждый день, с утра, «моё прекрасное сердце» источает этот настой и купается в нём до вечера
из поэмы в прозе Венедикта Васильевича Ерофеева - «Москва — Петушки»
