Язычок .. или маленький паж  большого Господина

Язык мой враг мой: всё ему доступно ...  Он обо всём болтать себе привык! ..

                                                                                              - А.С. Пушкин - «ДОМИК В КОЛОМНЕ» (Цитата)

Властолюбивы тайны языка —
Мы словом живы, длится век пока…
Но времена дела связуют божьи
И мудрости чеканная строка.

                                            Властолюбивы тайны языка
                                                Автор: Туманян А. В.

Стоило мне войти в подъезд, как её язычок, осмелев, затрепетал в моей подмышке, точно воробушек или лягушонок. Он звенел, как колокольчик. Таял кусочком брошенного в стакан виски льда. Вибрировал где-то под сердцем самой пронзительной душераздирающей нотой излюбленного скрипичного концерта.

Я всегда гордился лестницей в нашем подъезде, старинной и такой неуместной в крепкой, видавшей виды сталинке. Каждая ступенька, перила с фривольными завитушками в стиле модерн, отполированные несчётным множеством рук, тонких женских и грубых пролетарских, казалось, уводили прочь от безыскусной лжи и фальши шумной улицы.

И вот мы, стремительно одолев клетушки и пролёты, оказались на самом верху, на пятом этаже, – точнее, на узкой и тесной площадке перед моей дверью, ибо других дверей, на радость мне, затворнику, здесь не было. Ключ повернулся в скважине со звуком консервного ножа, вскрывающего захваченный у неприятеля тушеночный провиант.

Квартира с её повседневным интерьером и бытом преобразилась в один миг. Стоило мне включить свет в гостиной, как моё всеславное Паникадило (*) вспыхнуло огнём небесным, да так, что ютившиеся по углам тени были незамедлительно и безжалостно изгнаны, словно ангелы-противоборцы. Хрустальные рассеиватели света, которые в народе часто величают «висюльками», ожили, едва язычок прошёлся по ним озорною волной, и, превратившись в аквариумных рыбок, грянули хором Песнь потаённых глубин и вечного безмолвия.

(Это малоизвестное широкой публике сочинение бессмертный Моцарт написал для своих друзей-масонов). Стены мгновенно обзавелись зеркалами, прикрыв ими срам старых отсыревших и сползающих обоев. Потолок тоже сделался зеркальным, как в каком-нибудь столичном Гранд-отеле, и теперь с него вниз головой свисал я, но не сосулькой или сталактитом, а скорее расслабленным Прачеловеком Микеланджело со свода Сикстинской капеллы.

О, кудесник, какими ещё чудесами наградишь ты моё зоркое зрение и терпение?! Маленький розовый искуситель, шалун-купидон, я готов ловить сердцем все твои стрелы!

Вдруг откуда-то сверху обрушилась неведомая мне могущественная музыка – не великая или прекрасная, но именно могущественная, не оставляющая сомнений в том, что происходящее вершится под сенью Небесного воинства, что Силы и Власти, а то и Престолы взяли шефство над этим сияющим празднеством. Да простит мне Всевышний такие сравнения!

Зеркала на стенах распахнулись, оказавшись дверцами. На их оборотных сторонах внизу красовались львиные головы с распахнутыми пастями и высунутыми на всю длину языками, а в верхней части были изображены противоположно повёрнутые физиономии шутов, аналогичным образом дразнящие зрителя: гневные гримасы дополнялись непристойными. В образовавшихся проёмах появились фигуры заранее приглашённых гостей. Декаденты, эстеты, церемониймейстеры, опальные фавориты и тайные советники, распорядители балов и завсегдатаи маскарадов дружно выступили из тьмы их поглотивших веков.

– До чего же восхитительная забава! – воскликнула Кристина Россетти, увидев, как мой драгоценный язычок, подобно щеглёнку, описывает петли и спирали в воздухе, взмывает ввысь, неустанно кружится над моей головой, лишь изредка ненадолго подлетая к кому-то из явившихся теней. – Вот чему должны уподобиться в своей стремительности, безоглядности, грации кисти наших живописцев! Вот, как следует им парить вокруг создаваемого зыбкого образа, с каждым виражом даруя ему достоверность и телесность! – Она засмеялась, лишь только язычок, спланировав, нежно коснулся её щеки, а затем и уст.

С неподражаемой иронией, будто в подтверждение сказанных высокопарных слов, он легко и стремительно обрисовал в воздухе несколько ещё не созданных в реальности картин в духе прерафаэлитов (**), пародируя их манеру и избитые мифологические сюжеты. Едва ли муж способен так радоваться острословию жены, как радовался я проделкам и фортелям маленького затейника.

– Браво! – крикнул кто-то с ослиной головой, в красном расшитом золотом бархатном камзоле. – Брависсимо!

Одобрительные возгласы последовали чередой после нового трюка: на кончике язычка закружилась крупная сверкающая жемчужина, в которой я узнал ту самую каплю мороженого; вскоре она распалась на две тонкие молочные струйки. И тут от галдящей толпы собравшихся отделилась тень Оскара Уайльда в бесформенной античной хламиде, неуклюжего в каждом движении, истерзанного, сломленного, уже написавшего «Балладу…» и «De profundis» (***).

                                                                                                                                                                         Язычок (Отрывок)
                                                                                                                                                                      Автор: Илья Имазин
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) Паникадило - Центральная люстра в православном храме, светильник со множеством свечей или лампад (в последнее время — электрических лампочек). Обычно термины «паникадило» и «всесвещник» употребляются по отношению к светильникам в центре храма, которые используют более 12 свечей.
Поликандила бывают как одноярусные, так и многоярусные. По церковному уставу, при воскресных и праздничных богослужениях возжигаются все светильники, в том числе и паникадило, создавая образ Божиего света, который воссияет верным в Царствии Небесном. Множеством огней паникадило символически означает Небесную Церковь как созвездие, собрание людей, освящённых благодатью Святого Духа, горящих огнём любви к Богу.

(**) в духе прерафаэлитов - Само слово «прерафаэлиты» свидетельствует об ориентации на искусство до Рафаэля — то есть в основном на итальянских живописцев XIV–XV веков. Это означало интерес к религиозным сюжетам, предпочтение открытых цветов (художники часто писали несмешанными красками на белом грунте), линейной трактовки форм и декоративно-плоскостных композиций, иногда на золотых или узорчатых фонах.

(***) уже написавшего «Балладу…» и «De profundis» - Баллада Редингской тюрьмы. Поэма, написанная Оскаром Уайльдом в конце 1897 года во Франции. Впервые опубликована отдельным изданием в 1898 году. Оскар Уайльд пишет эту поэму, отбыв двухлетнее заключение в каторжной тюрьме в Рединге по обвинению в безнравственности. Подпись, использованная автором для этой поэмы, означает его тюремный номер: третья площадка галереи "С", камера три.

«De profundis» - Письмо - исповедь Оскара Уайльда, обращённое к лорду Альфреду Дугласу, содержит 50 тысяч слов.
Написано в Редингской тюрьме в период с января по март 1897 года. После освобождения Уайльд отдал рукопись Роберту Россу и попросил послать её Альфреду Дугласу, последний, впрочем, позже отрицал, что получил её. Уайльд назвал произведение «Epistola: In Carcere et Vinculis» (Послание: в тюрьме и оковах).

Отредактировано ОЛЛИ (2024-08-18 21:54:33)

Атаке / The basketball system

Ты слышишь стук, знакомый стук, И пульс и шаг, спешат к площадке, В руках мой старый верный друг, Пусть на арене, в зале, в парке.
Мой рыжий мяч, любимый мяч, Знаком на ощупь и по коже, Как ощущение передать, Оно и вам известно тоже
Когда отчаянно в борьбе, Ты подбираешь мяч, проворно, Когда как лезвие в прыжке, Атаке шанс, даешь повторный.
Когда защитник на плечах, И ты бросаешь смело треху (*), Кольцо и мяч в твоих глазах, И попадаешь чётко слету.
Когда штрафной один бросок, Попасть победа, мимо пропасть, Когда команда вся с тобой, Вот баскетбола страсти сладость.

                                                                                                                                                                                      Баскетбол
                                                                                                                                                                           Автор: Алексей Краснов
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*)  бросаешь смело треху - Трёхочковый бросок. Бросок в баскетболе, совершаемый из-за трёхочковой линии (трёхочковой дуги).
Успешный бросок, выполненный из-за пределов зоны, описанной этой дугой, приносит команде три очка, в то время как успешный бросок, выполненный из пределов этой зоны (внутри зоны), — только два.
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

— Курлов, — представился вдруг мой гость, когда югославы взяли тайм - аут. — Николай Матвеевич. Физиолог. Две недели, как к вам в дом переехал. На шестой этаж.

«Теперь хоть запомню, на какую кнопку нажимать, если окажусь с ним в лифте», — подумал я. И сказал:

— А я Коленкин. Герман Коленкин.
— Очень приятно.

Югославы распрямились и разошлись, оставив маленького тренера в одиночестве. Я знал, что это обман. Тренер вовсе не маленький. Он обыкновенный.

Наши били штрафные. Мне интересно было наблюдать за Курловым. Интереснее, чем за экраном. Он поморщился. Ага, значит, промах. Потом кивнул. Доволен.

Между таймами я приготовил кофе. Обнаружил в буфете бутылку венгерского ликёра. Курлов признался, что я ему также приятен. Не объяснил почему, я не стал спрашивать — ведь не только сами чувства, но и побуждения к ним обычно взаимны.

— Вы думаете, что я люблю баскетбол? — спросил Курлов, когда команды вновь вышли на площадку. — Ничего подобного. Я к нему глубоко равнодушен. И за что можно любить баскетбол?

Вопрос был обращён ко мне. Глаза у Курлова были острые и настойчивые. Он привык, что собеседник первым отводит взгляд.

— Как — за что? Спорт — это... — ответить было нелегко, потому что к вопросу я не готовился. — Понимаете...
— Сам принцип соревнования, — подсказал мне Курлов. — Азарт игрока, заложенный в каждом из нас?

Я нашёл другой ответ:

— Скорее не так. Зависть.
— Ага! — Курлов обрадовался.
— Но не простая зависть. Очевидно, для меня, как и для других людей, спортсмены — воплощение наших тайных желаний, олицетворение того, что не дано сделать нам самим. Наверное, это относится и к музыкантам, и к певцам. Но со спортсменами очевиднее. Ведь никто не говорил и не писал о том, что Моцарту в детстве сказки, что у него нет музыкального слуха, и тогда он стал тренироваться, пока не превратился в гениального музыканта. Так сказать нельзя — здесь талант чистой воды. А вот про спортсмена такого - то вы можете прочесть, что в детстве он был хилым, врачи запретили ему всё, кроме медленной ходьбы, но он тренировался так упорно, что стал чемпионом мира по барьерному бегу. Я понятно говорю?
— Дальше некуда. А что вы можете сказать тогда об этих? — Курлов ткнул пальцем в телевизор и залихватски опрокинул в рот рюмку с ликёром. Глаза у него блестели.
— То же самое.
— А не кажется ли вам, что здесь всё зависит от роста? От игры природы. Родился феномен — два с половиной метра. Вот команда и кидает ему мячи, а он закладывает их в корзину.

Я не согласился с Курловым.

— Такие уникумы — исключение. Мы знаем о двух - трёх, не больше. Игру делает команда.
— Ну - ну.

На экране высоченный центровой перехватил мяч, посланный над головами игроков, сделал неловкий шаг и положил мяч в корзину.

Курлов улыбнулся.

— Талант, труд, — сказал он. — Всё это теряет смысл, стоит в дело вмешаться человеческой мысли. Парусные суда исчезли, потому что появился паровой котел. А он куда менее красив, чем грот - мачта с полным вооружением.
— Оттого что изобрели мотоциклы и появился мотобол, — возразил я, — футбол не исчез.
— Ну - ну, — усомнился Курлов. Он остался при своём мнении. — Поглядите, что эти люди умеют делать из того, что недоступно вам, человеку ниже среднего роста (я внутренне поклонился Курлову), человеку умственного труда. Они умеют попадать мячом в круглое отверстие, причём не издалека. Метров с трёх - пяти. И притом делают маску ошибок.

Говорил он очень серьёзно, настолько серьёзно, что я решил перевести беседу в несколько более шутливый план.

— Я бы не взялся им подражать — сказал я. — Даже если бы потратил на это всю жизнь.
— Чепуха, — возразил Курлов. — Совершенная чепуха и бред. Всё на свете имеет реальное объяснение. Нет неразрешимых задач. Эти молодые люди тратят всю жизнь на то, чтобы достичь устойчивой связи между мозговыми центрами и мышцами рук. Глаз всегда или почти всегда может правильно оценить, куда следует лететь мячу. А вот рука после этого ошибается.
— Правильно, — ответил я. — Знаете, я когда - то учился рисовать. Я совершенно точно в деталях представлял себе, что и как я нарисую. А рука не слушалась. И я бросил рисовать.
— Молодец! — одобрил Курлов. — Спасибо.

Последнее относилось к тому, что я наполнил его рюмку.

— Значит, — продолжал Курлов, — система «мозг - рука» действует недостаточно чётко. Дальнейшее — дело физиологов. Стоит лишь найти неполадки в этой системе, устранить их — и баскетболу крышка.

Курлов строго посмотрел на экран. Я понял, что комплексы, которые мне удалось в себе подавить, цепко держали в когтистых лапах моего соседа.

— Ради этого я и пришёл.
— Сюда?
— Да. Пришёл смотреть телевизор. И теперь я знаю, что могу превратить в гениального баскетболиста любого неуча. Вас, например. Хотите?
— Спасибо, — сказал я. — Когда же я стану баскетболистом?
— Мне нужно два месяца сроку. Да, два месяца, не больше. Но потом не жалуйтесь.
— Чего же жаловаться? — улыбнулся я. — Каждому приятны аплодисменты трибун.

                                                                                                                                                      из книги Кира Булычёва - «Умение кидать мяч»

Отредактировано ОЛЛИ (2024-09-04 11:42:53)

Мастер Джейсон

Высокая луна плыла над кабаками,
качались небеса, дымилась страстно грязь,
и дворник гнал бомжа из школьных врат пинками,
и бомж рыгал в кулак, стыдливо матерясь.

Умру, но не пойму, как я всё это вынес,
как от досады не упали небеса:
звериная тоска, звериная невинность,
наивная душа и пьяные глаза.

И вспомнить тяжело, а видеть – вовсе тошно:
не жизнь, не смерть, не боль, вообще – ни бе ни ме,
классическая грязь, классическая пошлость,
расцвет всея земли, так вот оно, акме! (*)

… Я помню вас, года весны моей никчёмной:
март плавает в грязи, шансон вдали орёт,
и дворник - педофил ругается с девчонкой,
и плачет, как дитя, и пьяно в грязь плюёт.

                                                            Бедные люди (Отрывок)
                                                            Автор: Андрей Козырев
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(*) так вот оно, акме! - Акме (др. - греч. ακμή — высшая точка, вершина) — соматическое, физиологическое, психологическое и социальное состояние личности, которое характеризуется зрелостью её развития, достижением наиболее высоких показателей в деятельности, творчестве. Термин «акме» родился в Древней Греции и обозначал время расцвета в жизни взрослого мужчины, полноту творческих сил. По представлениям того времени это был возраст около 40 лет. В античной мифологии Акмены (лат. Acmenae, от (др. - греч. ακμαίος — цветущий) — прекрасные нимфы, обитавшие на Олимпе, а в Олимпии Акменам посвящали жертвенник (алтарь), поскольку они оказывали покровительство атлетам, выступавшим на спортивных состязаниях. Античные писатели: Павсаний, Плиний Старший, Марк Теренций Варрон, всегда упоминают об «акме» того или иного древнегреческого героя, политического деятеля, а также скульптора, архитектора или живописца. Такие сведения являются важным ориентиром при датировке событий, памятников или художественных произведений.
В медицине «акме» — высшая точка развития заболевания.
В психоанализе данный термин обозначает «пик» удовлетворения в сексуальном акте.
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Солнечные лучи не спеша скользили по лежавшему на полу выгоревшему узорчатому ковру. Регулярно наблюдая за пятном света, Джейсон мог определить, какое сейчас точное время, и обычно его догадки ненамного отличались от тикающих стрелок будильника. Разница всегда составляла плюс - минус десять минут. Так начиналось каждое его утро — с одной и той же картинки, не меняющейся из года в год.

После крепкого сна он открывал глаза, поворачивался на бок и смотрел на ковёр, вычерчивая взглядом каждую линию, погружаясь в загадочный и бессмысленный мир несложного рисунка.

Будильник всегда выключался ещё до того, как начинал звонить. Джейсона раздражал громкий пронзительный звук, столь сильный, что его было слышно во всех уголках далеко не маленького дома. Однако ещё больше по утру его раздражало то, что, несмотря на девятичасовой беспробудный сон, он никогда не просыпался отдохнувшим. А ещё ему не снились сны.

Джейсону казалось, что здоровому человеку должно хоть что-то сниться, пускай даже кошмары — в его случае должно было быть очень много кошмаров. Но ничего не снилось, лишь пустота, сплошная бессодержательная темнота. Наверняка именно поэтому он не был отдохнувшим поутру.

В течение дня приходилось находить иной способ снять накопившееся напряжение… И у Джейсона их имелось не мало, разнообразных и таких ценных.

Выключив будильник и скинув с себя одеяло, Джейсон встал. Распахнув пыльные шторы, впустив тёплое солнце внутрь, он расположился в центре спальни и стал принимать меры по избавлению от усталости и следующей за ней раздражительности.

Аккуратно, размеренно, очень четко, будто по учебнику, делая асаны, молодой тридцатидвухлетний мужчина расплы­вал­ся в лёгкой улыбке, в которой читалось наслаждение.

Наслаждение невероятной красотой, которую он созерцал. Таким было его отношение к самому себе, лицу, телу, взгляду.

Лучи солнца нежно и трепетно огибали идеальные формы, линии и изгибы. У Джейсона был Бог, в которого он верил с невероятной силой, которым восхищался, совершенный Абсолют, монолит без единого изъяна. И этого Бога он видел каждое утро, смотря на себя в зеркало. Спортивное выточенное тело, отличавшееся правильными пропорциями и изящностью, идеальная гладкая кожа, моложавое лицо и бесконечная любовь к себе придавали столь заносчивому Богу невероятную уверенность и убежденность в правильности всех без исключения мыслей, приходящих ему в голову на протяжении жизни.

В тонких чертах лица читался холод и безразличие — добродетели, так сильно манящие женщин и всегда в итоге причиняющие им боль. Боль — один из спутников, постоянно следующих за Джейсоном. На этом спутнике жило огромное количество разновидностей боли, каждая со своей невероятной историей, глубокой философией и неприглядными, порой мерзкими выводами. Венчали Бога тёмно - карие, почти чёрные глаза, меняющие свой оттенок то ли в зависимости от настроения, то ли в зависимости от света, попадающего в них.

В лице Джейсона было что-то от хищного животного, и, как и каждое из них, он пугал и вместе с тем манил за собой невероятно сильной энергетикой и опасной красотой.
                                                                                                                                                                             Педофил. Исповедь чудовища
                                                                                                                                                                              Автор: Пётр Крыжановский

Отредактировано ОЛЛИ (2024-09-26 16:09:20)

Перчатка

След мой волною смоет, А я на берег с утра приду опять. (©)

В час, когда и смерть стучится,
Заклинаю на огне,
Заклинаю, не смириться,
Милый, помни обо мне.

Помни, что неволю горя
Я заставлю замолчать,
Что с глубин любого моря
Буду безутешно ждать
Плачем чайки свечекрылой
При скиталице луне,
Только ты, родной и милый,
Слышишь, помни обо мне.

Помни крик, перрон вокзальный,
Стрелы рельсы, поезда,
Помни перстень обручальный,
Слышишь, помни навсегда;
Чтобы ревность и сомненье
На пиру и в тишине
Не шепнули отреченья,
Милый, помни обо мне.

В час, когда и жизнь - сестрица,
В завороженной весне,
Выйдет на тебя молиться,
Помни, милый обо мне.

                                                  Её заклинание (Отрывок)
                                                    Автор: Игорь Жуковъ

Тень промелькнула и пропала. Прохожий вздрогнул и остановился в растерянности: «Что бы это могло быть?». Он оглянулся и увидел её.

Рыжая лайковая перчатка. Она лежала на сером, окутанном поздними сумерками снегу, и свет от покачивающегося на ветру фонаря то отступал, то снова обозначал её контур.

«Какая-то растяпа потеряла», – размышлял человек, поднимая находку и стряхивая с неё невесомый снег.

«Правая, правая… Где же твоя пара? – мужчина поднёс её к лицу и принюхался. – Какой тонкий, таинственный аромат! Так пахнет дурман - трава на закате», – подумал прохожий, пытаясь представить хозяйку потерянной вещи.

- Надо положить тебя на видное место. Глядишь, владелица спохватится да и вернётся, – произнёс он вслух и, поймав себя на этом, насторожился. «Что-то я стал заговариваться», – подумал одинокий художник.

Он оставил перчатку на металлическом заборчике у края заснеженного тротуара, тоскливо посмотрел по сторонам и отправился к себе домой – в пустую холостяцкую берлогу.

Переступив порог выстуженной квартиры, человек остановился. В лицо ударил порыв ветра. Всколыхнув седеющую шевелюру, он вмиг овладел его и без того продрогшим телом.

Необъяснимое чувство тревоги закралось в душу художника. На лбу выступила испарина. По спине пробежал зловещий холодок.

«Что за ерунда?!» – подумал он.

Включив свет, не разуваясь, человек прошёл на кухню и закрыл распахнутую настежь форточку.

«Странно! Ведь я её не открывал... Кажется ». Мужчина задумался.

Внезапно перед глазами вспыхнул образ рыжей перчатки на фоне сумрачного снега. Затем видение затуманилось, картинка пропала. Но возникла другая – художник отчётливо видел перчатку под зеркалом в прихожей, между синим флаконом с туалетной водой и зелёной замызганной расчёской. Он метнулся туда и застыл как вкопанный.

Рыжая перчатка, местами потёртая и подмокшая, лежала на полочке, отражаясь в зеркале чёрной дырой расправленной манжеты.

«Я что, свихнулся?» – продолжался внутренний монолог. Художник точно помнил, что оставил предмет во дворе. Как он мог оказаться тут, было непонятно, и это обстоятельство наводило на тревожные мысли.

«Одно из двух – либо у меня белая горячка, и я взял перчатку, сам того не осознавая, либо здесь присутствует чертовщина», – опять мысленно сказал себе растерянный человек.

Потом он заметил (или ему почудилось), как из-за холодильника, отражённого в зеркале, выскочил маленький бесёнок с отливающими при свете лампочки белыми рожками, и прошмыгнул в тёмную кладовку.

Перчатка вдруг зашевелилась. Сначала пришёл в движение большой палец, затем мизинец, после чего она словно надулась. Воспарив в воздухе и принимая объём руки внезапно объявившейся хозяйки, перчатка взялась ощупывать пространство в прихожей. Немного освоившись, она подплыла к зеркалу и проделала некоторые манипуляции, напоминавшие движения прихорашивающейся женщины. Затем, повернувшись пальцами к художнику, перчатка произнесла (если конечно слово «произнесла» здесь могло быть уместным):

- Здравствуй, милый! Ты позволишь мне тебя так называть?

Речь прозвучала у художника в голове, но ощущал он её так, словно звуки исходили от самого предмета.

- Успокойся, дорогой! Ты весь дрожишь. Поговори со мной, пожалуйста. Я так этого хочу, – она приблизилась к лицу ошеломлённого мужчины и нежно провела по небритой щеке указательным пальцем. – Тебе необязательно произносить слова общепринятым способом. Достаточно воспроизвести их в мыслях, и я услышу это точно так, как сейчас ты слышишь меня. Попробуй!

Тембр её голоса казался обворожительным, а произношение столь очаровательным, что художник некоторое время не мог прийти в себя от таинственного восторга. В нём боролись два чувства: страх перед чем-то неведомым и восхищение неповторимо прекрасным.

- Кто ты? – наконец вымолвил он, опускаясь на стоявший у стены табурет.
- Кто я?.. неважно! Возможно, когда - нибудь я расскажу тебе об этом. Но не теперь! Сейчас мне необходимо просто быть с тобой. И это главное!
- Но почему я? – изумился художник. – С чего такая честь? И что означает фраза «быть с тобой»?

Сначала он говорил вслух, но потом, сам того не заметив, стал разговаривать с перчаткой мысленно.

- Ну, во-первых, ты меня нашёл, – томно ответила она. – Во - вторых, ты художник, и это очень важно. Быть с тобой означает находиться всегда рядом, особенно в те часы, когда ты работаешь над своими холстами, творишь, фантазируешь. Я буду любоваться твоими работами, ухаживать за тобой, стану твоим единственным другом. Я сделаю тебя счастливым! Ты удовлетворён моим ответом?
- А я? Что должен сделать я взамен? Ты ведь не просто так собираешься со мной нянчиться? Верно?
- Ты прав, – произнесла она, зависнув прямо у него над головой. – Взамен я попрошу одно: пока мы будем вместе, ты не станешь встречаться с женщинами и тем более не посмеешь жениться.
- Ничего себе! А что ты ещё потребуешь, а?! И вообще тебя нет. Я, наверное, болен, – художник потрогал свой лоб. – Может, мне отдохнуть и ты исчезнешь? – он снял пальто и подошёл к холодильнику. Достав непочатую бутылку водки, хранившуюся для особого случая, бедняга отправился на кухню. Там он достал из шкафчика гранёный стакан и за несколько минут опустошил всю бутылку. В полуобморочном состоянии он прошёл в спальню и рухнул на кровать как был – в одежде и обуви.

Утро выдалось тревожным и, как оказалось, фатальным. Художник лежал на кровати навзничь, проснувшись, но не открывая глаз. Голова словно была напичкана крупинками разбитого стекла. Неровный пульс стучал в ушах испорченным метрономом.

«Опять нарезался», – размышлял он, прислушиваясь, как из крана в ванной комнате срывается очередная капля воды и с оглушительным треском разлетается вдребезги, усеивая мелкой рябью мутную гладь воспалённого сознания. Он оглох.

«Где я? Что Я?» – человек напрягал память, пытался вспомнить, что с ним произошло накануне. Веки, будто чугунные задвижки, не хотели подниматься, и он смирился с этим. В его голове стали возрождаться образы и события вчерашнего дня. Они были разбросаны на чёрном фоне зелёными и синими пятнами. Вдруг кто-то выплеснул на мистический холст потоки багровой крови.

Картина мгновенно затянулась алой плёнкой и стала стремительно уменьшаться. Вскоре от былого рисунка осталась лишь крошечная точка, готовая в любой момент раствориться в глубинах человеческого самосозерцания. И когда это произошло, последовал взрыв, развеявший магическую палитру, и на ослепительно белом фоне возник пульсирующий образ рыжей перчатки.

Он вспомнил! Вспомнил всё!!! Но что это? Сон или явь?

                                                                                                                                                                               Перчатка (Открытка)
                                                                                                                                                                            Автор: Сергей Фарватер

Отредактировано ОЛЛИ (2024-11-03 09:09:32)

В узах священного брака

Были порознь, а теперь мы вместе
Белая церковь, святое место.
В облаке платья плывёт невеста
Вот перед богом чисты и честно.
Ангелы, славьте священный брак
Солнце взойдёт и растает мрак.

                                                            Священный брак
                                                      Автор: Женя Мищенко

У церкви стояла карета. Музыка народная, Сл. народные (М. Ожегов)

— Боже мой! Боже мой! Что делать? — закричал незнакомец в отчаянии. — Они схватили её, этот подлец Вудли и бандит - священник. Быстрее, быстрее, если вы действительно её друг! Помогите мне, и мы спасём её, даже если для этого необходимо, чтобы мой труп гнил в Чарлингтонском лесу!

С пистолетом в руке он побежал, не помня себя, к тропинке между тиссами. Холмс бросился за ним, я за Холмсом, оставив лошадь пастись у дороги.

— Вот где они шли, — сказал Холмс, указывая на следы ног вдоль тропинки. — Эй, постойте - ка! Что это там в кустах?

Молодой человек лет восемнадцати в одежде конюха, с кожаными шнурами и крагами, лежал навзничь, подогнув колени, на его голове зияла глубокая рана. Он был без сознания, но жив. Я взглянул на рану и понял, что кость не задета.

— Это Питер, конюх! — закричал незнакомец. — Он её вез! Негодяи стащили его с коляски и оглушили. Пусть он лежит. Сейчас мы ему помочь не можем, но её мы можем спасти от худшей участи, которая только может выпасть на долю женщины.

Мы помчались по тропинке, которая вилась между деревьями. Когда мы достигли кустов, окаймлявших дом. Холмс остановился.

— Они не в доме. Вот их следы. Они идут влево, у лавровых кустов! Ну, конечно, так и есть!

Последние слова он сказал потому, что вдруг из - за кустов послышался пронзительный женский крик, полный ужаса. Затем крик оборвался и на самой высокой ноте перешёл в хрип.

— Сюда! Сюда! Они в аллее для игры в кегли! — кричал незнакомец, продираясь сквозь кусты. — Собаки, трусливые собаки! За мной, джентльмены! Поздно! Поздно! Клянусь всем святым, что поздно!

Кусты неожиданно расступились, и мы очутились на прелестной лужайке. На противоположном её конце, под сенью могучего дуба, расположилось необычайное трио. Наша клиентка прислонилась к дереву, видимо, теряя сознание; рот у неё был завязан платком.

Перед ней, расставив ноги, стоял свирепого вида молодой человек с бульдожьим лицом и рыжими усами. Одной рукой он подбоченился, в другой держал хлыст, весь его облик выражал презрительный вызов. Между ними находился пожилой человек с седой бородой; поверх его лёгкого шерстяного костюма была накинута сутана. По - видимому, он только что совершил обряд бракосочетания, потому что положил библию в карман как раз в ту минуту, когда мы появились. В виде шутовского поздравления он похлопал негодяя жениха по плечу.

— Они обвенчаны! — мог лишь выговорить я.
— Вперёд! — закричал наш проводник и помчался через лужайку, а Холмс и я за ним.

Когда мы приблизились, молодая дама, боясь упасть, судорожно схватилась за дерево. Уильямсон, бывший священник, поклонился нам с издевательской вежливостью, а негодяй Вудли важно выступил вперёд. Он хохотал в восторге от своей проделки.

— Сними бороду, Боб, — сказал он, — я тебя сразу узнал. Ты и твои друзья примчались как раз вовремя, для того, чтобы я мог представить вам миссис Вудли.

Ответ нашего спутника был неожиданным. Он сорвал с себя бороду — она действительно была приставной — и с яростью отшвырнул её прочь. Оказалось, что у него продолговатое, нездорового цвета, чисто выбритое лицо.

— Да, я Боб Каррутерс, — сказал он, прицелившись из пистолета в Вудли, который наступал на него, угрожающе размахивая хлыстом. — И я сделаю всё, чтобы смыть оскорбление, нанесённое этой девушке, даже если меня за это повесят. Я сказал тебе, негодяй, что с тобой будет, если ты не оставишь её в покое, и, клянусь господом богом, я сдержу своё слово!
— Но ты опоздал, голубчик. Она моя жена!
— Не жена, а вдова!

Раздался выстрел, и я увидел, как на жилете Вудли вдруг выступило и расплылось кровавое пятно. Он завертелся на месте и рухнул навзничь; смертельная бледность вдруг покрыла пятнами его отвратительное, кирпичного цвета лицо. Старый Уильямсон, так и не снявший сутаны, разразился при этом такими ругательствами, каких я никогда ещё не слышал, и тоже выхватил револьвер, но Холмс опередил его, направив на него дуло своего оружия.

— Довольно, — резко сказал мой друг. — Бросьте револьвер! Уотсон, подберите его. Так, приставьте к его голове. Благодарю вас. А вы, Каррутерс, дайте ваш револьвер мне. Хватит кровопролития. Давайте, давайте его сюда!
— Кто вы такой?
— Шерлок Холмс.
— Не может быть!
— Я вижу, вам известно моё имя. Тем лучше. Я буду представлять официальную полицию впредь до её прибытия. Эй вы, послушайте! — закричал он испуганному конюху, который появился на краю лужайки, под деревьями. — Подите сюда. Возьмите вот эту записку и гоните вовсю в Фарнем. — Он написал несколько слов на листке своего блокнота. — Отдайте это начальнику полицейского участка. А пока вместо него я.

Могучий ум Холмса и его воля теперь управляли этой трагической сценой, все остальные участники лишь подчинялись ему. Уильямсон и Каррутерс отнесли раненого Вудли в дом, в то время как я предложил руку испуганной девушке. Раненого положили на кровать, и по просьбе Холмса я осмотрел его. Я нашёл Холмса в увешанной старинными гобеленами столовой, двое арестованных сидели против него.

— Он будет жить, — сказал я.

                                                                      из рассказа английского писателя Артура Конан Дойля  - «Одинокая велосипедистка»

Отредактировано ОЛЛИ (2025-01-03 13:26:46)