О философском вопросе «О принадлежности человеческого индивидуума самому  себе», рассмотренному через призму ватного дискурса

Ты любишь боль, ты любишь холод.
Как это странно ... Ты так молод.
Ты так красив и молчалив ...
Твой взгляд небрежный горделив.

А вечно сомкнутые губы
Так редко обнажают зубы,
Когда с холодною усмешкой
Ты снова управляешь пешкой.

И карих глаз стеклянный блеск
Насквозь пронзает тело, душу ...
Твоих насмешек бурный всплеск
Своей обидой не нарушу.

Пускай ты скажешь мне в лицо,
Как я ничтожна и безвольна.
Но верю я — твоё кольцо
Лишь я из всех носить достойна.

                                                Ты любишь боль... (Отрывок)
                                                     Автор: Diana Lemann

ДА, ААРОН, Я СКАЗАЛ «МЕНСТРУАЦИЯ ДЖАНЕТ ЙЕЛЛЕН»! А ПОТОМ Я СКАЗАЛ «МЕНОПАУЗА ДЖАНЕТ ЙЕЛЛЕН»!

Yes, we can kick the can (1) , говорил дядя Барак – но всякая Ponzi scheme, или, как выражаются в России, «пирамида», обречена рано или поздно — »

На подобных виражах мне начинало казаться, что Жук на моей спине поднял золотые надкрылья и грозно жужжит – я приходил в себя. Но текст оставался. Нужно было только подредактировать его чуть - чуть – заменить мацу прессованной морской капустой, убрать на всякий случай этого загадочного Аарона Карловича, афроамериканцев и афроамериканок, хижину дяди Барака и прочие неполиткорректные выплески уязвленного ума.

Такая двунаправленная работа была в высшей степени экономична – все расщепленные в моей голове смыслы находили применение, в то время как при труде на одну цивилизацию в мусор уходило пятьдесят процентов выработки. Мне казалось, что я сменил однотактный движок на двухтактный – и попал наконец в ногу с нашей безотходной эпохой.

Я работал быстро, не останавливаясь, с кривой ухмылкой на губах – когда надкрылья на моей спине раскрывались, мне уже не надо было подыскивать выражения. Достаточно было переводить жужжание в слова.

* * *

Вот так я стал слышать Жука.

Его голос не был в прямом смысле «жужжанием» – я выражаюсь так лишь для того, чтобы подчеркнуть необычность подобного типа коммуникации.

Скорее, это была возникающая в моём сознании цепочка образов, заряженных эмоцией и волей: как бы комплексный смысловой разряд, пронзавший моё сознание на такой глубине, где существовал один непроглядный мрак. А потом вверх, к светлым слоям осознанного, начинали подниматься пузыри интенций и мыслей – и я замечал, что мне пришла в голову отличная идея.

Так, наверное, происходило и прежде – но сейчас я стал замечать эту глубоководную молнию, мелькавшую время от времени в безднах моего ума (я уже знал, что любой ум – такая бездна, а то, что мы полагаем собой – просто узор на солнечной поверхности воды: не «настоящий» пловец, а контур человеческой фигуры, складывающийся из приходящих с глубины пузырьков).

Когда молния била с севера на юг, я занимался любовью. Когда она била с юга на север – напивался вдрызг. Когда с запада на восток, становился цивилизацией. Когда с востока на запад – ватой. Утрирую, конечно, но совсем немного.

Я нашёл происходящему рациональное объяснение: так, говорил я себе, работает любой человеческий мозг – и, ставя перед ним противоречащие друг другу задачи, я просто стал замечать его глубины, скрытые от сознания… Заглянул, так сказать, за кулисы… Ничего сверхъестественного в этих «молниях» нет, уверял я себя. Все хорошо. Я вполне нормален. Просто я вижу на метр или два глубже – и знаю теперь, что спрятано под асфальтом, по которому ходим мы все.

Но всё же меня завораживало открывшееся. Именно эти глубинные разряды и были, по сути, мной – потому что все мои действия оказывались следствиями их быстрого и почти неощутимого просверка… Греки не зря верили в Зевса - громовержца – может, они выражали этой метафорой то же самое?

Увы, как бы современно ни выглядела лакированная поверхность нашего ума, в его глубинах сохранились все кривые зеркала и суеверия, среди которых люди блуждали последние сто тысяч лет. Эти слои с тех пор совершенно не изменились (что несколько подтачивает веру в быстрый прогресс человечества).

Поэтому, когда со мной начали твориться странности, я сразу как-то позабыл все свои естественнонаучные гипотезы – и даже испугался, что мой глубоководный суфлёр замыслил меня погубить.

Тьма сгущалась надо мной постепенно. Пока перемены касались простых бытовых привычек, я не волновался – и наблюдал за своими действиями с лёгкой иронией. То же касалось и всё более ватных интонаций, появлявшихся в моих финансовых обзорах.

Голос - громовержец, в общем, не требовал ничего чрезмерного – и часто я понимал логику его команд.

Пока эта логика была.

* * *

Жук сказал, что я буду счастлив в любви и встречу родственную душу. Это обещание запало в мою память.

Я был, в общем-то, удовлетворён своими отношениями с Артуром (не хочу втягивать его в эту историю даже мысленно, так что рассказывать про него не буду) – но за годы знакомства между нами накопилась взаимная усталость, а близость выродилась в привычку.

Поэтому я совсем не удивился, когда Жук велел мне обратить внимание на одного молодого умника из Фонда Эффективной Философии, заседающего в фейсбуке.

«Это твоя судьба», сообщила мне одна из глубоководных молний. Причём несколько раз подряд.

Его звали Семён (да, бывают философы по имени Семён) – и его молодое свежее лицо в круглых очках сразу мне понравилось. Он был, как мне показалось, альбиносом – у него была розовая кожа и очень светлые, почти белые волосы. Но это мне тоже нравилось. Он был моложе меня.

Сомнений насчет него не было никаких – у нас так часто бывает при первом взгляде на фотографию. Как сказал один знакомый гомофоб: «знаете, эти мужские глаза, в которых ежедневно отражается чужой член – что-то в них меняется навсегда…»

Я прочитал все доступные статьи Семёна – и он надолго погрузил меня в философические мысли. Если они вам не интересны, прыгайте к следующей главе – сюжет они не развивают никак. Но мне кажется, они важны, потому что мы начинаем сближение с другим человеком, пропитываясь теми смыслами, среди которых он живёт.

Семён называл себя «либералом» – но не в том кухонном смысле, в каком либералы мы все, а высоком идейном. Он был либералом - философом.

Для москвича это было самой умной и безрисковой лонг - позицией (2): ясно было, что ФСБ не даст свежим росткам европейского выбора зачахнуть без еды даже в наше смутное время. В России не рекомендуется непрошено подвывать утюгу, кидая камни в либеральную витрину Отчизны, на которую тратит последнюю выручку Газпром – но можно без всяких проблем годами состоять в непримиримой фронде, откуда набирают кадры для министерства финансов.

Властям ведь не нужны неуправляемые друзья. Властям нужны управляемые враги – чтобы ниша была плотно занята и случайных идиотов в ней не заводилось. Чирикать они могут что хотят – главное, чтобы в час «Х» повернули толпу куда надо. Вот поэтому чекисты будут надувать через камуфлированную соломинку все это либеральное разнотравье и многоцветье, даже если нефть упадёт до пяти. А всяких там националистов и патриотов, увы, ждёт финансирование только по остаточному принципу. Но вы, я думаю, в курсе и без меня.

Я уважаю любой бизнес – и мне в голову не пришло бы требовать от попика, чтобы тот сам верил в своего бога. Семен в него и не «верил» – сама подобная постановка вопроса была абсурдной. Он был современным оператором смыслов – и не служил идее, а торговал её деривативами (3), тщательно обдумывая, с каким продуктом выйти на рынок.

Например, он постоянно повторял: «либерализм исходит из простой идеи – человек принадлежит самому себе. Это есть главная аксиома…» и т. д, и т. п. Про это он мог рассуждать печатными листами, и довольно связно. Но он никогда не задавался вопросом, что вообще значит «принадлежать себе», кто реальный бенефициар этого воображаемого офшора и через какие механизмы происходит контроль. Семён не интересовался этим не потому, что был полным идиотом – а потому, что сознательно кривил, так сказать, туннелем эго.

Как философ он, конечно, всё время лгал . Не в том смысле, что говорил неправду – что есть истина? – а в том, что умно и расчётливо перемещался по полю смыслов, наступая только на те слова, где уже были чужие надежные следы – и именно это было в его философии главным.

Я не видел здесь моральных проблем. Современным философам невозможно было бы жить и работать, если бы они не лгали синхронно сразу всей корпорацией, поглядывая друг на друга для ориентировки – потому что им ни в коем случае нельзя говорить о том главном, что понимает любой трейдер: вся их «цивилизация ценностей и смыслов» принадлежит далеко не себе. Она принадлежит – вместе со всеми смыслами, ценностями и прочими жировыми складками – той самой компании потных от страха фальшивомонетчиков, которую оптимисты называют «мировым правительством».

Если вы занимаетесь золотом, вы знаете все это наверняка, потому что торговля XAU (4) – одна из тех профессиональных кочек, откуда закулисная мировая механика видна безошибочно и точно.

Об этом постоянно пишут в серьёзных профессиональных изданиях – потому что играть на рынке, не понимая таких вещей, сложно. Об этом не догадываются только мировые «философы» – но именно в этом и заключается их нелёгкий труд.

Картель, управляющий мировыми делами через систему тонкой и многоступенчатой гидравлики, вовсе не таится от бесстрашной философской мысли в сумраке. Он, скорее, сам отбрасывает ту сумрачную тень, в которой философская мысль блуждает, пытаясь понять, на что теперь дают гранты. А на что их дают, проще всего выяснить, посмотрев, чем озабочены актуальные художники, мыслители и прочий гуманитарный корпоратив.

Я не хочу сказать, конечно, что все эти люди куплены с потрохами. Вовсе нет. Мир гораздо жёстче. Платить начинают только тем, кто сам пробился в топ – а к этому моменту всякий мыслитель хорошо понимает, о чём мыслить, а о чём нет. Современный Декарт подобен элементарной частице – он проявляется лишь там, где этого требуют расчёты и балансы. Во всех остальных ситуациях он неощутим как электромагнитная волна.

                                                          из романа Виктора Пелевина - «Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(1) Yes, we can kick the can (англ.) - Отсрочить расплату.

(2)  умной и безрисковой лонг - позицией - Лонг (long) или длинная позиция — это сделка на покупку с расчётом на рост рынка. Трейдер покупает актив и ждёт, что его стоимость вырастет, чтобы затем продать по новой цене и получить с разницы прибыль. Такие операции ещё называют игрой на повышение.

(3) не служил идее, а торговал её деривативами - Деривативы (производные финансовые инструменты) — это контракты, которые заключаются между сторонами в отношении базового актива. Стоимость такого инструмента зависит от цены базового актива. Условия контрактов порождают права и/или обязанности сторон по передаче некоторых объёмов базового актива. Как правило, договор предусматривает такую передачу в будущем, после завершения его действия.

(4) торговля XAU - XAU/USD - одна из многих пар золота, которые сейчас предлагают форекс - брокеры, что делает включение золота в вашу торговую стратегию на рынке Форекс проще, чем когда - либо (©)  .

Два значка для почтальона

Горю желанием бесполезным,
Купить себе значок железный.
В пыли, окрашен медью, тускл.
Но им я точно увлекусь!

Пройду иль стать решу колонной
Меж толп иных, не награждённых.
Завидуют и смотрят, пусть.
Но им я точно увлекусь!

Приобретённый в магазине
Где есть игрушки на витрине,
И книжек ряд, зевоты хруст.
Я знаю, точно увлекусь!

                                             Значок  (Отрывок) 
                                     Автор: Позгорев Александр

Кеша уже давно не видел своего рекреационного органа в рабочем состоянии: чтобы запустился Google Dick и включилась микрогидравлика, укрепленная Катушечно - Пружинной Технологией ®, внимание должно было находиться на фейстопе (1).

Следовало созерцать партнёршу или партнёра, в идеале подключившись либо к «ЛАВБУК ИУВКЩЩЬ», либо к какому - то другому социально - эротическому приложению.

Анонимус прав, никакого мирового заговора. Никто ничего не прячет, бро (2). Можно напрячься – как сейчас – и всё увидеть. Но зачем? Разве, как говорила Ксю Баба, цветок смотрит на свои корни? Он следит за солнцем. Солнце у нас, понятно, это три цукербрина (3)…  Но в главном Ксю пожалуй что и права.

Сравнение было точным – корень растения прекрасно чувствовал себя в подземной тьме, и биологическое тело Кеши точно так же не нуждалось во внимании. Низкая физическая основа жизни в наше время может существовать, не напоминая о себе почти никогда – сейчас Кеша, в сущности, заглядывал реальности под кожу.

Толстый пластиковый памперс, соединенный со стеной несколькими разноцветными шлангами, не просто отводил выделения, но и поддерживал телесные отверстия в чистоте, питая кожу водой и кислородом. Пластиковые утолщения под мышками всасывали пот и превращали его в еле заметный аромат еловой хвои – выбранный Кешей из многих тысяч запахов в каталоге. Капиллярный био бинт, обматывающий руки и ноги, еженощно упражнял мышцы, заставляя их сокращаться от электрических разрядов. Никаких пролежней, никакой грязи.

Вечная свежесть. Вот так сбылась древняя мечта всех бездельников – расслабиться и видеть сны всю жизнь, без вреда для здоровья.

Кеша секунду колебался, а потом поднял глаза вверх – и отважно уставился в висящее прямо над ним круглое зеркальце.

Вообще - то он выглядел даже романтично. Щёки и череп покрывала трёхдневная щетина – эпиляционный модуль был настроен на минимальную частоту работы. Рот и нос закрывала похожая на маску лётчика система «LifeBEat», подводившая к организму чистейший воздух, воду и трубки с пищей («BEat» – расшифровывалось как «breath & eat» (4), плюс глагол, как бы уловивший ритм сердца, и ещё, понятно, «BE» – «what you truly are» (5), мелкая сестрёнка не даст соврать).

Еда одинакова для всех – полужидкая пища: клетчатка, белок, протеины, углеводы, витамины и минералы. А вот вкус зависит от готовности тратить шэринг поинтс (6). Черепаховый суп может себе позволить не каждый.

Самая интересная часть намордника, конечно, не медицинские рецепторы и не стоматологический модуль – а симулятор поцелуев and more (7)… Как это работает, Кеша даже отдалённо не представлял.

Зато главная опора информационной реальности, «железо» фейстопа, выглядела на редкость неказисто. Просто никак. Полоска серого пластика под линией волос. Приёмник уходящего глубоко в мозг электрода, закатанный в ту же биопластмассу, из которой сделан памперс на ягодицах. Только от памперса отходят провода и шланги, а на фейстопе ничего нет… Нет, кое-что есть. Маленькая дырочка с крохотной подписью «for professional use» (8).

Уже много раз Кеша собирался узнать, для чего она – и все время забывал.

Никаких проводов и шлангов от фейстопа не отходит потому, что мозг не какает. Какают в него… А это давно научились делать без всяких проводов. Будь Кеша состоятельным человеком, можно было бы обойтись и без вживленного в мозг электрода, но неинвазивные технологии стоят дорого, да и жил бы он тогда не здесь. А базовый фейстоп можно поставить за общественный счёт. Вернее, не поставить, а прорастить. Это как дерево. Сажают семечко на лбу. И оно деликатнейше прорастает в мозг, само находя себе центры, к которым ему следует подключиться. Всё научно и безопасно, права Кеши восемь раз защищены.

Было не совсем понятно, почему фейстоп называют именно так – лучше подошло бы «headtop» (9). Во всех смыслах. Во - первых, система грузит именно голову, а не лицо. Во - вторых, названия «facetop» больше заслуживает намордник системы «LifeBEat», а не эта серая полоска на лбу. Наверно, просто унаследовали терминологию от Мордора с его Мордокнигой.

Кожа чего-то совсем бледная… Но так, говорят, лучше – из - за ультрафиолета она стареет. Хотя, с другой стороны, перед кем тут молодиться ?

Кеша хмуро оглядел свой крохотный бокс.

«Гроб, – подумал он. – Обитый мягким. Чтобы не разбить голову…»

Это, конечно, было преувеличением. Объём личного пространства и правда не впечатлял. Но зато перед Кешей была мембрана, за которой спала Мэрилин. Так что всё - таки не гроб. Социальных сожительниц в гробу не бывает. Если не считать, конечно, бульварной литературы.

Кеша с трудом повернул голову.

В настенной сетке лежали его Персональные Айтемы (10). Таких в гробу тоже не бывает. Или когда - то в древности клали?

Мишка. Крохотный плюшевый мишка. С ним связано что-то теплое, из инкубаторного детства – но толком уже не вспомнить. Такой есть у всех русских кряклов (Кеша не знал, что значит слово «крякл» – видимо, оно просто указывало на тех, у кого в Персональных Айтемах есть такой мишка, хотя по звучанию слова тут больше подошла бы, конечно, уточка).

Пластмассовый морячок в тельняшке. Это было, кажется, после мишки – но тоже так давно, что не упомнить. И машинка. Сине - жёлтый гоночный болид, тоже из мягкой пластмассы.

Кто - то – кажется, философ Ян Гузка, – говорил, помнится, что Персональные Айтемы нужны для сохранения корневой идентичности в условиях полисексуального мультикультурализма. Чтобы в любой момент можно было отвлечься от суеты и припасть к истокам.

Поэтому у всех русских – мишка, а у всех французов – петушок. А как бы ещё мы помнили, кто мы на самом деле?

– А кто мы на самом деле? – спросил Кеша.

И тут же услышал собственный голос. Губы и язык оставались неподвижными – фейстоп сам переводил артикулированную речевую интенцию в звукоряд и отсылал её после задержки в слуховую зону мозга.

Но Кеша вспоминал про это только в те минуты, когда видел в зеркале надетый на лицо намордник системы жизнеобеспечения. А такое случалось крайне редко.

                                                                                                 из романа Виктора Пелевина - «Любовь к трем цукербринам»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(1) внимание должно было находиться на фейстопе - Фейстоп представляет собой небольшую площадь, где располагаются Иконы Программ (опять же аналогия с иконками Рабочего стола).
Итальянская площадь входила в набор стандартных обоев. Кешин фейстоп был весьма среднестатистичен – таких, практически неотличимых друг от друга, существовало очень много. Впрочем, Ксю Баба в последней трансмиссии говорила, что каждый фейстоп уникален, поскольку главным из его лиц является сам пользователь: хоть Кеша себя и не видит, он в сущности такая же анимированная икона, только единственная в мире – второй подобной нет нигде.

(2) Никто ничего не прячет, бро - «Бро» — это слово из сетевого жаргона, который придумали в интернете для ускорения переписки. Обычно «бро» - это друг, малознакомый, но вызывающий симпатию человек или вовсе незнакомец.

(3)  это три цукербрина - Цукербрины — это термин, образованный как синтез имён двух гигантов современной веб-индустрии, Сергея Брина и Марка Цукерберга. Он был придуман писателем Виктором Пелевиным и использован в романе «Любовь к трём цукербринам».

(4) «BEat» – расшифровывалось как «breath & eat» -  breath & eat (англ.) Дышать и есть.

(5) «BE» – «what you truly are» (англ.)  БУДЬ – тем, кто ты есть на самом деле.

(6) А вот вкус зависит от готовности тратить шэринг поинтс -  ... работа, за которую начисляются шэринг поинтс, должна была быть именно неприятной. Мучительной. Мало того, омерзительной и страшной. Как объясняли философы и пандиты, происходило это не потому, что цукербрины хотели людям зла, а именно потому, что они хотели добра. А добро, наслаждение и счастье появлялись только по контрасту с мукой и болью, так уж был устроен проклятый человеческий мозг. Этот перелатанный биокомпьютер, доставшийся людям по наследству от тараканов, ящеров и прочих гормональных роботов, невозможно было переделать. Нельзя было вычистить из Кешиного био реестра обмылки забытых программ, помогавших когда - то выживать древним обезьянам. Можно было только оптимизировать циклы радости и боли, что давно доказали, исследовали, продумали и промерили до минус девятой степени. И сейчас наступал просто неизбежный цикл боли. Её следовало принять. Проглотить такое её количество, которое сделает возможным следующий цикл счастья… Отрывок из книги Виктор Олегович Пелевин "Любовь к трем цукербринам".

(7) симулятор поцелуев and more -  and more (англ.) - И более.

(8) с крохотной подписью «for professional use» (англ.)  -  Для профессионального использования.

(9) лучше подошло бы «headtop» - headtop (англ.) - Верхняя часть головы.

(10) В настенной сетке лежали его Персональные Айтемы - Айтемы. Это слово обозначает одновременно предмет, вещь и артефакт, то, что ты собираешь в некой игре или реальности, например, приобретаешь модно - актуальные вещи.

Отредактировано Виталик (2024-11-15 19:06:36)

Сетевой педофил с запасом проводов в 9 м. 56 с.

Вот он — тайник, из него дуло чёрное
Вытащил, вытер, проверил затвор
Ткнул пулемётом в стекло закопчённое
В морды кварталов, грызущих простор.
Гул голосов снизу нервною лапою
Сгрёб суету в роковые тиски.
Скучно вам, серые? Сейчас я накапаю
Правду на смирные ваши мозги.

Тра-та-та-та-та!
Тра-та-та-та-та!

Замер народ перерезанный полями
Дёрнулся, охнул, распался на визг
Моя психоделическая какофония
Взорвала середину, право-лево, верх-низ.
Жрите бесплатно, царёчки природы,
Мысли, идеи, вся то, чем я жил.
Рвите беззубыми ртами свободу,
Вонзившуюся вам между жил.

Тра-та-та-та-та!
Тра-та-та-та-та!

Люди опомнились, опрокурорились
Влезли на крышу, — Вяжи подлеца!
— Я ж холостыми, — харкая кровью,
Он выл на допросах, еле дыша.
— Ради любви к вам пошел я на муки,
Вы же святыни свои растеряли!
— Нечего, падла, народ баламутить!
Взяли и вправду его… Тра-та-та!

Тра-та-та-та-та!
Тра-та-та-та-та!

                                       Музыкальная композиция «Террорист» (Отрывок)
                                                                     Гр. «ДДТ»

А что будет, подумал Кеша, если взять и кивнуть? Но рисковать не хотелось. С террористами, даже мёртвыми, не шутят – они люди серьёзные. Кеша сказал:

– Не очень.
– Я так и предполагал, – ответил Караев. – Я объясню тебе, как избавиться от этого соседства. Но сперва я хочу рассказать тебе, самому близкому мне – так уж вышло – человеку, свою историю.

Глянув на опции, Кеша снова сделал несложный выбор:

– Мне будет крайне интересно.

Караев кивнул, словно ни секунды в этом не сомневался.

– Моё настоящее имя – Семён Паламарчук. Бату Караев – просто творческий псевдоним. Когда - то давно я работал офицером - программистом Датапола (1) и дослужился до старшего инспектора отдела борьбы с преступлениями против Символического Детства. Мы ловили сетевых педофилов. Как ты понимаешь, мы боролись с мыслепреступлениями, потому что других в этой области уже много лет не бывает. Сегодняшний развратник при всем желании не дотянется до инкубаторов и боксов, где подрастает заря человечества. Мы ловили преступных растлителей собственной мысли, пытавшихся придать ей некоторую внешнюю оформленность и оплотнённость… Понимаешь, о чём я?

Караев ухмыльнулся, и Кеша почувствовал, что его лицо и щёки набухают горячей кровью.

– Более - менее, – ответил он, покосившись на окошко опций.
– Я работал винтиком системы, Ке. Как часто случается с людьми в юности, я был идеалистом – и верил, что помогаю обществу оставаться здоровым. Хотя, имея доступ к данным широкополосного сканирования, было очень трудно поверить в его здоровье. Складывалось впечатление, что оно сплошь состоит из патологических извращенцев, только кое - как соблюдающих внешние приличия… И мы не стали такими в последние годы, Ке, мы были такими всегда. Ты не веришь?

В этот раз обе опции были отрицательные.

– Нет, – ответил Кеша.
– А зря. Я работал в архивах Датапола и знаю, о чём говорю. Ещё в начале двадцать первого века Датапол – он тогда назывался по - другому, но не в этом суть, – в первый раз составил полную базу всех секс - девиантов (2). Технология онлайн - наблюдения тогда делала свои первые шаги. В её основе в те дни лежал простой, но мудрый принцип. Ты будешь смеяться, Ке, но каждый профессионал знает, что вы, извращенцы, реагируете не столько на картинку, сколько на подпись под ней…

Кеша проглотил это «вы, извращенцы» безропотно. Роптать не имело смысла по многим причинам.

– На картинке может быть пожилая негритянка, режущая арбуз, а подпись будет «тинэйджеры, пойманные в ванной» – и клиент всё равно кликнет по ссылке. Человеческий мозг так прошит, что словесный уровень кодировки преодолевает визуальный. Сотни лет люди кричат, что мы живём в царстве визуальных образов. Это, конечно, так – но классифицировать визуальное многообразие можно только с помощью слов. Поэтому уже в двадцать первом веке главные порносайты мира были просто филиалами Датапола. Порноролики, возможно, снимались искренними энтузиастами, но их названия придумывали офицеры полиции по специальному алгоритму, позволявшему составить, так сказать, подробное меню всех возможных девиаций. И по первому же щелчку мыши эти диагнозы навсегда застревали в личной метадате…(3)  Я тебя не утомил?

Из двух опций Кеша выбрал «нет, ничуть», потому что «ни капельки» показалось ему чересчур сексуальной формой ответа.

– Уже в те годы офицер спецслужб мог увидеть подробное секс - досье на любого гражданина, имеющего привязанные к личным аккаунтам девайсы – а все девайсы, Ке, засвечивались после первого же использования кредитной карточки или электронной почты…

Мало того, на гаджетах уже тогда стояла дистанционно управляемая камера, а потребители свято верили, что она работает только тогда, когда рядом горит махонькая зелёная лампочка, хе - хе - хе… И каждый почему - то считал себя обязанным носить в кармане так называемый смартфон – микрофон и глаз сразу нескольких спецслужб. Это было, как людям объясняли в медиа, современно и престижно… Тебе, впрочем, все это не интересно… Караев, видимо, хотел, чтобы Кеша ему возразил – под его креслом появились опции ответной реплики. Из «почему, интересно» и «отчего, мне очень интересно» Кеша выбрал второй вариант, но Караев неумолимо покачал головой.

– Нет времени, – сказал он. – С тех пор технологии наблюдения стали неизмеримо совершеннее. А после появления внутримозговых подключений говорить о каком - то сопротивлении сканированию просто смешно. Тебе не понять этого олимпийского всемогущества, этого божественного всеведения, с которым смотрит в ваши души любой офицер спецслужб с полным допуском… Чем выше мы поднимаемся по служебной лестнице, тем больше узнаем про мир, в котором живём. Но я был уверен, Ке, что мои глаза открылись ещё до того, как мне дали высший допуск. Я думал, что понял главную тайну сам.

Кеша покосился на опции и выбрал верхнюю.

– Какую именно? – спросил он.
– Слушай внимательно. Тебе известно, что можно расшэрить (4) любую мысль. Но для этого ты должен подумать ее совершенно особым образом. Как бы проговорить про себя. Ты должен довести её до определённого градуса интенсивности, сделать её медленной и про артикулированной (5). Остальная территория твоей внутренней жизни – теневая зона, куда система ещё не научилась до конца залазить. Это тот последний уголок, где мы можем побыть тем, что мы есть на самом деле. Но только очень недолго, легонько и тайком. Там нас никто не видит. Так, во всяком случае, полагают люди. И точно так же считал когда - то я.

Кеша почувствовал лёгкую тошноту. Ему было страшно от того, куда сворачивает разговор.

– Теперь подумай вот о чём, – продолжал Караев. – Каждый день через тебя прокачивают контекстную рекламу. Иногда несколько раз в час. Это происходит всегда одинаково. Ты о чём - то размышляешь, у тебя возникает случайная мысль, какая - нибудь быстрая и беглая ассоциация – и система тут же ставит тебе рекламный ролик по мотивам того, что крутится у тебя в голове. Мило и ненавязчиво, да?

В опциях появилось разнообразие – «да» и «кивнуть». Кеша кивнул.

– Ты не задумывался, каким образом система выбирает поп - апы? (6) Ты ведь не шэришь ту мысль, на которую вешают рекламу. Ты не всегда даже успеваешь внятно продумать её до конца.

Кеша знал, что это правда. Его собственный опыт – хотя бы с шампанским – подтверждал это каждую неделю. Но он почему - то не придавал происходящему значения.

Кеша кивнул, хотя никаких диалоговых опций не выскочило.

– Когда я понял это, – продолжал Караев, – мне стало ясно, что происходит одно из двух. Либо система может читать все наши мысли без исключения, и для нас не оставлено даже узкой полоски тени, где мы можем быть сами собой. Либо… Либо она заранее знает, что именно мы подумаем.

– Да, – сказал Кеша. – Точно.

Он понял, что говорит с трупом, как с живым. Впрочем, это было неважно. Караев всё равно не слышал.

– Первый вариант я отбросил сразу, – продолжал Караев. – Наши самые лёгкие и быстрые мысли в принципе не могут быть считаны и з- за своей неоформленности. Они не поддаются чёткой локализации. Понимаешь почему?

Слово «локализация» в этом контексте наверняка означало не перевод на русский, а что - то специальное. Кеша пожал плечами.

– Ментальные объекты вообще не существуют в том виде, в каком вспоминаются нам, когда мы стараемся их вернуть. Когда мы думаем, мы как бы пытаемся вспомнить некую мысль, которой на самом деле ещё не было. В этом природа творчества. Мы откуда - то знаем эхо звука, который хотим услышать. А система может считать только действительно прозвучавший звук. И лишь тогда, когда он был достаточно громким и долгим. Поверь мне на слово – просветить тебя насквозь цукербрины (7) не могут. И вряд ли когда - нибудь смогут. Пока ты не делаешь себя прозрачным, в тебе нет ничего, что можно было бы увидеть.

Это звучало очень обнадеживающе. Кеша выбрал опцию «кивнуть».

– Итак, – продолжал Караев, – остался второй вариант. Система никогда не ошибается с контекстной рекламой, поскольку знает заранее, что мы подумаем. Я долго размышлял, как такое может быть. И, перебрав все возможности, понял. Караев нагнулся к Кеше, и его глаза оказались совсем рядом – гораздо ближе, чем это предполагало физическое движение.
– Ты полагаешь, что система читает мысли, а потом вставляет между ними контекстную рекламу? – прошептал он. – Чёрта с два! Ей не надо ничего читать. Мы думаем мысли, в которые вставляют рекламу, потому что нас заставляют их думать. Их заметают в наши головы вот этой вот поганой метлой… Караев выставил вперед свою клешню, и Кеша второй раз за день увидел легчайшую серебристую метёлочку. В грубых красных пальцах Караева мозговой имплант фейстопа (8) казался особенно нежным и невесомым.
– Мы с рождения подключены к информационному потоку, который промывает наши мозги с таким напором, что там не способна появиться ни одна случайная мысль. Системе незачем читать мысли. Ей гораздо проще прокачать через твою голову мысль, которую ты примешь за свою – а потом, как бы в ответ на неё, прокачать рекламу, удивляющую своей уместностью.

Если цукербрины рекламируют картофельное пюре, они сначала заставят тебя подумать о чём - то круглом. Потом прокачают мысль, что это похоже на картошку. А затем уже включат рекламу пюре… Понял?

Караев откинулся назад и некоторое время внимательно изучал Кешу – так долго, что тот даже почувствовал себя неловко. Впрочем, чувство прошло, когда Кеша вспомнил, что Караев вообще уже никуда не смотрит. Но актером покойный террорист был неплохим – для Кеши он успел превратиться в живого собеседника.

Кеша посмотрел на опции. Там было «кивнуть» и «промолчать». Он выбрал второй вариант.

– Но это ещё не самое страшное, – продолжал Караев. – Гораздо серьёзней другое. Когда ты принимаешь решение съесть сто грамм картофельного пюре, это тоже не твоё решение. Его вколачивают в тебя точно так же, как мысли с контекстной рекламой. Мало того, когда ты, например, злишься, что тебя заставляют платить за случайный кивок, это тоже прокачка. Понимаешь? Вся твоя внутренняя жизнь – такая прокачка. Вся. Это просто длинная программная петля, прокручиваемая системой в твоём сознании.

Караев опять показал Кеше имплант.

– Все твои скрытые пороки, все твои стыдные тёмные пятна, и даже твоя затаённая ненависть к системе – тоже часть прокачиваемого контента. Нас всех давно подменили. А мы этого не заметили. Знаешь почему?
– Почему? – послушно спросил Кеша, покосившись на опции.
– Именно потому, – ответил Караев, – что тех нас, кто мог это заметить, подменили.

Я сказал, система показывает тебе кино – но это неправда. Она показывает его не тебе, а вообще непонятно кому. Ты сам, Ке, и есть кино. Твоя любимая Ксю Баба любит повторять индусскую мантру «ты есть то». Чистая правда, Ке. Ты есть то, что прокачивают сквозь тебя цукербрины. И никакого другого тебя нет. Это реальность нашей жизни. Её единственная реальность! Я был уверен, что понял всё сам – ещё до того, как система дала мне допуск. Только потом до меня дошёл весь сарказм ситуации. Само понимание, которое я считал своим тайным прозрением, и было допуском! Допуском, просто закачанным мне в башку по проводам…

                                                                                   из двенадцатого романа Виктора Пелевина  - «Любовь к трём цукербринам»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(1) Когда - то давно я работал офицером - программистом Датапола - Отсылка. Datapole — французское программное обеспечение, которое преобразует исходные данные в быстрое и надёжное принятие решений, близких к реальным потребностям организации.

(2) полную базу всех секс - девиантов - Девианты — это люди, поведение которых отклоняется от общепринятых, наиболее распространённых и устоявшихся общественных норм. Девиантное поведение может быть как негативным, так и позитивным.  Примеры девиантного поведения: преступность, наркомания, проституция, самоубийство.

(3) диагнозы навсегда застревали в личной метадате - Метаданные (Metadata). Метаданные — это средство классификации, упорядочивания и характеристики данных, или, говоря простыми словами, — «данные о данных». Они несут информацию о типе, структуре, происхождении, свойствах, авторе, владельце, месте и времени создания и другие сведения, которые необходимы для управления основными и справочными данными компании.

(4) можно расшэрить любую мысль - От английского глагола share , что переводим как "поделиться, делиться". Пример: Я написал статью, расшерь её, кому сможешь.

(5) сделать её (мысль)  медленной и про артикулированной - Артикулировать. Ясно, чётко, недвусмысленно формулировать что - либо.

(6) каким образом система выбирает поп - апы? - Всплывающее окно (pop-up) — это элемент интерфейса, который появляется на сайте по определённому триггеру. Окна вызываются на основе поведения и действий пользователя:
заход на сайт или конкретную страницу;
прокрутка страницы на определённую глубину;
клик на иконку, например, для заявки на обратный звонок;
бездействие на странице;
попытка покинуть сайт и др..

(7) просветить тебя насквозь цукербрины не могут - Цукербрины» — это термин, образованный из имён двух гигантов современной веб-индустрии — Сергея Брина и Марка Цукерберга. Он встречается в романе Виктора Пелевина «Любовь к трём цукербринам», опубликованном в 2014 году.

(8) мозговой имплант фейстопа - «Фейстоп» — это небольшая площадь в романе Виктора Пелевина «Любовь к трём Цукербринам».  На этой площади располагаются «Иконы Программ» (аналогия с иконками рабочего стола), которые главный герой Кеша может запускать и получать от них информацию.

На золотом танке в сердце храма

«Уходя, оставьте Свет! Это больше, чем остаться...
Это лучше, чем прощаться и важней, чем дать совет...
Уходя, оставьте Свет - перед ним отступит холод!
Свет собой заполнит город... Даже если Bac там нет...
Уходя, оставьте Свет, как маяк в туманном море,
Как лекарство против горя, как сердечности привет.
Кто -т о скажет: "Чушь и бред! Нет лекарства против горя!"
Я ни с кем не стану спорить... я дарю вам свой секрет:
Уходя, оставьте Свет, Свет любви средь серых буден,
Как надежду: "Будем! Будем!" - в час, когда надежды нет...
Уходя, оставьте Свет, даже если расстаётесь,
Даже если не вернётесь - уходя, оставьте Свет.
Уходя, включите Свет! Кто ошибся - тот вернётся...
Пусть не гаснет ваше Солнце! Уходя - оставьте Свет...
Приходя, несите Свет! Тот, кто светел, тот и вечен!
Путь со Светом бесконечен... Приходя, несите Свет!..»

                                                                                            Автор: Галина Волчик

Лёгкие танки, которые Кеша когда - то коллекционировал, все были разбиты и сожжены:
в боксах чернели их обгорелые каркасы, чуть пованивающие соляркой и гарью. Тратиться
на ремонт не хотелось, а внутриигровой валюты, заработанной в боях, у Кеши в последнее
время хватало только на снаряды. И то на обычные – за голду, пробивающую всё на свете,
нужно было отдавать шэринг поинтс.

На ходу оставались две машины – тюнингованная «Пантера» с длинной скорострельной пушкой и тяжёлый «Ягдтигр» с толстенной лобовой броней.
Этих двух агрегатов, собственно, было достаточно: на «Ягдтигре» Кеша ездил бомбить, а на «Пантере» – катался
для души. В «Пантере» было припасено несколько всё пробивающих голдовых снарядов –
на случай, если сердце попросит.

Лезть в групповуху Кеша сегодня не хотел – возможно,
после комментариев Гузки. Хотелось чего - то интимного, камерного и недорогого.

Кеша залез в «Пантеру» (он любил мускулистую пружинистость, появлявшуюся у его
тела, когда оно карабкалось по броне), взялся за ручки управления,
пару раз кивнул распускающимся спискам игровых меню – и выехал на поле под Прохоровкой.
Остановившись на невысоком пригорке, откуда открывался хороший обзор окрестных
холмов, он стал ждать, не зайдёт ли кто в его индивидуальную вселенную обменяться болванками.
Обычно желающие находились минут за десять. Прошло целых пятнадцать, но
никто так и не нарисовался.
Кеша высунулся из люка и поглядел по сторонам.

Июльский вечер был хорош до дрожи. Прогретый воздух нёс в себе ароматы тысячи
неизвестных трав. Склоняющееся к закату красное солнце грело так нежно и ласково, как
умеют только старые звёзды (солнце, понял вдруг Кеша, каждый вечер становится большим
и красным, как бы репетируя будущую старость и смерть).

Живые голоса мира, долетавшие до Кешиных ушей, казались странными – Кеша не знал даже, насекомые это или птицы.
Не выдержав, он вылез из танка, спрыгнул в траву и пошёл в поле. Вокруг не было
ни души – только несколько крошечных птиц чертили высокие круги в небе. Стрелять уже
не хотелось.

Вечер был грандиозен, прекрасен – словно Кеша оказался перед багровыми и жёлтыми
витражами древнего храма, бывшего одновременно всем миром. Не верилось, что красота,
трогающая сердце за такие струны, про которые Кеша даже не знал, возникла просто как
фон к случайной танковой битве.

Тут был какой - то подвох. И Кеша, уже понимая, в чём дело, пошёл прямо в закат. Он
знал, что сейчас произойдёт – и не пытался бороться.
Время от времени цукербрины(*) просвечивают каждую душу. Прятаться бесполезно.
Лучше всего доверчиво шагнуть им навстречу.

Над горизонтом сверкнуло, и Кеше показалось, что к нему повернулись три ослепительных лица.
В их огненные глаза можно было смотреть – но у Кеши такого желания не
появилось. Ему просто сделалось хорошо и легко.
Все ноши, кресты и хомуты, наброшенные на него судьбою, вдруг стали невесомыми.
Он ничего на самом деле не тащит на своем горбу, понял он – в какой уже раз понял!

Весь мир придуман специально для него. Но люди так устроены, что для правильного
метаболизма души они должны таиться и трепетать, как делали это миллионы лет, поедая
падаль в тёмных пещерах. Жизнь человека не должна быть слишком лёгкой, потому что он
научится находить в любом комфорте положенную кармой муку, и чем мягче будет перина,
тем сильнее станет впиваться в бок закатившаяся под неё горошина.

В самой счастливой судьбе должны быть боль и мрак – точно так же как внутри у
прекраснейшей женщины должен быть кишечник. И всё равно существование – это счастье,
бесценный дар, поцелуй вечной весны. А сейчас самый источник счастья, не отрываясь,
смотрел в его душу тремя парами глаз.

Ке чувствовал заливающую его любовь. Он знал, что ничего, совсем ничего нельзя
утаить от этого света. Он и не хотел таиться. Свету было известно – вины на нём нет: он
просто выполняет приказы раздающихся в его голове голосов, а что за ними стоит, он не
знает, ибо мал и слаб. Кто он по сравнению со сгибающими его ум силами? Как он может
противостоять им, если он сам – всего лишь их игра?

И свет соглашался. Свет всё знал. Свет не упрекал его ни в чём. Но Кеша чувствовал,
что происходит, в сущности, самое страшное из возможного.

Увы, среди ромашек, роз и лилий, на которые падал тройной луч, он не был самым
красивым цветком. Он не радовал этот свет так, как другие, по - настоящему прекрасные растения.
Он казался свету подорожником или лопухом… И это было невыносимо. Но свет
любил его всё равно.

Кеша провалился куда - то, где не было ни пространства, ни времени, а только счастье…
Потом он почувствовал на щеках слёзы – и вспомнил, что у него есть физическое тело.
Заходящее солнце, казалось, зажгло припрятанные за горизонтом покрышки – и огонь
охватил полмира. Кеша помнил, чем кончилась встреча.

Свет, как всегда, обещал утешительное и сладостное: что примет в себя его душу, когда придёт срок, и станет последним,
увиденным Кешей в жизни… Но это будет не скоро, а до тех пор свет ещё вернётся – и
Кеша снова переживёт то же самое. Изливающуюся на него любовь, которой он не достоин.
Сострадание к себе, от которого невозможно не расплакаться.

И ещё – отчаяние и агонию, сладкие настолько, что душа бесстыдно тянется к этой
неге, не стесняясь показать ослепительному всепрощающему свету весь свой мрак…

Потом всё кончилось.

Несколько долгих секунд Кешин разум молчал, словно выжженный прямым попаданием.
В нём осталась единственная мысль, прилипшая к илистому дну души и не успевшая
улететь вместе с принесшим её светом: «жизнь – это бесценный дар…»

                                                          из двенадцатого романа Виктора Пелевина  - «Любовь к трём цукербринам»
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Время от времени цукербрины просвечивают каждую душу - Цукербрины — это термин, образованный как синтез имён двух гигантов современной веб-индустрии, Сергея Брина и Марка Цукерберга.  Он был придуман писателем Виктором Пелевиным и использован в романе «Любовь к трём цукербринам».

Зачем

Зачем - культурная отсылка к сериалу «Преступление и наказание»  2024

Поцелуй и замолчи.
Слёзы, томность и зевота.
В диком сумраке ночи
Я хочу убить кого - то…

Вышел месяц из тумана,
Вынул ножик из кармана.
Буду резать, буду бить,
Буду я вас всех судить.

Слёзы, томность и разврат,
От которого всё гибнет.
Месяц мой того настигнет,
Кто душою виноват.

Вышел месяц из тумана,
Вынул ножик из кармана.
«Буду я судить!» - изрек,
Кровью залил белый снег.

Какой некрасивый народ!
Убивать всех подряд не жалко.
Кто же сейчас умрёт? -
Решай - ка скорей, считалка!

                                                      Месяц. Поэма (Отрывок)
                                                      Автор: Борис Винарский

! встречаются нецензурные выражения !

– Приветствую брата Месяца, – сказал Капустин и поднял кулак с двумя оттопыренными пальцами – указательным и мизинцем.

Месяц кивнул и ответил зеркальным жестом. На его пальце мелькнуло золотое кольцо с большой чёрной «G».

– Высочайший полагает, что вы всё постигли и приняли, – сказал он по - русски, – и готовы к серьёзной беседе.
– Так точно.
– Вы наш новый баал?
– Да. Если сумею оправдать…
– Сумеете, – сказал Месяц, – я надеюсь… Братья из России в последнее время не слишком частые у нас гости. Я слышал, это связано с каким - то абажуром?
– Да, – ответил Капустин. – Но мы почти решили эту проблему с братом Солнцем. Или скоро решим.
– Вот и славно, – сказал Месяц. – Это всё равно не мой круг вопросов. Я собирался поговорить с вами о другом, совсем другом…

Откинувшись на спинку стула, Месяц некоторое время внимательно разглядывал Капустина сквозь прорези маски.

– Можем мы беседовать просто и доверительно, без формальностей?

Капустин кивнул.

– Тогда объясните, брат Теодор, чего вы там выделываете? Чего вытворяете?
– Вы имеете в виду меня?
– Не вас лично. Вашу ложу. Сирия, Украина – зачем всё это? Что происходит?
– Да я и сам не очень понимаю, – сказал Капустин осторожно. – Могу только догадки строить.
– Так поделитесь.

Капустин взялся рукой за подбородок,

– Видите ли… Это выделываем не совсем мы. Наш писатель Толстой в своё время сказал, что люди лишь тешат себя иллюзией контроля над историей. Все большие события происходят независимо от них. Это как если вас затянуло в водоворот – вы можете шлёпать ладонями по воде, думая, что создаёте воронку сами, а можете делать те же движения руками, чтобы просто оставаться на поверхности. Результат будет один и тот же. Нормальные люди, попав в воронку, машут руками, чтобы удержаться на плаву. Ну а что думают разные там пассионарии, я не знаю…
– Но объяснение должно быть у всего, – сказал Месяц.
– Согласен, – ответил Капустин. – Тогда посмотрите на Россию в исторической перспективе. Ведь это великая культура, великая цивилизация. Мы победили фашизм, мы первыми поднялись в воздух… в смысле в космос, мы первыми построили…

Месяц вдруг икнул. Звук вышел таким громким, что Капустин замолк.

– Извините, Теодор, – сказал Месяц, – но можно я скажу вам прямо, по - русски? Нам поебать на этот ваш русский космизм. Да. Именно так. Поебать на все четыре стороны. Что там было на бородинском поле, пусть вспоминает Наташа Ростова на том свете. Вы, русские, живёте то в прошлом, то в будущем. А жить надо в настоящем. Когда вы только поймёте?

Месяц опять икнул, и Капустину показалось, что вокруг него волной разошлись какие - то еле видные, но очень красивые радужные волны.

– Дело тут не в космизме, – миролюбиво сказал Капустин. – Дело в том, что русский мир…

Месяц хлопнул ладонью по столу.

– Если вы ещё не поняли, мы можем выключить этот русский мир в любой момент – хоть по частям, хоть сразу весь. Щёлк, – Месяц махнул рукой, оставив в воздухе мерцающую дорожку, – и ничего не будет…
– Это почему?
– Да потому, – ответил Месяц, – что русский мир – это просто сегмент фейсбука, где последние «Звёздные Войны» обсуждают на русском языке.

Капустин вздохнул.

– Что же, – сказал он, – я тоже «Звездные Войны» люблю. Хороший фильм. Только Лукас лучше делал.
– Лучше, – кивнул Месяц.
– Мне знаете что непонятно с этими Звездными Войнами? Кто повстанцев финансирует. И почему они повстанцы, а не космические террористы. Я так предполагаю, рано или поздно должны будут чёрную дыру показать.
– Чёрную дыру? – переспросил Месяц. – Какую?
– Откуда всё время шло мутилово и бабки. И куда все галактические империи слились. Думаю, она поглавней любой Звезды Смерти будет раз так в миллион. А правят ей наверняка те самые ребята из лавок, на которых весь Татуин за еду пашет. Понятно, их элита. Как считаете?
– А почему эту чёрную дыру раньше не упоминали? – спросил Месяц. – Столько серий уже было.
– Тут, как говорит мой консультант, может быть два объяснения. Конспирологическое и цивилизованное. Вам какое?
– Ну давайте конспирологическое.
– Не упоминали потому, что предыдущие серии на этой чёрной дыре и сняли. Или по её заказу.
– Понятно. А цивилизованное?
– Чёрная дыра излучает ноль информации. Но самое главное, о ней неполиткорректно говорить. И для повстанцев, потому что дыра их субсидирует, и даже для ситхов.
– Да? – спросил Месяц. – А ситхам чего бояться?
– Того, – ответил Капустин, – что Звезду Смерти с финансирования снимут. И Первому Ордену пилить будет нечего…
– Полагаете? Интересный ход мысли…

Капустин многозначительно поднял палец.

– Вы когда - нибудь задумывались, зачем ситхи с таким тупым упорством строят одну неудачную Звезду Смерти за другой? Станции всё больше и дороже, а сбить их всё равно как два пальца обоссать. В одиночку справляется любой дурачок с помойки.
– Да, – согласился Месяц. – Есть такое.
– Теперь понимаете, – прошептал Капустин, – почему на Звезде Смерти всё время вентиляционная шахта открыта к главному реактору? Потому что каждый раз вся бухгалтерия сгорает. Это как бы приглашение к межцивилизационному сотрудничеству. Как вам такое объяснение?
– Не думаю, что человечество созрело, – хихикнул Месяц.
– Значит, нас ждут новые серии, полные передёргивания и лжи, – сказал Капустин грустно.

Месяц хотел что - то ответить, но вместо этого икнул, и вокруг него веером разлетелись переливающиеся искры.

– Я всё понимаю, конечно, – продолжал Капустин. – Эйфория от успехов. Повстанцы три Звезды Смерти сожгли. Во всяком случае, медиа - нарратив такой, как мои консультанты говорят. Но тёмную сторону тоже недооценивать не надо. Тёмная сторона сама кино может снять. Бюджет поменьше, но эффекты те же самые будут. Никому не понравится. Зачем до такого доводить? А вот если ситхи нормально с чёрной дырой договорятся, все будут при деле. И дыра, и ситхи, и повстанцы, и особенно эти носатые, которые Звезду Смерти строят. Просто каждые два года будем её интеллигентно сжигать со всей бухгалтерией и строить заново… Типа как у вас этот Burning Man (*) в пустыне.

– А что джедаи скажут? – спросил Месяц задумчиво.
– Решим вопрос. Только надо будет договориться, кто джедай, а кто бандит со световым мечом. По цвету плазмы, кстати, уже некорректно различать. Это ведь расизмом отдаёт, вам не кажется? Будущее должно быть colour blind (**).
– Будем считать, – ответил Месяц, – что эта богатая мысль и есть ваш вклад в современную культуру. Должен же быть хоть какой - то.
– Да кому эта современная культура нужна, – буркнул Капустин.
– Вам. Вот вы же смотрите. И детки ваши смотреть будут… Давайте теперь серьёзно. Ну зачем, зачем вы противопоставляете себя прогрессивному человечеству, Фёдор Михайлович? Куда, по - вашему, ведёт эта дорога? И есть ли у вас силы по ней идти?
– Мы вовсе не противопоставляем, – сказал Капустин. – Мы хотим найти своё место. Мы понимаем ваш бизнес и уважаем его, слов нет… Любуемся просто. Величие, что тут скажешь… Но мы хотели бы иметь рядышком свой. Пусть и поменьше…

От избытка чувств он приложил руку к груди.

– Вот от чистого сердца говорю, мы правда хотим быть партнёрами… Даже союзниками. Почему мы не можем быть союзниками?
– Ага, – сказал Месяц. – Союзниками. Это прекрасно. А зачем?
– Чтобы вместе решать стоящие перед человечеством проблемы.
– Чудесно. Но чтобы вместе решать стоящие перед человечеством проблемы, надо для начала правильно их понимать. Вы уверены, что вы их понимаете? В чём они, по - вашему, заключаются?
– Терроризм? – спросил Капустин. – Исламское государство?

Месяц только вздохнул.

– Распространение ядерного оружия? – прошептал Капустин.

Месяц махнул рукой.

– Глобальное потепление?

Месяц презрительно икнул.

                                                          из романа Виктора Пелевина  - «Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами»
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*)  Типа как у вас этот Burning Man в пустыне -  Burning Man (англ.) Ежегодный фестиваль в Неваде, во время которого сжигают начиненную пиротехникой фигуру гигантского человека.

(**)  Будущее должно быть colour blind - colour blind (англ.) равнодушно к цвету.

Овечки

Пояснение. Иллюстрация (от 16. 12. 2024 г.) при работе над которой и произошла шестидневная  авария у провайдера. На момент отключения, рабочий план иллюстрации был сформулирован, за исключением конкретизации видео файла ( сам элемент иллюстрации с представителем Шуры (Совета Полевых Командиров) уже был в плане обозначен). Аналогичная ситуация с завершающим фото файлом (пасущиеся овечки, без конкретизации).  И отсутствовало, даже в черновом варианте, титульное название иллюстрации.

Мы бедные овечки,
Никто нас не пасёт.
Мы таем словно свечки,
Кто же нас спасёт?!

Спасите несчастных овечек!
Ме - ме!

Цветочки луговые,
Мирные стада,
И мышки полевые
Снуют туда - сюда.

Не встретишь прелестней местечек.
Ме - ме!

                                                        Музыкальная композиция -  "Мы бедные овечки"
                                                              Слова: М. Либин Музыка: К. Кельми

Кеша не знал, что должно случиться. Может быть, что - то драматическое – вспышка света в голове, громовой голос в ушах, внезапно наступившая ясность… Но ничего подобного не произошло. Не произошло вообще ничего. Он подождал ещё минут пять. А потом сообразил, что надо вернуться на фейстоп (*): информация с золотой булавки могла отобразиться только там.

Переносить внимание на фейстоп, однако, было страшно. Для этого следовало отвести глаза от мертвеца, оставив его прямо напротив собственной груди и горла. А может, он был не совсем мёртв? Или… Кеша вспомнил бесконечную череду зомби - сериалов, пронесшихся в своё время через его голову. Такого не могло, конечно, быть в действительности.

Но страшно делалось всё равно.
Выбора, однако, не оставалось, и Кеша решился.

Фейстоп, выплывший после секундного усилия из бледно - зелёного тумана, словно набух опасностью, каким - то грозным обещанием беды… Казалось, мостовую могла вдруг прорвать холодная рука Караева – и взять за горло… Впрочем, думал Кеша, постепенно успокаиваясь, если бы тот хотел, давно бы уже всё сделал… Ткнул бы чем - то острым сквозь мембрану… Сколько времени таился напротив.

На фейстопе всё было по - прежнему – только в дальнем углу площади, где обычно собирались новые демо - приложения, возникла новая икона. Там появилась…Овечка. И премиленькая, хоть и очень приблизительная – будто трёхмерная анимационная фигурка, вырезанная из пенопластика. Таких овечек рисовали раньше школьницы, когда им хотелось изобразить какую - нибудь живность рядом с уже нарисованной принцессой – Кеша видел нечто похожее в передаче про детское искусство. Жалко, не принцесса. Но обойдёмся…

«Вот интересно, – подумал Кеша, – а Little Sister её видит? Это же на фейстопе… Впрочем, о чём это я…»

Он решительно кивнул овечке, и приложение запустилось. Фейстоп сразу исчез, словно между Кешей и привычной виртуальной вселенной кто - то вставил лист белой бумаги.

«Понятно, – подумал Кеша. – Скринится (**) и шифруется…»

На белом фоне появилась овечка – такая же точно, как на фейстопе, – и пошла вправо. Она шла по белой пустыне довольно долго и наконец уткнулась в гору красных кирпичей. Взяв один кирпич зубами, она понесла его на левый край белого поля – вернее, просто влево, потому что никаких краёв и границ у белой плоскости не было.

Кеша опять долго ждал, что будет, и дождался: овечка остановилась и опустила кирпич на белую поверхность. За первой овечкой уже шла вторая, тоже с кирпичом в зубах. Второй кирпич аккуратно встал рядом с первым, потом третий, потом четвёртый. Овечки, кажется, строили какую - то красивую нарядную стенку. До Кеши донеслось мелодичное блеяние:

– Мимими! Мимими!

«Мило, – подумал он, – очень мило… И что? Он мне новые обои для фейстопа оставил? И все?»

– Здравствуй, Кеша, – раздался низкий мужской голос.

Он прилетел сверху.

Кеша поднял глаза. Высоко в небе над овечками висело золоченое ампирное кресло. А в кресле сидел Бату Караев. Вернее, кресло с террористом не висело в небе. Неба тут не было. За креслом был тот же самый белый фон – когда Кеша поглядел вверх, оно очутилось прямо перед ним, в нормальной перспективе, зато овечки съехали из поля видимости куда - то далеко вниз.

Кеша сообразил, что раньше, оттягивая на себя внимание, они делали Караева незаметным, как бы пряча его в искусственно созданном зените. Поистине, так спрятаться на белом фоне мог только гений камуфляжа.

Караев был одет стильно – в маскировочный френч цветов пустыни и зелёную военную кепку с чёрным арабским шитьём, повернутую козырьком назад. У него была окладистая чёрная борода с благородными прожилками проседи. Он не особо походил на мёртвого старика, которого Кеша только что видел своими глазами – но таким, видимо, террорист представлялся себе в собственных мечтах.

– Так вот ты какой, мой милый друг, – сказал Караев с улыбкой. – Здравствствуй, Ке.

Кеша помнил, что видит перед собой мертвеца и отвечать на приветствие не надо. Но Караев глядел на него и ждал. Молчание затянулось и стало тяжёлым – а потом Кеша заметил опции, появившиеся под ногами террориста. Они выглядели как слова, напечатанные на белой бумаге.

Опций было две:

1) ЗДРАВСТВУЙ, БАТУ
2) ЗДРАВСТВУЙ, БУ

Свобода выбора, вспомнил Кеша школьную мантру, есть не что иное, как осознанная необходимость сделать его правильно. К счастью, современная жизнь редко посылает нам серьёзные дилеммы.

– Здравствуй, Бату, – сказал он.

                                                                                     из двенадцатого романа Виктора Пелевина  - «Любовь к трём цукербринам»
________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Фейстоп – это было то же самое, что ум - «Фейстоп» — это небольшая площадь в романе Виктора Пелевина «Любовь к трём Цукербринам».  На этой площади располагаются «Иконы Программ» (аналогия с иконками рабочего стола), которые главный герой Кеша может запускать и получать от них информацию.

(**) Скринится  и шифруется… - По контексту глагол "скринится" надо понимать в значении -  Заслонять, закрывать обзор (вратарю), экранировать. Отпасовав на Уэбера, россиянин не любовался траекторией броска, а моментально отправился «скринить» вратаря. – Дмитрий Ерыкалов, «Как Радулов влюблял Монреаль, а Анисимов равнялся с Макдэвидом».

Лёгкая перебранка перед  Showdown (ом)

Карты на руках - простой сюжет,
Короли, тузы, козырных нет,
Бровью повела мадонна треф,
Можно бы сыграть: кумир мой - блеф.

Счастье на кону, а может жизнь,
Сердце тормошу: давай, держись!
Маска торжества - поверил кто?
Мне нужны слова, запутать чтоб.

Не сорву сейчас огромный куш,
Небо позовёт в безумство душ,
Говорят там Рай, ну что вы! Бред!
Надо мне ходить... Дала обет.

                                                              Карты на руках
                                                 Автор: Валюша Александрова

Гимн США в фильме "Кудряшка Сью" (1991)

Впереди шли три чёрта. Они выглядели чуть крупнее и темнее остальных, и гульфики у них были ярче, с отливом в желтизну.

Один из них – тот, что в центре – держал нечто похожее на римский военный штандарт: тёмный шест, увенчанный светящимся кольцом с треугольником внутри. Треугольник был повернут вершиной вниз, из - за чего знак казался отдалённо похожим на косоглазый лик этих существ.

Кажется, это был оккультный или масонский символ – где - то я подобное видел. Только здесь он был необычно окрашен: кольцо светилось зелёным, а треугольник внутри – розовым. Вокруг кольца мерцали какие - то огоньки, похожие на письмена, но лишь только я попытался разглядеть их, как увидел на их месте латинские буквы:

SAFE SPACE

А затем вместо них появились русские слова:

МИРНЫЙ КОСМОС

Мало того, пока я моргал, русская надпись переменилась на «БЕЗОПАСНЫЙ КОСМОС», уменьшившись при этом в размерах.

Однако самое поразительное свойство штандарта, Елизавета Петровна, заключалось в другом.

От светящегося знака исходила власть. И не в переносном смысле, а в самом прямом – я, как только ощутил её, сразу понял, чего именно пытались достичь древние земные вожди, предписывая носить подобные изображения перед процессиями и войсками.

Вы спросите, какого рода власть? Это была власть над умом и душой, непосредственно ощутимая и несомненная. Она, если я могу так выразиться, сама доказывала свою состоятельность и не оставляла никакого места для сомнений. Проникшая в мою голову сила была настолько уверена в себе, что даже не подавляла мою волю.

При одном взгляде на штандарт становилось ясно: стоящее за ним могущество безмерно, и все, кто решится пойти против него, обречены. А покорным и послушным были обещаны безопасность и мир… Переживание было настолько отчётливым, что не нуждалось ни в каких дальнейших аргументах. Всё было ясно без слов.

Что интересно, угроза исходила от внешнего зелёного кольца, а обещание мира – от перевёрнутого розового треугольника внутри. Так, во всяком случае, показалось мне вначале, но вскоре я перестал различать подобные тонкости.

Встав перед круглыми воротами, чёрт со штандартом поднял его и ударил шестом в землю. Что - то горячее колыхнулось в моём мозгу, и мне всей душой захотелось услужить этим зелёным чертям хоть чем - нибудь, а если не выйдет – то хотя бы не вызвать их неудовольствия.

А затем из ворот появились трое людей со стульями в руках. Выглядели они довольно странно.

Все они были средних лет, с выбритыми лицами, коротко и как бы по - детски стриженные. Они носили такие же жёлтые очки, как и мы все, а одеты были в просторные серо - зелёные пижамы, покрытые как бы многослойными пятнами грязи. Приглядевшись, можно было увидеть, что пятна состоят из множества цветных квадратиков – видимо, чтобы наблюдатель понял, что это не настоящая грязь, а с большим искусством созданная видимость.

Я подумал, что наши нигилисты часто пытались перенять вид низших сословий, не гнушаясь самых постыдных печатей бедности и порока, но до такого самоуничижения, кажется, не доходил никто… Потом что - то повернулось у меня в голове, и я догадался, что вижу военных в форме. Но погонов или эполетов на них не было, только у одного на груди, словно ценник на кукле, висела бирка с двумя звёздами.

– Здравствуйте, господа, – сказал военный с двумя звёздами. – Я Николас Крофт, задний адмирал. Стратегическое командование.
– Дэвид Берч, профессор, – представился военный без знаков различия. – Массачусетский институт технологии.
– Аарон Димкин, полковник, – сказал другой военный без знаков различия. – Центральное разведывательное управление. Можно просто Дима. Ну или просто Димкин, хе - хе…

Он говорил по - русски, и я понял, что двое перед ним представились по - английски – но я каким-то образом услышал их по - русски. Видимо, эти жёлтые наушники переводили вообще любую речь, и делали это с огромной скоростью.

Визитёры поставили свои стулья в линию недалёко от нашего стола, сели на них – и некоторое время нас изучали.

– Ну что, герр Капустин, попали? – спросил Димкин всё так же по - русски – вполне, как мне показалось, дружелюбно.
– И вы попадёте, Дима, – ответил Капустин. – Не сомневайтесь. Даже эта хусспа не поможет.

По его кивку я догадался, что так он назвал грозный знак власти (а может быть, сам её источник) в руках у чёрта, стоявшего перед воротами.

– Сразу предупреждаю, – продолжал Капустин, – допрашивать, пытать, обкалывать наркотиками, сканировать или зондировать нас бесполезно. У нас полная гипноблокировка. Тут же всё забудем. Не сможем поддержать разговор.
– Знаем - знаем, – кивнул Димкин. – Блокировка у вас и у Пугачёва. Но у вашего техника её нет. Этого нам вполне достаточно. Мы его за час или два дочитаем, и решим, что делать дальше.

На лице Капустина мелькнуло что - то среднее между досадой и омерзением.

– И мы даже знаем, почему он без блокировки, – продолжал Димкин. – Это у вас на совещании решили – если вы всё забудете, то блокировку можно будет снять потом, а вот если всё забудет техник, назад вы уже не вернётесь.
– Хорошо работаете, – сказал Капустин.
– Вы тоже неплохо. Решили, значит, послать зелёных человечков в прошлое?
– Уж насчет зелёных человечков я бы помолчал, – ответил Капустин. – Мы хорошо знаем, что эти человечки проделывают с каждым вашим президентом, когда его первый раз пускают в Овальный кабинет.
– А что с ним делают? – неожиданно для себя самого спросил я, и военные поглядели на меня с таким изумлением, словно голос подал комод или лавка.
– А то самое, – ответил Капустин. – Связывают его своей наномассой – ноги к стулу, руки к столу, это у них процедура безопасности такая. Потом лезут в голову своими жёлтыми щупальцами и всё там меняют. А народ удивляется – почему такие хорошие и разные люди, как только их выберут, делают всегда одно и то же.
– Да, – сказал Крофт. – За свободу приходится платить. И цена часто бывает высокой. А вы платите ещё более высокую цену за своё рабство.

Капустин покосился на меня – как мне показалось, смущённо.

– Почему же рабство? – спросил он.
– Потому что ваша страна, – ответил Крофт, тоже почему-то поглядев на меня, – это феодально - полицейское государство, управляемое уродливо разросшимся жандармским аппаратом, пытающимся ввергнуть мир в нестабильность.

Капустин даже покраснел от негодования.

– Это у нас жандармский аппарат разросшийся, да? От нас нестабильность? У вас самих сколько человек в разведке и госбезопасности работает? Забыли? А я скажу. В Америке одних только гэбэшных контор с разными вывесками – тысяча триста штук! Частных компаний, которые под ними – две тысячи! Миллион человек работает в вашей гэбухе. Миллион! И это только по открытым источникам. И чем они все занимаются? Защищают права пидарасов в Саудовской Аравии?
– В том числе, – с достоинством ответил Крофт.

Капустин негодующе потряс головой.

– Нет, извините. Плохо защищаете. Мы сможем лучше.
– А у ваших собственных геев, значит, проблем нет?
– Не знаю, – ответил Капустин. – С пидарасами не общаюсь.
– Неправда, – сказал Димкин. – Забыли про своего брокера?
– Про кого? – Капустин наморщился. – А, вы про этого… Работаете хорошо, признаю. Даже такие мелочи знаете…

Разговор в подобном духе продолжался ещё несколько минут, и чем дольше он шёл, тем меньше я понимал его суть. У меня сложилось чувство, что эти господа не первый год друг друга знают и такая перебранка у них обычное дело.

Мне, признаться, нравилась спокойная невозмутимость американских военных. Было в них что - то римское, неторопливо - величественное и рассудительное. Словно бы они слушали аргументы послов какого - то варварского племени, отвечая на некоторые из них словами, а на другие – просто брезгливым движением брови. За этим, несомненно, стояла настоящая сила. Но сердцем, конечно, я болел за наших.

Капустин чувствовал это – и время от времени обращал свои язвительные ремарки ко мне ...

                                                      из романа Виктора Пелевина  - «Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами»