Яблоневый

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Яблоневый » Деметра » Море, море... ©


Море, море... ©

Сообщений 1 страница 4 из 4

1

День синей медузы

Всех свистать наверх! Отдать швартовы!
Парус ветром, словно куль, набит!
Эй, матросы! Всё ль у вас готово? –
Разыграем мы морской гамбит!
Всем по кружке эля! Бочку рома –
Дьяволу морскому на обед!
Слушай, кок, команде выдашь брома,
Чтобы избежать ненужных бед!
Флаг поднять! Попутный ветер – в спину!
На плече – мой верный попугай,
Самобранкой океан раскинут,
Знай, хватай добычу – не моргай!
Если струсит кто – тотчас на рею,
Храбрецу – на стол двойной шербет,
А лентяев лично сам огрею
И скормлю акулам на обед!
Якорь – вверх! Семь футов нам под килем!
Берег исчезает за кормой...
Что же вы, ребята, приуныли? –
Может, и воротимся домой!

                                                   Всех свистать наверх!
                                      Автор: Ирина Фетисова - Мюллерсон

Такси мчало меня из аэропорта. Я всматривался в чёрную ленту шоссе, вьющуюся меж холмов и полей, засаженных кукурузой и подсолнухами. Несмотря на 35-градусную жару, я попросил водителя отключить кондей и открыть все окна. Это ему я сказал, что боюсь сквозняков и простуд, ибо объяснить таксисту, что я хочу почувствовать, впитать, выпить этот ни с чем не сравнимый запах моря, добирающийся сюда за десятки километров от побережья, было невозможно, да и не нужно. Каждый раз, еще с детства, я с трепетом ждал момента встречи с моим любимым ласковым морем, мечтал, видел во сне, как оно принимает меня в свои объятья, предвкушал, как буду нырять и играть с волной.

Сейчас солёная морская вода – моя профессия, я – океанолог. И за долгие годы работы ни моря, ни океаны мне не надоели. Наоборот, чем больше я узнавал про то, что скрывается в их глубинах, тем сильнее мне хотелось постичь все их тайны. Побочным эффектом моей профессиональной деятельности стали книги. Я писал повести и рассказы о морях, о людях, которые живут на побережье и о тех, кто почти всё время находится в море. И, наконец-то, вышел первый сборник моих опусов. Я мчался, я летел, чтобы с благодарностью вручить его моему старому доброму Бульдогу, без которого бы не было ни этой книги, ни моей работы, ни, возможно, меня, нынешнего.

Я рисовал в уме нашу встречу, как такси тормозит на Прибрежном проспекте, я выпрыгиваю из него и мчусь в сторону дюн, пляжей и маленького кемпинга, сооружённого на развалинах старого пионерского лагеря. В этом кемпинге я много лет подряд проводил все свои летние каникулы, сначала школьные, потом – студенческие. Здесь посудомойкой и уборщицей при столовой работала моя бабка, и мать каждый год отправляла меня к ней из душной и пыльной столицы, где она строила свою карьеру и искала подходящих мужей.

Отца своего я совсем не помнил: он оставил нас с матерью, когда мне не было и двух лет, и больше в нашей жизни не появлялся. Все многочисленные мамины поклонники дядь - толи, - вити, - славы, - пети слились для меня в одно бесформенное лицо. Единственное мужское лицо, которое мне всегда улыбалось тепло и искренне, добродушно рычало при встрече: «О-о-о! Наш юнга прибыл!», было страшное лицо Бульдога. И вот сейчас я представлял, как бегу среди дюн, поросших колючками, к старому полуразвалившемуся домику, где в его лучшие годы, наверное, жили пионеры, а теперь единолично властвовал Бульдог, который служил сторожем и хозяином пневмотира при этом самом кемпинге.

Его берлога была для меня настоящей сокровищницей, для меня и моих временных немногочисленных друзей – детей отдыхающих туристов. В ней были пузатые чучела колючих морских ежей, катранов, огромных чёрных крабов, причудливые раковины разных форм и размеров, разнокалиберные компАсы, «старинные» карты с несуществующими странами и континентами, которые рисовал Бульдог, страшные туземные маски, африканские барабаны (от мелких сувенирных, до гигантских, в которые он нам разрешал бить высушенными белыми костями, добытыми из столовки), модели кораблей, сделанные из спичек, палок, ракушек. Часть из них он продавал туристам, как сувениры, но обязательно, каждый год, в конце лета я увозил один корабль с собой – его мы делали вместе с Бульдогом.

В свои выходные он уводил нас на каменный «Дикий берег», где учил нырять с маской и ластами, открывая нам причудливые красоты подводного мира: пробивающиеся сквозь воду лучи солнца, подсвечивающие длинные колыхающиеся, как волосы на медленном ветру, зелёные водоросли; косяки мелких рыбёшек; морских коньков и занимающихся любовью рапанов, смешно и намертво присасывающихся друг к другу своими раковинами; хитрых скатов, прячущихся у самого дна.

Мы устраивали бои между крабами и бычками: из камней делали заводи, где у самого берега, в тёплой воде, плавали юные мелкие бычки и запускали к ним маленьких белых крабов. Бычки вцеплялись в крабьи клешни, те, в свою очередь, откусывали им хвосты. Тёмными безлунными вечерами, когда на море был шторм, мы, стоя на волнорезе, любовались переливающимся зеленоватым светом планктоном. Чёрное небо и чёрная вода сливались воедино и казалось, что ты стоишь на капитанском мостике космического корабля, зависшего во вселенной с зелёными звёздами и туманностями, а вокруг тебя глубоко и ритмично вздыхает море, как само мироздание, и с каждым его вздохом рождаются новые звёзды.

Под чутким руководством Бульдога мы вязали затейливые морские узлы, а ещё он научил нас срезать с волнорезов мидии, и мы, набрав несколько сеток, тащили их к его дому, где под старым абрикосом он разводил костёр и жарил их для нас с луком и маслом на старой закопченной сковородке. Под треск костра, вдыхая запах готовящихся мидий и ароматного табака, который курил Бульдог, попыхивая своей огромной изогнутой трубкой, мы, затаив дыхание, слушали его рассказы о путешествиях на огромном военном крейсере «Странник», где он служил сначала матросом, а потом дорос до старпома, его моряцкие байки о боевых дежурствах, шутках матросов, сражениях с сомалийскими пиратами, у которых Бульдог успел побывать в плену, о красотках, чьи сердца он покорял в каждом порту.

Это сейчас он – старый больной морской волк Джек (он не любил, когда его звали «дядь Жень», а на «Бульдога» вообще обижался – прозвали его так за глаза, потому, что он был очень на него похож), а тогда он был белокурым голубоглазым гигантом - красавцем, в сверкающей белой форме, от которого «все бабы штабелями падали». Повзрослев, я понял, что Бульдог - Джек, маленько привирал, но продолжал слушать рассказы о его невероятных приключениях, делая вид, что верю каждому его слову потому, что они были увлекательнее любого фильма или романа и ни разу за все время, что я знаю Бульдога, не повторялись.

Благодаря Бульдогу и его байкам, я навсегда влюбился в море и не видел никакой другой жизни, кроме, как связанной с подводными глубинами и их тайнами. Именно Бульдог и открытый им для меня мир, дали мне силы противостоять матери, когда пришла пора поступать в институт: она хотела, чтобы я «выучился на экономиста или, на худой конец, юриста», ибо, по её мнению, только это образование поможет мне «выбиться в люди» и остаться в столице. А я её ненавидел, я каждый год ждал каникул, чтобы вырваться оттуда и уехать к морю и Бульдогу, подальше от этих пробок, шума, толпы и пыли.

Ха! Я помню нашу самую первую встречу с Бульдогом, которая положила начало нашей долгой дружбе. Я тогда в очередной раз лишился друзей: у их родителей закончился отпуск, и они разъехались по своим городам, а новые дети ещё не приехали, и я был вынужден один слоняться по кемпингу и играть с морем. Однажды, у самого прибоя, я строил из прибрежного песка замок. За утро я уже отгрохал парочку фортов, и это был третий, как вдруг к моим ногам прибило огромную синюю медузу, ту самую, которая жалится. Честно говоря, я их побаивался: меня однажды такая уже обожгла: это было в тысячу раз больнее, чем от крапивы. Но её щупальца так безвольно колыхались, а волны никак не могли слизать её с песка обратно, что мне стало её жаль. Я аккуратно, чтобы не обжечься, взял медузу за купол и стал рассматривать.

- Что ты собираешься с ней делать? – услышал я над своей головой хриплый мужской голос. Я поднял голову: надо мною возвышался огромный татуированный мужик, со страшным шрамом во всё своё бульдожье лицо, одетый в старую драную майку - тельняшку и резко контрастирующие с ней цветастые пляжные шорты на верёвочке. Мужик широко улыбался. Я испуганно пробормотал:
- Хочу отпустить её в море.
- Зачем?! Она же мёртвая!

Я ещё раз посмотрел на медузу и вздохнул:

- А вдруг нет? Может быть ей просто стало плохо от жары? В воде она оживёт, а здесь просто растает. А даже если она и мёртвая, то всё равно пусть будет в море, ведь там её родина и друзья, они смогут её похоронить.

Бульдог усмехнулся:

- Ишь ты, говорящая голова. Целую историю придумал. Пойдём уж вместе, отдадим её друзьям.

Он бережно взял медузу из моих рук, и мы зашли в море по самую мою шею, Бульдогу было по пояс, он размахнулся и кинул медузу далеко в воду. Потом, улыбаясь, повернулся ко мне:

-  Меня, кстати, зовут Джек, а тебя?
- А меня – Серёжа.
- Я буду звать тебя Юнга, дай пять!

И Бульдог - Джек протянул мне свою огромную волосатую руку.

                                                                                                                                                                    Бульдог (Отрывок)
                                                                                                                                                                  Автор: Надя Невилс

Сюжет для автора .. и родилась картина

Отредактировано ОЛЛИ (2024-11-02 15:05:47)

0

2

На дно из золотых пиастр

Я отыскал сокровища на дне —
Глухое серебро таинственного груза,
И вот из глубины прозрачная медуза
Протягивает щупальца ко мне!

Скользящей липкостью сожми мою печаль,
С зелёным хрусталём позволь теснее слиться…
… В раскрывшихся глазах мелькают только птицы,
И пена облаков, и золотая даль.

                                                                              Я отыскал сокровища на дне…
                                                                                 Поэт: Эдуард Багрицкий

В возрасте сорока лет он продал свою охранную фирму. Это было ошибкой, но ему предложили слишком большую сумму для того, чтобы от нее можно было отказаться, да и его компаньон загорелся желанием продать фирму.

После продажи у Маттеры появилось много денег на банковском счете, и – впервые в жизни – ему было незачем куда - то спешить каждое утро в пять часов.

Ещё со времен своей юности он мечтал о том, чтобы жить где - нибудь в таком тёплом климате, чтобы круглый год можно было читать вечером книги на открытом воздухе.

А ещё – чтобы вокруг имелось полным - полно обломков затонувших кораблей. Когда - то ему довелось поработать в Доминиканской Республике, и он полюбил её народ и историю.

Кроме того, у её берегов затонуло немало судов. Именно там высадился на берег Колумб, открыв тем самым ворота в Новый Свет. Несколько месяцев спустя Маттера переехал в Санто - Доминго, столицу Доминиканской Республики, и начал вести праздную жизнь.

Такая жизнь продлилась два месяца. Маттера был по своей психологии «синим воротничком», а потому он нуждался в том, чтобы работать. Он открыл на южном побережье страны центр дайвинга под названием «Пиратская бухточка» и начал доставлять денежных клиентов к обломкам кораблей, затонувших в этом районе ещё несколько веков назад.

Однако лишь немногие туристы интересовались этими «живыми свидетелями» истории. Большинство клиентов предпочитало плавать под водой поближе к центру дайвинга, где было много красивых кораллов и где, если вдруг захочется выпить виски, сидя на берегу, нужно было плыть к берегу в течение лишь нескольких минут.

Маттера, вежливо улыбаясь, устраивал своим гостям тот отдых, который им нравился. Вечером же он находил для себя душевную отдушину в чтении книг.

Но на этот раз он читал уже кое о чём другом, а именно, о римских папах и королях, о путешественниках и конкистадорах, о бесстрашных капитанах, погибших в открытом море. Он читал рассказы о галеонах – легендарных испанских кораблях, которые в шестнадцатом и семнадцатом веках перевозили сокровища из Нового Света в Испанию. Доминиканская Республика – тогда это был остров Эспаньола – стала своего рода перекрёстком для снующих туда - сюда кораблей.

У Маттеры возник план: он попытается найти один из затонувших галеонов, чего бы это ему ни стоило. В случае удачи вознаграждение обещало быть потрясающим: он смог бы купить свой любимый бейсбольный клуб «Нью - Йорк Метс», и после этого у него ещё осталось бы несколько сундуков с сокровищами. Ещё более важным было то, что такая находка стала бы исторической, и ради этого он охотно рискнул бы всем, что у него есть.

Именно тогда в школу дайвинга, которую содержал Маттера в «Пиратской бухточке», зашёл Чаттертон. Они не видели друг друга более двух десятков лет, однако хватило всего лишь одного обеда на берегу моря, чтобы Маттера вспомнил, чем он восхищался в этом человеке.

Чаттертон был влюблён в обломки затонувших кораблей, однако его интересовали только те из них, которые имели значение для исторической науки и которые были труднодоступными.

Как только он начинал заниматься обломками какого - нибудь затонувшего судна, он уже никогда не давал заднего хода, как бы глубоко ни лежало это судно и как бы опасно ни было в него проникать. Он не давал заднего хода, даже если это могло стоить ему жизни.

Чаттертона больше всего на свете привлекали те предметы, которые считались очень редкими. Если что - то было «трудно найти», то для Чаттертона это означало, что данный предмет прекрасен. Чаттертон буквально горел желанием рыскать по всему миру в поисках прекрасных предметов, которые не смог бы найти никто другой.

Стоя в очереди в аэропорту Майами, Чаттертон и Маттера раздумывали над пиратской историей, рассказанной им Боуденом. Особенно из поразил этот отчаянный капитан – Джозеф Баннистер.

Трудно представить себе, чтобы очень даже приличный английский джентльмен вдруг присвоил себе судно, которым ему поручили командовать, и затем совершил одно за другим множество преступлений и дал бой двум кораблям английского королевского военно - морского флота. И победил в этом бою. Вы ведь не видели ничего подобного даже в фильмах с Джонни Деппом.

В терминале аэропорта Чаттертон и Маттера заглянули в магазин подарков, чтобы купить что - нибудь для жены Чаттертона – Карлы – и для невесты Маттеры – Каролины.

Когда они подошли к своему выходу в аэропорту, они оба подумали, что уже пора звонить Боудену. Они будут откровенными с ним и объяснят ему, по какой причине они не могут отказаться от затеянных ими поисков судна, перевозившего сокровища.

Никто не сможет понять их лучше, чем такой старый охотник за сокровищами, каким был Боуден. Они связались с ним по телефону через устройство громкой связи, чтобы можно было выразить свои сожаления вдвоём.

Боуден ответил уже после первого гудка.

– Трейси, это Джон и Джон. Мы звоним по поводу того пиратского корабля и его капитана, Баннистера.
– Ну что, ребята, вы уже приняли решение?
– Да, уже приняли.

На табло прилётов загорелись цифры. Объявили посадку на самолёт, вылетающий в Санто - Доминго. Чаттертон взглянул на Маттеру. Маттера – на Чаттертона. Каждый из них двоих надеялся, что первым заговорит другой.

– Трейси, – сказал Маттера, – твой пиратский корабль скоро будет найден.

                                                                                                                                            из книги Роберта Кэрсон - "Охотники за пиратами"

Море, море... ©

0

3

Привязь

Говорят, что этот пёс
давно играет
С каждой набежавшею волной
В прошлой жизни  он наверно
Был отважным моряком.
А моряк.
без моря жить не может.
вот поэтому  играет
день за днём,
Ведь когда то волны
так играли с где - то
затонувшим кораблём.

                                                     Пёс и море
                                 Автор: Ирина Маевская - Федотова

OTYKEN - CHUKOTKA (Official Music Video) | Современная этническая музыка

А утка Лувр, да - да, та самая, обыкновенная кряква - широконоска, что по сей день проносится в стаях над нашими головами, летала в ту пору над миром одна - одинёшенька, и негде ей было снести яйцо. В целом свете не было ничего, кроме воды, даже тростиночки не было, чтобы гнездо смастерить.

С криком летала утка Лувр – боялась, не удержит, боялась, уронит яйцо в пучину бездонную. И куда бы ни отправлялась утка Лувр, куда бы ни долетала она – везде и повсюду плескались под крыльями волны, кругом лежала великая Вода – вода без берегов, без начала, без конца. Извелась утка Лувр, убедилась: в целом свете не было места, где бы устроить гнездо.

И тогда утка Лувр села на воду, надёргала перьев из своей груди и свила гнездо. Вот с того-то гнезда плавучего и начала земля образовываться. Мало - помалу разрасталась земля, мало - помалу заселялась земля тварями разными. А человек всех превзошёл среди них – приноровился по снегу ходить на лыжах, по воде плавать на лодке. Стал он зверя добывать, стал он рыбу ловить, тем кормился и род умножал свой.

Да только если бы знала утка Лувр, как трудно станет на белом свете с появлением тверди среди сплошного царства воды. Ведь с тех пор, как возникла земля, море не может успокоиться; с тех пор бьются море против суши, суша против моря. А человеку подчас приходится очень туго между ними – между сушей и морем, между морем и сушей. Не любит его море за то, что к земле он больше привязан…

Приближалось утро. Ещё одна ночь уходила, ещё один день нарождался. В светлеющем, сероватом сумраке постепенно вырисовывалось, как губа оленя в сизом облаке дыхания, бушующее соприкосновение моря с берегом. Море дышало. На всём вскипающем соприкосновении суши и моря клубился холодный пар летучей мороси, и на всём побережье, на всём его протяжении стоял упорный рокот прибоя.

Волны упорствовали на своём: волна за волной могуче взбегали на штурм суши вверх по холодному и жесткому насту намытого песка, вверх через бурые, осклизлые завалы камней, вверх – сколько сил и размаха хватало, и волна за волной угасали, как выдох, на последней черте выплеска, оставляя по себе мгновенную пену да прелый запах взболтанных водорослей.

Временами вместе с прибоем выметывались на берег обломки льдин, невесть откуда занесённых весенним движением океана. Шалые льдины, вышвырнутые на песок, сразу превращались в нелепые беспомощные куски смёрзшегося моря. Последующие волны быстро возвращались и уносили их обратно, в свою стихию.

Исчезла мгла. Утро всё больше наливалось светом. Постепенно вырисовывались очертания земли, постепенно прояснялось море.

Волны, растревоженные ночным ветром, ещё бурунились у берегов беловерхими набегающими грядами, но в глубине, в теряющейся дали море уже усмирялось, успокаивалось, свинцово поблескивая в той стороне тяжкой зыбью.

Расползались тучи с моря, передвигаясь ближе к береговым сопкам.

В этом месте, близ бухты Пегого пса, возвышалась на пригористом полуострове, наискось выступавшем в море, самая приметная сопка - утёс, и вправду напоминавшая издали огромную пегую собаку, бегущую по своим делам краем моря.

Поросшая с боков клочковатым кустарниковым разнолесьем и сохранявшая до самого жаркого лета белое пятно снега на голове, как большое свисающее ухо, и ещё большое белое пятно в паху – в затенённой впадине, сопка Пегий пёс всегда далеко виднелась окрест – и с моря, и из лесу.

                                                                                                          из повести Чингиза Айтматова - «Пегий пёс, бегущий краем моря»

Море, море... ©

Отредактировано ОЛЛИ (2025-01-05 21:05:13)

0

4

След мой волною смоет..  (©)

Плавал я в океане, был на корабле,
Было это в тумане
Словом происходило всё во сне.
От незнакомого мне человека,
Побег из множества видов аптек.
Верил, что там где - то существует
Сверхчеловек.
Привлёк он моё внимание,
Написал я хороший трек.
Встретился я там с человеком
Адомом звали его,
Мы с ним ГУЛЯЛИ где - то
Но, точно не знаю где
Встретил я там человека,
Он совершил ограбление века.

                                                Морские пути
                                     Автор: Рамзес Пистолетов

В рубку вошёл радист и по торопливости, с какой он вошёл, по тому, как, отвернувшись, протянул Русову листок радиограммы, старший помощник капитана понял: скверные вести.

— Что там? — спросил он, не принимая радиограмму. — Быстрее.
— Сообщение из Кейптауна. В наши широты надвигается ураган «Элла». Скорость ветра до сорока метров в секунду.
— Ч - чёрт, этого ещё недоставало. Синоптическую карту приняли?
— Степан Фёдорович пошёл её принимать... Да вот он идёт.
— «Пассат», «Пассат», почему исчезли из эфира? — словно почувствовав недоброе, заволновался «Коряк». — «Пассат»!

Грохнула дверь, второй штурман, Степан Фёдорович Волошин, ввалился в рубку, в его руках шуршал остро пахнущий лист бумаги. Отдав микрофон Куликову, Русов двинулся следом за ним в штурманскую рубку. Степан Фёдорович расстелил карту на штурманском столе, прижал её пухлыми ладонями, склонился, вгляделся в карту. И Русов вгляделся. Широта... долгота...

Их точка в океане, отмеченная Степаном Фёдоровичем, рядышком «Коряк». И чуть в стороне какой - то клубок со стрелками, нацеленными в сторону «Пассата» и «Коряка». Степан Фёдорович молча взглянул на Русова, под сузившимися его глазами синевато набрякли мешочки, губы сложились в трубочку, будто второй помощник капитана хотел свистнуть. Не свистнул. Сказал:

— Через несколько часов эта дуреха «Элла» будет здесь, а мы с траулером на верёвке, со шлангами. Соображаешь? Может, уткнёмся носом на волнишку да переждём? Уж очень все рискованно, Коленька, к чему же нам самим усложнять ситуацию?
— А больной ждать будет?
— «Пассат», «Пассат», — взывал «Коряк». — Ну что там у вас?.. «Пассат», топливо у нас почти что на нуле, слышите? И вот что ещё: только что приходила наша врачишка. Плохо больному, говорит, очень!
— Скажи: не можем, — зашептал Волошин. — Живи проще, Коля.

Русов медленно вернулся в рубку. Растерянно улыбаясь, Жора Куликов протянул ему микрофон. За своей спиной Русов чувствовал шумное дыхание Степана Фёдоровича, а из угла рубки сверкнули стекла очков доктора Гаванева. «Коряк» опять ворвался в эфир, и по напряжению в голосе капитана траулера Русов понял, с какой тревогой они ждут вестей с «Пассата».

Конечно же, и они уже получили штормовое предупреждение, понимают и они, как опасно начинать бункеровку (1) в таких условиях, ведь с каждой минутой ветер будет крепчать, волнение усиливаться... Но и то понимал отлично Русов, что, останься «Коряк» без топлива в ураган, недалеко и до беды. Остановится двигатель, развернёт судно бортом к волнам и...

— Плох наш больной, слышите, «Пассат»? — всё более наполнялся тревогой голос капитана траулера. — «Пассат», ждём бункеровки и вашего хирурга... Слышите меня?
— Слышу вас хорошо. Вижу ваши огни. Сейчас начнём работы. Хирург уже готов к пересадке на траулер.
— Николай Владимирович, какая ещё бункеровка в такую погоду? О какой пересадке на траулер хирурга идёт речь? — Михаил Петрович Горин вышел из своей каюты.

Даже при скудном освещении рубки было видно, какое у капитана «Пассата» жёлтое, прямо - таки восковое, перекошенное страдальческой гримасой лицо. — Баллов уж восемь! Кто дал разрешение?

— Капитан, вы ужасно выглядите. Идите в каюту, лягте. Толя, дай капитану снотворного.
— Хорошо, — сказал, немного подумав, капитан. — Коля, поменьше риска, всё надо делать технически грамотно!
— Куликов, зажигай все огни. Где боцман?
— Корма, корма! — позвал Жора по радиосвязи. — Боцман, к бункеровке готов
— Всё, Кулик, готово! — сердито рявкнула корма. — Заледенели уже. Давай быстрее, Кулик.
— Хорошо, сейчас начинаем. — Куликов поглядел на Русова. — Боюсь я, чиф (2). Коленки дрожат...
— Твоя вахта, Георгий Николаевич, — сердито сказал Русов. — Работайте, третий помощник капитана. — Куликов отёр ладонью пот со лба, обхватил себя руками за предплечья, отвернулся. Русов позвал траулер: — «Коряк»! Будьте предельно внимательны. Заходим вам с кормы, даём бросательный. Не хлопайте там ушами, ловите сразу, чтобы не делать повторного захода.
— У нас всё готово, — облегчённо отозвался траулер. — Махнёмся киношками (3), да?
— Махнёмся, «Коряк», махнёмся, — сказал Куликов.

Он шумно вздохнул, распрямился, подошёл к пульту включателей освещения. Над палубой и кормой вспыхнули мощные лампы. Жора взглянул в окно. И Русов поглядел. Свет залил обширный участок воды. И в этом ярком свете океан представлял собой ещё более мрачное, грозное зрелище. Бесконечная череда волн, пена, сорванная ветром, снежная крупа, плотным роем мечущаяся перед окнами. Куликов, не оборачиваясь, протянул руку, Русов отдал микрофон, и Жора проговорил:

— Внимание, «Коряк». На вахте третий помощник капитана Георгий Николаевич Куликов...
— А капитан? Или перед этим старпом говорил? — встрепенулся. «Коряк». — У нас тут капитан.
— ... Георгий Николаевич Куликов, — повторил Жора и покосился на Русова, тот чуть приметно кивнул. — Прошу все необязательные разговоры прекратить. Приступаем к работе. — Он повесил микрофон, быстро прошёл на левое крыло мостика, распахнул дверь.

Плотный поток холодного, сырого воздуха ворвался в рубку. Выглянул. Захлопнул дверь, сказал вахтенному рулевому: — Шурик, пять вправо (4). — И опять покосился на Русова, тот посмотрел вперёд, где в снежной круговерти то взбрасывалась, то опадала корма траулера, и кивнул: хорошо. И плавно помахал ладонью. И Куликов тотчас понял этот знак, перевёл рукоятку машинного телеграфа на «самый малый».

Сказал рулевому: — Так держать. Влево не ходить.

Русов закурил. Вышел из рубки, а потом вновь пришёл доктор, шепнул, что капитан спит. Демонстративно, слишком громко зевнув, ушёл Степан Фёдорович. Русов усмехнулся: никто не хотел делить с ним ответственности. И тут же подумал, что нет, не то. Второй помощник капитана покинул рубку, чтобы Жоре было спокойнее работать.

Вот он, траулер. Из снежной круговерти медленно выплывали серые контуры раскачивающегося на крутых волнах судна. Чудовищные качели. То траулер стремительно всплывает куда - то вверх, в небо, а они валятся, валятся вниз, то, наоборот, танкер взмывает под низкие, лохматые облака, а траулер скатывается по крутым горбинам волн вниз и весь скрывается в брызгах и пене.

Плотный, белый ком чаек над кормой, оранжевые куртки рыбаков...

                                                      из повести калининградского писателя - мариниста Юрия Иванова - «Рейс туда и обратно»
__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

(1) как опасно начинать бункеровку  в таких условиях - Бункеровка — заправка судна топливом и моторными маслами в ёмкости, для обеспечения движения и других потребностей судна. Цель бункеровки — пополнение судовых запасов, необходимых для полноценной эксплуатации судна, которые потребляются в процессе судоходства.

(2) Боюсь я, чиф - Chief of the Boat. Командир катера или помощник капитана на судне.

(3) Махнёмся киношками - На флоте киношкой называют корабельного киномеханика.

(4) Шурик, пять вправо - Команда, означающая, что рулевой должен повернуть руль на установленное число градусов (для данного корабля) в указанную сторону.

Море, море... ©

Отредактировано ОЛЛИ (2025-01-14 11:04:44)

0


Вы здесь » Яблоневый » Деметра » Море, море... ©